Он устал от презрения

Не Минцзюэ стоял у дверей комнаты младшего брата и шумно дышал. Решиться войти в комнату было тяжело. Он всё ещё чувствовал сильную вину из-за своего поступка. И нервничал, не зная, даст ли ему любимый человек второй шанс. Но из дверного проëма выглянул А-Сан и махнул сложенным веером в сторону комнаты, за плечо втягивая его в забитое вещами помещение и, выйдя, поскорее закрыл за братом дверь. Потому что нервничающий глава великого ордена со шкатулкой скоро начал бы привлекать внимание. Мэн Яо проследил за ним взглядом, но потом опустил глаза на стол со всем необходимым для чайной церемонии. Чифэн-цзюнь окончательно потерял дар речи, только посмотрев на партнёра. Идеально белая кожа лица, слегка подведённые чёрным веки, легко оттенённые помадой губы. Шэнь был не светлого оттенка, а серого, — благородного, темно-стального оттенка. Шэньи был из парчи нежного золотого цвета с непонятным для мужчины узором. Такое сочетание цветов одновременно напоминало мужчине и цвета ордена Ланьлин Цзинь, и его собственного. Удерживал всё дай. Шан по цвету совпадал с шэнем, а поверх был одет гэдай, который годами носил Мэн Яо, с момента победы в войне. Один из немногих подарков Не Минцзюэ. Дасюшен был из серой парчи на пару тонов темнее, и если у главы Цинхэ он добавлял ему ширины плеч и в целом делал его внушительнее, то Яо в нём смотрелся очень хрупко, беззащитно. Вот только Чифэн-цзюнь знал, как легко этот хрупкий мужчина мог прервать чью-то жизнь. Даже обычными струнами. Глава Не сглотнул, сражённый наповал внешним видом любимого человека. Он догадывался, что тут поработал брат, потому что сам Мэн Яо не смог бы достать таких одежд в своем нынешнем положении… Но с каким же совершенством они подчеркивали в нём всё, что так любил мужчина — стойкость, возвышенность, обманчивую хрупкость, невероятную притягательность. Он был достоин всего, что имел до суда и даже больше, вот только попытки избавиться от знающих о его происхождении лишили его этого. Однако Не Минцзюэ это не волновало. Его чувства перевешивали даже моральные принципы. Но необходимость сдвинуться с места вынудила его взять себя в руки и сесть напротив партнёра за столик, ставя прямо перед ним небольшую шкатулку. Выдавить то, что это подарок, так и не вышло, но изящная ладонь, лёгшая на неё, дала понять — слова были не нужны. Мэн Яо едва дышал. Он был наедине с Не Минцзюэ впервые за долгое время и это его напрягало. Не могло не напрягать после произошедшего. Он начал жалеть, что согласился с Не Хуайсаном и дал ему выйти сторожить их снаружи, давая им поговорить без лишних ушей. Они думал, что это необходимо. Только так они могли поговорить полноценно, не боясь сказать лишнее при посторонних. А значит требовалось взять себя в руки и поднять голову. Но разве Хуайсан не был ближе всех для Не Минцзюэ? Разве он не обещал поддерживать и самого Мэн Яо в этом конфликте? Шкатулка прямо перед ним была накрыта кистью, выглядывающей из-под широкого рукава. Минцзюэ никогда не умел говорить нежностей, он в целом не умел подбирать слова. Приходилось учиться понимать его действия. Подарок. Подарок для него, Мэн Яо. Он давно не получал подарков. Подарки получал Цзинь Гуанъяо, глава ордена Ланьлин Цзинь, человек, с которым нельзя было ссориться. Последний подарок для него был подарен несколько лет назад. Шпилька, которой он теперь был лишён, как преступник. Но Незнайка отдал ему еë, сейчас она была убрана в коробку у кровати — Не Хуайсан выделил часть комнаты и вместе с этой шпилькой здесь были многие вещи из его старых, перешедших к клану Не, вместе с ним, по сути. — Прошу прощения за неподобающий приём, господин. Боюсь, я пока не могу передвигаться без посторонней помощи, — сладкий голос и покорное лицо, отработанное на Цзинь Гуаншане. Он даже смог поклониться, несмотря на боль в пояснице и сломанной руке. Рукава чуть не задели пустой на данный момент чайничек, прошлись по шкатулке, но после были отброшены по обе стороны