Изменения – это всегда страшно. Но никто не изменит за вас вашу жизнь. Вы понимаете, какой должны сделать выбор, но, несмотря на страх, движетесь вперёд. Это главное правило успеха.
***
29 июня, 1870 год.
Париж, Франция.
Среда, 7:00.
— Подъём, девушки! Подъём! Просыпайтесь! — громко голосил строгий женский голос. Н-да, вот это будильник… Меня мама даже никогда так не будила. Эта фраза раздалась надо мной так резко, что, не осознавая этого, с лежащего положения я перешла в сидящее. Мои глаза слиплись во сне, из-за чего я не сразу смогла их открыть и узнать нарушителя моего процесса сна. — Ну же! Подъём, вставайте, девушки! Живее! Уже пора вставать! Ещё клювая носом, я смотрела на ту женщину. У неё были медового оттенка волосы, заплетённая в подобие ободка на голове коса, достигающая, наверное, копчика. На ней виднелось тёмное платье с шалью на плечах, а на руках красовалась трость с маленьким серебряным набалдашником… Где-то я уже видела её. — Давайте уже, боже! Сегодня пройдёт важная репетиция! — женщина в среднем возрасте подошла к одной из ещё спящих девушек и резко выдернула одеяло, которым она была укрыта. — Если не встанете, то не отделаетесь лишь одной тренировкой! Та девушка чуть пропищала себе под нос, широко распахнув глаза и сев на кровати, пододвинув колени поближе. От таких громких речей уже все здесь присутствующие успели проснуться. «Будильник» подошла к двери и, повернувшись к нам, чуть убавив громкости, произнесла: — Я жду вас, неряшливые танцовщицы. И скрылась за той деревянной дверью. Я резко помотала головой в стороны, осматривая обстановку. Само помещение имело форму круга с белыми стенами, с небольшими маленькими и круглыми окошками, вместо стёкол которых стоят подобия решёток в форме арфы что-ли… Спальные кровати примыкаются к стене, а возле них стоят прикроватные тумбы – одна на каждую девушку. На тумбах можно увидеть множество безделушек, но на каждой стоит один и тот же предмет – канделябр или стеклянная лампа, которые зажигаются свечами. Освещение в комнате дают мелкие лучики утреннего солнца и те несколько свечей, которых успела зажечь та женщина лет тридцати-сорока. — "Но это же не мой дом… Где я? — мой мозг еле работал. — Почему здесь так много девушек? Боже, да где это я?!" Меня мигом охватила паника. Что может подумать человек, который уснул дома, а проснулся в другом месте, тем более, в незнакомом? Правильно! — "Неужели, я лунатик? Да нет, не может этого быть! И что это на мне одето? Перед сном я одела свою любимую и тёплую пижамку, а это какая-то сорочка… Подождите-ка…" Я встала со скрипучей кровати. Многие из спящих девушек уже встали и мигом начали стягивать с себя тоненькое ночное платьице, оголяя молодое тело. Неряшливые волосы прилипали к потной коже, ведь в комнате было невыносимо жарко. Кто-то был высоким, а кто-то низким. Кто-то блондином, кто-то брюнетом. Девы натягивали на себя лёгкие корсеты, балетные пачки и пуанты. Я только наблюдала за всем этим, распахнув свои карие глаза. Некоторые, как я успела заметить, танцовщицы что-то шептали друг другу, бросая косые взгляды на мою персону. Опомнившись, я не спеша подошла к напольному зеркалу, которое было чуть выше меня и стояло возле выхода из комнаты. В нём я увидела своё отражение. Молодая девушка 19-ти лет, со стройным телосложением, персиковой кожей, небольшими коричневыми глазами, прямым носом, обычными губами, слегка закрученными волосами до середины спины орехового цвета, оголяющие лоб и с небольшими «формами» – вот такую девушку я увидела перед собой. По сути, это была моя внешность, но волосы были чуть длиннее обычного. Никаких изменений я не нашла. — "Это всё бред. Как я сюда