Охотничья жена

...цать пять лет назад. ...На одиннадцатом полигоне Шер осознал, что матушку не найдет. Хозяева караванов редко вели записи, а нормальный учет рабов еще реже. Нет, красивых, дорогих и ценных описывали, но немолодая уже эалька без особых примет и достоинств такой не считалась. ...В глазах Шера мама была самой красивой. Самой умной, доброй и хорошей, но владельцам лагерей этого было не объяснить. А ни одной, даже самой плохонькой фотокарточки у Шера не было. Приходилось скакать песчаным тушканчиком по перегонам, расспрашивать, упрашивать, собирать любые сведения. Он экономил как мог. Вот только деньги все равно таяли, подобно спасительной прохладе после восхода солнца. На очередном переходе (между тридцать первым и тридцать четвертым Шер свалился в обморок от перегрева, и поэтому потерял точный счет) хозяин каравана лишь щелкнул хвостом и развел руками. — Малец, да я свихнусь, если всех рабов буду по именам подписывать. У меня вон, вчера трое в пути сдохли, а несколько дней назад вообще сын едва из песчаной бури выбрался! Из более чем сотни только пару десятков голов и выжили, а ты мне про мамку свою талдычишь! Он снова щелкнул хвостом, отчего серебряные кольца на нем зазвенели. — Ладно. — Эаль вздохнул тяжко, будто переламывая себя. — Мы на этом переходе еще сутки стоять будем. Если так хочешь – походи у рабов поспрашивай, может кто и запомнил. Только хвост не распускай! В руки Шеру блестящей рыбкой легла прямоугольная пластинка из железа. Жетон, позволяющий ходить между рабами и говорить с ними. Иногда за подобное разрешение просили денег. — Благодарю вас. — Иди уже... Надеюсь, мамку ты найдешь, а то мне уже нашептали, что ты по этим краям который месяц бродишь. Скоро в песчаного духа обратишься, будешь ночами охрану пугать да бури насылать. Шер расспрашивал всех, кто в принципе был согласен открыть рот. Старых, молодых, больных, уродливых и нет, увечных и здоровых – всех одинаково изнуренных многодневными переходами из лагеря в лагерь. Никто про матушку его не слышал. Возможно, если бы все происходило севернее, где больше воды и не так ужасающе греет солнце, у рабов оставались бы силы на то, чтобы узнавать имена друг друга. Солнечная колесница прошла свой дневной путь по небу и рухнула за горизонт, когда Шер в изнеможении присел прямо на песок. ...Матушки не было и тут. Один из охранников, лениво позевывая, появился уже после заката, когда на черном небе расцвели звезды. — Не нашел? — Не нашел. — Кивнул Шер устало. Эаль шумно вздохнул. — Ну, бывает. Ты нам не гость и не товар, так что, увы, на халявную кормежку не рассчитывай. Но чаю нальем. Пошли, посидишь с нами. А то торчишь тут, на пустынного духа похож больше, чем на живого. На чужую еду Шер не рассчитывал. В сумке еще оставались подсохшие лепешки, пара горстей орехов да немного вяленого мяса. А на самом дне, завернутый в новый платок, прятался герметично запаянный паек – для мамы. После захода солнца пустыня выстывала, с поразительной скоростью теряя накопленное тепло. Рабы жались друг к другу, лежали вповалку, укрывались чем попало. Представлять, что где-то точно так же страдала от холода матушка, было невыносимо. Хотелось вскочить, броситься вперед, чтобы побыстрее ее найти, выкупить, освободить... ...Да вот только где искать? Куда бежать? ...