Увы, каждый имеет свою тёмную сторону. Кажется, пред тобою добрый, ярко улыбающийся человек, но, словив момент, ты видишь его сторону, покрытую гнилой коркой. Ты видишь его не таким, каким увидел. Так же и с городом – Париж превращается в большое кабаре, наполненное проститутками, ворами и людьми «против закона». Все из них выходят на охоту в поисках новой жертвы, чтобы потом и его затащить в этот и без того грязный мир. Ночной Париж превращается в землю, покинутой Богом. Отчего Он поворачивает свой лик в другую сторону? Отчего Ему становится противно, смотря на всех нас? Может, из-за Евы, которая поддалась искушению Демона и укусила это яблоко, не забыв дать его и Адаму. Что такое, Бог? Ты стыдишься за своих детей, которых создал? Если да, то зачем Ты произвёл их на свет? Зачем всё это? Ночь – время, когда Бог позволил всем порочным желаниям, чертам и бесам выйти из своего укрытия. Если Ты отворачиваешься, зачем в Тебя верить? Кому поклоняются те священники? У кого просит защиты нищий народ? Если Тебя нет, то зачем на свадьбах люди просят «красоты Царствия Небесного», а на похоронах «вечный покой»? О, Люцифер, наше будущее всё больше гниёт, превращаясь в твой Ад, о котором когда-то рассказывал Данте.
***
2 июля, 1870 год.
Суббота, 7:00.
Уже пора вставать. Мадам Жири снова разбудила нас, поднимая с постели. Я, точно также, как и в первый раз, резко села, не успев открыть глаза. Спина дала бодрый «хрусть», который заставил меня проснуться окончательно. Оглянувшись по сторонам, на моё сердце словно камень упал. — "Я не дома… Я по-прежнему осталась в прошлом…" Своё удивление я не смогла скрыть. Жири-старшая кинула на меня взгляд, предупреждая, чтобы я не опаздывала. А Мэг, чуть испугавшись за меня, подошла ко мне и поинтересовалась моим состоянием. — Н-нет, Мэг… Всё х-хорошо… — пробормотала я, опустив голову и сжав кулаки. — Амели, — блондинка присела на край кровати и взяла моё лицо в свои ладони, — Не скрывай от меня ничего. Я могу помочь тебе или- — Мэг, — мягко перебила я, — Ты – моя самая лучшая подруга в мире, и ты это знаешь. Я ничего не хочу скрывать от тебя. Мне просто приснился странный сон… Странные сны. Не беспокойся, — я ободряюще улыбнулась. — Ох, Амели, это и заставляет меня волноваться! Если что, всегда проси помощи. Я обязательно помогу тебе. — Хорошо, обязательно попрошу, если она понадобится, — украдкой, я перевела взгляд на балетмейстера, которая смотрела в нашу сторону, — А-А теперь, давай поторопимся. Твоя мама очень строгая. — В этом и заключается успех балерин в этой Опере, — хихикнула кареглазая, отойдя от меня и начав переодеваться. — "Суровая жизнь делает суровых людей…" Чуть позже, я переоделась в чистую одежду. Это было тёмно-серое платье с рукавами «чашечками», закрывающие руки, с боку которых были видны золотые пуговицы, тёмным ремешком на талии, жабо¹ из белых кружев с маленьким золотым медальоном на воротнике. Длина, судя по меркам этого времени, соответствующая. На ногах же у меня были тёмные туфли с небольшим каблуком и белые чулки. Не забываем про корсеты и панталоны! Без них вообще не принято ходить… А жалко. Губят себя женщины, губят. После, я пошла на завтрак, а оттуда, уже, и на своё рабочее место. Что удивительно, то это то, что я пришла раньше мсье Лео и Сиона. Ну, спасибо за это мадам Жири. Уже четвёртый день подряд она будит всех, заставляя без промедления вставать, собираться и идти скакать на сцене. Как только я подошла к тому стулу, где я вчера сидела и оставила свой фартук, я заметила запечатанный конверт. Меня словно молнией шандарахнуло. — "Печать Призрака Оперы!?" — глядя на красную печать в форме черепа прокричала я про себя. Я решилась прочитать письмо. Дрожащими пальцами я вскрыла конверт и, присев на деревянный стульчик и вылупив свои глаза на листок бумаги, начала читать текст: “Дорогая мадемуазель Амели. Прошу простить меня за беспокойство и за то, что отнимаю у Вас Ваше драгоценное время. Я хотел бы лично поговорить с Вами о Вашем вчерашнем представлении, которое Вы устроили для меня и позволили в нём принять участие. Я буду ждать Вас в полночь, в своей ложе №5 первого яруса. Пожалуйста, не опаздывайте. С уважением, Ваш П.