Лезвием по коже

Спокойствие для каждого было своё, и каждый представлял его по-разному. Белоснежное, мягкое и манящее облако; хрустально-прозрачная тёплая вода и сочная зелёная трава под слепящим солнцем. Или темнота. Холодная, пугающая, словно вода в колодце на кладбище. Такая же мутная, но утягивающая куда-то вниз, со скользкими бортиками и без возможности зацепиться за идеально гладкую кладку без единого выступа. Спокойствие. Фактически мнимое, но люди чаще лгут себе, чем другим. И лгут о чём-то слишком важном, чтобы продолжать это делать. Но Драко бы никогда не подумал, что она будет лгать и ему тоже. Врать себе, знакомым, учителям и ей казалось простым. Слова вылетают с острой точностью, идеально отполированной лапшой на уши, чтобы без задоринки и единого вопроса. Возможно, она ему врала и до этого. Он никогда не узнаёт это, да и не стремится. Но где-то в тронутом её тёплом и искренностью сердце поселилась льдинка, когда при его таком открытом молчании на руке гриффиндорки появился идеально точный порез. Не то чтобы он гордился тем колоссальным количеством причинённой ей боли, нет. Лишь немного злорадствовал, зная о всех тех дружках, которые время от времени вились вокруг неё, но они фактически связаны, так что в мыслях не было даже намека на ревность. И хотя Малфои испокон веков относились к объекту своих чувств ревностно, Грейнджер была исключением. То есть, конечно, со временем, — если они оба доживут и не прибьют друг друга, — его начнут бесить все эти взгляды парней, но пока это было лишь шумом вокруг их громкого дуэта. И не успев даже вскрикнуть, шатенка рухнулась в обморок. Это было почти смешно. Только недавно он слушал лепет какой-то слизеринки о литературных направлениях, где именно сентиментализму была присуща черта гиперболизации чувств и все вокруг падали в обморок от малейшего душевного переживания, как гриффиндорка становится героиней одного из этих романов. Замечательно, Грейнджер, десять баллов красно-золотым. Радовал один маленький факт, думал Малфой, подхватив ее на руки и неся к мягким диванам у стен — она упала прямо на него. Словно мысленно рассчитала траекторию падения, чтобы за это время придумать хорошую отмазку. Это было очень и очень похоже на Грейнджер. Определённо. Она лежала до ужаса спокойная, беззаботная, лишь с маленькой морщинкой меж бровей и маленькой родинкой на веке. Он замечает её уже второй раз, но почему-то только при таком состоянии девушки. На самом деле такие порезы — далеко не приятная вещь, несмотря на то, что через минуту кровь должна остановиться, а сама рана затянуться. Но сейчас, быстро наколдовав вату и спирт, Драко видел, что что-то не так. Кровь не сворачивается. Он раз за разом вытирал её, не давая испачкать одежду, — которую очистил меньше пяти минут назад, — но маленькая струйка крови лилась нескончаемым ручьём. Тонкая, не шире стебелька цветка, но вата пропитывалась кровью, уже оставляя липкий слой на её коже. — Грейнджер, давай, приходи в себя. Мне нужен твой мозг, — прошипел он, пытаясь достучаться, запуская руку в платиновые волосы. Из залечивающих заклинаний Драко помнил только «Вулнера санентур», которое больше подходило к глубоким ранам. Сюда бы замечательно подошел Рябиновый отвар, который хранится в запасах Мэнора, но из-за обитающего в их поместье Темного Лорда вероятность призыва Вейзи сюда была невероятно мала. Но Грейнджер так стремительно бледнела, что у него не оставалось выбора. — Лишь бы сработало… Вейзи! Вейзи, ты мне нужен! И когда спустя долгую минуту ожидания вокруг никто не появился, Драко почти отчаялся. — Мастер Драко! — прошептал кто-то рядом и Малфой послал сотню благодарностей Мерлину за эти слова. — Вейзи, слушай меня внимательно. У неё не останавливается кровь. Ты сможешь принести мне Рябиновый отвар? Это будет наш с тобой секрет. Эльф быстро закивал, но почему-то никуда не отправился, лишь ближе подошел к Грейнджер и хмуро посмотрел на Драко. Он без слов щелкнул узловатыми пальцами, над которыми быстро материализовалось несколько склянок и бинты. Вейзи сунул ей под нос что-то очень ярко пахнущее, что заставило девушку резко закашляться и удивленно дернуть руку, которую эльф все же не выпустил. Гриффиндорка шокировано захлопала глазами, смотря на расслабленно выдохнувшего блондина, который нежно коснулся её плеча. — Мисс, Вейзи должен предупредить, что вам будет очень больно. И пока никто из присутствующих не успел понять, что происходит, домовик резко вылил половину жидкости болотного цвета из флакона на рану, что заставило Гермиону закричать в прижатую ко рту ладонь. Зелье словно закипело на её руке, но почему-то не скатывалось вниз по коже, а впитывалось в порез. Оно приобрело практически коричневый цвет, когда смешалось с её кровью, а в воздухе витал неприятный запах. Влага выступила в уголках её карих глаз, а сама она тяжело дышала. Кажется, держалась на чистом адреналине, ведь выглядело это куда хуже пары бисеринок слёз. Гермиона вскинула на него свои испуганные зрачки, словно спрашивая или прося чего-то. Какого-то обещания или надежды. Драко не знал, лишь сильнее сжал её плечо. Он просто был готов прекратить эти мучения только из-за её вида, но его рука тоже начала болезненно ныть. То ли фантомная боль, то ли это проделки дурацкой связи. Он не очень внимательно читал книгу ближе к середине. Эльф сам себе кивнул и достал ещё одну склянку, только это уже было мазью, которую он нанес на уже затянувшийся порез, ставший белёсой полоской шрама. — Мисс, — Вейзи вдруг стал дергать себя за уши и смотреть в пол, явно смущаясь. — Вы позволите? Его узловатые пальцы потянулись к пуговицам её блузки, чуть оттягивая вниз и обнажая до лифчика, пока Грейнджер мучительно краснеет. Самое время. Эльф видит всё такую же чёткую «D» и Драко вдруг становится немного спокойнее. Что она не прячет эту метку не только от других, но и от самой себя. Просто видит её каждый день в зеркале и ничего с этим не делает. Принимает, как часть себя. — Это чтобы не беспокоило, — поясняет он, нанося тонкий слой той же мази, продолжая смущаться. — У мисс иногда болит эта буква? Мастер Драко, у вас такой ещё нет? — Что там в составе? — спрашивает Гермиона, помогая Драко избавиться от неудобного вопроса и осознания того, что такая буква появится и на нём. — О, Вейзи сам его делал! Здесь порошок когтей Грифона, немного бадьяна, три глаза Дракона и яд синей жабы, мисс. Девушка благодарно кивает и принимает у настойчивого, но смущенного домовика мазь «на всякий случай». Он кланяется Драко и кивает Гермионе, когда она просит поблагодарить Нарциссу за книгу от неё, а потом исчезает с тихим хлопком.