от Мэн Яо изящным движением рук. Не Минцзюэ вновь сглотнул. На душе было смятение, потому что противоречивые чувства переполняли его. Смешалось всё: уважение к мужеству и силе воли бывшего помощника, восхищение его самообладанием, нежность по отношению к этому совершенному человеку, страстное желание целовать его, ласкать, увидеть улыбку саньди. — Ничего страшного. Это моя вина, поэтому я не вправе возмущаться, — наконец вытолкнул из себя Чифэн-цзюнь, ставя на жаровню котелок с приготовленной водой. Он не удивился бы, если бы оказалось, что она из Холодных Источников Облачных Глубин. — Могу ли я надеяться на то, что ты откроешь шкатулку сейчас? — мужчина надеялся, что дополнение к гуани будет актуальным и он не зря летел в Цайи. — Как прикажет господин. — Мэн Яо снова поклонился, после чего вытащил замысловатый крючок из металлического плена, пальцы откинули крышку. На его щёки выступил румянец, по губам слегка прошлись языком, лишая Чифэн-цзюня способности дышать. Кусочек рахат-лукума был отправлен в рот раба, тот даже зажмурился от удовольствия. И Минцзюэ понял — угадал. Правильно помнил. Их первая совместная ночная охота была недалеко от города, в который как раз приехали торговцы с Запада. Они привозили много необычных товаров, покупали много шёлка, но А-Яо тогда приглянулись сладости из дальних стран. И дагэ, видя бурю эмоций на лице мальчишки, купил ему одну. Такого восторга Минцзюэ больше никогда не видел. Не потому, что больше не будет эмоциональных моментов, а потому что Яо привыкнет сдерживать свои эмоции и это будет заметно. Во всех сферах жизни. Но на тот момент он был просто ребёнком. А сладость на памяти дагэ попадала в руки помощника только трижды за всю жизнь. И каждый раз тайком ото всех. Даже от него. Он узнавал об этом только потому, что ему это было интересно. — Спасибо, господин. Я думал, вы забыли… — выдохнул Мэн Яо так, что Не Минцзюэ, только начавший дышать, снова перестал это делать. Слишком много чувств. Воин не привык к такому. Он привык к ярости и гневу, коими питались сабли ордена, но совсем не к щемящей нежности, переполнявшей сердце вперемешку с виной, которая резала его словно фарфоровые осколки. — Я знаю, что безмерно виноват перед тобой. Смею ли я надеяться на то, что ты дашь мне шанс вновь заполучить твоё доверие? — глава Цинхэ говорил тяжело, красивые слова не хотели срываться с непривычных к ним губ, норовили превратиться в привычные проклятия. Но мужчина пересиливал себя, поскольку знал — это меньшее, что он может сделать сейчас. Он сделал больно любимому человеку и не имел права требовать от него прощения. Мэн Яо нашёл среди кусочков рахат-лукума завязочки и аккуратно вытащил за них шёлковый мешочек. А следом и его содержимое, роняя от неожиданности его на стол. Гуань в форме головы быка слегка прокатилась по столу, за ней упала зан в форме сабли. Зелёное золото сверкнуло своим необычным цветом, ударилось о чашечку, но не разбило еë. — Я не могу принять это. — он покачал головой, несколько нервно протягивая подарок Не Минцзюэ. Чужие слова добили его. Подарок в виде реликвии рода, сладость из прошлого, а теперь и старающийся ради него Чифэн-цзюнь успели напугать. Он надеялся выяснить, что побудило мужчину молчать столько времени, а не узнать степень раскаяния мужчины в его поступке! Не Минцзюэ просто не мог додуматься до такого сам! Неужто Хуайсан помог? Но тот, вроде, не собирался вмешиваться. Тогда что случилось? — Зачем всё это, господин? — он постарался взять себя в руки и убрал с лица шок и непонимание, лишь недоумённо приподняв брови и скрыв в глазах желание убить дагэ и его помощничка за недоумением и растерянностью. Одного хотелось лишить жизни за вмешательство в их личную жизнь, а другого — за болтливость. — Зачем вам доверие вашего раба, глава Не? Зачем вам дарить мне такие дорогие подарки? — рахат-лукум тоже стоил совсем недёшево. Оттого он и ел его всего трижды. В Ланьлине было не до поисков оного, а после он навевал