Он устал от презрения

Совет был проведён в спешке. Причём не потому, что господа заклинатели были на это настроены — отдохнуть в Гусу хотелось многим. Влиял на это разгневанный глава Не, проигнорировавший следующий после суда день и не пришедший в зал совета. И чужой тяжёлый взгляд, и вспыльчивость — всё списали на трудности с укрощением раба, а потому не хотели пересекаться с этим человеком на длительный срок. Вследствие этого все избрали Верховным Заклинателем Второго Нефрита, как человека, которому можно было легко доверить решение серьёзных проблем и ответственность. Регентом при малолетнем главе Цзинь назначили главу Цзян, что было очевидно, а тёрки между мелкими кланами решили проигнорировать ещё на неопределённое время — попасть под горячую руку Не Минцзюэ не хотелось никому. Да и глава Цзян не выглядел спокойным — взрывоопасная смесь. Сразу после Совета глава Цинхэ снова покинул Облачные Глубины. Собственный нефритовый жетон позволял делать это без особых проблем, спасибо эрди. Ему нужно было как-то вымаливать прощение у любимого человека, и все говорили ему, что дарить подарки в его случае — лучший способ это сделать. В ближайшем городе он долго ходил по рынку. Ничего не цепляло взгляд. Совсем. Ещё и торговцы лебезили, боялись его, напоминая раз за разом о том, что он делал когда-то в приступах гнева с саньди. На тот момент ещё Яо-ди, он просто был опекаемым и возлюбленным мужчины. Воспоминания о тех временах заставили сердце болеть. «Щемить», кажется это так называли романтики. Надо учиться говорить красиво и быстро, пока же с языка хотели лететь только приказы и брань. С Мэн Яо так нельзя. Тот был нежен, как цветок, хрупок, как стекло или фарфор, гибок, как его Хэньшэн, твёрд духом, как скалы под Облачными Глубинами. Он хотел, чтобы его подарок олицетворял партнёра, хотел, чтобы тот улыбнулся, видя подарок. Снова. Ему было мало тех улыбок, что были накануне. На глаза попался прилавок с детскими игрушками. Они совсем не подходили его партнёру, но, в отличие от разнообразных оружия и украшений, тронули его, что-то зацепили в его душе. Глава Не стал тяжёлым взглядом осматривать ряды самых разных вещиц для игр детей и не только. На губы рвалась улыбка, но он держал лицо. Его улыбка была для мужа, для брата, для эрди. Но не больше. Здесь никого из них не было, воспоминания не в счёт... Его внимание было привлечено двумя вещами. Детским набором для каллиграфии и фарфоровой дорогой куклой в шёлковой одежде. Одно напомнило, как Мэн Яо сидел и усердно осваивал красивое письмо, достойное помощника главы ордена. Другое напоминало самого Яо просто тем, что было красивым и словно совершенным. Он купил обе вещицы. Не смог удержаться. И, под удивлëнные взгляды прохожих, убрал их в мешочек цянькунь, направляясь в Гусу.

***

Сяо Ян поцеловал два маленьких лобика и укрыл их владельцев одеялками, подтыкая у ножек. В глазах плескалось счастье, один только вид его родных крох был для него олицетворением всего самого прекрасного в Поднебесной. Не последнюю роль в этом играло и то, что малыши сочетали в себе их с даочжаном черты. Последние несколько дней Чэньчжи и Нинлинь много расспрашивали его о «дяде Яо». Им было его жалко, и тёмный заклинатель не мог их за это ругать. В нём самом было немало сочувствия к этому недолюбленному интригану. Особенно после того, на что он напоролся сразу после суда. Обсуждения с А-Цин, пока Сяо Синчэнь спал, были долгими, но в итоге они решили, что пока супруги заняты восстановлением духовных потоков Сяо Яна, а девушка учится, дети могут побыть под присмотром Мэн Яо. Он не причинил вреда детям, заботился о них, а человек, который мог его держать в узде (лучше бы себя так держал) был под колпаком у молодого гения за счёт его помощи с отношениями и искажением ци. Поэтому Чэнмэй после тихого часа отвёл детей к комнате Не Хуайсана. Сопровождал его Ханьгуан-цзюнь, чтобы золотое ядро родившего мужчины не выгорело.

