Он устал от презрения

Мэн Яо было плохо. Его рвало каждые несколько часов, он не мог нормально есть, и Не Минцзюэ нервничал из-за того, как быстро его пока наложник терял вес день за днём. Они с Лань Сичэнем много экспериментировали с едой, пока наконец не выяснили, что Цзинь Гуанъяо в состоянии есть рисовые булочки с начинкой из овощей и очень мелко нарезанного куриного мяса. Пришлось поступиться правилами Ордена. Формально, Мэн Яо и Не Минцзюэ не обязаны были следовать им, но все-таки… Чифэн-цзюнь много времени проводил с супругом, игнорируя приличия. Ему давно пора было вернуться в Цинхэ, но оставить сейчас молодого мужчину в таком состоянии всë равно что убить — ему была нужна моральная поддержка чтобы вытерпеть эту болезненную слабость и не удавиться. Когда приезжал Цзян Чэн, как временный исполняющий обязанности главы Цзинь, он был преисполнен жалости к своему подопечному — пока был период от помолвки до второй свадьбы, он отвечал за Мэн Яо как старший в клане. В данном случае это было чистой формальностью, потому что Не Минцзюэ точно не подпустит кого-то к своему партнёру, пока он уязвим настолько, что даже поклониться вежливо не может.

***

— Ты же помнишь, что он должен вернуться в Ланьлин до свадьбы и вернётся в Цинхэ он только в брачном паланкине? — Цзян Ваньинь выгнул недовольно бровь, смотря на спящего на руках Чифэн-цзюня Мэн Яо с впавшими щеками и совсем бледной кожей. — Я все помню. — огрызнулся на него Не Минцзюэ, не видя смысла сдерживаться перед человеком, который знает о его личной жизни больше, чем большая часть окружающих. — Но ты сам видишь, что с ним. Я не намерен следовать этой традиции, не пока Яо в положении. Не Минцзюэ в самом начале еще надеялся на то, что его А-Яо станет лучше, что слабость была вызвана усталостью и переживаниями. Увы, после первых же нескольких дней эта надежда завяла на корню. Казалось, это его наказание за все, что происходило в последнее время. И за прошедшие годы, потому что он долго был слеп, а теперь был вынужден нагонять упущенное и учиться выражать свои чувства и понимать чужие… И искажение ци, как показал опыт, сильно мешало ему разобраться даже в самом себе. Теперь же он четко ощущал, что и почему делает, и не замечал за собой чрезмерной жестокости и вспышек гнева. После лечения искажения, когда вернулся домой на более-менее спокойной Бася, он много думал о том, как ему повезло когда-то встретить плутающего в лесу мальчишку, о том, как порадовать его снова и не дать ему наделать дел опять. Вспоминал то, как он властно вёл себя со своим бывшим подельником, чтобы защитить интересы Не Минцзюэ. Каждое письмо из Гусу было для него как маленький подарок, и читал он их строго по вечерам, чтобы сохранить рассудок холодным и быть в состоянии работать. Увы, его ждало слишком много дел, чтобы так просто бросать их. Он и без того знатно запустил их. Каждый свиток перечитывался много раз, и каждое упоминание о детях заставляло мужчину мрачнеть. Он думал о том, как спутник на пути самосовершенствования защищал чужих детей от его гнева, как заботился о них, как он заботился о племяннике… Раньше мысли о Цзинь Лине не задевали Не Минцзюэ так остро. Он помогал во время своих поездок в башне Кои присматривать за ним, даже, вроде бы, имел с ним общий язык, но мыслей о своих детях не было — они были мужчинами, и на этом обрывалось все. Теперь он знал о возможности двум мужчинам получить детей, и Не Минцзюэ вцепился в нее всеми силами. Он думал о том, что необходимо подготовить Цинхэ для подобного, думал над своей способностью найти общий язык с малышами, но упиралось все в отношение общества к ребёнку. Слишком яркими были примеры Сюэ Яна, Мэн Яо и Не Хуайсана, четко показавшие, как происхождение влияет на ребёнка в раннем детстве. Сюэ Ян… Сломался, и до сих пор не до конца мог собрать себя из кусочков. Это было заметно по тому, как он относится ко всему, что не было его семьей. Для него окружающие по прежнему были только материалом, и только муж и дети удерживали его на грани приличий. Мэн Яо… Надломился, лишил себя детства, взял на себя больше чем мог контролировать и натворил дел, когда надавили на его больные места. Их нельзя было залечить, но можно было облегчить боль в шрамах, которые до сих пор давали о себе знать. Не Хуайсан не был очень-то любим адептами и в детстве долго чувствовал себя лишним. Если бы Минцзюэ не обратил на него внимания и не стал его другом, мальчик сломался бы. И было бы неизвестно, на кого он стал бы похож — на сошедшего с ума Сюэ Яна, или затаившего обиду Мэн Яо. Не Минцзюэ достаточно