Охотничья жена

...Все должно было идти согласно протоколу, тщательно описанному, продуманному и предусматривающему если не все, то почти все. Тем не менее, все летело в темную и неизвестную пропасть, и обвинить кого-либо в саботаже не удавалось даже при желании. ...Подобного желания у Тайлис не было все равно. Единственное, чего она хотела – найти сестрицу, вернуть ее назад вместе с Памятью и лечь на калибровку с донастройкой. В принципе, это было бы несложно. Память слаба и почти беспомощна, сестрица, пусть и быстра – но еще слишком наивна и не умеет прятаться. Да и зачем ей прятаться от Тайлис? ...Проблема заключалась лишь в одном. Времени. Точнее даже не в непосредственно его течении, а в том, что Тайлис фактически опоздала. И не на какие-то пару часов. Сестра покинула собственную ячейку через несколько суток после того, как Тайлис погрузилась в стазис. Такое случалось. Она вышла за пределы защитного барьера, покинула наиболее безопасные нижние уровни и вышла на поверхность. Такое... Тоже случалось. Не Тайлис ее винить – она сама, бывало, поднималась наверх, к самым первым вратам, и порой часами сидела, слушая мир снаружи. Датчики и камеры, которые должны были показывать мир на поверхности, пришли в негодность, но Тайлис это не мешало. Слушать. Чувствовать. Ощущать. Вот только желания открывать врата у нее не возникало. Не сейчас. Ведь еще не пришло время. Остальные спят. Лишь Охра иногда просыпается, бродит по этажам, вертит в руках рассыпающиеся в пальцах ленты и бусины на истлевшем шнурке, доставшиеся от матери, и будто прислушивается. И не понять – то ли к миру снаружи их барьера, то ли к тому, что скрывает ее собственный разум. Иногда она прячется в ячейке Памяти, гладит ту по обожженным рукам, иногда приходит к самой Тайлис и жмется к ней. Тайлис ее понимает и не понимает одновременно. Она родилась с уже взрослым разумом, но вот Охре пришлось расти, постепенно превращаясь из пищащего свертка сначала в угловатого подростка, а потом принимать уже зрелый облик. ...Сестра вышла за пределы защитного барьера, покинула наиболее безопасные нижние уровни и вышла на поверхность. ...За ней ушла Память, оставив на контроллере запись, что идет за Охрой. Это было уже нарушением протоколов. Память была слабой, слишком слабой, и ей все еще было слишком рано покидать собственную ячейку. ...Тайлис вышла из стазиса спустя три тысячи пятьсот шестьдесят восемь часов после оставленного сообщения. Спустя сто сорок восемь с половиной дней. И за это время ни сестра, ни Память не вернулись. И Тайлис сделала единственное, что могла. Поднялась наверх и вскрыла первые врата, выйдя в мир. ...Мир встретил песком, ветром и темными фигурами, почти неразличимыми в песчаной буре. Кто-то двигался, кто-то падал, кто-то кричал, или по крайней мере пытался. Присутствие Охры не ощущалось. И Тайлис решила последовать за странными людьми, которые, казалось, даже не заметили ее появления. Хотя, скорее – даже не увидели, что среди них появился чужак. Даже когда песчаная буря подошла к концу. И вот эта поразительная слепота что людей, что эалей (Тайлис опознала расы существ без труда) показалась даже самую малость забавной. ...Нет, Охра, конечно, юна и наивна, но обмануть эти создания ее не смогли бы. Тайлис прошлась с ними немного, слушая чужие разговоры, стенания и шепотки. Чтож, ее истинная природа тоже подвержена любопытству. Никто в караване не слышал ни об Охре, ни о Памяти. Значит, нужно было вернуться к исходной точке и пойти в другом направлении. Тайлис решила уйти ночью, дабы никого не смущать. ...А вечером к ней прицепился эаль с поврежденным хвостом. Да настолько настырно! Просто мокрое перо на голой коже! Да не просто прицепился. Прощелкал тройку наречий будто орешки, а потом взял и зачирикал на одном из высших лирских языков. Да с интонациями, с правильной расстановкой гласных и свистящих согласных. Ошибся разве что в одном ударении, и сам же этой ошибки будто устыдился. ...Эаль искал свою мать, которая должна была быть где-то среди этих созданий. Тайлис же просто шла обратно. Им было по пути. ...