***
После их разговора мандалорец вел себя — не сказать, чтобы странно, но непривычно. Тара сломала всю голову, разгадывая его маневры в поведении, и не смогла придумать ни одной причины, по которой он мог бы злиться на все подряд, кроме нее (раньше было наоборот) и вести себя неразумно во всех ситуациях, что касались их дальнейшего путешествия, вместо нее (раньше было наоборот). — То есть, ты хочешь попросить работенку у своего бывшего напарника, с которым вы расстались на очень тяжелой ноте? — переспросила Тара, играя с ребенком. Она хотела дать ему какое-то имя, но Мандо запретил. Сперва сказал, что это глупо, потом надавил на тот факт, что все члены его экипажа пользуются подставными именами, и пусть ребенок выбирает себе свое, когда подрастет. Самостоятельно. Тара так обиделась, что бросила ему гневное: «Скажи правду самому скрытному человеку галактики, и он будет выкручивать ее на свое усмотрение, не заботясь о чувствах других!»— и ушла вниз, намереваясь дуться на него, как минимум, пару суток. Но следующим же утром мандалорец огорошил ее новостью, которая вызвала еще большую злость. — У него уже есть работа, ему нужен я, — сказал Мандо, нехотя участвуя в их диалоге. — Он хорошо заплатит. — Он преступник, — возразила Тара. — И мы все тоже, — с раздражением выдохнул мандалорец. — Не забывай, мы скрываемся от Гильдии. — Забудешь уж тут! Но ведь и твой напарник может это знать. Вдруг он сдаст нас? Мандо повернулся к ней в кресле и махнул рукой. Тара была готова голову дать на отсечение, что жест предназначался ей, но в последнюю секунду мандалорец передумал. Вот опять. Словно теперь он останавливал себя от злости на нее, потому что… что? Знал, что она была в плену у имперцев? Жалел ее? Понять его было невозможно, ведь Тара считала, что он возненавидит ее, как минимум. А не станет жалеть. Жалость — не то чувство, которое она хотела бы в нем вызывать. — Будете сидеть тихо на корабле, пока я выполняю задание, и никто про вас не узнает, — сказал Мандо, Тара вспыхнула. — И никому не сдаст. Я верю Малку в этом вопросе. Он скверный тип, но сдавать меня Гильдии не станет. — А остальные? Ты сказал, мы летим на его космическую станцию, там много всякого сброда. — Сидите тихо, и никто о вас не узнает, — устало повторил Мандо и отвернулся. Отлично, аудиенция окончена, все могут быть свободны. Тара встала со своего места и ушла вниз с ребенком, громко топая ногами. — Говорю тебе, это сулит проблемы! — услышал мандалорец из грузового отсека и выдохнул. Спаси его душу от этой женщины. Он вывел Лезвие к указанным в сообщении координатам и попал прямо на станцию. Она была той же, что помнил мандалорец, только разрослась и постарела. Лезвие мягко приземлилось на борт, Мандо отметил, что теперь чувствует корабль лучше. Тара постаралась? Он так и не понял, откуда у нее навыки механика, которые перекрывали ее недостатки, и, вероятно, когда-нибудь им следует вернуться к этому вопросу. Не у имперцев же она научилась… Может, ее родители были техниками под крылом Империи? Кто знает, на вид ей было как раз столько лет, чтобы она могла изучить все основное от отца в детстве, а потом успешно забыть все, кроме своих умений. — Сидите здесь тихо и не высовывайтесь, — бросил мандалорец Таре и ребенку. Те ворковали, сидя на койке, которую Тара отгородила занавеской от основной палубы, чтобы Мандо мог спать здесь без шлема и опасения, что его увидят. Так себе защита, но выбирать никому не приходилось. — Будь осторожен, — кинула Тара ему вслед. Он замер по привычке — каждый раз, слыша это, ему казалось, будто ему почудилось, но он оборачивался, видел внимательный взгляд девушки и ребенка, и понимал, что это реальный момент. «Будь осторожен» звучало почти как «Добро пожаловать» и казалось