попала?" От зеркала я метнулась к своей кровати. Над ней тоже было маленькое окошко, позволяющее увидеть мир за этой стеной. Как только я приблизилась для того, чтобы посмотреть на внешний мир, в глаза мне бросился солнечный луч. Он заставил меня зажмуриться. Но это не помешало мне посмотреть на улицу. От увиденного, место паники занял огромный шок. Глядя вниз, на дорогу, я теперь не замечала современных машин или велосипедов. И вообще не увидела ничего знакомого. Нет, площадь, на которой я была, оказалась знакомой. Вроде, это… — "Площадь Гранд-Оперы? Что? Это невозможно!" По каменным дорожкам, где ещё не было асфальта, неторопливо проезжали экипажи, запряжённые, минимум, одной лошадью. Часть людей была одета экстравагантно и дорого: большие юбки платьев, веера, цилиндры, сюртуки… И ни одного современного наряда нет. А другая часть, судя по висящим «тряпкам», была в одежде рабочих. Про здания я, лучше, промолчу, ибо они вообще были не теми, которые я знала! Вместо обычных и привычных электрических фонарей здесь было газовое освещение. Солнце светило во всю и было жарко, значит, сейчас лето, так ведь? Снега нет, опавших листьев нет… — "Но ведь в современном мире не используются газовые фонари… Постойте…" — Мадемуазель Амели, Вы долго будете так стоять? — сзади меня снова раздался тот женский и строгий голос. — Предупреждаю, работа не ждёт. Я обернулась. Всё та же женщина теперь стояла в проходе, серьёзно глядя на меня. Я лишь молчала, распахнув глаза. — В последнее время Вы очень странно себя ведёте. Может, что-то произошло? Я помотала головой, отрицая этого. — Вот и хорошо. Тогда, немедленно одевайтесь и идите завтракать. Мсье Лео не любит ждать таких неряшливых, как Вы. — "Амели? Я?" Я быстро перевела свой взгляд на тумбу возле кровати. Слава Богу, здесь стоял календарь. — "29 июня 1870 года!? Что?! Как такое может быть?! — мои глаза были готовы выскочить из своих орбит. — А та женщина выглядела очень знакомо. Она напоминает мадам Жири из фильма… Да не! Да ну не! Я не могла оказаться в фильме! Это невозможно!" Стоя с календарём в руках, моё сознание медленно начало уплывать куда-то. Я думала, что обречена. Каким образом я оказалась здесь? А как же мама? Она пропадёт без меня! Может, всё это лишь сон и если я закрою глаза и резко открою их, то я очнусь в своей кровати. Будет вторник, мама пойдёт на работу, а я в школу. Увижусь с Марией, переживём ещё один школьный день, а после пойдём в наш любимый магазинчик и… — Амели? Тебе плохо? Меня передёрнуло. Я повернула голову назад. Почти все молодые девушки вышли из спальни, и оставалось их лишь меньше десяти, всё ещё надевая свои пуанты и красуясь перед тем зеркалом. Но тот, кого я увидела, достал до самой высоты шкалы моего шокового состояния. — Может, у тебя температура? Ты стала какой-то бледной, — блондинка, что была чуть ниже меня, с обеспокоенным лицом смотрела на меня и стояла на расстоянии двух шагов, сложив руки вместе на груди. — В-всё хорошо, М-Мэг. Не волнуйся, — еле выдавила я из себя, повернув голову обратно к календарю. — "Боже… Я и правда оказалась в фильме… Что же делать? Я ничего и никого здесь не знаю. А почему не знаю? Мадам Жири, Мэг Жири, Карлотта Джудичелли, Убальдо Пьянджи, Джозеф Буке, мсье Рейер… Их-то я знаю, а вот остальных…" — Тогда, поспеши, Амели. Мама не любит, когда кто-то опаздывает, — Жири-младшая приблизилась и положила свою ладонь на моё плечо. — Да, не волнуйся. Постараюсь как можно быстрее одеться, — мне стало как-то легче, и я слегка улыбнулась, накрыв ладонь блондинки. — "Актёрская игра всегда была мне на руку", — мысленно отметила я про себя. — Хорошо. Удачи тебе. — И тебе тоже, Мэг. На её лице