Собственную мать Тайлис видела лишь однажды. Когда родилась и впервые увидела мир сквозь толстое стекло. — Ты уверен, что этого будет достаточно? — Мать ее стояла за стеклом и смотрела на Тайлис с вежливым любопытством и каплей недовольства на того, кто был рядом с ней. — Мальчик был бы сильнее. Вон, анг Ноах... — Он безумен. — Тот, кто стоял рядом с матерью, опустил свою горячую мягкую ладонь Тайлис на лоб. — Легион его одолеет... Добро пожаловать в мир, Тайлис. Ее мать лишь дернула уголком рта. — Я не давала тебе позволения давать ей мое имя. Это... неестественно. В любом случае, я надеюсь, что этот твой проект сработает как дОлжно и миры вздохнут свободно от падальщиков. — Уйдешь? — Именно. Мое безумие заразно, и я предпочту сгореть в нем самой, но дочери его не передавать. Пусть бы... И такой. Удачи тебе, Гарм... И тебе, Тайлис. Собственную мать Тайлис не пошла бы искать. Ее лицо смотрело из отражений, из глубин зеркала, и в этой родительской фигуре Тайлис не нуждалась. Память – другое дело. Когда Тайлис родилась, она уже лежала в ячейке. Дни стабильности сменяли недели регрессии. И Гарм однажды принес крошечный пищащий сверток и положил рядом с Памятью. — Попробуем вот так. «Вот так» почему-то сработало. Память по какой-то одной ей известной причине тянулась к созданию в свертке, пыталась прижать к себе, обнять. Курлыкала что-то поврежденным горлом, пробовала укачивать. Неловко, рваными движениями. Ее состояние стабилизировалось достаточно для начального цикла регенерации. — Ее дитя было убито еще до того, как Память впервые его коснулась. — Пояснил Гарм негромко, заметив стоящую рядом с ячейкой Тайлис. — Нехорошая история... Жаль, меня не было рядом. Нехороших историй у Гарма было много. Как и записей, видео с кристаллов, глиняных табличек. Тайлис прочла их все. Просмотрела все воспоминания, что ей оставила мать. А та не поскупилась, детально показав и собственное детство, и юность, и все, что в итоге ее привело к Гарму и собственному решению предать свой вид. Нехорошие, нехорошие истории. За матерью Тайлис не пошла бы. А вот за Охрой и Памятью – да. Эаль весь состоял из упорства и какой-то предопределенности. Будто бы знал, чем закончатся его поиски, но не останавливался. Копался в песке, вытаскивал трупы один за другим, вглядывался в их иссохшие лица, перетаскивал поближе друг к другу и начинал все заново. Тайлис вернулась под защитный барьер, проверила ячейки. Остальные спали – полный цикл у них был гораздо длиннее. Ни Охры, ни Памяти внизу не оказалось, и их ячейки показались непривычно пустыми. Так что Тайлис поднялась на поверхность, где Шер даже не заметил ее отсутствия. И предложил идти на восток. Там вдалеке ощущалось биение жизни крошечного городишки. Возможно, Тайлис повезет и там она отыщет Охру и Память. ...Не повезло. ...Айо оказался пыльным, воняющим паленой резиной и нечистотами городом. Шер честно попытался не принюхиваться, но уже на подходе к воротам сдался и обмотал лицо шарфом, не смотря на палящую жару. — Слушай, если тебе неприятно пахнет, то могу отдать. Уж извини, но ни маски, ни платка запасного у меня нет. — Предложил Шер, со стыдом понимая, что он теперь несет ответственность не только за себя, но и за рабыню. — Зачем? — Равнодушно уточнила бесхвостая, и прозвучало это так, что Шер растерялся. — Ну, запах же. Он вредный. Химикаты и все такое. Тайлис медленно вдохнула, облизала обветренные потрескавшиеся губы и все так же равнодушно пожала плечами. — Мне не вредно. — Как знаешь. — Вздохнул Шер, сдаваясь. В Айо было неуютно, неприятно и слишком грязно. Дым от огромных костров втекал через ворота, цеплялся за руки черной жирной копотью, ложился пятнами на серое, еще не успевшее высохнуть на веревках белье. ...Стоянки для рабских караванов и рынок располагались с наружной стены города, совсем рядом с мусорными кострами. А денег, чтобы остановиться в Сапфировом доме, ожидаемо не хватило. Шер обменял шкурки ящеров (за змеиную, что было предсказуемо, отдали сущую мелочь), и полученные монеты грустно звякали в кошеле. ...