хорошо знал себя, чтобы с уверенностью сказать — он не сможет гарантировать того, что его любовь и забота помогут его ребёнку ощущать себя достаточно нужным, чтобы не обращать внимания на шепотки адептов о том, что второй родитель — осуждённый на рабство преступник. Следовало избавится хотя бы от рабства партнёра, а лучше — поднять его до статуса консорта. Он начинал искать пути для того, чтобы осуществить задуманное. Отчасти, даже намеревался утаивать всё от самого Мэн Яо, чтобы это стало подарком. Не Минцзюэ думал, что у него было время и он беспечно радовался интересу Мэн Яо к его делам в Цинхэ, и даже сомнения в собственном ведении дел не перебивали затаенной радости от каждого уверенного, сильного слова его мужа. Пока, конечно, наложника, но это будет исправлено. Следующие несколько дней он скучал по Яо и его ласковости, голосу, но также начал реализовывать его предложения и нововведения, разослал адептов искать людей, интересующихся производством и шёлка, а так же украшением военной амуниции. Это требовало его внимания и он погрузился в работу. А ещё он официально отдал приказ возобновить участие брата в ночных охотах учеников, чтобы тот набирался опыта. Не Хуайсан должен был получить хорошие результаты к концу года и уехать с Мэн Яо в Цинхэ, показать себя другим адептам, постепенно избавляться от прозвища «Незнайка», потому что теперь Не Минцзюэ больше не требуется такая страховка, как брат в Гусу Лань ради поездок к эрди. Отчёт об охоте выбил его из колеи и мужчина был вынужден сидеть в Цинхэ только из-за ожидания адептов, которые искали людей для идей Мэн Яо. А пока длилось ожидание, он заканчивал неотложные дела, чтобы через несколько дней получить письмо от эргэ, в котором говорилось о беременности его любимого. Времени не оставалось. Он думал, что может заняться восстановлением имени спутника на тропе самосовершенствования пока тот учится в Гусу, у него должно было быть ещё больше полугода на все, но теперь… Он не задумывался над тем, как это произошло. Достаточно было слов Лань Хуаня о том, что их саньди в положении, чтобы сорваться с места, сбросить дела на отвратительного помощника, которому Не Минцзюэ не доверял ничего важного, собрал особо важные свитки с собой, как и особенно важные реликвии рода, чтобы начать облетать все ордена, для получения того, что было ему нужно. Первым делом мужчина навестил Юньмэн, чтобы поговорить с Цзян Ваньинем о том, чего он желает. Он заранее оставил ему в качестве свадебных даров клану Цзинь несколько ценных артефактов, предусмотрительно взятых с собой, и после этого направился дальше по орденам, чтобы получить голоса, необходимые для свободы Мэн Яо. Далеко не все довольствовались объяснениями, связанными с тем, что его наследник не может родится в неравном браке. Многие считали, что этот ребёнок не имеет право ни на что претендовать, как и его родитель. Такие быстро познакомились с Бася и компроматом, который Не Хуайсан припас на каждого главу из Совета орденов. Этой участи избежали только Гусу и Юньмэн. Даже часть дел Гуанъяо была в его подборке, на всякий случай. И это был скорее компромат на Гуаншаня — Не Минцзюэ любил своего любовника, а Незнайка желал брату добра. Чифэн-цзюнь ненавидел такие подковерные интриги, но сейчас ему нужно было действовать быстро и результативно. И компромат хорошо помогал в этом. В день он облетал не один орден, при этом не задерживаясь нигде надолго. Его все ещё ждал Мэн Яо, не получивший от него ни единой весточки после той их встречи. А когда он наконец смог попасть в Цайи, там его встретил невероятно взволнованный Хуайсан, быстро втолкнувший мужчину в таверну и заставивший привести себя в порядок и переодеться в одежды главы ордена. Традиционные, из закромов клана. Незнайка считал, что брат должен выглядеть официально перед объявлением свободы Мэн Яо. Откуда он узнал такие новости для Не Минцзюэ было загадкой, но брата он послушался. Его прибытие было достаточно внезапным, чтобы собрать кучу адептов на площади и в их числе взволнованного эрди. Он был не предупрежден, в то время как Чифэн-цзюнь прибыл при полном параде, только сопровождения не хватало. Глава Не больше двух недель был вынужден общаться строго официально и пока не имел в себе сил перестроиться на более дружественный лад для названного брата. К счастью, диди взял этот вопрос на себя, а сам Не Минцзюэ окинул взглядом адептов вокруг себя, в их числе несколько напуганные лица наследников отдельных орденов, которые он навестил в последние дни. Мысль о том, что кто-то из них пренебрегал его любимым человеком и был