роскошью для того, кто живет жизнью охотника за головами и беглеца-преступника. Ранзар Малк, постаревший, прибавивший в весе и в бороде, встретил его с той же хитрой ухмылкой, какую помнил Мандо. Они обменялись крепким рукопожатием, Малк выразил удивление. — Не думал, что услышу о тебе хоть что-то после той заварушки — но вот, ты здесь! Я рад тебя видеть, Мандо! Они прошли вглубь станции, и мандалорец обернулся, чтобы убедиться, что к Лезвию никто не приблизится. Прежде здесь все знали, что дроидов он ненавидит, но то было много лет назад. Сейчас временам могли измениться. Как и люди. — Говорят, у тебя проблемы с Гильдией… — осторожно поинтересовался Малк. Мандалорец отбил его дальнейшие расспросы: — Все нормально. Что у тебя за задание? Ранзар вскинул руки, пригласил его на мостик. Пока они шли, он объяснял ситуацию, и на первый взгляд она казалась простой, как имперский кредит. Пока Малк не договорил: — Мне нужны пять человек. Четверо уже есть. А ты привел транспорт. Мандо покосился на стоящее на борту станции Лезвие, скрывающее в себе целых два больших секрета. Проклятье. — О корабле уговора не было, — отрезал он, но Малк усмехнулся. Проклятье! — Я впустил тебя сюда только из-за «Лезвия бритвы». Сам знаешь. Расстались мы так себе. Стоило бы послушать интуицию, звучащую сейчас у него в голове голосом Тары. Но он же вызвал новый виток злости, объяснить которую Мандо был не способен даже себе — что за эмоции, выход которым он не может найти? Те мешали мыслить здраво и перекрывали собой разумные доводы — и его собственные, и Тары, и только обостряли желание прыгнуть в какую-нибудь авантюру прежних лет, чтобы выпустить пар. Ребенка можно спрятать на время задания. Тару он выдаст за своего механика, которым она и была. Все обойдется. Но обрадованный и уверенный в своих силах Ранзар Малк сказал, что давно никуда не летает, и представил мандалорцу какого-то «лучшего стрелка из всех, что видел» с оскалом, как у пустынного шакала. — Мэйфилд— бывший имперский снайпер, — сказал Малк. Мандо невольно подумал, что Тара убьет его, если узнает об этом. Они перекинулись со стрелком парой неприятных фраз, ему представили деваронца. Вот его следовало держать подальше от Тары. Потом к ним подошел дроид модели Q9-0. Мандо промолчал: если бы стал возражать, вызвал бы новые подозрения, а они сейчас были ни к чему. — Ты сказал, в команде четверо, — наконец, произнес он. — Так и есть! — раздалось у него за спиной. Мандо воззвал ко всем известным ему богам и повернулся на визгливый голос тви’лечки. — Ши’ан, — выдохнул он, когда к нему из тени вышла бывшая напарница. Теперь он думал о том, что показывать этой команде Тару не стоит совсем. Но отступать было некуда.THE PRISONER — Episode thirteen. The name of the target
15 января 2021 г. в 17:42
Они замерли на орбите какой-то безжизненной планеты и выключили двигатели. Тара проверяла работоспособность правого винта, копаясь в машинном отделении, когда к ней спустился мандалорец.
— Вроде все в порядке, — сказала она вместо утреннего приветствия. — Но я бы проверила еще раз компрессор, он странно хрипит, и мне это не нравится.
Мандо, казалось, ее не слушал. Он частенько пропускал мимо ушей ее замечания по поводу работы Лезвия, один лишь раз заявив, что с кораблем у него налажен контакт, и он точно знает, когда тому плохо, а когда Тара преувеличивает. Она редко с этим спорила: в конце концов, он был капитаном, хозяином корабля и летал в разные миссии дольше, чем Тара, возможно, в принципе куда-либо летала.
Тем не менее, порой ее пустые замечания, остающиеся без ответа, угнетали. Она тут разве не ради заботы о корабле находится?
— Готова поговорить? — спросил вдруг мандалорец, и сердце Тары мгновенно сжалось. Страшно. Вот теперь — страшно.