Нужно было где-то оседать и начинать искать работу. Даже чай в какой-то забегаловке, которую и Изумрудным домом назвать было постыдно, отдавал жженой резиной. Мясо же в лепешках было высохшим, и пахло больше углем, чем говядиной. Шер не кривился лишь по причине, что за еду (как и за ночлег) уже уплатил, и ругаться с хозяином смысла не было. Тот, еще чего, мог и денег не вернуть, и на улицу выкинуть. А в Айо на улице ночевать Шеру хотелось еще меньше, чем на мусорке. Город – не пустыня, плотность населения выше, и законы другие. Это в песках спящего путника убивать нехорошо – говорили, что за такой проступок духи бури осерчают и заберут убийцу себе в вечное рабство. Глупость, конечно, но подобных правил владельцы караванов придерживались. В городе, особенно в бедных районах, ночами могло быть опасно. А на богатый у Шера денег не было. — Знаешь, а я как мелким был, все мечтал, что вот вырасту и как выкуплю всех рабов. — Забросив в чай горстку сухих ягод и плошку с оставшимися передвинув ближе к Тайлис, произнес Шер. Прикрыл глаза. — Так было бы гораздо лучше! Чтобы целый мир, и без рабства, и без бедных, и чтобы в каждом доме свежий хлеб и чай с замороженной малиной всегда, а не только по праздникам... Бесхвостая человеческая рабыня выудила из плошки крошечную ягодку, задумчиво покрутила в пальцах. Руки у нее оказались изящными, с длинными тонкими пальцами и короткими ногтями. Ни ссадин, ни мозолей. — А сейчас об этом не мечтаешь? — Такого вопроса Шер не ожидал. Дернул хвостом, привычно придавливая обрубок ладонью к полу. — А толку? Я никогда столько денег не заработаю, даже если спать и есть не буду. Мне бы тебя и себя прокормить удалось... Ты вот что делать умеешь? Тайлис моргнула. Этим ее эмоции и ограничились. ...Это потом Шер выучил, что вопросу Тайлис честно удивилась. — Много чего. Что ты хочешь? — Да так. Просто спрашиваю... У меня денег не очень много, вот и подумалось – я могу в охрану каравана устроиться, а тебя с собой таскать постоянно – жестоко. Может, ты вышивать умеешь, или ковры ткать... Если вдвоем работать, то и жить можно не на воде и сухарях. Тайлис аккуратно опустила ягодку в свою чашку. Сделала небольшой глоток. — Значит, ты хочешь денег? — Да нет... То есть да, но... — Шер сжал пальцы на обрубке хвоста, чтобы тот не дергался, выдавая его собственную нервозность. — Они необходимы. Ты же видишь, что я нищ, как каменная крыса. У меня нет ни жилья, ни ездового ящера. Меч только... И вот ты еще. Тебе нужна одежда, обувь, место где спать. Пища. Лекарства, когда заболеешь. А у меня даже золота нет, чтобы заложить его, если что-то случится... Ни золота, ни перьев крылачеств. ...А было бы хоть одно, Шер бы сразу стал обладателем неплохого стартового капитала... — И сколько нужно? — Последовал равнодушный вопрос. Наверное, в караване кто-то Тайлис стукнул, раз она так безэмоционально реагировала. — Двести на хвост. — Озвучил Шер минимальную стоимость жизни. На столько он с мамой жил. — В день? — Смеешься? В месяц! Тайлис медленно закрыла глаза. Повела головой, будто к чему-то прислушивалась. — И какие перья «крылачеств» в ходу? Шер смешался, и вновь поймав обрубок хвоста, пожал плечами. — Чтоб я знал... Наверное, самые ценные – белые. Хотя я только крылатых с белыми и серыми видел... Я же не Охотник, чтобы в этом всем разбираться. Хотя для них перья не очень ценны. Им кровь подавай, или вообще крылатого по частям... — И это разрешено? — Нет конечно! У Охотников просто денег столько, что они от всего откупиться могут! И связей полно, так что на межмировой закон о ненападении на крылатых они плевали с обрыва. А еще они прячутся хорошо, и понять, кто перед тобой – Охотник или простой человек – невозможно. Вот вроде одинаковые на вид – бесхвостые, с голой кожей, а потом раз! – и Охотник телепортируется! Или его пули не убивают. Или он двигается так быстро, что глазом не уследить. И управы на них нет никакой, творят что хотят... Они себя небось вершиной пищевой цепочки считают... Тайлис сделала еще один глоток чая, продолжая прислушиваться к чему-то снаружи. — Они – не вершина.