Он устал от презрения

— Ждать, пока Хуань-гэ поможет ему. Если поможет. Дагэ переживал из-за плана, к предложению свадьбы могли не прислушаться, кандидатура Сяо Чэнмэя была очень уж шаткой… — Не Хуайсан раскрыл тэшань и немного задумчиво стал кружить веер в руке, создавая ветерок вокруг себя и занимая руки. Привычная тяжесть заставляла кисти напрягаться, и это отвлекало от тяжёлых мыслей. Слишком глубокое погружение в проблемы, связанные с Не Минцзюэ, делали его нервным, а этого допускать было никак нельзя. — Ты хочешь сказать, что вы знали о том, что он это предложит? — опешил Мэн Яо, поднимая на него шокированный взгляд. Сердце трепыхнулось ещё раз, о масках даже думать не хотелось. На выбор линии поведения ему требовалось время, которого сейчас не было от слова совсем. — Ты прекрасно знаешь о том, как заставить людей сделать то, что нужно тебе. Да так, чтобы люди были уверены, что это их собственное решение от и до. Конечно суд был почти полностью постановкой! С тобой разве не поговорили заранее? — тэшань сложился и изящным движением сменился бумажным веером, закрывающим лицо молодого мужчины. — Три недели раздумий, как провернуть всё с минимальными последствиями. Под ними я имею в виду состояние брата. Пожалуй, твоя смерть решила бы кучу проблем, если бы не ваша связь. Но что уж теперь говорить... — Не Хуйасан повернулся к окну, пытаясь что-то рассмотреть вдалеке. — Это был единственный вариант. Ты жив, относительно цел, неприкасаем за счёт статуса собственности клана Не. На твоё счастье, о ваших отношениях знает очень узкий круг людей, иначе ничего бы не сработало, — выдох наследника ордена Цинхэ Не сопроводился подъёмом «собственности клана Не» с кровати и еë препровождением прочь из комнаты. Мэн Яо был сейчас предельно серьёзен лицом, разве что брови не хмурил. Без точки на лбу его лицо словно поменялось. До этого оно было схожим с лицами южан, ездящих на слонах и поклоняющихся многоруким богам, а многоликость и улыбка буквально превращали его в этого самого бога. Теперь же он казался более земным и стали заметны складки на лбу, последствия частых улыбок… Они делали его старше, но неуловимо приятнее. Не Хуайсан бросился вслед за ним, загораживая дорогу сыну шлюхи, но его действия не возымели никакого успеха. Мэн Яо прикинул в уме, какова вероятность того, что он не попытается придушить родного брата его дагэ и предпочёл пока запихнуть свои переживания куда подальше. Следовало сосредоточиться только на том, что его любимому плохо и идти к нему. Даже если тот желает ему смерти — так тому и быть. А если всё так, как говорит Незнайка, ему просто необходимо быть сейчас рядом с Не Минцзюэ. Всё, что ему сейчас оставалось — это верить в то, что его… методы успокоения буйного нрава главы Цинхэ по прежнему действенны. До Аннигиляции Солнца мужчина не мог похвастаться сдержанностью. И тогда кроме Мэн Яо некому было его успокоить. Именно поэтому Не Хуайсан был проигнорирован. Инстинкт самосохранения был блокирован последними крупицами выдержки, не ушедшими на запирание эмоций, а потому он торопливо бежал к дому Лань Сичэня, где должен был быть брат. И Мэн Яо не сдерживал бега. Искажение ци не та вещь, с которой шутят. Можно и плюнуть на правила ордена Гусу Лань. Незнайка искренне пытался остановить «невестку», но даже от нешуточных его атак уворачивались. Он, по правде говоря, не привык к такому. Тренировался наследник Не только с братом и Хуань-гэ, а их стиль боя сильно отличался от стиля бастарда Цзинь Гуаньшаня в силу их роста, физической силы, использования разных видов мечей. Оружие Цзинь Гуанъяо было гибким, и оттого он не стремился фехтовать. И пока Хуайсан реагировал на чужие действия, Мэн Яо просто сбежал из его поля зрения. В памяти всплыло, как дагэ ругал его за нежелание охотиться. Теперь это было обоснованно. Его тренировки с ограниченным кругом лиц дали случиться побегу того, кого он должен был всеми силами удерживать как можно дальше от старшего брата… Мэн Яо спешил как мог. Он чудом не испортил шёлковые клановые одежды Незнайки по пути в отдалённую часть Облачных Глубин, надеясь успеть помочь, а не попасть на готовый результат. Он и так слишком долго «вкушал плоды чужих трудов», а именно общался со здравомыслящим Не Минцзюэ, если влюблённого человека вообще можно называть здравомыслящим. В домике слышалось что-то похожее на битву и оттого бывший Ляньфан-цзюнь побежал ещё быстрее, добегая по финишной прямой до дверей, и, врываясь в покои старшего брата, бросился к нему. Только бы получилось… Лань Сичэнь в этот момент прикрывал дверь и приставлял Лебин к губам, собираясь играть Песнь Очищения отброшенному от двери старшему брату. Резко распахнутая саньди, она чуть не сбила главу Гусу с