Белоснежка. Невольное путешествие

Кили метался в лихорадке, лежа на старом матраце в хижине рыбака, и уже почти не слышит голоса брата над ухом, полного нарастающей паники и беспокойства. Травы Брехты не помогали, а кровь из раны стала сочиться не просто черная, но еще и с тлетворным гнилостным запахом. Травница велела вскрыть рану в случае сильного нагноения и промыть ее, но Кили дергался как ужаленный от одного только прикосновения к ранению и не мог лежать спокойно. Оин понимал в целительстве едва ли достаточно, чтобы понять, как именно спасти молодого принца, и они с Бофуром судорожно перебирали в памяти все известные им травы, пока наконец не вспомнили о той, которая действительно могла вылечить Кили. Люди считали нужное лекарственное растение сорняком и давали в пищу свиньям, и услышав это заявление Оин на мгновение замерает, бросив на хозяина дома полный негодования взгляд. — Как вы все еще живыми ходите при ваших познаниях в растениях? — Бурчит гном, промывая настойкой Брехты рану Кили. — Надо было Лесной Деве с нами остаться… — Все нормально. — Бофур уже торопится на выход, поправляя на голове любимую шапку. — Я быстро! Кили кричит в голос, когда на края раны надавливают, дабы выпустить побольше гноя, и почти умудряется ударить в горячке брата в глаз локтем, стремясь вырваться и отодвинуться как можно дальше от чужих рук. Он не видит ничего перед глазами, ослепленный болью и приближающимся страхом смерти, как вдруг руки, удерживающие его исчезают и слышится пронзительный девичий крик. — Орки! — Фили загораживает брата собой, схватив первую попавшуюся посудину в руки и бросает ее в искаженную ненавистью физиономию существа, пробравшегося в лачугу рыбака, как назло куда-то ушедшего почти следом за Бофуром, взволнованный, будто почуял какую-то неведомую для находящихся в доме гномов беду. — Есть в доме оружие? Дочери Барда не слышат его, спрятавшись под столом, а их брат как мог защищал их, хотя в глазах мальчика читался страх. Но внезапно в дом заходят и совершенно не орки. На пороге лачуги появилась рыжеволосая эльфийка, а следом за ней еще один воин, светловолосый, с острым взором, в котором Оин сразу узнал сына лесного короля — искусного лучника и опытного мечника. — Ничего, прорвемся. — Говорит ободряюще гном, ударив одного из орков тяжелым половником. — А ну-ка, кто еще хочет получить? Кили поворачивает голову в сторону шума и вдруг боль как будто проходит, становясь настолько незначительной, насколько это было возможно. Он уже ее почти не чувствует, глядя на ту, которая сражалась с орками рядом с его шатким ложем — храбрая красавица, уже в который раз спасающая его жизнь. Та, чьи глаза он рисовал по памяти множество раз с тех самых пор, как они расстались. Всего лишь один разговор, полный душевных откровений и нежности, взглядов и улыбок, а он настолько запал в сердце принца Эребора, что тот никак, как не пытался, не мог его забыть. — Тауриэль… Эльфийка оборачивается на голос Кили, только что убив последнего орка своим острым кинжалом, и не может отвести взгляда. Он лежал раненый, взмокший от лихорадки, бледный и почти умирающий, но его взор, устремленный на нее одну, светился от счастья и теплоты. — Будьте начеку, порождения тьмы могут прийти еще. — Светловолосый эльф поворачивает голову к спутнице и недовольно кривит губы, заметив ее зрительный контакт с гномом. Он говорит ей что-то на родном языке, зовет пойти за собой, но та мешкается, будто бы даже противится, будучи не в силах бросить того, кого судьба сама посылала ей на жизненном пути вот уже в который раз, как знак, который она сама не хотела пропускать. Тауриэль с трудом отворачивается, все-таки решив следовать за сыном лесного короля, как вдруг сталкивается с Бофуром в дверях лачуги, в руках у которого была обычная на вид трава. — Он умирает! — Кричит Фили, а следом слышится полный боли крик Кили — он хотел идти следом за Тауриэль, что в итоге завершилось падением с кровати и повреждением и без того ужасной раны, отравляющей организм изнутри. — Бофур, скорее! — Подожди. — Эльфийка берет в руки растение, которое гном принес с собой, слегка размяв его между пальцами и принюхавшись к его терпкому, эфирному запаху. — Я могу его спасти…