повисла расслабленная улыбка. Кажется, она теперь спокойна. Девушка вышла из комнаты, помахав мне рукой на прощание, ведь, предполагая, мы с ней не сможем увидеться весь день. Я же, в свою очередь, начала быстро натягивать на себя элементы «страдания» девушек XIX века, которые успела найти в прикроватной тумбе. Панталоны, корсет, нижняя юбка, лиф-чехол, корсаж, чулки… Оставлю это всё без комментариев. На удивление, я оделась довольно быстро. Всего лишь за 10 минут. Спальня, тем временем, опустела. Одна я только закончила наряжать себя в одеяния Прекрасной эпохи и подошла к зеркалу. Теперь на меня смотрела красиво одетая молодая брюнетка с собранными волосами в небрежный пучок, в белую рубашку с красным бантиком в форме цветка, сарафан ниже колен нежно-серого цвета в белую вертикальную линию без рукавов, чулки тёмно-серого цвета и закрытые туфли на невысоком каблуке коричневого цвета с оттенком красного со шнуровкой. Никогда в подобное не одевалась. Вышло, конечно, всё великолепно, если бы не этот давящий мне лёгкие корсет. Ладно, пусть будет так, чем никак. Собравшись с мыслями, я начала уже открывать дверь, как тут мадам сама открыла её. — Наконец-то… Вы опаздываете на завтрак, мадемуазель Амели. Скажите пожалуйста, куда это Вас носило прошлой ночью, что Вы пришли только в третий час? — тон той самой мадам Жири был строгим и серьёзным, как обычно, а сама она смотрела на меня, подняв одну бровку вверх. — "Ох ты ж… Я же ничего не помню! Так, давайте подумаем. Если девушка вышла вечером погулять и вернулась только в 3 часа ночи, то…" — Н-Ну… Понимаете… В-Вечерняя прогулка лучше действует на организм и наши лёгкие. И, — я сделала небольшую паузу с нервной улыбкой, — Я лишь заботилась о своём здоровье, мадам Жири. Не поймите меня неправильно, я не имею за собой любовников, да и сама не веду распутный образ жизни. Это занятие не по мне… — Вот как. Ну, да, Вы дышите одной лишь краской, Амели. Я прощу Вам это, но в следующий раз не ждите от меня поблажки. — К-Конечно… Без Вашего разрешения ни ногой за пределы Оперы. — Я рада, что Вы поняли это. А теперь, бегом завтракать, — Жири-старшая отошла от прохода, тем самым пропуская меня. — Эм… Мадам Жири, — чуть тихо обратилась я к женщине, выйдя из спальни. — Да? Что такое? — спросила балетмейстер, прикрывая деревянную дверь. — М-м-м… Вчера вечером, когда я вышла из Оперы, по пути к одному из магазинов ко мне начали домогаться неизвестные мужчины. Они толкнули меня в стену, отчего, как я помню, я потеряла сознание. А когда очнулась, то почувствовала шишку у себя на макушке и то, что ничего не помню. Я смогла дойти до Оперы, а там, потом, пыталась найти нужный дормиторий¹. Можете показать мне, где находится столовая, пожалуйста? — я опустила голову. — "Ну, актриса, что ещё сказать?" — Хм-м, хорошо, — мадам ненадолго задумалась, — Поверю Вам, так как Вы не из тех высокомерных вруньев-балерин. Я уж очень хорошо знаю Вас. Следуйте за мной. Я кивнула. Руководительница кордебалета быстрым шагом отправилась вниз, а я за ней. Мы перешли винтовую чёрную лестницу, прошли несколько коридоров и уже стояли перед проходом в широкое помещение, с которого лил сладкий аромат булочек. — Желаю Вам хорошего дня, мадемуазель Амели, — Жири слабо улыбнулась и, отвернувшись, направилась в ту сторону, из которой мы пришли сюда. Ну, что я скажу про Гранд-Оперу, а точнее, Оперу-Популер? Её закулисье очень отличается от мраморных коридоров Оперы. Стены деревянные, скрипучие полы, столбы, длинные и запутанные коридоры, зеваки, пьяницы, распутницы, сплетники, выскочки и так далее. Что ж, не будем грустить из-за этого. Так всегда: одна сторона дорогая, другая бедная.***
7:30.