***

Они понимали, что этот порез — большая проблема. Гермиона считала проблемой всё то, что не могла объяснить. Но Драко успел увидеть удивление в её глазах тогда и принялся внимательней перечитывать книгу из собственной библиотеки. Таким образом, спустя несколько недель они выяснили, что соулмейтов может быть два. Однако это происходило очень редко и тот, кто проявляется позже — зачастую является другом. Очень дорогим, близким другом. Драко немного успокоил этот факт, хотя все ещё раздражал. Делиться Грейнджер ему не хотелось, о чем он и сообщил ей, когда они, лёжа в старом классе Прорицаний вместе делали домашнее задание. Декабрь медленно набирал обороты, заставляя учеников одеваться теплее, а учителей всё чаще использовать согревающее заклинание в кабинетах. Эти посиделки давно стали привычными: его левая рука на её колене, без пошлости и в рамках приличия, шуршание пергамента и скрип перьев. — Никогда бы не подумала, что ты ревнуешь. Серые глаза закатились как-то опасно далеко, словно шарик для бильярда. Драко легонько ущипнул её колено и, поставив последнюю точку на пергаменте, лёг на ее колени, безбожно отвлекая. — А ещё я не знала, что ты требуешь столько внимания к своей персоне, — фыркнула Гермиона, пощекотав его нос пером и запуская руку в платиновые волосы. Они действительно были как жидкая платина. Такие же мягкие и блестящие. Парень расслабленно прикрыл глаза, боясь думать, что он творит со своей жизнью. — Я не ревную как минимум по той причине, что если ты решишь перед кем-нибудь раздеться — буква на твоей коже вызовет некое подозрение. Его холодная рука ласково залезла под свитер и опустилась на талию, что заставило девушку вздрогнуть от непривычной температуры. Это была самая неудобная поза, которую человек вообще мог занимать, но Малфою отчаянно хотелось её касаться. Буквально всегда. Это стало чем-то похожим на зависимость. В любом удобном случае: будь то библиотека или их случайное пересечение в пустых коридорах, он всегда старался дотронуться до её тёплого тела. — Я всегда могу выключить свет, — парировала Грейнджер и нагло улыбнулась, оставаясь до чертиков довольной собой. — Ай! — девушка зашипела, когда мужская ладонь в отместку легонько ущипнула её кожу. — Хватит так делать. Драко закатил глаза и вдруг сморщился, когда её тёплая рука ощутимо ущипнула за шею, а потом в карих глазах расцвела паника. Она непрерывно смотрела на участок кожи и Малфой тяжело вздохнул, призывая зеркало и видя небольшое фиолетовое пятнышко, которое так ярко контрастировало с кожей. — Мерлин, извини, я не хотела так сильно! — смущенным тоном пролепетала гриффиндорка, вдруг начиная суетиться, пока нежный взор глаз горел неподдельным беспокойством. — Это можно легко убрать, не переживай. Есть парочку заклинаний и… Эм, зелий, кажется. У меня в комнате есть такие, подожди! — Выдыхай, — хмыкнул блондин, поднимаясь с колен и ласково касаясь её губ своими. — Ничего страшного не случилось. Всё хорошо. Руки упали на талию, притягивая ближе к себе, и заставляя девушку перекинуть ноги, чтобы опуститься на его колени. Годрик, как она любила с ним целоваться. Это было похоже на цунами. Его губы сначала мягко опускались на её, но со временем усиливали напор. Язык жадно хозяйничал во рту, а руки Грейнджер часто запускались в его волосы, оставляя после себя лишь беспорядок. Но она чувствовала невыносимый уют и нежность; чувствовала, как их связь натягивалась словно тонкая нить и издавала приятные вибрации. Гермиона боялась спросить у Малфоя, чувствует ли он всё это, так что лишь молчаливо принимала его замечательные поцелуи, от которых внизу живота ненадолго становилось тепло. Он увлёкся, все яростнее обрушиваясь на её губы, словно страждущий в пустыне путешественник, наткнувшийся на воду. Драко чувствовал, как голова начинала кружиться, едва девушка принимала его ласки и отвечала на них с не меньшим