Белоснежка. Невольное путешествие

— Не люблю лошадей. Гадость и жира мало. — Всё лучше, чем старый тощий фермер. Его кости застряли мне поперек глотки! А из этих лошадей выйдет отличное жаркое. Брехта крадется осторожно, с присущей ей по роду деятельности аккуратностью, невольно вспоминая те дни, когда приходилось проникать в дома богатых купцов через открытые окна и потом, уже с мешком добычи на спине, исчезать с места преступления никем не замеченной, что удавалось отнюдь не всегда. Вот и сейчас, припадая низко к земле, она старалась слиться с окружающим ее ландшафтом, находя свое спасение в покрове ночи, однако никогда прежде ей не грозила подобная смертельная опасность, ибо тролли все же могли учуять ее, а потому липкое, противное ощущение страха, холодным ручейком пота струившемся по ее спине, делало ее движения несколько резкими и не такими ловкими, как прежде. Это не к спящему торгашу в амбар зайти или сунуть руку в карман зазевавшемуся завсегдатаю кабака! Тролли как назло то и дело вставали с места, толкались и просто кидали взгляды на коней, ожесточенно споря между собой, как будут их готовить, что делало задачу воровки весьма трудновыполнимой. Она всем сердцем надеялась, что Торин не проявит свое воистину ослиное упрямство и не пойдет за ней следом, хотя испепеляющий взгляд в спину она чувствовала вплоть до того момента, пока не подошла вплотную к загону, где держали лошадей. Нож, который был при девушке всегда, засунутый в голенище сапога, оказался слишком маленьким для того, чтобы споро разрезать веревку, а испуганные животные, чувствовавшие инстинктивно опасность и возможную скорую погибель, вели себя шумно, что также привлекало внимание троллей. — Давай уже варить их живьем! Надоело мне слушать их ржание. — Я не люблю жрать кишки. Надо их выпотрошить. Брехта замирает, держа в одной руке разрезанную больше чем на половину веревку, а в другой орудие своего труда, которое уже была готова метнуть в тролля, если потребовалось бы. Но судьба, выразив к ней свою благосклонность, вновь заняла существ спором гастрономического характера, и девушка сумела завершить работу до конца. Лошади были напуганы, но лесную травницу все же слушались и выходили из загона по одной, держа направление в соседние густые кусты можжевельника. Все шло по плану, почти все животные оказались на свободе и в безопасности, но внезапно приключилось нечто весьма неожиданное. Завидев, что ее вороной не ступает на переднюю ногу и держит ее на весу, Брехта подошла к нему ближе, нутром чувствуя неладное. Отличаясь состраданием к братьям нашим меньшим, а также горячим сердцем, она потеряла всяческую осторожность, осматривая ногу коня, и не заметила, как один из троллей уже поднялся с места и подошел совсем близко к коновязи. — А это что тут у нас? Человек! — Нагнувшись, существо злобно оскалилось, явив обзору гнилые пеньки зубов. — Она освободила лошадей! Возможно, человек, выросший в иных условиях или обладавший иной натурой, уже сбежал бы, бросившись наутек, закричал от страха, упал в обморок или просто онемел от ужаса, как поступили бы высокородные дамы из высшего общества. Но Брехта была слеплена из иного теста. Действуя скорее инстинктивно, нежели следуя за здравым смыслом, она перехватывает нож в руке и, недолго думая, кидает его в глаз троллю, очень надеясь, что не промахнется. И не промахнулась. Слышится истошный вопль, подобно острому лезвию прорезавший тишину ночи, и тролль резко отскакивает от девушки, закрыв раненый глаз рукой. Будучи существом от природы неуклюжим, он сносил собой все, что попадалось на пути, в том числе и кипящий котел, который предназначался для пойманной животины. Однако его сотоварищи не были столь же нерасторопны и быстро окружили воровку, ни с места не сдвинувшуюся от своего коня. Один из них хватает ее за шиворот и хорошенько встряхивает, отчего мир на какое-то мгновение казалось перевернулся вверх дном. — Тебя, маленькая гадина, я буду очень медленно жарить на костре, чтоб ты помучилась. Брехта не успевает даже