готов бросить Яо в лесу, где могла притаиться нечисть, без сил, душила его изнутри. Наверно, его объявлении о восстановлении части прав Мэн Яо слышали даже те, кто не дошел до площади. Он не забыл упомянуть, что по-прежнему будет нести ответственность за все действия этого человека, а так же о том, что все действия по отношению к Яо автоматически задевают и его. По реакции отдельных приглашённых адептов он понял, кто именно заслужил его гнев. Впрочем, яблоки от яблонь не далеко падают, как заметил Не Минцзюэ. Выхватив взглядом племянника, он достаточно мягко для своего нынешнего состояния попросил его привести Цзинь Гуанъяо. Правда, уже после он понял, что это было плохой идеей — мальчик убежал с площади с такой скоростью, будто его преследовали мертвецы. Видимо, всё-таки напугал мальчика даже мягким тоном. Он часто забывал, что в злом состоянии легко пугает окружающих, пока не расслабляется сам. Он терпеливо ждал и ребёнка, и пока наложника, понимая, что они могут быть далеко, или Мэн Яо может себя плохо чувствовать и от того идти медленно. Кто-то начал шептаться, но их достаточно резко осадили адепты ордена Гусу Лань, чтущие правила. Они не были рады тому, что такие противоречивые сцены происходят на территории их обители, но не смели возмущаться, ведь уже привыкли к членам клана Не. В конце концов, названный брат их главы часто посещал Облачные Глубины. К нему привыкли и принимали его не как постороннего. Да и к Не Хуайсану многие прониклись симпатией за много лет его недообучения. Он умел очаровывать людей вокруг себя. Когда Мэн Яо наконец появился в поле зрения, перед ним расступились. Ещё и потому, что всем было любопытно, как произойдет воссоединение господина и его наложника с учётом новых обстоятельств в виде беременности молодого заклинателя. Не Минцзюэ было очень тяжело держать себя в руках. Хотелось подойти к любимому человеку и заклеймить его поцелуем, прижать к себе, показать, как же по нему скучали. Но нельзя. Нужно было показать, что даже не смотря на смену официального статуса, с Мэн Яо не будут нежничать слишком сильно. Что глава Не способен подчинить этого человека, унизить его достаточно, чтобы их отношения были наказанием для сына шлюхи. Не Минцзюэ старался верить в то, что его поймут и простят ему эти гнев и холод, показанные на людях, что партнёр не будет сердиться на то, что он лишь исполняет свой долг. Они слишком сильно скрылись от мира, им просто необходимо было показать их отношения. Доказать посторонним, что это все ещё наказание. Мэн Яо словно вернулся в прошлое. Он был одет просто, вещи не совсем подходили ему, но его осанка, гордо поднятая голова, величественность движений не давали даже на мгновение решить что он слабый простолюдин. По крайней мере, Не Минцзюэ видел его именно так. Сын проститутки осмотрелся, перевёл взгляд на своего господина, и тому стало трудно дышать, но мужчина старался настроить движение ци в верном русле, чтобы успокоиться и перестать прожигать взглядом спутника на тропе самосовершенствования. Однако, когда Мэн Яо заговорил, Не Минцзюэ безумно сильно хотелось кричать. Его жених не должен говорить с ним так отчуждённо. Но это соответствовало статусу наложника и раба, а потому являлось необходимым в их ситуации. В такие моменты Не Минцзюэ примерно понимал, каково А-Яо, когда он вынужден вести себя согласно правилам. Наверное только из-за этого он не закинул Мэн Яо на плечо и не утащил его в свою комнату, чтобы грубо поговорить и вбить в любимого свои чувства. Вспыльчивость в нем никуда не делась. Теперь он лучше контролировал себя, не больше. Все, что мог сделать Минцзюэ сейчас — это взять себя в руки и подойти к Мэн Яо, чтобы отдать ему свиток с трудами последних дней. Слова сами слетели с губ в той официальной форме, в коей он привык говорить и в которой беременный мужчина начал разговор. Токсикоз был для него полной неожиданностью, но он понимал, что это не то, что можно контролировать. Тут было не до формальностей. Его жениху было плохо. Его Яо было плохо. Другим он мог бы сказать, что это лишь волнение за человека, носящего его наследника. К счастью, посторонние уверены, что Не Минцзюэ вполне успешно использует своего наложника как грелку в постели. Тонкости зачатия у мужчин знали только ученики Сяо Чэнмэя и узкий круг людей, близких к нему в той или иной мере. Простые обыватели были в неведении и легко спихивали беременность на то, что когда-то Мэн Яо якшался с тёмным заклинателем. Так что, слухи и домыслы только помогали им выкрутится из неудобной ситуации, возникшей сейчас. Мысли о том, как