О.” — Простите… Что? Что это всё значит? — меня настигла яростная паника. — "П.О.? П.О.! Блин, П.О.!! Откуда ты-то взялся на мою голову? А-а-а! Это моя кара за свои желания!" С невидимыми слезами на глазах, я опустила голову. — Значит, это он играл на скрипке, пока я пела, — бормотала я себе под нос, прикрыв свободной ладонью своё лицо, уперевшись рукой с письмом в бок, — Ложа №5, значит… Я чувствовала стыд. Абсолютно чистый стыд. Я стесняюсь петь перед публикой и даже одним человеком. И это мне в новинку, что я даже не знаю, что делать. Взрослая девка, а веду себя, как ребёнок какой-то. Где-то вдали я услышала шаги. Определённо, сюда шли два человека. Я не могла расслышать про что они говорили, но в их речах было разочарование. Одев на себя грязноватый фартук, я сунула в письмо в конверт, а потом положила в карман фартука. И быстро села на стул, сложив руки на коленях, изображая ожидание. — Амели? — ошарашенно спросил Сион, подходя ко мне. — Ох-ох, неужели, наша Амели впервые пришла раньше обычного? — посмеиваясь, проговорил мужчина, встав напротив меня. — Ты всегда была такой медленной. Увидев моё негодование на лице, учитель поспешил добавить: — Я очень рад, что ты, наконец-то, повзрослела, Амели. — "Ну, это я уже точно поняла". Я просто с натянутой улыбкой сидела и наблюдала за этими двумя, при этом, черкая карандашом в захваченном мною альбоме из тумбы. Некоторую тишину решил нарушить мсье Лео, обратившись ко мне со странной новостью. Премьеру «Ганнибала» решили отложить на следующий день, так как публика была шокирована одной новостью. «Ля Эпок» уже успел разместить своих репортёров по всему Парижу. Именно эту французскую газету я и попросила у Лео, которую он мне вручил, доставая из огромного кармана пыльного фартука на себе. “Знаменитая примадонна, Карлотта Джудичелли, была вышвырнута из Оперы-Популер! На Ла Карлотту свалился задник-шалун! Какой раз он падает на рыжую итальянку? Бедняжка, уже третий год подряд предмет сцены падает на неё. Новые импресарио не смогли убедить мадемуазель Джудичелли остаться в театре. А «Ганнибал» решили перенести на следующий день! Интересно, вернётся ли синьора на сцену? И кто сможет заменить и стать дублёршей Ла Карлотты? Увы, мы не знаем этого. Но, поговаривают, вместо Ла Карлотты будет какая-то танцовщица. А разве у танцовщиц есть голос? Многие думали, что они только могут кружиться, да ноги повыше задирать”. — И что же напечатали наши прекрасные редакторы из «Ля Эпок», Амели? — спросил у меня парень, подойдя поближе. — Про Оперу. «Танцовщицы только могут кружиться, да ноги повыше задирать», — недовольно с пищящим голосом процитировала я последнюю строчку статьи, свободной ладонью жестикулируя подобие рта. — Как будто им больше не о чём писать. Те ещё дураки. Кто этот «Эпок» вообще читает? — с усмешкой, с таким же раздражением, произнёс Сион, скрестив руки на груди. — Если ты не в курсе, то все круги высшего общества танцуют под любые записи этого мусора, веря в абсурдную фальш. С первых строк и так ясно понятно, что эта чёртова газета преувеличивает действительное, а те, кто отвечает за текст, драматизируют. Это так… — Та-а-ак? — Ужасно… — недовольно тише ответила я, скомкав бумагу в пух и прах. — Эй, а вас ничего не смущает, господа критики? — наконец решил вмешаться мсье Лео, кинув на нас неодобрительный взгляд. С грустным вздохом, мы взялись за свои обязанности. Сион склеивал куски картона, пришивал ткани, вырезал определённых размеров и форм тот же картон… Причём, делал он всё это так сосредоточенно, словно и не слышал никого и ничего. Видно, Сиону нравится его работа. Я же сложила краски подле себя, сев на пол, и, когда мой друг подавал мне куски картона, я раскрашивала их разными цветами. Это новые атрибуты для последующих постановок, о которых, перед своим уходом, нам сказал учитель. Каждый из нас думал о своём.***
12:10.