вскрикнуть. Она висит в воздухе, подобно тряпичной кукле, абсолютно беспомощная и обезоруженная, глядя в мерзкие злобные зенки тролля, когда на поляне вдруг появляется тот, кто явился спасать ее жизнь. Торин пришел не один, а вместе со всем отрядом, и так отчаянно гномы не рубились с весьма далеких времен, а в особенности их король, первым делом ринувшийся к тому троллю, что держал Брехту. Лесная травница, долгое время знавшая лишь один тип мужчин, который встречала в питейных заведениях, никогда не видела настоящего воина. Того героя, которого воспевали в легендах и романах, сильного и смелого, отважного, а потому лицо Торина, искаженное гримасой гнева и боевой ярости, показалось ей самым чистым и прекрасным, что довелось увидеть за всю ее жизнь. Дубощит рубит с плеча, перерезав троллю сухожилия на одной ноге, и, ловко отскочив от поваленного дерева, рассек ему внутреннюю часть бедра. Существо взвыло от боли и, пытаясь остановить кровь руками, отпустило Брехту, которой пришлось бы падать на голую землю, если бы не один герой. — Все-таки мне пришлось спасать кисейную барышню. — Ворчливо басит гном, опуская девушку. Она не успевает сказать ему спасибо, ибо Король под Горой вновь кидается в самую гущу сражения, придя на помощь своему отряду, сражавшемуся против двух троллей, что были весьма дееспособны и пытались изловить мужчин или затоптать ногами. Но внезапно раздается низкий громоподобный голос, идущий словно откуда-то издалека, с самих небес, который заставляет всех сражавшихся замереть на месте: — Рассвет идёт, и смерть вас ждёт! Брехта первая видит Гэндальфа, первая замечает розовеющее небо, выглядывающее из-за огромных валунов, на которых стоял волшебник. Он ударяет своим посохом лишь единожды, но и этого удара хватило, чтобы расколоть камни и пустить восходящее солнце на поляну. Крик троллей заполонил пространство, и с первыми же лучами светила каждый из них обратился в огромный булыжник причудливой формы, застыв в той позиции, в которой солнце его застало. — Гэндальф! — Ликуют гномы, подходя ближе к волшебнику. — Мы думали, тебя не будет еще несколько дней. — Я явился так скоро, как смог. И у меня новости для нашей взломщицы. Но взломщице было не до новостей. В то время, любое повреждение конем конечностей зачастую обрекало его на верную смерть, а тем более в походе, где условий для отдыха и лечения попросту не было. Девушка сидела рядом со своим вороным, сдерживая горькие слезы, что так и норовили хлынуть рекой. Конь не мог сделать шага, тыкался носом в шею хозяйке, будто прося ее о помощи, но травы, в которых она так хорошо понимала, не могли излечить его травму. Торин, как и присуще мужчинам его положения и жизненной закалки, редко давал волю эмоциям, и с годами сердце его очерствело. Он вообще не помнил, чтобы когда-то позволял другим видеть свои истинные чувства, а после того, как воровка, не спросив его разрешения, рванула на встречу с опасностью, и вовсе с трудом подавил свой гнев, ставший для него чувством привычнее нежности, но глядя на уже содрагающуюся в тихих рыданиях девушку, которая, с недавних пор, стала ему симпатична, он не может остаться в стороне. — Гэндальф, — говорит он, подходя к волшебнику ближе, — ты же можешь что-то сделать, не так ли? Торину не нравится легкая улыбка на губах старца, не нравится и его прозорливый взгляд. Остальные гномы уже собрались вокруг травницы, не зная, подойти ли жалеть ее или оставить в покое, но тут их всех расталкивает волшебник и, положив руку Брехте на плечо, шепчет ей что-то на ухо. Дубощит действительно считает ту улыбку, что он увидел на заплаканном лице, одной из самых красивых, что довелось лицезреть на этом свете, в жизни, полной смертей и испытаний на прочность. Он тоже слегка улыбается, когда конь, после ворожбы Гэндальфа, гарцует по поляне меж окаменевших троллей, что почти умудрились съесть его на ужин, но больше всего ему нравится легкий смех Брехты, звенящий будто колокольчики морозным утром, и то чувство легкого трепета, что рождает ее близость.