Белоснежка. Невольное путешествие

Брехта очнулась, когда на небе едва начало всходить солнце. Пребывая в хорошем расположении духа, она с большим удовольствием приняла ванну — роскошь воистину эльфийскую — и решила вновь прогуляться по саду, где вчера состоялось ее, можно смело сказать, свидание с Королем под Горой, и где каждая пташка или зверек были рады ее присутствию. Она помнила, как некогда пела песню в своем лесу, держа на руках двух маленьких волчат, окруженная семейством кабанов, пасущихся на зеленой поляне, а мимо случайно проходил заезжий странник, чей пораженный, испуганный взгляд она не могла забыть до сих пор. Люди, что знали о Брехте чуть больше, нежели ей того хотелось, боялись ее, даже кликали злой ведьмой, в то время как эльфы смотрели на ее любовь к природе с одобрением и пониманием, и это ощущение причастности к чему-то великому, иному, в силу инаковости собственной души, тянуло девушку к Дивному Народу и шептало остаться в этом чудесном краю. Но после прошедшей ночи она и подумать бы не могла бросить отряд и того мужчину, что медленно, но верно отыскивал свое место в ее сердце. Увлеченность ли это, а может влюбленность — травница не могла дать объяснения своему чувству, но ей было приятно внимание этого гнома и она желала продолжать с ним путь. Сад Элронда не был пуст, ибо там сидела прекрасная дева с темными кудрями, что густой волной ниспадали почти до самых пят, и она была столь печальна и столь задумчива, что знахарка решила было уйти, дабы не мешать красавице наслаждаться уединением, но та заметила ее раньше, чем нежданная гостья успела скрыться в тени деревьев, и пригласила ее присесть рядом с ней у фонтана. Эльфийку звали Арвен и она была дитя самого владыки здешних мест, но печальна была улыбка у темноволосой девы, и Брехта чувствовала себя неуютно. Насколько девушка слышала от гномов, Перворожденные были не менее скрытные, чем сам народ, живущий под горой, а потому спрашивать о причине грусти хозяйку дома было бы бесполезно. — Я слышала, как ты поешь. — Говорит Арвен, любуясь тем, как игрались рыбки на дне фонтана. — Я не вышла посмотреть, кто именно исполнял столь дивную песню, однако по голосу твоему сразу поняла — ты и есть тот ночной менестрель, что чарует мелодией, идущей из глубины души. — Спасибо, миледи, хотя я сама весьма скромного мнения о своих талантах. — Брехта смущается, слегка улыбнувшись. — Моя мама пела лучше. — Твоя мама более не с тобой в этой жизни? Девушка отрицательно качает головой, и дочь Элронда сочувственно склоняет голову. — У меня от нее осталось лишь кольцо, но оно не заменит материнской любви и тепла, хотя и успокаивает меня в трудные минуты. Порой мне кажется, что она следует со мной в этом кольце, всегда поможет и придаст сил. Глупо, наверное. — Вовсе нет! — Арвен берет руку травницы в свою и крепко сжимает. — Не сомневайся в том, что подсказывает тебе сердце, ибо оно знает лучше. Они беседуют долго, делятся тем, что каждая из них готова доверить незнакомке, случайно встретившейся в саду рано утром, и вдруг Арвен вдруг становится серьезнее прежнего и слегка подается вперед, внимательно глядя девушке прямо в глаза. — Мне было видение, что поселило тревогу в моем сердце. Я зрела, как великое зло явится в древние земли. Тебя ждет много испытаний, много тревог выпадет на твою участь. Будь осторожна и не доверяй тому гонцу, что несет благую весть. — Гонцу? — Непонимающе насупила брови Брехта, но ответа так и не получает. Их дальнейший разговор прерывает Бофур, что пришел пригласить взломщицу присоединиться к утренней трапезе, и девушка откланивается, напоследок поклонившись молодой хозяйке дома, что смотрела на ее мудрым, но полным печали взором, будто то знание, что открылось ей при взгляде в чужие очи, навалило еще больший груз на хрупкие женские плечи. Но она до конца не знала, какой была та девушка, что выросла фактически на грязных улочках городов, где ей приходилось скитаться в поисках лучшей доли, и которая пройдет через любые испытания, проложив себе дорогу к свету даже через самый лютый ночной мрак.