После своего десятиминутного завтрака какой-то сладкой и вкусной каши и маленького круассана с чашкой чая, я вышла из буфета довольной. Я утолила пронзающий моё сердце рёв живота и была горда этой маленькой победе. Вокруг все суетились и бежали кто куда. Наверное, как говорила мадам Жири, сегодня будет первая важная репетиция по какому-то спектаклю. Но, раз я не танцовщица, как я узнала по одежде, меня это не касается… Может быть. В этой толпе людей я услышала голос, зовущий меня: — Амели, ты чего так долго? После, передо мной возник юноша. На вид, он был примерно моего возраста в рубашке и брюках с подтяжками. Вся одежда, как и щека парня, была испачкана краской разных цветов, а волосы тёмно-каштанового цвета были взъерошены и неаккуратно уложены. — Давай быстрее, наш Лео не станет ждать нас. А то заставит работать нас до поздна, как однажды сделал год назад, — этот парень, судя по всему, знакомый так называемой «Амели», взял меня за руку и быстро поволок к сцене, не давая мне произнести хоть словечко. — "Эй, это вообще-то некультурно! Если ты и знаком со мной, то это не значит, что ты можешь позволить себе такое!" — бомбила я в своих мыслях, не сопротивляясь такому порыву. Когда мы прибыли к месту назначения, за сцену, то на нас сразу бросился рассерженный взгляд мужчины. Он был в среднем возрасте, где-то сорок лет, с бородой и, как и большинство, брюнетом, с не очень стройным телосложением. Одет он был в рабочую одежду с фартуком. — Где вы шлялись, бестолочи!? — не щедя своего голоса громко произнёс тот мужчина, но потом, более со спокойным взглядом, но строгим голосом, продолжил: — Ладно, не важно. Сиан, начни делать декорации для этого «Ганнибала», а ты, Амели, закончи наконец то, что ты до сих пор не можешь доделать уже два дня. И он покинул нас. Как я поняла, это и есть тот самый мсье Лео. Посмотрев на стену, возле которой и стоял мсье, я заметила большой холст. Думаю, это был фон. Но он казался таким знакомым. Одна его половина уже была закрашена, а другая была ещё пустой. На холсте были изображены ночное небо, река, город в далеке и много всего мелкого. Глубоко вздохнув, я одела фартук, лежащий на стуле, что был рядом, взяла краски, кисточки разных размеров, деревянную стремянку и начала всё это дело докрашивать. Мне больше ничего не оставалось делать, кроме этого. Ничего, позже я узнаю всё, что мне нужно. Вроде, мсье Лео говорил о «Ганнибале»?***
За весь день я успела докрасить большую часть пустого места фона. И, при этом, я почти не отвлекалась, не считая обед. Пока я поедала на обед простой суп, я успела переговорить с Сианом. Оказывается, он не плохой парень, и даже является тут моим другом №1 в театре, а другом №2 – Мэг. Я, среди всех танцовщиц, была козлом отпущения, ведь жила в их дормитории, не являясь при этом балериной. В нашей беседе я по-тихому пыталась узнать о девушке, за которую они меня принимают. Юноша сразу понял почему я спрашиваю про всё это. Мне пришлось объясняться так же, как и перед мадам Жири. Ну, Сиан понял меня и, всё-таки, рассказал биографию Амели. Как оказалось, Амели была сиротой и до совершеннолетия жила в детском доме. Я бы не сказала, что это был детдом. Скорее, пансион для девочек. Она с детства, как и я, любила рисовать. За год до её выхода брюнетка встретила мсье Лео. Он, увидев её рисунки, взял под свою опеку, но не удочерил. Амели стала учиться у мсье и познакомилась с его учеником – Сином. Они были друг другу, как сестра и брат. Сам мсье Лео был художником-декоратором в Опере-Популер, которому нужны были помощники. После, мы вернулись к работе.***
За два дня я успела адаптироваться в театральном обществе, хоть и не особо любила его. На перерывах я наблюдала за репетицией танцовщиц, которые готовились к следующей постановке. Ею оказался тот самый «Ганнибал», на котором Дае стала известной, и с которого началась история «Призрака Оперы», если судить по фильму. А так как я в нём, то всё здесь будет происходить, как в фильме.***
1 июля, 1870 год.
Пятница, 10:25.
Вот они, справа на лево: Жиль Андре и Ришар Фирмен. Сейчас директор представляет новых владельцев Оперы-Популер и нового покровителя виконта де Шаньи. Вот, упал задник и очередной скандал. Мне было, откровенно говоря, всё равно на это, ибо я знала, кто всё это сотворил. Наверху скользнула тёмная тень, а я лишь усмехнулась, скрестив руки на груди. Знаменитая примадонна, Карлотта Джудичелли теперь отказывается участвовать из-за своего очередного каприза. — Chao-chao! Прощайте, милочки! Chao! — донёсся до моих ушей голос Карлотты. — Синьора! — голос подала новая дирекция Оперы-Популер. Ну, теперь всё шло по сюжету. Когда Джудичелли начала петь, уборщицы заткнули свои уши, дабы не слушать этого отвратительного пения. Таким же образом поступила и я. Сиан лишь с удивлением посмотрел на меня. Меня раздражал голос этой итальянки, которая по-французски еле говорит, со своими «а-лора, лора, лора». А мсье Лефевр, вроде его так зовут, покинул нас со словами: «Господа, удачи. Если что, я в Австралии». Мсье Рейер лишь нервно потирал свой лоб. Это выглядело несколько забавно. Вот, Карлотта окончательно ушла со сцены. На место примадонны Жири-старшая предложила Кристину Дае и дирекция попросила юную девушку спеть. Всем, как и мне, понравилось пение этой мадемуазели. Все единогласно согласились поставить молодую Дае на место Карлотты. Кристина весь день репетировала с остальными, а я и Сиан, пока мсье Лео занимался своими делами, валяли дурака, играясь с краской.***
23:32.