Чай был крепким, с мякотью засушенных, а после разбухших в кипятке ягод, и слабым привкусом песка на зубах. Шер покачивал в ладонях чашку, устало слушая вялые разговоры охранников о прошедшей песчаной буре и следах ядовитых ящеров, которые видели в паре часов пути отсюда. На последнем глотке чая ожидаемо пришла глухая, сотни раз продуманная мысль – и что дальше? Шер не позволял себе думать о варианте, что он не найдет матушку, пытаясь рисовать лишь положительный исход. Он находит ее, выкупает, забирает из этой пустыни... ...И что дальше? Наверняка матушке понадобится лечение, новые вещи, дом. Шер не был уверен, что их старая лачуга еще не развалилась от старости и не была продана кому-то за столько месяцев. Ему необходима работа. Шер не брезгливый, он за любую возьмется, но на окраине пустыни найти что-то, чтобы хотя бы не пухнуть с голоду двоим, проблематично... — Это ты мамку свою ищешь? — Хриплый шепот раздался из темноты, и, казалось, шел прямиком от большого валуна. ...Не от валуна. Привалившись к нему и подобрав ноги, в одной из теней сидела старая эалька. Темные волосы при свете звезд блестели серебряными нитями. — Да, я. — Спроси бесхвостую облезлую. Она с другим караваном шла, может что и знает. — Хвостатая вытянула вперед правую ладонь и растопырила пальцы, намекая, что помощь ее не бесплатна. Шер послушно вытащил из сумки лепешку. — И вот еще. Охрана болтает, что эта бесхвостая тупее пробки и ничего не говорит, но я-то вижу по глазам – она все понимает. Даром, что облезла вся, как кошка лысая. — Поделилась эалька. — Тупые в песчаной буре не выживают. Нет, теоретически можно было подождать до утра. Но Шер ухватился за эту паутинную нить надежды, и выпускать из рук не желал. Ночью, в темноте, при свете звезд искать какую-то «бесхвостую облезлую» казалось занятием еще более бесполезным, чем пытаться отобрать зерна риса от влажных песчинок. Шер привычно уже отмечал, что было бы гораздо проще, будь у каждого раба индивидуальный номер. И общая база данных, которая позволяла бы отслеживать передвижение между лагерями, перегонами, разными владельцами и этим всем. ...Вон, у тех же крылатых, по слухам, была какая-то своя супер-навороченная база данных, и они всегда знали, кто из них где находится. С другой стороны, у крылатых множество других вещей шиворот-навыворот и неправильно, но кто Шер такой, чтобы критиковать, пусть даже мысленно? Вернувшийся домой нищий, удачно выживший в очередной военной кампании власть имущих. ...В конце-концов охранники заметили передвижения Шера между спящими рабами. А выслушав его сбивчивые объяснения и еще более кривое описание, защелкали хвостами. — Так сразу сказал бы, что эту ищешь! — Сразу три пары рук вскинулись, почти обвиняюще указывая в сторону ближайшей телеги, в которой перевозили всяческие товары и припасы. Там, уперевшись спиной о деревянное колесо, и вправду сидела рабыня из людей. Белая, будто застиранное полотно, с шелушащейся кожей на лице, обожженными ладонями и коленями, с неровным ежиком неприлично даже для мужчины коротких волос. Отблески костра ложились цветными бликами на нее, и казалось, будто зрачки у человеческой (ну да, бесхвостая же! Шер мог бы и догадаться сразу) рабыни огромные и вытеснили радужку. Она не спала, и не шевельнулась, когда Шер подошел ближе и присел на корточки совсем близко. Продолжила сидеть, да как-то странно – будто ей не было холодно или неудобно. — Ты только сильно не надейся – эта бесхвостая уж очень тупая, и вряд ли вообще поймет, что ты говоришь. — Предупредил один из охранников, отходя обратно к костру. Шер заверил, что хотя бы попробует. И попробовал. Сначала заговорил на родном наречии, которое было принято в этих землях. Потом на общем эальском, принятом в большинстве их миров. На высоком, со стыдом осознавая, что почти растерял весь лексикон, пусть бы он и не был обширным. На одном из человеческих, наиболее распространенном. На межмировом. ...