пылом. Словно спасение, среди вечных назойливых мыслей о будущем этого мира. Это и правда было спасением. Их личные несколько часов безумия, вдали от надвигающейся войны, вдали от её вечных переживаний за друзей и его волнений за мать с отцом. Запретные минуты покоя, в которые они отправлялись, как первокурсники в лес. С опаской и боязливым предвкушением. После того бала никто ничего не сказал. Ни через день, ни через два, и даже спустя недели. Как если бы они вдруг стали невидимыми для всех глаз или ослепляли их своим счастьем. Потому что Малфой бы никогда не поверил даже себе, что однажды будет с таким удовольствием целовать Гермиону. Он и сейчас слабо верил, что они приняли это и справляются со своими чувствами. Не прячутся, как маленькие дети, а только сильнее влюбляются друг в друга с каждым днём. Ещё совсем давно, в первой поездке на Хогвартс-экспрессе он увидел её и удивился этой нежной улыбке и неподдельным волнением из-за какой-то потерянной жабы Долгопупса. Она искала под каждым углом, как если бы в этой жалкой лягушке была заключена вся жизнь или это был волшебный принц, которого нужно расколдовать поцелуем. Драко наблюдал за ней до первых зимних каникул, удивляясь упорности и любознательности. А потом, рассказывая о ней дома родителям, получил первую пощечину от отца. И словно с этим ударом он понял, что это невозможно. Запретно. Грязно, как её кровь. Что может сказать трусливый одиннадцатилетний ребёнок, когда его отец кричит о грязной крови этой девчонки, а мать, прижав ладонь ко рту, плачет и не может возразить? Нарцисса понимает, что это будет больно — для самого Драко и для Гермионы в будущем, но уже тогда догадывалась, что Волдеморт однажды восстанет с прежними идеями об истреблении маглорожденных и если они с отцом позволят Драко влюбиться в грязнокровку и эти чувства не угаснут со временем — он умрет за неё. Как и все Малфои с Блэками, которые сворачивали горы ради возлюбленных и бежали под зелёный луч. — Что с тобой? — вдруг ласково прошептала Гермиона, нежно коснувшись пальцами его лица. — Ты не двигаешься уже несколько минут. Тебя что-то беспокоит? — Только ты, Грейнджер. Только ты, — вздохнул парень и притянул её ближе, заставляя уткнуться холодным носом в шею.

***

Холодное, пропитанное темной магией и кровью место — так Нарцисса могла описать весь дом. Даже не только гостиную, но и все комнаты, которые впитали в себя крики умирающих людей и шипение Нагайны. Декабрь подходил к концу, но если раньше миссис Малфой с нетерпением ждала приезда сына, то сейчас хотела максимально отсрочить его. Особенно после собрания, на котором Темный Лорд поставил их перед фактом — в Рождество все дети активных Пожирателей Смерти получат метки. Драко, Пэнси, Теодор и многие другие. Она не могла это представить. Как её юный сын, который ещё не успел испытать все радости этой жизни, все светлые мгновенья, вдруг станет очернён Меткой самого тёмного волшебника. Но ещё больше она страшилась будущего — шансы победы светлой и темной стороны всегда равны. И если это будет Орден, то как им всем потом жить? Почему детям придётся расплачиваться за ошибки родителей? Как они смогут очистить своё имя в будущем, если с руки никогда не уйдёт череп со змеёй, а их чужих голов предрассудки, страх и отвращение? И как им скрывать факт наличия связи между Драко и мисс Грейнджер? Вейзи всё передал ей. Их связь укрепилась, они оба приняли её, и Драко искренне беспокоится за юную волшебницу. Именно этого и боялась миссис Малфой. Неизбежности. Войны, в которой они все пострадают. Понимания того, что её сын не сможет идти против своих чувств и связи, а значит рано или поздно пойдёт против Псов и Волдеморта. А это значит, что вступит в дуэль со Смертью, которая не щадит никого, будь ты магл или лучший волшебник. Чистокровный или маглорожденный. Влюблённый или нет. И исход этой битвы сможет перечеркнуть всё.