воспоминания о дагэ и поэтому о нём старались не думать. — Я люблю тебя, Мэн Яо. И поэтому прошу дать мне шанс, — глава Цинхэ покорно склонил голову перед любимым, протягивая ему гуань, которая в данный момент символизировала его самого. Он отдавал не только реликвию рода, но и самого себя. На суд, в том числе. Бастард Цзинь Гуаншаня молчал, враз став серьёзнее. Человек перед ним не разбрасывался словами, это он усвоил хорошо. Но многие его действия были неприемлемы для Мэн Яо. Однако… Палочка стукнула о поющую чашу, издавая приятный звон. В комнату скользнул Не Хуайсан, прикрывающийся веером, взгляд его был обеспокоенным. Немой вопрос в глазах вызвал у Яо улыбку, но та быстро была подавлена, чтобы Не Минцзюэ не успел увидеть. — А-Сан, ты можешь помочь мне заменить ушамао на эту гуань? — Мэн Яо говорил полунаигранно-смущённо, так что Чифэн-цзюнь поднял голову и тихо выдохнул, видя партнёра без его любимой шапочки. Нежного, любимого, восхитительно-притягательного… И всё ещё не желающего его прикосновений. Минцзюэ с замиранием сердца ждал хоть какого-то ответа от любимого, молчание резало больнее ножа, но он заслужил его. Как бы больно ни было от признания этого. И ответ… Был хоть и желанным, но в такой форме, что ощущался он даже больнее молчания. Всё ещё боится. Или брезгует? Даже не взял гуань из рук сам, передавая это право наследнику Цинхэ. Чифэн-цзюнь громко скрипнул зубами, сдерживая ярость. От этого звука Яо дёрнулся, из-за чего его тело прошило болью, и он всхлипнул. Поиск удобной позы занял время, а внезапная боль не дала сдержать реакции на неë. Это отрезвило мужчину и тот стал усердно дышать, как его учил эрди для восстановления спокойствия. Он закрыл глаза, чтобы ничего не отвлекало, а подарок покинул его руки, но после этого его плеч коснулась ладонь младшего брата, желающего подбодрить. После Не Хуайсан бережно заменил ушамао на красивую гуань, оставив её без шпильки, отложенной на шкатулку с рахат-лукумом. Не Минцзюэ был безумно благодарен ему. Диди был ниточкой, которая позволяла им с Мэн Яо опосредованно, но делиться чем-то. Не Хуайсан как мог заботился о любимом своего брата. Как мог наказывал самого старшего брата за то, что когда-то давно он не послушал его совета и скрыл всё. И как мог пытался поддержать его сейчас, когда их с Яо отношения находятся далеко не в лучшем состоянии. Наследник Цинхэ насыпал чай в чайницу и подставил её к лицу Мэн Яо, чтобы тот вдохнул аромат. Сан-ди был самым невозмутимым на данный момент человеком в этой комнате. С замиранием сердца Не Минцзюэ вдохнул воздух, который только что был в лёгких любимого человека. Сейчас его волновало только это. Он был благодарен брату за то, что тот определил именно такую последовательность знакомства участников с чаем. Уже потом с мягкой улыбкой их примеру последовал сам Не Хуайсан. Чайницу поставили на чабань, а воду, начавшую шуметь, как ветер в соснах, быстро подхватили с жаровни и начали заливать в чайничек для заваривания. Пересыпание чая в чайник произошло быстро. Проводящий церемонию проделывал всё стремительными и точными движениями, далеко не в первый раз занимаясь этим. Сыча, проведённая Не Хуайсаном, всё так же притягивала два взгляда. Молчание во время всего действа было очень кстати, а чужие действия завораживали, расслабляли, не давали думать о чём-либо ещё. Особенно о друг друге. Не давали накрутить себя. Сибэй и сивэнсибэй заставили Незнайку немного наклониться над столом, поскольку чашечки стояли на противоположном конце стола. В любой другой ситуации он намеренно упал бы, оправдывая своё имя, но не сейчас. Сейчас его умиротворённое спокойное лицо и твёрдые, совсем не дрожащие руки не давали даже подумать о том, что этот человек для всех окружающих неуклюж. Второе знакомство с чаем произошло с лёгкой заминкой — Не Хуайсан дал чайничку немного остыть, иначе Мэн Яо получил бы новый ожог, уже носа и глаз. Этот лёгкий жест заботы, незаметный на первый взгляд, заставил того нежно