Плюнув, выдавил из себя те звуки, что успел услышать краем уха – так говорили между собой два крылатых, которые однажды приходили вместе с боевым стражем. Бескрылая рабыня молчала. Только изредка моргала, рассматривая лицо Шера с бесстыдным равнодушием. Вот только на последнюю фразу едва заметно изогнула выгоревшие брови. — Ну что? Как запомнил, так и произнес! — Обиженно фыркнул Шер, и нервно дернул обрубком хвоста. — Ваше произношение изволит хромать. — Тихо и певуче произнесла рабыня на чистом эальском наречии. На таком, что сам Шер ощутил себя туповатым пришлым, а не одним из носителей этого языка. — И потом, посмею заметить, что разговор велся про яблоки и семь ящиков клубники, а тут, насколько я вижу, этого нет. Шер выпрямился, переступил с ноги на ногу, не зная даже, что собирается делать. Человеческая рабыня взирала на него с вежливым интересом, и пусть бы находилась ниже, не смотрела на него снизу вверх. Потоптавшись еще пару секунд, эаль со вздохом уселся прямо на песок. — Я был без понятия, что перначества про яблоки и клубнику болтали. У них такие рожи были, казалось, будто они что-то важное обсуждают. — Хмуро буркнул Шер, ощущая жгучий приступ стыда за то, что, в итоге, хранил в памяти абсолютно бесполезный кусок чужого языка. — Такое бывает. — Едва заметно кивнула человеческая рабыня. — А какие именно перначества? — Эй, ну я первым же пришел с вопросами! — Шер придавил к песку обрубок собственного хвоста, и сам себе признал, что даже не злится. Так, просто изображает. — С крыльями серыми. У них еще накидки длинные, с мелким вышитым узором по серебристой ткани. Дорогая, наверное, зарраза... Вообще все, что побывало в руках перначеств, обрастало огромной ценой. Будь то их знаменитые ткани, лекарства, электронные предметы и даже сами их тела. Шер слышал, что за одно белое маховое перо, выдранное из крыла пернатого, могли отвалить до десяти тысяч. Кровь же оценивалась в десятки раз дороже. ...Правда, совсем недавно был перезаключен Пакт, запрещающий причинять любой, даже минимальный, вред крылатым. И выдравший одно перо вполне мог расплатиться с собственной жизнью. Не то, чтобы Шер жаждал обзавестись пучком чужих перьев, но вот плащ для матушки из такой серебристой ткани совсем не помешал бы. Вот только не нужно быть слишком умным, чтобы понимать – даже просто на нужный отрез ткани он не заработает и за всю жизнь. — Шелк лиров. — Равнодушно заметила бесхвостая. — Если похож на живое серебро, то ты его не купишь все равно – право носить его имели лишь Старейшины. — Имели? А сейчас что, не имеют? — А сейчас я не располагаю нужными сведениями. — Мягко ответила человеческая рабыня. Прикрыла глаза, будто намеренная задремать прямо так, сидя. — Ну так, какой именно вопрос ты жаждал мне задать? У Шера похолодело где-то в желудке. Он облизал губы, сглотнул, пытаясь ухватить нить призрачной надежды. — Я ищу свою маму. Она должна была быть в лагере в моем городе, но там владелец задолжал знакомому, и ее переправили... А вот куда – я не знаю. Ее Маир зовут. У нее волосы темные, оттенок кожи на мой похож, и она... хромает... Шер с силой сжал зубы, глотая комок, что застрял в горле. Вот была бы фотокарточка, было бы в стократ легче! Но нет, у них не было денег даже на один снимок! ...