ног, но тот не был бы главой ордена и одним из лучших совершенствующихся, если бы его могла сбить какая-то дверь. Однако, маленький ураганчик, опустившийся на грудь дагэ, заставил его замереть, прежде чем начинать играть. Что Мэн Яо здесь делал? Что произошло, если Не Хуайсан упустил его? Мужчина не знал, и это напрягало его. А сам третий брат буквально лёг на встающего с пола супруга и положил ладони ему на плечи, пальцами здоровой руки слегка сминая там, где плечевой сустав соединялся с ключицей. Вернее за ним, ближе к спине. Это, как правило, заставляло вспыльчивого главу Не одуматься и не начинать крушить всё вокруг себя. Найденные помощником во время массажа точки были тайной двух мужчин. И Минцзюэ дал личное разрешение использовать их в случае его выхода из себя. В этот раз действия Мэн Яо тоже не остались без ответа — подъём прекратился, а горящий взгляд был переведён с Лань Хуаня на него. Этот взгляд заставлял тело гореть и далеко не от возбуждения. Но бровки домиком, а также слегка приоткрытый рот заставили мужчину не воинственно, но властно обхватить сына шлюхи за талию и повалить его на пол. Голова раба стукнулась о дерево пола, первый молодой господин Лань хотел было помочь им, но на него устремилась Бася, следующая воле хозяина. Мэн Яо знал, что сейчас будет. Знал, что будет после этого, но сейчас было лучше поступиться собой, чем потом жалеть о несделанном. И он продолжил доведённые когда-то до автоматизма действия. — Эргэ, прошу, уходи… — прощебетал третий брат, не отрывая взгляда от горящих глаз безумного Не Минцзюэ. И его послушались, понимая, что теперь бывший Ляньфан-цзюнь желал помочь усмирить дагэ. Закрывшись, дверь отрезала последний путь назад. Теперь оставалось только выпускать внутренних естественных демонов дагэ и отдаваться им, пока их жажда не будет удовлетворена. А во время секса с высокой вероятностью может пройти и приступ безумия. Все, кто знал о происхождении Мэн Яо, были уверены, что он пошёл по пути своей матери. На юных мальчиков всегда нашлись бы извращенцы. Однако, это было неверно. Все знания молодого перспективного заклинателя интимного толка были сугубо теоретическими, до самого его попадания в Цинхэ. Свою невинность он отдал главе ордена, который первым смог увидеть в нём таланты. Ему отдал первую юношескую любовь. Их первый раз был по обоюдному согласию, и он не чувствовал себя использованным или грязным, хотя Не Минцзюэ был не особо опытен в постели с человеком своего пола, из-за чего Мэн Яо потом несколько дней нуждался в отдыхе. Столь мерзкое чувство он познал позднее, когда Чифэн-цзюнь однажды вышел из себя сильнее обычного, и привычные способы успокоить его не сработали. Тогда его заместитель попытался как-то надавить на жалость, сложил в мольбе одни лишь брови… ...И был взят грубейшим образом на столе, прямо поверх писем от главы Вэнь. О его удовольствии тогда думали только лаская почти не возбужденный член, в остальном же просто насилуя его. После этого Мэн Яо ещё долго избегал любовника, - ощущал себя грязным. Ровно таким, каким его называли. Таких случаев в их отношениях было несколько, и каждый из них сопровождался не только болью тела, но и страданиями души. Хотя дагэ и ухаживал за ним, приходя в себя. Сейчас, потеряв всё, кроме гордости, раб был готов и её принести в жертву, только бы его дагэ стало легче, только бы приступ безумия прошёл. — Господин… гэгэ, что же вас так расстроило? — играть оскорблённую и расстроенную невинность было бы приятно, но не сейчас. Сейчас каждое слово было как гвоздь в крышке гроба, причём его же гроба. С его телом. И душой. — Ваш покорный слуга может вам чем-то помочь? — голос был мягкий, сладкий, взволнованный. Он шёл из него сам собой, напрямую связанный с маской, которую он привык носить. Она не вросла, но снять её могло только сильное потрясение. Не Минцзюэ навалился на бывшего помощника всем телом, обжигая каждым прикосновением. На Мэн Яо накатывал волнами страх, который он старался подавить. Нельзя было подавлять эмоции полностью, дагэ это делало неуправляемым, злило. Он хотел отклика. Любого. Сломанную руку бастард Цзинь Гуаншаня подвинул в сторону, а второй стал ласкать чужое горло, потом опустил ладошку ниже, под одежду. Давление усилилось, его стали грубо целовать, кусать, а ханьфу Хуайсана и нижние одежды под ним стали сдирать с тела, разрывая, оставляя следы на местах, где ткань натягивалась и лопалась. С губ сорвался стон боли, мастерски замаскированный под удовольствие. Дагэ не слишком заботился о его удовлетворении. Оголив тело, оставив только шину на повреждённой руке, он распял тело под собой и опалил взглядом. Потом потянулся к масляной лампе, заполняющей комнату запахами благовоний, способствующих