посмотреть на диди супруга и благодарно улыбнуться. Не Минцзюэ едва сдержал себя в руках. Когда же его спутник на пути самосовершенствования посмотрит с той же благодарностью на него самого? Ответа на этот вопрос мужчина не знал. Ему оставалось только с замиранием сердца смотреть на зелёное золото в чужих волосах. Принял подарок. Не взял его сам, но принял и позволил водрузить его на свою голову. Значит, у него ещё есть шанс, на него ещё посмотрят. Или он не Не Минцзюэ, всегда добивающийся цели. Заваренный чай медленно разливался Не Хуайсаном по каждой вэнсянбэй, равномерно, по четвертинке в каждую из двух чашечек. Пить нежный белый чай будут только двое. Приход наследника Цинхэ был незапланированным, на него не готовили чайной пары. Высокие узкие сосуды накрыли широкими и низкими. Немного чая было вылито в чабань, после чего символы неба и земли поменяли местами одним слитным движением, повторив его на втором наборе чашечек. Ведущий церемонию отстранился от столика, предлагая молодожëнам самим вдохнуть аромат чая для третьего знакомства с ним и испить сам напиток. Мэн Яо первым сделал это. Взгляд Не Минцзюэ резко переместился на его нежную руку, которую хотелось целовать. Та бережно подхватила вэнсянбэй и поднесла её к лицу. Нос погрузился в неё, раздался глубокий вдох, за ним последовал выдох, и чашечку вернули на чабань. Пальцы взяли пиньминьбэй, поднесли её к губам. Белый чай пригубили, от чего глава ордена затаил дыхание, а после отвели от манящих половинок. Сын путаны мягко кивнул А-Сану, молчаливо благодаря за заваренный чай, тот отмахнулся от него сложенным веером, переводя взгляд на старшего брата. Интересно, вспомнит ли он, почему Мэн Яо пользуется только одной рукой? Поняв, что его ждут, Не Минцзюэ взял хрупкую посуду в слегка дрогнувшие от волнения руки. Он должен проявить себя с лучшей стороны перед партнёром, это… Слегка давило, ведь очень многое зависит от первого впечатления. Раз супруг согласился начать всё с начала — первое впечатление он производит сейчас. Чифэн-цзюнь не хотел показаться слишком самоуверенным или робким, не хотел быть рвущимся куда-то сломя голову или же медлительным. Но от этого едва заметно подрагивали руки. Запах успокаивал. Некоей пылью в груди осело сожаление о том, что этот воздух не вдыхал в себя его любимый. Но это тоже стимул работать над собой и над новыми отношениями с Мэн Яо. Когда-то они пили из одной чайной пары и его партнёр улыбался, поднося фарфор к своему лицу, а после к лицу главы Не. Каждое касание губами чабэй было опосредованным поцелуем, каждая церемония была чем-то особенно интимным, интимнее телесной близости. Было ли это так и для Мэн Яо? Тот сидел напротив мужчины, закусив изнутри губу. Воспоминания переполняли и его душу. Безумно хотелось вернуться в прошлое, сидеть на коленях мужчины, откидываясь в его объятия. Проводить церемонию на двоих, протягивать чайник и вэнсянбэй дагэ, смотреть, как разглаживается складка на лбу, касаться одной чабэй губами… Сейчас складка не разглаживалась. Сейчас руки мужчины дали слабину, коей не бывало даже во время болезней и ранений. Каждый его, Мэн Яо, жест в сторону Не Хуайсана ударял по гордости мужчины ненамного меньше, чем его же грубость била бастарда Цзинь Гуаншаня накануне. Это грело душу, вновь сплавляя вместе осколки того, что ещё вчера называлось его сердцем. Раскаивается. Действительно хочет всё исправить. Нежничает, проявляет внимание. Дарит подарки, о которых раньше можно было только мечтать ночами, чтобы получать какие-то мелочи раз в несколько лет. Не Минцзюэ считал, что подарки — для слабых людей со слабыми чувствами, совсем не понимая, что это не подкуп человека, а проявление внимания, которое не только подпитывает чувства, но и показывает их наличие партнёру. Мэн Яо очень не хватало этого. И он эгоистично хотел больше подарков, больше внимания, больше… любви. И он знал, как повернуть происходящее на свою пользу. То, с какой лёгкостью он принял воспоминание о