А будь у них деньги, мама не стала бы брать в долг и уходить в рабство на пять месяцев! Бесхвостая человеческая рабыня открыла глаза, внимательно изучила его лицо. — Погоди, погоди, я заплачу за ответ. — Жарко пообещал Шер, и развязав горловину сумки, засунул внутрь обе руки. — У меня лепешки есть, и мясо, и орехи... — Не стоит. — Рабыня мотнула головой. — Я и деньгами могу. Хотя я знаю, что у рабов денег не может быть, но если спрятать хорошо... Бесхвостая женщина чуть склонила голову к плечу. — Мой ответ неточен. Во время песчаной бури я видела эальскую деву, похожую на тебя, но гораздо старше. Караванщик приказал оставить тела погибших. Шер заморгал, почти бездумно вытащил из сумки лепешку, завернутую в ткань. Протянул человеческой рабыне, да как-то нелепо – прямо в ткани, боком, отчего лепешка выскользнула из пальцев и упала на чужие колени. ...Песчаная буря была совсем недавно, закончившись три дня назад. Шер скакал по перегонам второй месяц, и, выходит, опоздал. Опоздал на три дня. — Я... Ты можешь показать то место? Хотя чего это я, это же пустыня, тут только пески и ориентиров никаких... Нет, но может быть хоть направление укажешь, в какой стороне? — Шер понял, что тараторит глупости, но даже прикушенный язык не помогал остановиться. — Я тебе всю еду отдам, и деньги, и, и... ...Если бы, ах, если бы караванщики и владельцы лагерей вели записи! Бесхвостая женщина подняла с колен лепешку, аккуратно свернула в рулетик и впихнула ему обратно в руки. Отказываясь принимать плату. ...Значит, этого недостаточно, — лихорадочно отпечаталось в его разуме. Бросив сумку прямо там, Шер судорожно рванулся к шатру караванщика, растолкал его, распихал, едва не скинув с лежака, и выслушав россыпь ругательств в собственную сторону, вцепился обеими руками в собственный кошель. — Да чего тебе, окаянный, нужно опять?! — Взвыл сонный, и оттого слишком злой эаль, раздраженно дергая хвостом. — Бескрылая... Тьфу, бесхвостая человеческая женщина! У нее еще волосы короткие, брови обожжены и кожа светлая – за сколько вы ее отдадите? Караванщик вскинул к потолку лицо, что-то забормотал, считая и загибая пальцы. Щелкнул языком и озвучил сумму. У Шера упало сердце. Не давая себе размышлять, он впихнул в руки караванщику кошель, после чего, содрав с шеи шнурок, отсчитал три золотых кольца. — Этого хватит? ...Хватило. Караванщик долго бухтел, дотошно считал деньги, чуть ли не облизывая каждую монетку, и все норовил начать ныть, что продал столь хороший товар «буквально за копейки по великой дружбе». Кольца и вовсе ушли за бесценок – хорошо, если засчиталась десятая часть их истинной цены. К бесхвостой человеческой рабыне Шер вернулся почти на излете ночи, сжимая во вспотевших ладонях ключ и простенькое кольцо с криво выцарапанными знаками собственного имени. Благо, имя его было без фамилии – так бы обошлось еще дороже. Рабыня сидела все там же, будто замерев во времени. Сумка Шеровская обреталась рядом, и имела тот же вид, что и при его уходе. Хотя не то, чтобы было о чем волноваться – ничего ценного, кроме подарка матушке и еды там не было. — Вот, я тебя выкупил. — Шер почти рухнул на остывший песок и продемонстрировал ключ и кольцо. — Теперь ты сможешь показать, где видела мою маму? Женщина не вздохнула, выдохнула как-то странно (это потом уже Шер выучил, что подобное означало безнадежность) и кивнула. Шер забросил внутрь ключ и кольцо, неряшливо затянул тесемки и вскинул сумку на плечо. — Тогда... Идем? Пока солнце не поднялось, можно много пройти... И... А тебя как зовут? Я Шер. Рабыня плавно перетекла на ноги, резко оказавшись на голову выше совсем не мелкого Шера, провела ладонями по бедрам, стряхивая прилипший к потрепанной ткани штанов песок. — Тайлис.