***

— Наши дела не касаются эльфов! С какой стати я должен показывать ему карту? Гэндальф, уже в который раз за время утреннего разговора, устало закатывает глаза и удрученно вздыхает. Он отодвигает от себя мису с едой и только поцеживает слабой крепости вино, не понимая, насколько же упертыми могут быть гномы, когда дело касается их личного. — Я более чем уверен, что на этой карте есть что-то, что мы с тобой не увидели и не сможем. К сожалению, моих знаний недостаточно, а потому нам необходима помощь более мудрых товарищей. Торин, с великим трудом сдерживая гнев, крепко сцепляет руки в замок и отвечает, практически скрежетнув зубами друг о друга: — Элронд считает, что на мне лежит такое же проклятие, как и на моих предках. А так же уверен, что мы привлечем лихо, зайдя в гору. — Откуда ты… — Я слышал вашу ночную беседу. Так уж вышло, что не вам одним не спалось. Голос Торина ледяной, полный гнева и волнения, а глаза готовы метать молнии, потемнев от того шквала эмоций, что мужчина испытывал в своей пылкой душе. На его скулах заиграли желваки, когда мимо той беседки, где они трапезничали, прошли жители здешних мест, и он проводил их надменным, злым взглядом, будто те были виновны во всех его бедах. — Сын Траина, ты ведешь себя как шкодливый мальчишка! На данный момент эльфы единственные наши союзники в войне с врагом, хотелось бы тебе того или нет. Ты можешь относиться к этому предприятию лишь как к возвращению своего имущества, однако же я вижу великое зло, что таится в недрах этой земли, и это зло ждет того момента, когда мы будем достаточно разобщены, дабы перебить нас до единого! Речи волшебника должны были урезонить гнома, вселить в него разумности и здравости, однако действовали скорее напротив, разгорячив его пуще прежнего. — О каком зле ты мне говоришь? Уж не считаешь ли ты, что я должен вести свой народ, что и без того терпел лишения столь долгий срок, на верную смерть, бросив вызов тьме, что, как ты полагаешь, таится в недрах земли? Я явился в эти земли не для того, чтобы вершить судьбы всего мира, но дабы возвратить то, что принадлежит мне по праву! И я совершу обещанное моему народу, даже если все народы ополчатся против меня в этом походе! Дубощит рывком поднимается со стула и уходит, оставив Гэндальфа в растерянных чувствах. Волшебник провожает усталым взглядом гордеца, который никогда не довольствовался синицей в руках, требуя лишь журавля, парящего в небе, и тоже покидает беседку, направившись на встречу с хозяином последнего Приюта в здешних землях. Стоило подготовить благодатную почву для, вероятней всего, не самых благодатных переговоров…

***

— Accio, colligo, confringo! Сruciatus, deletio! Женщина, кружащая вокруг котла, в котором алели всплывшие на поверхность сочные яблоки, опасно щурила свои ядовито-зеленые глаза, вкладывая всю свою силу в то заклинание, которое творила вот уже третью ночь подряд. Плоды на мгновение почернели, как и само сердце той, что творила свое волшебство, но потом их природный цвет явился им вновь, и румяные бока засверкали подобно самоцветам. Женщина устало падает на колени, уронив голову на грудь. Ее дыхание прерывистое, а под глазами пролегли темные следы усталости. Она с великим трудом вновь встает на ноги, дабы вытащить яблоки из котла, и укладывает фрукты в корзину, устланную свежим сеном, действуя осторожно, дабы не нарушить дальнейшее течение заклинания. Во взгляде женщины нет жалости, нет в них и сомнений. Она слышит чьи-то тихие шаги позади себя, но даже не оборачивается, прекрасно зная, кто явился ней в столь поздний час. Сильные руки обнимают ее со спины, а горячие уста касаются нежной шеи, слегка прихватив кожу одними губами. — Ты доставил лекарство, как я просила? — Да. все прошло четко. — Умный мальчик. Женщина разворачивается в сильных объятиях, позволив молодому человеку увлечь себя в долгий, пылкий поцелуй, который, в том колдунья была уверена, он дарил лишь ей одной. — Я так скучал… — Не сегодня, я устала. — Она отстраняет верного слугу от себя, невзирая на его протесты, хотя его жаркие касания будоражили в ней кровь каждый раз, как между ними была близость, и указывает на корзину с яблоками, теперь — отравленными до самой последней косточки в сердцевине. — Видишь? — Это все мне надо везти куда-то? — О, нет. Этим я займусь сама лично. Ты лишь будешь моим эскортом на время долгого путешествия. Но сначала, необходимо точно выяснить, куда точно держит путь эта девчонка, и уж тогда я не упущу свой шанс.