близости с дагэ, показало лучше всякого самокопания — он любит этого человека. Раз была любовь, а не ненависть, значит он мог бы простить мужчину. Не хватало только пары деталей для этого. — Глава Не, почему вы не рассказали мне о своей болезни? — пожалуй, именно в этом был корень большинства проблем в их отношениях. А-Яо чувствовал себя одиноко из-за того, что у дагэ были приступы искажения и он ездил к эргэ. От недостатка внимания мужчины глава Ланьлина и затеял похищение детей бывшего сообщника. Поэтому ответа он ждал с нетерпением, хоть внешне и выглядел напуганной овечкой. Это было уместно — он сейчас жертва, которая хочет понять, почему ей позволили ею стать, не рассказав об опасности, навстречу которой отправились по незнанию. Минцзюэ молчал, отчего сын проститутки усомнился в том, что правильно сделал, не загубив ростки прощения на корню. На бесформенное сердце навалилось это молчание, желая погрести под собой, разбить вдребезги и вновь превратить его в пыль. Он начинал сильно переживать, но тут мужчина заговорил: — Тебе было двенадцать, когда ты взял на себя часть моих обязанностей и стал помогать мне. Я давно узнал о том, где и как ты вырос, а узнав, я решил оставить тебя в Нечистой Юдоли, потому что ты был прилежным учеником и мог стать другом для Хуайсана, подавать ему хороший пример. Когда ты стал помогать мне, я испытывал вину, потому что я не дал тебе того, что хотел бы дать. Но не мог устоять перед твоими… Эмоциональными просьбами, — Чифэн-цзюнь умолк, снова собираясь с мыслями. Мэн Яо едва дыша, впитывая каждое слово, как губка. Когда ещё Не Минцзюэ расскажет такое?! Мужчина мял губы, хмурил брови, не зная как сформулировать красиво новую мысль, с губ хотела сорваться грубость, хоть и искренняя, честная. Но он не хотел затягивать тишину и продолжил: — Мне было стыдно из-за того, что я допустил нашу… — мужчина замялся опять, сверля взглядом чайную пару под пальцами Мэн Яо. Любовная связь? Это описание охватывало все их отношения, но заставлял его чувствовать вину лишь один аспект… — Интимную близость, — из-за веера подсказал Не Хуайсан, видя, что Яо готов поддаться эмоциям, а брат по прежнему не мог сказать своему помощнику слово «секс», а синонимов не знал. Разве что по-солдатски грубые, и они ему казались неприменимы к его Яо. — Да, да! — поторопился подхватить не Минцзюэ и вдохнул запах из вэнсянбэй, чтобы собраться с духом. — Именно её. Тебе было всего шестнадцать, ты был ещё совсем маленьким, особенно рядом со мной, я всё время боялся сломать тебя, напомнить о плохом, — глоток белого чая. В горле пересохло с непривычки. — Потом те изнасилования... — Мэн Яо дëрнулся вновь, едва сдержал стон боли — снова прошило ею, но он не смог сдержать воспоминаний о том, как проходили их сношения в прошлом. Не только о том, что происходило накануне, события одиннадцатилетней давности тоже всплыли перед глазами. — Каждое твое прощение казалось даром небожителей, оно было счастьем. Но это все ещё были изнасилования... Потом война… Тебе постоянно приходилось за что-то отвечать, из-за чего-то переживать. Я чувствовал и чувствую вину за это, — Минцзюэ снова умолк на пару мгновений, пытаясь выдохнуть. — Я хотел, чтобы хотя бы после войны ты мог отдохнуть от груза проблем, которые свалились на тебя по моей вине. Если бы ты знал об искажении — ты посвятил бы себя его искоренению из моего тела. Так мне казалось. И в дальнейшем я хотел дать тебе отдохнуть от моих проблем, тем более у тебя постоянно появлялись новые поводы для гордости или горя, — теперь Не Минцзюэ умолк насовсем, переводя взгляд на свою чайную пару, которую пришлось отложить — ему бы дрожь в теле унять… Мэн Яо потянулся к двум его чашечкам, и, не касаясь его рук, взял её себе. Работать двумя руками было очень больно, но так было нужно. Раб вдохнул аромат из олицетворения неба, коснулся губами того самого края пиньминьбэй, коего касался Не Минцзюэ. Отпив его, он вернул чашечки на место. Опосредованный поцелуй.