Так мы и провозились до долгожданного обеда. Мой живот требовательно заурчал, предупреждая меня о необходимости положить себе в рот ложку какой-нибудь еды. Нас позвали в столовую. Я любила обеденное время, ибо это был тот промежуток времени, за которым ты можешь отдохнуть и набраться сил. Не могу сказать, что я была трудоголиком. Это смотря какую профессию выбирать. Мой данный статус – второй помощник художника-декоратора – меня вполне устраивает. Я большего и не требую. Вот и сейчас, я жадно уплетаю тарелку свежего супа с вкусной булочкой без начинки. Закончив с трапезой, я встала со стула, взяла опустошённую посуду и двинулась к стойке, откуда и уносили грязные приборы. Сион уже ждал меня, ведь наелся чашкой чая и пару круассанов. Но, двигаясь к нему, я заметила странный огонёк в его глазах. Он смотрел на меня как-то… Зловеще и испуганно? Приблизившись к юноше, тот резко встал, взял за руки и поволок из тёплого помещения. — Что это ещё за «представление»? О чём это? Говори немедленно! — стальным голосом произнёс напарник, когда отвёл меня за угол, да и себя тоже, подальше от посторонних глаз. Сион повертел перед моим носом тот самый конверт, только уже раскрытый. Гадёныш, успел же почитать его. А как, собственно, очутилось это письмо в его руках? Неужели, у меня в фартуке ненадёжные карманы и дырки? Ладно, разберёмся с этим позже. Я быстро опомнилась и схватилась за бумагой мёртвой хваткой. Но брюнет не особо горел желанием поддаться мне. Я глубоко вздохнула, смягчив свой рассерженный взгляд. Мне пришлось рассказывать всё. Рассказать, что ночью я пела на сцене, окутанной тьмой; услышала звук скрипки, но продолжала петь; а на следующий день заметила письмо от него. Мозг Сиона, почему-то, действовал слишком медленно, ибо до него только спустя 2 минуты дошло. — Ты собираешься идти? Это ведь очень опасно! — Почему опасно? — спокойно спросила я, в отличии от бушевавшего от волнения своего друга. — У тебя с памятью проблемы, Амели?! — вспыхнул парень, но обдумав свои слова, чуть убавил тон и продолжил: — Никто не смеет перечь ему. Один из директоров Оперы не хотел платить деньги Призраку. Так на следующий день Призрак испортил все декорации, над которыми наш мсье Лео старался! — Всего-то? — я подняла свою бровь, скрестив руки на груди. — Я действительно хочу пойти. Мне очень интересно, что может выйти из этого. Прошу, не лезь в это дело. Ты – мой друг. Я не хочу подвергать своих друзей опасности. И тебя в том числе. — О-ох, ну, хорошо… — со вздохом сдался Сион. — Но если ты подвергнёшь себя опасности со стороны Призрака, то я без колебаний пойду в полицию! — Ладно, хорошо. Я постараюсь, чтобы ты не подхватил себе лысину от обеспокоенности, папаша, — ответила я, по-доброму ухмыльнувшись. После нашей маленькой дискуссии по поводу письма, напарник отдал мне конверт и мы с ним отправились к своему рабочему месту.***
22:03.