***

Брехта идет по сокровищам, наполняющих Гору казалось до краев, и мысленно поносит сумасшедшую идею, на которую подписалась. — Камень Короля. Действительно, это же так просто! — Девушка подскальзывается на груде драгоценностей и крепко ругается. — Я отсюда до конца жизни не выйду. Синие, красные, белые, алмазы, рубины, изумруды… Брехта подцепляет мыском сапога какую-то изысканной работы корону и шутливо надевает на голову. — Ваше Высочество, леди Стоунхард. Воровка с грязных улиц, дешевая подделка рядом с истинным королем. В груди стало тяжело, а ладони вновь вспотели. Кольцо. Как же хотелось вновь почувствовать его холодок на пальце. Но поддаться искушению у взломщицы времени не было, потому как под ногами вдруг что-то затряслось и зашевелилось, а из-под груды золота стали показываться очертания чего-то очень крупного. Брехта отбрасывает корону в сторону и бежит под ближайшее каменное укрытие, со стороны, погребенное под сокровищами, неизвестно какого назначения. Она шумно дышит, сердце стучит в груди в бешеном ритме, и вдруг она слышит голос. — Я чувствую твой запах. Я знаю, ты здесь. Кто ты? Острые когти и крепкая чешуя на лапах это все, что увидела воровка из-под того навеса, где пряталась, но уже этого хватает, чтобы понять, кого она разбудила. Дракон. — Выходи же, не нужно стесняться. Иди ко мне. Ты пахнешь человеком. Женщиной. Молодая кровь бежит в твоих венах. И ты принесла что-то с собой… Что это? Что-то золотое… Брехта осмеливается выглянуть, буквально совсем чуть-чуть высунуться из-за каменных плит, как вдруг сталкивается с тем, что выбило воздух из ее легких, мешая даже вскрикнуть. Огромный золотой глаз с вертикальным черным зрачком смотрел пристально, был совсем рядом, и девушка едва ли не падает рядом с ним на спину, пятившись, дабы избежать близости с верной смертью. — Укрылась в тени, воровка из человеческого рода? Думала украсть мои сокровища и скрыться? — Я не хотела красть, великий Смауг, могущественный из драконов. Я лишь желала узреть твое великолепие и могущество, которого так опасаются все живые на этом свете. Я слышала, что великий дракон силен и прекрасен, потому не смогла побороть любопытства и не прийти узреть твою стать сама. Слова сами покидали уста девушки и она, недолго думая, выходит из укрытия, едва шагая на дрожащих ногах, и делает глубокий реверанс, склонив голову. — Воистину, ты прекрасен и велико твое величие. — Твои слова красны, как и ты сама. Польстить решила мне или действительно правду шепчут твои уста? Дракон приближает свою морду к лицу травницы и его рот изгибается в улыбке. Острые как лезвия зубы находятся в опасной близости от девушки, но вместо того, чтобы устрашать ее своим гневом, Смауг внезапно проводит кончиком языка по коже Брехты, слизнув выступивший на человеческой шее пот. — Я знаю, что ты лжешь, маленькая воровка. И ты пришла сюда не одна. — Дракон обводит огромный зал взглядом, заключив стоящую перед ним гостью в кольцо своего хвоста. — Ты пахнешь им. Гномы вернулись, жаждут своего золота. И он послал тебя сюда, бросив на произвол судьбы, совсем одну… — Я не понимаю, о ком ты… — Не лги мне! Торин Дубощит вернулся к Горе и надеется заполучить то, что уже никогда не будет ему