— Ты ещё долго? Почти полночь, — спросил юноша с уставшим видом. Сейчас, кроме нас двоих, на сцене никого не было. Мой друг уже доделал своё поручение по поводу декораций к завтрашнему «Ганнибалу». Мой фон был полностью доделан, а сейчас я сидела на стуле, перекинув ногу на ногу, и что-то аккуратно вырисовывала. — Да нет. Я скоро закончу. Ты иди спать, а я ещё немного побуду, — ответив, я отдалила от себя рисунок, оценивая свой шедевр. — Как знаешь. Спокойной ночи, Амели. — Угу, и тебе, Сиан. Парень удалился, громко зевнув. В свою очередь, я лишь потянулась, самодовольно улыбнувшись. Мэг получилась очень даже хорошо. Она подходит для роли натурщицы. Отложив карандаш и альбом на стул, при этом, встав, я взглянула на фон. Да, это тот самый фон для выступления Кристины с «Think of me». Хоть я её недолюбливаю, но этот голос очень прекрасный, и получше голоса итальянки. Уже завтра этот холст создаст атмосферу этой прекрасной песни. А ещё несколько белых лошадей и то платье… Прекрасно. Я завидовала Дае. Увидев её своими глазами, здесь, мельком в коридорах, мне хотелось иметь такой же голос. И такую же красоту. Выходя из кулис, я тихими шагами подошла к центру сцены. В моих руках был канделябр с тремя свечами. В зале было темно, так что этот предмет помогал мне не ослепнуть в темноте. Я прислушалась: всё было тихо. Ни единого шороха я не смогла услышать. Тогда, набравшись уверенности, мой разум твердил мне это сделать.— Будь со мной,
Будь со мной в мыслях,
После слов "прощай".
Вспоминай,
Хоть иногда,
Прошу не забывай.
Если вдруг однажды загрустишь,
Желая снова быть со мной –
Ты оставь печаль, и помни:
В мыслях я с тобой.
Я с закрытыми глазами, вытянув спину, стояла на месте и не двигалась. Мне всегда хотелось петь, и петь, и петь, и петь… Это желание было у меня глубоко в душе, но я пыталась подавить его, зная, что у меня ничего не получится. Пока я пела, я представляла себе сцену, на которой стою, публику, которая слушает меня. Мой голос нельзя было назвать «подходящим» для оперы. При этом, я пыталась петь тихо:— Того уж нет,
Что звали счастье мы.
И возвратить тех
Дней нельзя.
Но порой прошу –
С любовью
Вспоминай меня.
Всё, что видеть, всё,
Чем жить пришлось –
Не думай лишь о том,
Что не сбылось…
Неожиданно, я услышала звук скрипки. Мелодия пыталась подстроиться под поющую мною песню. Прислушиваясь, я решила продолжить, подумав, что у меня слуховые галлюцинации, ибо когда я пришла, то никого не заметила и не услышала:— Будь со мной,
Будь со мной в мыслях,
В счастье и в нужде.
Доверься мне,
Где бы ты ни был,
Я с тобой везде.
Вернись в те дни,
В те давние года,
Вновь ощути
Любовь мою.
Знай, что я в душе,
Всегда,
Храню любовь твою…
Срок придет, всему настанет срок –
Любви, и лету, и весне.
Но, порой, прошу,
С любовью
Вспоми-на-а-а-а-а-а-а-а-ай меня!