расслаблению души. Фитиль ещё горел, а сосуд с содержимым был горячим. И, перевернув Мэн Яо на живот, поставив его в колено-локтевую позу(на деле получилось только уложить лицом в пол и поднять ягодицы, потому что руки не выдержали напора мужчины), Минцзюэ плеснул горячее масло на бёдра супруга. Тот не удержался от крика. Кожу моментально обожгло, сын потаскухи сжался как мог, но его мнения никто не спрашивал. В разработанный накануне вход втолкнули два пальца, просто открывая его для стекающего с ягодиц масла. Этого показалось мало, и масло из потухшей лампы долили в кишку, заставляя Мэн Яо кричать, он дёрнулся под тем, кого любил, но хлесткий удар ладонью заставил подчиниться, в противном случае, он знал — его могли начать душить. И не было уверенности в том, что дагэ сможет вовремя остановиться. Головка разорвала ошпаренный вход, высота крика разрывала уши, но глава Не словно не слышал его, начиная брать, как раба без права на что-либо. Так, как и ожидали судьи на Совете. Из глаз осуждённого покатились слёзы, как бы он ни пытался их сдержать. То, что он видел в самых страшных кошмарах происходило наяву, но он знал, на что шёл. И отказываться было поздно. Пути назад отрезало вместе с уходом эргэ, и Яо молился всем богам, чтобы Лань Хуаню хватило выдержки не войти, услышав его крики. Такого позора он не вытерпел бы. Никогда не вытерпел бы. Он начал сомневаться в верности выбранного пути, но лежащая рядом сабля, которая совсем недавно была направлена на второго брата, напоминала, зачем он это делает, и поэтому Мэн Яо давил из себя наигранные стоны удовольствия, слушанием которых было полно его детство, ненавидя себя с каждым звуком. А Не Минцзюэ продолжал насаживать его на себя, намотав волосы на руку. Было больно. Безумно больно. Сколько продолжалась пытка членом молодой мужчина не запомнил, но помнил, как янский корень любовника покинул его и к горящим бёдрам приставили что-то холодное. Сил повернуться не было, он едва стоял на стёртых в кровь коленях и только с замиранием остатков сердца ждал, что сейчас произойдёт. Глава клана Не смотрел на тело под собой по-прежнему горящим взглядом. Безумие всё ещё владело его сознанием, но оно же и выматывало. Желанное до сумашествия тело было так близко, только усталость не позволяла и дальше брать его. Бася в его руках вошла в анус Мэн Яо легко, до самой гарды. Уставшее сжиматься отверстие не сопротивлялось, даже не обхватывало очень уж плотно черенок эфеса. А навершие буквально выступало сквозь живот стоящего на коленях. Не Минцзюэ погладил его сквозь кожу, довольный сделанным, а после отпустил изогнутое лезвие сабли, из-за чего оно перевесило, вырывая из лежащего вскрик. Гарда, соответственно, поднялась вверх, снова разрывая нежные стенки кишечника. Мэн Яо рухнул набок, всхлипывая и сжимая ноги, стараясь придать сабле максимально безболезненное положение. Он чувствовал на бёдрах масло, собственную кровь, чужое семя, такого даже в худшие дни с путанами из борделя его матери не бывало. Хотелось кричать, но горло было сорвано. А безумие старшего мужчины было удовлетворено и он ушёл спать, бросив раба голым на полу с Бася внутри. Не обратив ни малейшего внимания ни на кровь, ни на лицо, искажённое ужасом и отчаянием… Мэн Яо чувствовал себя ровно так, как желал совет заклинателей: униженным , разбитым, использованным. Хотелось скрыться от чужих глаз, накопить сил на то, чтобы надеть маску, одеться в свою броню из льстивых и лживых улыбок, чтобы иметь возможность использовать своё сильнейшее оружие — слова. Но теперь это не поможет. Он осквернëн тем, кого он любил. Полностью. Потому что раньше дагэ приходил в себя незадолго до конца полового акта, извинялся, заботился, прежде чем они могли уснуть вместе. Тогда Яо ещё верил, что его любят, но сейчас эта вера была раздавлена навершием Бася, вставленным в его тело. И скопив сил на то, чтобы с горем пополам вытащить из себя оружие, не сопротивляющееся ему, поскольку его хозяин спал, а затем встать, он поплёлся прочь из комнаты, находиться в которой было сродни пытке. Бросив взгляд на помещение, едва стоя на ногах у двери, он отметил валяющуюся лампу, масло из которой было расплёскано по полу и ему самому, отметил с трудом вытащенную Бася, покрытую тонким слоем белых разводов в масле, смешанном с кровью, отметил ошмётки нижних одежд и ханьфу Не Хуайсана, на замену которым он взял первый попавшийся халат мужа (на который он не имел прав, как и на что-либо ещё), заметил следы боя на стенах и на немногочисленной, хаотично расставленной мебели. И только Не Минцзюэ спал на вполне целой кровати. И Мэн Яо ушёл, отметив, что отбой уже был, и способность передвигаться бесшумно все ещё с ним, а значит разбудить эргэ он не мог.