Мы проработали до самой ночи. Солнце уже не светит. Её место заняла серая луна, украсив город любви своим светом и маленькими звёздочками. Я завершила кистью последние штрихи и отложила всё в сторону. А потом я и вовсе пошла в дормиторий. Для встречи с Призраком ещё много времени, так что, мне бы не помешало сейчас чуть-чуть отдохнуть и успокоить свои мысли. В комнате я переоделась. К моему счастью, меня никто из тех высокомерных девок не трогал, что шло мне на руку. Сидя на кровати Мэг, мы вели душевную беседу, на которую никто не обращал большого внимания. — Амели, а ты когда-нибудь любила? — Любила? Нет, я не припомню такого… А что такое? Что-то случилось с тобой, Мэг? — Нет, просто… Ты видела виконта де Шаньи? Кристина так смотрела на него, но он не заметил её. А ведь они, по рассказам Кристин, довольно долго знакомы. Что ты думаешь об этом? — Ну-у… — я слегка призадумалась. — Виконта представили как раз тогда, когда проводилась репетиция. Это значит, что он пришёл не во время. Он, можно предположить, не хотел мешать и покинул Оперу. Тем более, у де Шаньи та ещё проблемная черта. — Проблемная? А это какая? — Знаешь, что виконт служит в морском деле? — Серьёзно?! — Да. Его брат, граф Филипп де Шаньи, тот ещё распутный человек. В отличии от женщин, мужчины в роду Шаньи слишком далеко распускают свои руки. Даже если ты этого не знала, я уверяю тебя, такая семья на самом деле существует. — Боже мой, а Кристина об этом знает? — Я не могу быть уверена на этот счёт. Думаю, она не могла знать этого. Тем более, эти голубки могли бы только щебетать о том шарфике, не более. — А откуда ты знаешь о шарфике? — Нечаянно услышала, как Кристина разговаривала с тобой, когда виконт уходил. — Ясно. А ты бы хотела любить, Амели? Меня словно током шарахнуло, да, снова. При одном слове о любви меня сразу тошнит. — Любить? — я опустила голову, погружаясь в своё детство, которое было у меня в том мире, и после недолгой паузы я продолжила: — Ты думаешь, я смогу любить? Или, полюбить кого-нибудь? О, Мэг, такой человек, как я, не знает и значения слова «любить», чего уж говорить о самом его действии… — Но почему же? — Всё дело в моём детстве… — грустно начала я. — Думаешь, сможет ли полюбить маленькая девочка, брошенная в детдом? — я грустно улыбнулась. — Я… Боюсь мужчин и саму любовь. Боюсь, ведь мой отец бросил меня и маму. Нет, не боюсь… Точнее, презираю. Я презираю всех мужчин на свете, даже если этого и не видно. Мне неприятно находиться рядом с мужчиной. И ты ещё говоришь о любви? Между нами возникло молчание. Жири отвела свой обеспокоенный взгляд в сторону, сжимая мои ладони. Когда-нибудь, я всё же смогу рассказать причину моего беспокойства насчёт мужчин. — Прости меня, Амели. Я даже и не думала об этом… — Всё нормально, Мэг. О, смотри, сколько времени! Думаю, нам уже пора спать, ведь завтра пройдёт премьера «Ганнибала». — Да, конечно. Спокойной ночи, Амели. — И тебе того же, Мэг.***
23:50.
Я дождалась того момента, пока все уснут. Хвала Богам, мадам Жири всех уложила своим нравом в постель и удалилась. Тихими шагами, абсолютно без обуви для большего эффекта, я отправилась в путь. Я прихватила с собой маленькую свечку, ладонь чуть закрывая её от яркого свечения. Так, коридоры, поворот в угол, дальше идти прямо, подняться по парадной лестнице наверх. Очутившись рядом с дверью той самой ложи, я тяжело вздохнула. Волнение побороло мой здравый смысл. — "«Ложа №5 первого яруса предоставляется в распоряжение Призрака Оперы на все представления»…" — вспомнила я, прежде чем повернуть ручку двери. Я вошла. Особо здесь ничего не выделялось: маленький столик по середине, по бокам которого стоят лишь четыре кресла; красные бархатные шторы, две колонны по бокам маленького «помещения»; маленький светильничек за шторкой и настенное зеркало. Одно «но» – здесь было до жути темно. Я опустила свою руку, которой загораживала свечение. Всё равно ведь все спят, а тут так темно. Я осмотрела ложу и подошла к парапету ложи. Вроде, это так называется. На неё я уже положила свечку посмотрела вниз. Мне открылся большой зрительный зал, с правой стороны которой хорошо видна сцена. Правда, если смотреть с левой, то можно увидеть одну оркестровую яму, что было не очень удобно. Сама ложа расположена с левой стороны от сцены. Сердце билось, отзываясь звоном в ушах. Я прикрыла