***

Незнайка был удивлен тем, что Сяо Ян привел своих ненаглядных детей к ним. Слова о том, что Нинлинь и Чэньчжи хотели к супругу главы Не были ещё более удивительны, но он не собирался сопротивляться. Ругаться не хотелось, к тому же, Мэн Яо после произошедшего накануне был в расстроенных чувствах и Не Хуайсан подумал о том, что дети дадут тому отвлечься от невесёлых мыслей. В комнату тёмный заклинатель зашёл, хоть его и не пропускали, спокойно направляясь к постели старого знакомого. Младшие остались рядом с наследником Не, зная, что «мамочка» точно не захочет, чтобы они подслушивали чужой разговор. — Самое дорогое доверяю. Они волнуются за тебя, только посмей их расстроить. — прошептал на ухо дремлющему Мэн Яо Сяо Чэнмэй и накрыл рукой чужой живот. Тени сбежались под ладонь, впитываясь в ткань. Раб вздрогнул от чужого голоса, знакомого до дрожи. Привычной за два дня адской боли больше не было и он удивлённо повернулся к Сяо Яну. Что тот сделал? Для чего? Тот практически ничего не делал просто так. В том, что этот неуправляемый гений причастен, он не сомневался — знакомое ощущение тёмной силы он ни с чем не спутает. В своё время, будучи малолеткой, Сюэ Ян его намеренно толкал на ночных охотах в самое пекло, чтобы он пропитался энергией тварей. Уже тогда знал о необходимости привыкания для совместимости сил. — Не хочу, чтобы ты был прикован к постели из-за своих идиотских порывов, — хмыкнул супруг даочжана и подмигнул ему. Как раньше, когда они ещё часто чаёвничали вместе и без отрезанных языков, когда Мэн Яо ещё мог доверить ему большую часть своих тревог. — Бесишь, но мне тебя жалко. Расскажешь, что он теперь предпринял? — раб был недоволен. — Он рассказал? — сын проститутки поднял брови. Почему? — Да. Сообразил, что его познания в отношениях маловаты. И что я знаю твою обратную сторону гораздо лучше. Не волнуйся, рассказывать мне некому. Но ровно до того момента, пока ты не причиняешь вреда моей семье. Я дал пару советов, и с искажением его разберусь, — Сяо Чэнмей игриво провёл пальцем по чужим губам, после чего рассмеялся и отстранился, подзывая деток к себе. Те до этого с интересом осматривали бумажный веер Хуайсана, но стоило «мамочке» позвать их — как они побежали к нему и были быстро посажены на кровать рядом с Мэн Яо. Тот сел на постели и обнял обоих. Те были рады этому, улыбаясь и обхватывая их обеими руками. Душу грели такие чистые эмоции, такое волнение за себя. Наверно, это же чувствовал Сяо Ян и именно от этого так... подобрел. Хотелось себе такие же яркие эмоции, но их могли подарить только дети, не обремененные никакими обязанностями. Чэньчжи лучисто улыбался ему и обхватил его за шею, прижимаясь щекой к его собственной щеке. Улыбка была заразительной, ямочки проступили, неловким жестом Нинлинь ткнула пальцем в одну из них. Обычно она была сдержаннее, но мало кто знал, что она требовательнее открытого и ветреного брата. И сейчас ей хотелось потыкать в эти очаровательные ямочки, каких не было больше ни у кого из её знакомых. Сяо Ян гордо смотрел на детей и, потрепав их по волосам, отстранился. Ответа на свой вопрос он не так уж и сильно ждал... — Он подарил мне реликвию клана и мою любимую сладость. Рассказал о своих чувствах. Если это ты его надоумил — спасибо. —В качестве некоей благодарности за разрешение понянчить детей ответил Мэн Яо, и зажмурился от тёплых чувств, которые дарили ему малыши. Хотелось заплакать. И от счастья, и от горя. Ему хотелось своего кроху. От дагэ. Чтобы уже он тыкал его в ямочки на щёчках, чтобы он обнимал его так крепко... Но он был не готов даже коснуться дагэ, что говорить о новой близости с ним. Увы, от поцелуев дети не родятся. Хорошо, что он не может понести без постороннего вмешательства. Это грело душу, не давало ощущать себя совсем уж плохо. Не Хуайсан с интересом следил за происходящим из-за веера. Ханьгуан-цзюнь не отрывал взгляда от тёмного заклинателя, бывшие преступники были увлечены собой и детьми, а он сам незамеченный мог отследить и то, как обрадовался малышам Мэн Яо, и то, что его вылечили. Пока он не знал как, но он ещë пообщается об этом с Сяо Чэнмэем. Планы, как скорее помирить двоих влюбленных идиотов, не умеющих показывать свою любовь, сами роились в голове. Осталось поймать за хвост ту самую птицу-идею и оформить её в жизни. А пока он мог продолжить наблюдать за счастливым супругом дагэ, наконец не плачущим из-за побега мужчины после чайной церемонии. Что так сильно задело Мэн Яо тот говорить отказался.

