***
— Ох, мистер Малфой. А вот и вы, — немного натянутая улыбка и не очень хорошо отыгранное удивление заставило Драко немного прищуриться. Впрочем, после сухого приветствования, слизеринец опустился на предложенный стул, смахивая с плеч распахнутого пиджака несуществующие пылинки. Эта затея ему не очень нравилась. Скорее всего потому, что Минерва не особо жаловала змей. Кто-то даже разглашал причины такой скрытой антипатии : профессор играла в квиддич, где немного не сдружилась с подземельными жителями. Пару сухих вопрос и едва коснувшиеся губы того чая, что предложила женщина, и то ради приличия. Во рту все ещё чувствовалось послевкусие антидота, которое смешивалось с яблочным привкусом грейнджеровских губ. — А теперь, мистер Малфой, я все же задам те вопросы, ради которых и вызвала вас сюда. Парень скучающе кивнул, осматривая забитый книгами кабинет, которые уже не умещались на многочисленные полки, что были явно старше самой Макгонагалл. Он даже заметил пару томов магловской литературы, хотя это вовсе не вызвало удивления. Она — декан Гриффиндора, а Львом может стать кто угодно. — Знаете ли вы о существовании соулмейтов? — Знаю. Только все это чушь собачья, профессор, — он фыркнул, буквально вываливая в тесное помещение свою надменность. — Отнюдь нет. У некоторых наших учеников с недавних пор образовалась пара, которая, как вы поняли, подкреплена их родственными душами. — Это та когтевранка, которая визжала на весь Хогвартс? Мне кажется, что даже профессор Снейп её услышал. Хотя Драко знал, что если бы Северус услышал, то мгновенно заткнул бы ее «Силенцио». — Попрошу вас прекратить, мистер Малфой, — строго сказала Макгонагалл, отправив сердитый взгляд на блондина. — Итак, я хочу спросить, есть ли на вашем теле шрамы от влияния соулмейтов? И теперь Драко понял, зачем тут была Грейнджер. Именно Минерва подлила ей в чай сыворотку правды, которой, очевидно, и пыталась опоить Малфоя. Он сделал один малейший глоток, но этого бы хватило. Только антидот нейтрализовал действие зелья, давай слизеринцу прекрасную возможность самому выбирать свои ответы. — Нет, профессор Макгонагалл. Только если от падения с мётел. Конечно, это враньё. У Драко много шрамов. Одна только «Сектумсемпра» Поттера чего стоила, а всякие мелкие драки — особенно кулак Грейнджер в его нос на третьем курсе — оставляли за собой едва заметные белёсые пятнышки. Какие-то странные, о происхождении которых он даже не догадывался, хотя, если честно, не особо стремился. Это его тело и его шрамы, по которым можно писать историю жизни. И Драко слишком эгоистичен, чтобы делиться этим с кем-то не внушающим доверия. — Тогда на этом все, мистер Малфой. Но если они появятся… — Не появятся, — хмуро перебивает он, вставая из кресла. — До свидания, профессор Макгонагалл. — Встретимся завтра на Трансфигурации, мистер Малфой. Щёлкает дверь, разнося лёгкое эхо по пустынным коридорам. Драко запускает пятерню в волосы, растрепывая и без того неуложенные пряди, в которые запускала свои пальцы Грейнджер. Мутный серый взгляд скользит по окнам и холодным стенам, опускается на каменный пол и цепляется за переливающуюся вещицу, что валялась у стены. Ничего особенного, — мысленно хмыкает Малфой, рассматривая поднятое колечко. Тонкий золотой ободок с отполированным желтым топазом по середине и седоусой россыпью осколков бриллиантов или фианитов по обе стороны. Решив, что это кольцо какой-то пуффендуйки, ведь именно они являются основными носителями желтого цвета, Малфой кидает его во внутренний карман пиджака и направляется в подземелье, отстукивая каблуками туфель четкий ритм шага.***
— Что от тебя опять хотела старуха? — с порогу спрашивает Рон, который развалился на диване, а в его объятьях сидела Лаванда. Гермиона скривилась от этого ужасного прозвища профессора, хотя если бы раньше поругала друга за такое, то после подлитой сыворотки правды она лишь закатывает глаза. Девушка падает на кресло, кивая Гарри, Джинни и Дину, которые тоже просиживали штаны в гостиной. — Сказала, что если я буду дальше стараться, то смогу закончить год на «Превосходно», — покривила душой она, не желая вываливать на друзей правду. Хотя проницательный взгляд младшей Уизли явно вычислил её лукавство, а после рыжеволосая без угрызений совести устроит Гермионе допрос. — Что у тебя на руке?! — почти шокировано восклицает Гарри, осматривая ещё воспалявшуюся рану от слов Малфоя. Значит, слова и вправду ранят? «Мерлин, какой абсурд…» — В теплицах у Стебель, когда срезала Воющие Розы. Они кричали и царапались шипами, — она фыркнула, всем видом показывая своё отношение к этим цветочкам, как их ласково называет профессор Травологии. — Даже я пользуюсь перчатками, Герм, — закатил глаза Рон. — Именно поэтому тебя чуть не укололи Ядовитые сорняки? — вклинивается его сестра. Рон невнятно бормочет себе под нос что-то своё, пока Браун почти вжимается своими формами в его. Гарри с Джинни завели какую-то влюблённую беседу, а последнего собеседника забрал Симус. Решив не заострять внимания на своей персоне, шатенка медленно соскользнула с кресла, закручивая волосы в подобие пучка и закрывая за собой дверь в пустую женскую спальню. Её взгляд скользит по комнате: кровать Лаванды завалена вещами и косметикой, кровать Джинни расправлена, но в общем пуста, а её — как обычно — идеально собрана, пока на тумбочке складируются стопки с книгами. Да, по этому можно действительно много сказать. Но Гермиона безвольно падает на кровать, глотая начинавшуюся истерику. Её родственная душа — Малфой. Тело усыпано шрамами, каждый из которых по его вине. Она может даже посчитать! Сколько раз он оскорбил её. За долгих шесть лет. Но он избежал ответа, а новый шанс больше не появится. Каждая надменная ухмылочка, скривленные губы и надменные взгляды. Прямо здесь — на её коже. Та, что до двенадцати лет была замечательно чистой. Конечно, если не считать пары разбитых коленок, хотя и этим Гермиона никогда не славилась. И эта связь... Мерлин, да как такое может быть! Эта когтевранка получила свой первый шрам на седьмом курсе, а из-за чего? Потому что легко оделась! Тот парень явно не желал ей такого. И именно эти рассуждения привели её к одной мысли. Которая сейчас казалась отвратительно верной. Эти шрамы показывают отношения родственной души к своей второй половинке. Показывают, сколько пришлось перенести тому, на ком есть бледные полосы. Сколько, возможно, этот человек убивался после каждого слова. Но Гермиона не убивалась. Она неизменно отвечала Малфою чем-то резким, но оскорбила его, кажется, лишь единожды. После чего врезала в нос, но это было заслужено. Значит, у него тоже есть шрам от неё? Очевидно — так и было. И Грейнджер боится не самого факта их связи. А того, что когда он узнаёт об этом — засыплет её всеми этими словами, не беспокоясь о последствиях. И именно с этими беспокойными мыслями, Гермиона засыпает прямо в платье и на заправленной кровати, на затворках сознания понимая, что спокойный сон на ближайшее время ей не светит.