глаза и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. — "Красиво очень, хоть и темно…" — Вам нравится вид отсюда? — раздался голос со стороны колоны. — "Какой прекрасный голос…" Я уже начала медленно поворачиваться, открыв свои глаза, как сразу меня остановил тот же мужской баритон: — Не поворачивайтесь. Я не хочу, чтобы Вы видели меня, мадемуазель. Я не стала спорить и повернула голову в сторону сцены. — Вы хотели поговорить со мной, мсье Призрак? — спросила я, сложив руки вместе. — Да. Мне хочется узнать: где Вы научились так петь? Голос у Вас сильный, но поработать над ним никак не помешает. — Я люблю петь. Но если у Вас есть предложение поставить меня на сцену, то, простите я отказываюсь. Мне удобно петь только для себя, а не для кого-то другого. Я предпочитаю работать с красками и кистями, нежели разводить руки в стороны, исполняя разного рода песенки. — Вот как… Жаль. Но, хочу заметить, Ваша работа достойна похвалы. Фон получился оригинальным, даже со своими умениями не смог бы так сделать. — Вы льстите мне, мсье, — моё лицо сразу преобрело красноватый оттенок, — Я только учусь. А Вы вчера великолепно сыграли на скрипке. Прежде, я ещё не слышала такой искусной игры, — сказала я со всей искренностью в своих словах, — Надеюсь, я смогу ещё услышать что-то в Вашем исполнении. — Вы тоже мне льстите, мадемуазель, — Призрак пытался держаться на спокойной волне как голосом, так и интонацией, — Думаю, что у вас к завтрашнему дню всё готова, ведь будет петь Кристина, — теперь великий Призрак Оперы чуть смягчил тон, когда проговорил то заветное и любимое имя. — Почти. Не волнуйтесь, всё будет готово, — чуть приуныв, ответила я, но не подавая этому вид. Я не сдержалась. И, всё-таки, резко повернулась. Я не знала конкретно в каком месте находился он, из-за чего я опустила голову, глазами упёрвшись в пол. — Мсье, простите, что я кажусь такой вульгарной, но позвольте я хотя бы узнаю имя столь прекрасного музыканта в Вашем лице? — спросила я, сжав ткань своей длинной кофты, которую я одела на сорочку. — Боюсь, что не могу Вас просвятить в это, мадемуазель. Но, я могу беседовать с Вами, если Вы не будете против, — баритон не терял своей стойкости и спокойствия. — Хорошо, я не против. Когда мы сможем встретиться? — Не беспокойтесь, я дам Вам знать. — Прошу, не присылайте мне письма. Из-за того, что конверт выпал из моего кармана, мой друг не спокоен. Я предлагаю Вам встретиться в этом же месте и в это же время через два дня. Как Вам? — Хм… — Призрак задумался. — Я согласен на это. Учтите, что никто не должен знать, куда Вы уходите. — Конечно, я постараюсь это скрыть. — Отлично. До следующей встречи, мадемуазель. — До встречи, мсье Призрак… Раздался шорох, а за ним – тишина. Я подняла голову и потянулась за свечой. Посмотрев в несколько углов, я убедилась, что мужчина ушёл. С меня донёсся ещё один вздох. — "Боже, до чего этот голос прекрасен. Интересно, а колонны и правда пустые, как было в романе?" Что ж, моя задница с лёгкостью тянет мой мозг за собой, сверкая пятками. Я подошла к колонне, подложила ухо и стукнула по поверхности. — "Леру, как не хорошо врать своим читателям! Она же самая натуральная – из мрамора! За что ты так? Я уже надеялась на хоть одно чудо, а ты…" Я выпрямилась и снова посмотрела по сторонам. — "Хорошо, с колонной разобрались. Но как же он мог проникнуть сюда? Должен быть потайной вход". Я пошарила возле стен. Ничего. Тогда, я решила посмотреть углы, где находятся колонны. Именно в одной из них, стен, я нашла дубовую дверь с маленьким круглым окошком. — "Здесь есть дверь?" Я не сразу, но заметила золотую табличку на двери, которая твердила: «Вентиляционная шахта», отчего на меня накатилась бомбёжка по этому поводу: — "Шахта? Серьёзно!? Призрак, это банально! Ну, других вариантов у меня нет, ведь больше проходов я не увидела, а между ложами стоит тоненькая стеночка… Вполне можно считать это потайным ходом. А я снова надеялась на чудо, которое не сбудется", — уже окончательно приуныв, с невидимым слезами на глазах я покинула ложу, прикрыв её дверь за собой. Но, я услышала за своей спиной тихий смешок. Я посчитала его своей очередной фантазией, которой способствовал прекрасный и, местами, жуткий мрак. С разочарованием, мои ноги поплелись в дормиторий по холодному полу, пытаясь не создавать ни единого шороха.