Лезвием по коже

Грейнджер гордилась собой. Она не выглядела как умирающий лебедь. Она исправно посещала занятия. Пожимала плечами в ответ на вопросы о местонахождении своих друзей. Но перед этим четыре дня не выходила из комнаты. Просто так. Джинни, получив значок старосты, съехала в отдельную комнату в башне старост, а Лаванда приболела и отлёживалась у Помфри. Она плохо помнила, как вернулась с той злополучной вечеринки. Что было после ее долгой и громкой истерики? Как она добралась до комнаты? Как разделась, умылась и легла в кровать? Если бы была возможность, то на эти вопросы Гриффиндорка молчаливо показывала бы фотографию тумана. Белого, холодного, зловещего тумана. Который ты начинаешь видеть над лесом после просмотра ужастика, и в детстве бежишь спать к родителям, а в более взрослом возрасте просто задергиваешь шторы, поворачиваясь к окну спиной. Все это походило на трансгрессию — вот она на Астрономической башне, дальше щелчок и вот, пожалуйста, подушка мокрая от слез, кутикула давно в крови, как и все пальцы, а губы искусаны до противных ранок. Эти четыре дня же прошли в забытье. Очнулась шатенка от боли в голове, выпила воды, разбила стакан, порезалась и вновь забылась плохим сном. Она не могла заставить себя встать и почистить зубы, помыть голову или хотя бы поесть. Гермионы хватало лишь на то, чтобы наколдовать себе воды и вновь расплакаться. Можно было смело давать ей звание мазохистки! Почему? Так потому что длинными ночами она смотрела на их детские улыбающиеся лица и спала в обнимку со старым свитером Гарри, который он когда-то дал ей из-за холода на прогулке. От Рона у неё была лишь перчатка — одну он потерял, и остатки былой роскоши всучил подруге на хранение, а потом и вовсе забыл. Ей было тошно от самой себя. Когда девочки заходили к ней, то Гермиона трусливо делала вид, что спала, а ещё однажды солгала, что просто приболела и скоро вернётся. Таким образом, за рекордно маленький период времени, Гриффиндорка сбросила приличные несколько килограмм, получила злополучные синяки под глазами, ломающиеся ногти и волосы, а ещё, для полноты картины, огромный ком долгов по домашнему заданию. Ночью четвёртого дня ее добровольной самоизоляции, Гермиона начала себя собирать. В ее теле вдруг проснулось чувство ответственности и тонна энергии. Она умылась, вычистила зубы, тщательно помыла голову и тело. Навела, наконец, порядок в комнате, тихо позвала эльфа и попросила принести что-то съестное — те до сих пор помогали ей в знак благодарности непринятых вязанных вещей, — и существо было просто в восторге. Люк принёс целый графин сока, плотный ужин, состоящий из двух блюд, а сверху добавил ещё какую-то выпечку и несколько фруктов. Но Гермиона понимала, что если съест все за один присест, то организм обязательно извергнет все обратно, поэтому ограничилась стаканом сока, небольшим кусочком курицы и переливающимся красным яблоком. Собрав подсохшие волосы, девушка села за уроки и сделала уже большую половину, когда решила отправится в библиотеку, а точнее в читательский зал, который, в отличии от первой, был открыт круглосуточно. Ее туфли бесшумно ступали по холодным плитам, а сама Гермиона сильнее куталась в кардиган и думала о том, что стоило одеться чуть теплее — не лето на дворе. В оттягивающей плечо сумке покоилось несколько листов пергамента и пару учебников, перо с чернилами и зелёное яблоко, взятое в последний момент. Тяжёлая дверь не сразу поддалась ослабевшей ученице, но та справилась с этой задачей и тихо ступила в помещение. Оно было пустым, за исключением спрятанного за книжным стеллажом ученика, кажется, старшекурсника. Но он даже не дернулся при ее появлении, так что Грейнджер лишь аккуратно присела за один из столов, достала все необходимое и уткнула свой нос в книги, отрешенно думая, что не видела Малфоя достаточно давно, а на ее теле не появлялись новые порезы и лишь парочку новых оскорблений портили общую картину заживших на теле ран.

