Один двор

В последнее время главной эмоцией Кроша было тихое бешенство. Бесило его практически все. А главными в списке вещей, подпадающих под его бешенство, был переезд Ежика и его же новый «друг». А что из этих двух вещей бесило его больше, он не знал. «Друг» Ежика появился в их школе пару месяцев назад. Перешел в одиннадцатый класс из какого-то далекого города. Высокий. Наглый. Но замкнутый. От всех держался особняком, сторонился. Его имени Сашка так и не узнал. Да и не к чему оно ему было. Сашке всегда хватало своих друзей, за чужими он не бегал. В отличие от некоторых. С Ежиком Крош дружил, сколько себя помнил, - кажется, еще на одном горшке сидели. Всегда вместе, вдвоем. Лучшие друзья. Еще Нюша – маленькая зараза, но своя, родная можно сказать. Бараш – на его счет Крош никогда не был уверен: за те семь лет, что он жил в их Доме, они не сошлись так же хорошо, как с Ежиком. Может, это было и к лучшему, потому что их поэт настораживал Сашку: что-то в поведении, взглядах Виталика ему совершенно не нравилось. Недоверие, подозрение вспыхивало редко, но именно оно мешало доверять Барашу по полной. Сашка и рад бы не задумываться, не беситься, но по-другому не выходило. Пришлый выпускник как-то совершенно внезапно обратил внимание на Ежика. Как понял Крош из того, что промямлил его сконфуженный друг, старшеклассник сам подсел к нему в библиотеке, когда Ежик искал в интернете доклад на биологию. Сначала Крош не обратил внимания на притязания старшеклассника. К Ежику вечно кто-нибудь лип: то девчонки, любящие его потискать, то парни, умоляющие дать списать. Но со временем он заметил, что все чаще и чаще на переменах выпускник отзывает Ежика в сторонку и о чем-то долго с ним разговаривает. Ладно бы еще просто разговаривает. Но нет, парень придвигался к Вальке вплотную, часто приобнимал за плечи, громко смеялся и ерошил Ежику волосы. А Ежик только краснел, опускал голову и коротко что-то ему отвечал. Тихая неприязнь медленно, но уверенно охватывала Кроша, когда он в очередной раз наблюдал за их разговорами. Старшеклассник и его действия выводили из себя, заставляя желать начистить ему наглую морду. Какое право он имел так вести себя с его лучшим другом? Ситуацию усугубил Бараш. Он, как и Крош, долго безучастно смотрел на эту парочку, пока решительно не отодвинул Нюшу от себя и не зашагал по направлению к этим двоим. Выражение его лица Крош так и не смог понять, но ему оно не понравилось. Как и последующая реакция Ежика, когда Виталик заговорил с ними, прислонившись к стене рядом с Валькой. Старшеклассник снова рассмеялся, потянув Ежика к себе в объятья, но Бараш перетянул Ежика к себе, обнимая за пояс, прижимая к телу. Лицо старшеклассника вытянулось, и он что-то недовольно пробурчал, пока Ежик краснел и прятал взгляд от всех в коридоре. Прятал зря: никто не обращал на них внимания. Никто, кроме Кроша. Который, сжав зубы, уговаривал себя не обращать внимания Неприятно было понять, что Ежик имеет какую-то тайну от него, свои дела с кем-то и не посвятил в это своего лучшего друга. Хотя не ему упрекать Ежика в скрытности. С его-то проблемами. Но, наверно, переезд был самой главной проблемой. Родители Ежика были перманентно счастливы, грезя лишь будущими переменами, и не обращали внимания на то, как страдает их сын и мрачнеют его друзья. Никто не хотел отпускать Ежика. Первую неделю, оправившись от шока, Крош еще пытался убедить его родителей оставить Вальку здесь, в этом Городе. В нескольких кварталах от Дома жила тетка Ежика, она вполне могла бы приютить его до совершеннолетия. А потом они, может быть, сняли бы с Крошем квартиру, где-нибудь поближе к институту. В любом случае, выход с жильем они бы нашли. Но родители Вальки остались глухи к словам и доводам Сашки. Они были уверены, что их сын так же жаждет перемен в жизни, как и они. Поэтому, видя полные тоски, почти черные глаза Вальки, Сашка только вдыхал воздух сквозь стиснутые зубы и разжимал судорожно сжатые кулаки, пересиливая желание крушить все вокруг. Они останутся в Доме лишь до окончания школьного года. А потом Ежик уедет. Далеко. Навсегда. Бешенство медленно превращалось в глухую тоску и ноющую боль.