принадлежать! Внезапно рассвирепевший дракон вдруг бьет хвостом и Брехта пролетает почти через половину зала, к своему счастью упав не на каменный пол, а на груду золота, что все же падения не смягчило. Рассеченная бровь кровит, да и во рту чувствуется такой же металлический привкус, однако обошлось без переломов, и девушка заставляет себя подняться на ноги, хотя голова кружилась, а перед глазами танцевали черные точки. — Да, Торин Дубощит вернулся! Но ты ему не нужна. Он рассчитал, что твоя жизнь не стоит и половины того, что лежит в этой Горе, и решил избавиться от тебя, как от ненужного балласта. — Неправда… — Шепчет Брехта, но голос в ее голове твердит в унисон тоже, что говорит дракон. Рука снова тянется к кольцу, но девушка не поддается, стиснув зубы и упрямо сжав кулаки. — Ложь… — Он ведь был с тобой нежен, не так ли? Тебе казалось, что ты для него что-то значишь. — Дракон совсем близко, его горячее дыхание вновь опаляет шею, а речи поселяют дурные чувства в сердце. — Но Аркенстон для него важнее. А может мне отдать ему его камень? И посмотреть, как он будет разлагать Дубощита изнутри! Брехта молчит, закусив губу, а перед глазами сумасшедший взгляд Торина. Разлагать его изнутри. Камень не поможет, кроме того, вероятно на сокровищах проклятие, а вся Гора это одна сплошная цитадель алчности, которая способна извратить даже самое храброе сердце. Воровка чисто машинально ведет по груде золота взглядом, как вдруг ее глаза цепляются за нечто доселе невиданное. Удивительной красоты камень, сокровище сокровищ, Аркенстон лежал совсем рядом близ ее ног, и достаточно было лишь нескольких шагов, чтобы дотянуться до него и взять себе. — Или ты можешь привести их всех ко мне, и тогда я, быть может, позволю тебе уйти отсюда живой. Бежать нет смысла, необходимо как-то отвлечь дракона. Брехта поворачивается, опустив глаза, и вновь приседает перед Смаугом в реверансе, будто бы признает правоту его слов. — Ты мудр и благороден, великий дракон Горы. А я была неправа. Я доверилась тому, кто воспользовался мной, отправил сюда творить низкое дело, о котором и помыслить должно быть стыдно, а потому я должна извиниться перед тобой, о Смауг, Король под Горой. Услышав такое обращение, тщеславный дракон улыбается, пристально уставившись на девушку. — И как же ты хочешь извиниться передо мной? — Позволь мне спеть для тебя. Я надеюсь, что смогу усладить твой слух, и тебе придется по нраву мой голос. А потом я поступлю так, как ты прикажешь. Смауг кивает в ответ, и Брехта немного взволнованно начинает. — Терзаема огнем желаний, о мой король, приди ко мне, Ты будто дымка сказочных преданий, и я сомнения оставлю в стороне, К тебе явлюсь, паду я на колени, Решаешь сам, как править жизнь мою, Я жажду вновь твоих прикосновений, Тебе вовек себя покорно отдаю… Дракон кладет голову на передние лапы, слегка сощурив глаза, а его хвост то и дело касается тела травницы, аккуратно, даже словно лаская, но уже более не обвиваясь вокруг него плотным кольцом, как ловушка, из которой не выбраться. Смауг успокаивался и будто бы вновь засыпает, прикрыв змеиные глаза, а Брехта медленно начинает пятиться ближе к камню и наконец достигает его, быстро взяв в руки главное сокровище гномов и вновь метнув взгляд на дракона. На нее смотрели два полных гнева глаза, в которых плескалась дикая ярость. — Ты сгинешь здесь вместе с ним! И за краткое мгновение до того, как зубы Смауга оказываются совсем близко, девушка отскакивает в сторону и бежит, спрятав Аркентон во внутреннем кармане куртки. Она петляет по залу, скрываясь от разъяренного дракона, пока вдруг не слышит чей-то голос над своей головой, куда вели длинные ступени, и видит знакомое, полное беспокойства лицо. — Брехта! — Торин…