это произошло начали терзать мужчину только сейчас, наверно, только от этого он не реагировал на чужую тошноту, позволяя упираться в себя головой. Он оторвался от своих мыслей только когда в их сторону поспешил кто-то из адептов. Он остановил их волной собственной духовной энергии, не желая, чтобы его мужа касались посторонние. Сейчас Не Минцзюэ просто обязан был уделить время своему любимому. Его и так долго не было. Потом Мэн Яо стал читать свиток и мужчина поспешил добавить кое-что к его содержанию, следя за тем, чтобы их не подслушали. Да, он собирался нарушить правила с этой свадьбой, ведь по ним с момента заключения помолвки невеста должна снова вернуться в свой клан и вернуться к супругу только в брачном паланкине. Но Цзинь Гуанъяо носил ребёнка и Чифэн-цзюнь не мог допустить того, чтобы они были долго в разлуке. Только не сейчас, когда они только начали избавляться от недосказанности, от попыток защитить друг друга неведомо от чего. Мужчина получил ответ на свои слова, внутренне улыбнулся, а внешне только вытер лицо Мэн Яо от рвоты, потом взял его на руки и понёс в свою комнату, потому что не желал больше продолжать это представление. Его любимому плохо, а он вместо помощи вынужден стоять столбом? Нет уж. Уход за мужчиной успокаивал Не Минцзюэ, даже за спящим. Он наконец ощущал себя на своем месте. Не хватало только Хуайсана рядом и родных пейзажей за окнами. Но скоро они будут дома, и все будет так, как должно быть. Разговоры с Сяо Чэнмэем и следующие несколько дней были для него довольно тяжёлыми, что было логично, учитывая состояние его спутника на тропе самосовершенствования. Слова тёмного заклинателя заставляли только сильнее торопиться. Даже этот разговор с Цзян Ваньинем был тому подтверждением. Они были вынуждены корректировать срок, когда надо провести свадьбу, то, как надо ее провести… Скорее всего, одежды для Мэн Яо и вовсе придётся заказывать в последний момент… К тому же, эта свадьба будет далеко не так богата, как хотелось бы Не Минцзюэ. Но подарить супругу роскошь, как в Ланьлине, он не мог. Это задевало. — Ты уверен, что готов настолько сильно кроить традиции под себя? — нет, глава Цзян не был обременён стереотипами или предрассудками, но все-таки его волновало, что подумают о нем люди и причина подобной низкой самооценки крылась в его юности, когда он пытался доказать родителям, что достоин их. — Я уже перекроил их. Для всех это будет выглядеть как мое недоверие к нему, это сыграет на руку нашей тайне. Когда кончится токсикоз он отправится в Ланьлин на несколько дней, и это могут расценить как недоверие Мэн Яо, будто я остерегаюсь его укрепления влияния в башне Кои. А истина будет укрыта от других за этим занавесом. — Цзян Ваньину оставалось только соглашаться с его словами, потому что они имели под собой основания. После появления в Гусу Сяо Чэнмэя все перевернулось вверх дном, а братья Не раз за разом поражали его — они были совсем не такими, как казалось большинству. Да и он сам долго заблуждался в них, хотя он вроде бы был уведомлен о том, что они умеют просчитывать последствия своих действий. — Ладно, делай как знаешь. Хотя я все еще не понимаю природы ваших отношений с Мэн Яо. Хуань-гэ планирует оставить дела и с вами отправиться в Цинхэ. Ты уже знаешь об этом? — Не Минцзюэ кивнул. Неудивительно. — А-Яо нужен тёмный заклинатель, а ему самому нужен контроль со стороны сильного адепта Лань. Такова договорённость. Поэтому официально он едет контролировать его и Мэн Яо. Ты можешь приезжать тоже, видеться с ним. Вопросов быть не должно — ты отвечаешь за Мэн Яо, как регент его клана, а так же имеешь право проверять исполнение его наказания. — одеяло на наложнике бережно поправили и устроили слегка соскользнувшую с плеча голову обратно на нем. Нежность в каждом жесте не вязалась с представлениями об этом человеке. Но это точно был он. Он, и никто другой. — Хорошо. Получается, ты забираешь и диди с собой? — Цзян Ваньинь уже заметил, как друг копошился в своей комнате, пакуя понемногу вещи в сундуки и пряча их по сумкам цянькунь. Он был очень оживлен и показывал прекрасные результаты на всех занятиях, наконец не скрывая своего потенциала. Правда, Не Хуайсан до сих пор пропадал неведомо где и краснел, когда с ним заводили об этом разговоры. — Да. Он уже достаточно провёл здесь. Пора домой. — Мэн Яо завозился на руках главы Не и Саньду-Шеньшоу собрался уходить, понимая, что дальше ему не было смысла оставаться здесь. Лучше Хуайсана поискать, любопытно, чем же тот занят в Облачных Глубинах. Его даже Вэй Усянь найти не мог, это интриговало.