***

Из комнаты выходить никто не стал. Детям нравилось копаться в вещах Не Хуайсана, тот был совершенно не против этого и потому с удовольствием помогал искать что-то интересное. Нинлинь продолжала тыкать пальчиками в ямочки шисюна «мамочки», Чэньчжи беззаботно рылся в любопытных красивых тканях, книгах (к счастью, всë имеющее неприличное содержание лежало в отдельном ящике под кроватью Незнайки), вытащил на свет всю коллекцию чужих бумажных вееров и стал требовать рассказ про каждый и посидеть на коленях у «дяди Яо». Тот позволил это сделать, сев на кровати, девочка пристроилась у него за спиной и наследник Цинхэ с радостью рассказывал о своих любимцах. В комнате словно стало светлее, когда дети заставили осуждённого радоваться. Хотя за улыбкой таилась и печаль. Он вспоминал, как точно так же возился с малышом Цзинь Жуланем, о том, как тот улыбался ему... И так пока Цзян Чэн не стал забирать его к себе в Юньмэн, откуда мальчик стал приезжать недоверчивым и замкнутым. Эти двое не отвернулись от него даже несмотря на то, что Сяо Ян был не рад их общению. От этого только сильнее хотелось разреветься. Сейчас не было тяжёлого груза ответственности за целый орден, однако он чувствовал себя так, словно этот груз был той самой подушкой, которая смягчала давление проблем в личной жизни. Первой влагу на щеках ощутила Нинлинь. Она продолжала тыкать его в ямочки, и солёные капельки попали на её пальцы. Она уже растолкала брата, он отвернулся от Не Хуайсана, тот разом обратил на это внимание, и скоро все были сгруппированы вокруг Мэн Яо, не сдерживающего слёзы, только всхлипы он и давил. Незнайка побежал за водой и чистой тканью, чтобы умыть лицо молодого мужчины, а дети взяли его за ручки и обняли, внимательно смотря на него. И если Нинлинь хмурилась, то Чэньчжи обеспокоенно вглядывался в чужие глаза. — Дядя Яо, почему вы плачете? Дядя, вас опять дядя Минцзюэ не любит? — честно говоря, сын путаны и забыл о том, что дети слышали его пьяные мыслеизлияния. Но даже когда вспомнил, не сразу понял, как мальчик связал его внезапные слёзы с этим. Впрочем, он был прав. — Он любит, но неправильно любит! — голос дрожал, воздуха не хватало. — А я малыша хочу. Общего. Чтобы он был как вы, только всегда со мной. Ваши родители наверняка тоже думают, что дети должны быть не только у кого-то, но и у себя! — как же было стыдно бормотать всё это, но его прорвало. После этих слов он начал вспоминать все моменты отторжения и непроявления внимания, но они потонули во всхлипах и попытках вдохнуть. Дети переглянулись и стали гладить по щекам «дядю Яо» и продолжили его обнимать, не зная, что ещë сделать для него прямо сейчас. А потом подоспел и Не Хуайсан, взявший всё в свои руки и быстро приведший в порядок Мэн Яо. Тот и сам спешил успокоиться, ведь рядом были дети и они могли напридумывать много чего... — Простите, милые, я просто всё ещё не могу привыкнуть к тому, что я замужем за дядей Минцзюэ, а он даже не сказал мне о планах жениться на мне. — Сын путаны нашёл как вывернуться не соврав. Ведь это было составляющей причины, по которой он сейчас так позорно плакал. — Наш папа тоже маме не говорил о том, что хочет жениться на нём. Но они счастливы. И вы будете, — сказала деловито Нинлинь, покачав головой. Точно подглядела у кого-то из взрослых. Улыбка снова скользнула на лицо Мэн Яо и тот закивал, вытирая лицо уже сам, без помощи Не Хуайсана. — Да, вы правы. Он мне такую красивую гуань подарил! И мои любимые сладости! — глаза у бастарда Цзинь Гуаншаня загорелись и он достал шкатулку со сладким и мешочком с украшением. Что ни говори, а похвастаться хотелось. Только некому — показываться кому-либо не хотелось, звать эргэ, будучи лежачим, было стыдно, а сейчас у него были детки в гостях и он не хотел показывать себя таким открытым кому-то ещё. За рассказом об истории этой гуани и продолжением рассказа о коллекции вееров Не Хуайсана они не заметили, как в комнату вошёл Не Минцзюэ, прижимающий к груди новую коробочку и свёрток из шёлковой ткани золотого цвета.