***

Драко почти рассмеялся. Он дописывал доклад на ЗОТИ, когда кто-то с третьей попытки отворил тяжелые двери и испустил если не последний, то предпоследний вздох. Аккуратные брови чуть сдвинулись к переносице, пока красивые пальцы сжимали перо и переносили последние предложения на третий лист пергамента. Воздух разрезало тихое женское: — Черт. А следом послышался треск сминаемой бумаги. Малфой высунул голову и увидел… Грейнджер. Какое, блять, совпадение. Почему сегодня? Почему сейчас? Она больше половины недели не вылезала из своей норки, пропитывая слезами подушку и игнорируя все приемы пищи. Драко знал это точно. Потому что ночью второго дня подлетел к окну ее комнаты и увидел что-то слишком личное, чтобы это мог видеть кто-то кроме самой Грейнджер. Блондин чувствовал себя извращенцем, подглядывающим за девушкой в душе, но улететь смог не сразу. Она сжимала в тонких пальцах какой-то свитер, пропитывая его слезами, а на столе стоял нетронутый поднос с едой. Очевидно, эльфы беспокоились за сохранность жизни Гриффиндорки. Малфой вернулся следующей ночью и увидел такую же картину, только поднос с едой был обновлён. Хотелось сделать какую-то пакость. Словно он снова на втором курсе и зализывает волосы назад. Рисует глупые картинки, чтобы бесить красно-золотых, а ещё грязно играет на поле. Поэтому Драко достаёт палочку и направляет ее на Грейнджер. Заклинание согревания постепенно исполняет своё назначение, заставляя ее сначала снять кардиган и тихо сдувать прядки со лба, а потом и вовсе подхватить их палочкой. Грейнджер хмурится. Она оглядывается, но не видит сидящего ранее ученика и думает, что он ушёл, но Драко просто наложил на себя заклинание невидимости, а ещё закрыл двери — не хотелось, чтобы в случае чего сюда сбежалась вся школа. В руку ложится тонкая книга, которой она обмахивается, как веером, заставляя слизеринца усмехнуться и усилить напор тепла. Он видит, как капелька пота стекает по затылку, исчезая под одеждой. Девушка хмурится и расстегивает несколько пуговиц рубашки. Ещё раз оглядывается, не замечая никого, и ставит две ноги на пол, которые до этого были перекинуты в максимально женственной позе. Она все сильнее обмахивается, ведь заклинание охлаждения перестаёт помогать и прохладнее не становится. — Замёрзла, Грейнджер? — весело хмыкает Малфой, снимая заклинание и опираясь бедром на стол. Она моргает. И ещё раз. И ещё, словно не верит, что это он и, наконец, издаёт своё коронное недовольно-возмущенное: — Малфой! — Не спится? — нагло игнорируя возмущение, Драко дёргает на себя стоящий рядом стул и опускается на него. В серых глазах искрится азарт, любопытство и какое-то недовольство, но Грейнджер с ловкостью бывалого актера игнорирует последнюю эмоцию, и даже имеет наглость разбавить цвет своих глаз возмущением. И она так хочет, чтобы он не увидел там облегчение. Они оба хотят оставить это облегчение в их связанных душах незамеченным. — Это был ты! — Нет, Грейнджер, это Долгопупс спрятался за фикусом и издевался над тобой, — закатил глаза блондин. — Конечно это был я! Шатенка поджимает губы и быстро-быстро ищет глазами на столе какой-то предмет. О, Драко никогда не перепутает этот взгляд с каким-то другим — так люди ищут, чем можно кинуть в собеседника. Бинго! Мысль не успела закончится, как прямо в его щеку прилетело перо, измазав бледную кожу синей жидкостью, которая темной дорожкой спускалась по шее, после чего впиталась в воротник рубашки. И он бы это пережил. Правда, пережил. Нужно было использовать лишь самое простое заклинание — ему учат на первом курсе, но когда он услышал её смех… Такой искренний и совершенно не такой, каким он привык его слышать в стенах Менора. Она закинула голову назад, сжимая свою коленку, кажется, чтобы не упасть со стула. А когда посмотрела на него с прежними смешинками в зрачках, он увидел капли