Я закончила петь и скрипка стихла. Мне стало чуть неудобно. — "Скрипка и правда играла. Неужели, кто-то был здесь до того, когда мы с Сианом пришли?" — подумала я про себя, начав быстрыми шагами осматривать сцену, пытаясь выяснить место, откуда шла мелодия. Никого. Я никого не нашла. — "Думаю, что всё происходящее со мной – сон. Это лишь плод моей фантазии…" Я качнула головой в стороны. Я взяла свой альбом и карандаш, которые нашла в той же тумбе, и, напоследок, посмотрела на фон. — "Призрак Оперы… Ты специально всё это устроил. А в итоге будешь покинут всеми, кем ты окружён сейчас". Я прошла в дормиторий, где находилась моя кровать. Половина балерин уже спала, а другая обустроила мини-казино на одной из спальной кровати. Одна из той компашки обратилась ко мне: — Эй, художница! Чего так поздно припёрлась? Со своим дружком в углу целовалась, а? — она звонко засмеялась, а вместе с ней и все остальные, играющие в карты. — И это говорит та, которая занимается непристойностями с каждым прохожим. Побереги эту фразочку для кого-нибудь другого, лярва², — я издевательски ухмыльнулась и тихо посмеялась, скрестив руки на груди, и так подойдя к кровати и положив альбом и карандаш в один из ящиков тумбы. — Побереги коней, отродье! Забыла, что ты нам не ровня? — эта рыжеволосая девушка, которая была старше меня на два года, встала и подошла ко мне, ткнув пальцем в мою сторону. — О, я вам не ровня? Хм, очень интересно выходит. То есть, ты сможешь станцевать на пустой сцене, без декораций и фона, перед зрителями, и директора с мадам Жири будут тебе ноги целовать? Я бы посмотрела на это зрелище, — я всё также продолжала стоять, чуть подняв голову вверх, так как эта балерина была выше меня. Я не очень люблю ругаться. Но, бывает так, что тебе просто хочется послать конкретного человека на фиг. Что ж, если она хочет обменяться ругательствами и показать себя, я устрою ей это. — Да что ты говоришь?! — Что плохого в том, что меня поселили сюда? Я тебе мешаю или отношусь к тебе и твоим подругам плохо? Пожалуйста, хоть без одежды выходи и танцуй себе на сцене – я не буду против. Мне просто посрать на тебя, понимаешь? Все были крайне удивлены. Никто прежде, как я поняла, не слышал от Амели хоть одного ругательства. Как мне рассказал Сион, танцовщицы обливали меня грязью, отсылаясь на то, что я не такая, как они – тихая, «правильная». Что ж, узрите же, что под маской тихони может скрываться настоящий свирепый лев. — Д-да как ты смеешь так говорить обо мне?! Совсем страх потеряла!? — Ты не замечала, что когда орёшь, то становишься похожей на ту рыжую пищалку, которую заменили на более-менее нормальную девицу? — Амели, прошу, успокойся. Ты доведёшь её до крика, — сзади меня раздался тихий шёпот Мэг, которая успела подбежать ко мне и обнять за локоть. — Не бойся, Мэг, у меня всё под контролем. Я поставлю эту распутную девицу на своё место, — шёпотом ответила я, успокаивающе погладив ладонь кареглазой, не отводя взгляд от недовольной танцовщицы. — Я не позволю, чтобы ты так называла меня, клошар³! — красная, как помидор, девушка уже замахнулась на меня. Когда ладонь распутной рыжеволосой уже приближалась к моему лицу, я схватила кисть руки молодой женщины и, приблизившись к её уху, прошептала: — А знаешь, когда человек уже допизделся, он ищет все возможные пути отпиздеться. Я отстранилась и отпустила руку той. Ошарашенная моими заявлениями, рыжая отошла от меня, с недовольством отвернувшись и присоединившись к подружкам, которые начали спрашивать у неё, про что я говорила. В ответ, она лишь покачивала головой. Наконец, Жири-младшая решилась спросить: — Что ты ей сказала, Амели? — О, всего лишь то, что когда человек повеселился не на шутку, то он ищет пути, чтобы избавиться от этого веселья. Всего лишь банальность, присущая всем людям, — говорила я, снимая с себя тот серый сарафан, который я носила больше одного дня. Я переоделась в ночную сорочку. Мэг уже тоже была готова ко сну. Она взяла мои руки в свои. — Я никогда не думала, что ты постоишь за себя. Ты молодец, Амели! Когда ты пришла в нашу Оперу, то выглядела, как маленький трусливый зайчик. Помни: что бы не произошло, я и мама будем поддерживать тебя, — Жири мило улыбнулась. — Я помню, Мэг. Ты стала моей единственной подругой, которая готова помочь мне, — ответила я, улыбнувшись в ответ. — Я как-нибудь познакомлю тебя с Кристиной. Она очень добрая и милая. Вы поладите. — Я надеюсь. Жду не дождусь. — Тогда, спокойной ночи? — Спокойной ночи, Мэг. Мы обе легли по своим местам. Блондинка была от меня на расстоянии пяти кроватей. Вздохнув, я повернулась на бок и закрыла глаза в слепой надежде вернуться в своё время, в XXI век.