***

      Элронд не одобрял любовь гномов к золоту, отчасти виня их в том, что некогда веселый город Дейл превратился в развалины, а опаленные берега реки Быстротечной более никогда не будут пышно цвести травами с каждым приходом весны. Но мудрый муж знал — ни Гэндальфа, ни Торина ему переубедить не удастся, и если уж те отважились на поход, то ничто не сможет их остановить. На карту падал свет широкого серебряного месяца. Во взгляде Торина читалось нечто похожее на гнев и возмущение, ведь к его, он не побоялся бы этого слова, реликвии прикасался чужак, враг его народа, каковым он считал всех эльфов без исключения, однако, не видя иного выхода, ему пришлось смирить гордость и собственные нежелания, предоставив карту в полное пользование владыки тамошних мест. — Хм. Руны гласят: «Пять футов двери вышиною, пройти там трое могут в ряд», однако я вижу также иные буквы. — Какие? — Низким, металлическим голосом вопрошает Торин. — Лунные руны, что видны только при той фазе луны, в какой она была, когда их начертали. Изобретение гномов, и ваши предки чертали их серебряными перьями. Гэндальф уважительно кивает в ответ, вопрошая, не ведает ли Перворожденный, в какую именно фазу луны были написаны эти буквы. Торин, незаметно для всех, стискивает кулаки, мысленно вознеся молитву Дурину с просьбой об удаче. И удача улыбается Королю под Горой. Несмотря на еще большую раздосадованность, нежели ту, что испытывал Гэндальф, не сумевший обнаружить столь существенную вещь, о которой знал, да не видел своими глазами, Дубощит куда более опасался, что его поход потерпит неудача и он вернется с ничем к своему народу, о благе которого радел и которому обещал вернуть то, что пренадлежало им по праву, а потому был готов смириться с тем фактом, что теперь помощь ему оказывает никто иной, как эльф, что было для этого гордого гнома своего рода оскорблением чести. — Эти руны были написаны в канун летнего солнцестояния при свете нарастающей луны, и этой ночью над нами светит та же луна. — Что означает надпись? — Нетерпение в голосе Торина слишком явное, но он ничего не может сделать с собой. Слишком многое стоит на кону, слишком много обещаний было дано, груз ответственности слишком высок. — «Стань у серого камня, Когда прострекочет дрозд, И последний луч заходящего солнца в день Дурина Укажет на замочную скважину». — День Дурина не за горами, нам следует поторопиться. — Шепчет Гэндальф Торину, хотя прекрасно осведомлен о том, какой чувствительный слух у эльфов и что стоящий рядом с ним мужчина прекрасно слышит их разговор. — Да. Мне необходимо предупредить отряд. — Тебе придется задержаться, Гэндальф, ибо здесь находится кто-то, кто хочет с тобой поговорить. — Элронд не смотрит на гнома, весь его взгляд устремлен на волшебника. — И перед кем тебе стоит держать ответ. Дубощит уходит, не вдаваясь в подробности. Тайные дела Гэндальфа его волнуют мало, да и не узнать ему той истины, что извечно скрывает этот скиталец в остроконечной шляпе в глубине своих пронзительных, мудрых глаз. Он идет к своим товарищам, уже инстинктивно ища Брехту взглядом, и с неким облегчением вздыхает, увидев ее, сидящую среди его товарищей с яркой улыбкой на лице. В руках девушка держала некий сверток, который, судя по размерам, содержал в себе нечто компактное. — Торин, ты не поверишь. — Кили подходит к дяде, не без энтузиазма поглядывая на таинственную тряпицу. — Дочь этого эльфа подарила нашей Лесной Деве десяток метательных ножей! Они так хорошо сбалансированы, даже лучше наших! Мы уже пробовали… — Это все не важно, слушайте меня. Нам срочно нужно покинуть это место. Собирайте вещи, нужно отправляться в путь. Расскажу все по дороге. Брехта от удивления едва ли не теряет голос. Так вот почему леди Арвен позвала ее в сад этой ночью. Она знала, что эта их последняя встреча. — Торин, подожди! — Девушка подбегает к уже удаляющемуся за оружием гному, преградив ему дорогу. — Я не могу взять коня с собой, это слишком опасно. Я должна попросить леди Арвен об услуге. В глазах Брехты столько тревоги за благополучие животного, столько доверия к нему, мужчине, что ворвался в ее жизнь столь случайно и столь порывисто, принеся скорее хлопоты, нежели благополучие, что Торин не может отказать. — Хорошо. Мы будем ждать тебя вот на том каменном склоне. Поторопись и никому не вдавайся в лишние объяснения. Девушка согласно кивает и уходит, хотя отчего-то Дубощит видит в ее глазах странную печаль и грусть. Тоскует ли она из-за того, что покидает эти земли, или же ее гнетет разлука с любимым вороным Торин не знает, но тот факт, что она верно следует за ним греет душу пылкого мужчины, и он провожает ее фигуру долгим, слишком долгим взглядом. А потом отряд покидает земли эльфов, вновь ступив на полный опасности тракт…