слез от смеха в уголках глаз. В Меноре не так. Там услышать смех — редкость, но обычно он наигран или прикрыт рукой. И слез никаких точно нет. — Мерлин, ты бы видел своё лицо, — не переставала хихикать девушка. — Словно я кинула в тебя не перо, а… Малфой! — Словно ты кинула в меня моего родственника? — по-хамски спросил Драко, наблюдая за расплывающимся на одежде Гриффиндорки синее пятно. — Ты об этом глубоко пожалеешь! — кажется, её волосы вдруг обрели собственный разум, потому что они практически взлетели, когда в слизеринца полетели бумажки. Одна за другой. Как игры в снежки в раннем детстве, только не мокро и холодно. Они перекидывались оставшимися за столом принадлежностями, пока те не закончились, и Гермиона не стала пытаться изловчиться так, чтобы щелкнуть слизеринца по лбу своими проворными пальцами. Они оба запыхались. Волосы торчали во все стороны, одежда и кожа была покрыта чернилами, но они смеялись не переставая. Драко не знал, что эти мгновения были лучшими за последние несколько дней. Грейнджер наклонила голову. Игриво, как кошка. Рассматривала тяжело дышащего парня, который направил на себя палочку, убирая кляксы и отглаживая одежду. А потом проделал эту же процедуру с ней, с таким видом, как если бы это было что-то вроде ежедневной процедуры: умыться, надеть форму, очистить Гермиону от чернил и вознести молитву Мерлину перед уроком Снейпа. — На мне вырос хвост или есть какие-то другие причины по которым ты пялишься на меня настолько нагло? Хлопнув глзами, шатенка все же собралась с мыслями и объяснила своё поведение, решив не лгать попусту: — Ты никогда так не делал, — произнесла она, но тут же поправилась. — Я имею ввиду, что ты сейчас просто так очистил мою форму. Я могла бы справиться и сама. Заявление повисло в воздухе. Такое же оглашающие, как звон ножа по хрусталю для привлечения внимания, но вокруг и так стояла оглушающая тишина. Грейнджер вдруг подумала, что зря она это сказала. Надо было просто промолчать, твердила про себя девушка, суетливо скидывая остатки бумаг и уцелевших записей в сумку, постоянно дёргая рукав кофты. Это глупо. Он просто сделал это, возможно, не успев подумать, лишь по привычке. А может из-за того, что Драко — педант в отношении чистоты? Не готов видеть торчащей нитки на рубашке, чего уж говорить об испачканной с ног до головы девушки. Его родственной душе. Возможно он надеялся, что она будет такой же опрятной. — Ты серьезно? — вдруг расхохотался Драко, закидывая голову назад, качая ею и плавными шагами приближаясь к застывшей Гриффиндорке. Она посмотрела на него испуганными и непонимающими оленьими глазами, пытаясь понять, пора ли отправлять его к врачам Мунго в отделение для душевно больных. — Ты залез мне в голову? — испуганно-возмущённо пролепетала девушка, пытаясь вспомнить, как ставить мысленные стены, о чем когда-то вычитала в книгах. — У тебя все на лице написано, — хмыкнул Драко, осторожно касаясь безвольной ладони. — Я сделал это просто так. Потому что захотел. Потому что потом ты бы их не отмыла. Потому что помимо красителя эти чернила, по меньшей мере, содержат ещё половину таблицы Менделеева, что может вызвать раздражение на коже или аллергию. И не смотри на меня такими глазами, — тут же закатил свои он. — Я знаю, кто такой Менделеев, потому что в Зельеварении используются не только магические растения. Надеюсь, твоё любопытство удовлетворено? Гермиона немного задумалась. Потом кивнула и улыбнулась. Смущенно, словно боялась увидеть усмешку в ответ на это действие, но в ответ на его лице отразилась такая же улыбка, только куда более уверенная. И все было хорошо ровно до тех пор, пока на её руке не появилась длинная кровоточащая царапина, до отвращения прямая, сопровождающаяся аккомпанементом их взаимного молчания. И тогда Малфой очень сильно удивился. А Грейнджер вдруг стало очень нехорошо.