— Д-да, — кивнула она, не доверяя собственному голосу. Поднялась вслед за Мандо в грузовой отсек, подошла к койке ребенка.
За то время, что она провела без дела на станции в Мос-Эйсли, ей удалось собрать из запчастей подобие кроватки для малыша, где тот теперь радостно посапывал всякий раз, когда они делали вынужденную остановку для проверки нового топливного бака.
Денег, что Мандо взял у Торо Каликана, хватило бы на новенькую запчасть, но тогда у них совсем не осталось бы на еду. Поэтому теперь Тара проверяла поддержанный бак от неизвестного ей космолета на предмет повреждений.
— Эй, приятель, доброе утро! — улыбнулась ребенку Тара, заодно проверяя скулу. Кажется, прошло.
Чудодейственные листочки, которые приложил к ее щеке Мандо, ослабили жар и почти сняли боль, но синяк оставался на лице Тары неделю, и теперь сменил цвет с синюшного на желто-зеленый, что на ее оливковой коже почти не отсвечивал. И тем не менее, ее мучила фантомная боль — не оттого, что удар у Торо Каликана был сильным, а потому что сам момент до сих пор представлялся девушке унизительным.
Мандо дождался, когда она покормит улыбчивого малыша, и только тогда пригласил ее в кабину пилота. Тара ощущала себя на допросе, но постаралась отогнать это чувство подальше — оно напоминало имперские времена, от которых было не по себе. Тем более теперь, когда она решилась, наконец, рассказать мандалорцу часть своего прошлого.
Они собирались поговорить об этом всю неделю, но постоянно что-то мешало: перебои в двигателе, не до конца восстановленном на Татуине, заботы о ребенке, их собственные сомнения. Казалось, Мандо ждал не только ее объяснений, но и подходящего времени для того, чтобы сообщить что-то свое.
Если теперь он вдруг скажет, что знает ее секрет, Тара почти не удивится.
Она села на пассажирское место позади Мандо, тот повернулся к ней и откинулся в своем кресле. По его напряженным пальцам, сжимающим подлокотники, Тара поняла, что предстоящая беседа и у него вызывает напряжение. Это ее немного успокоило: не она одна была напугана.
— Ладно, — выдохнула она, собираясь с мыслями и выскребая из уголков сознания хоть какие-то крупицы уверенности. — Я говорила, что не помню ничего вплоть до побега из-под имперского крыла… Но это неправда.
Мандалорец медленно кивнул. Знал об этом? Тара постаралась не смотреть на него, пока говорила, иначе лишилась бы всех остатков смелости перед ним, молчаливым и в кои-то веки внимательно ее слушающим. Она ведь понятия не имела, что Мандо прислушивался к каждому ее слову, просто не выказывал ей никакой реакции, чтобы не смутить и не спугнуть.
— Мне сказали, что моя память нестабильна из-за потрясения, вызванного смертью родителей, — продолжила Тара, смотря на свои сложенные на коленях ладони. — И какой-то имперский докторишка вечно пытался это исправить. Только мне удавалось что-то вспомнить, как он усаживал меня в кресло и пичкал лекарствами и пихал в колбу с бактой — по крайней мере, мне говорили, что это бакта, но, по-моему, действие у жидкости было другое. Бакта же… Она же тело лечит, да? — Мандо кивнул. — А это вещество было похоже на анестетик. Меня вынимали из колбы, и я не чувствовала тело совсем, словно не мое оно было.
— Гимер, — подсказал мандалорец. Тара вскинула голову, бросила на него короткий взгляд и снова опустила глаза. Ему не понравилось, что она впервые смотрела на него испуганно, будто он мог причинить ей вред здесь, на корабле, который был ей уже хорошо знаком.
— Не помню, чтобы слышала такое слово, но… может быть. Я ни в чем особо не уверена. Но то явно была не бакта, она не лечит… ментальные расстройства.
Мандалорец как-то вздохнул, по-особенному, словно ему претила мысль о ментальном здоровье своей напарницы, и Тара расценила это по-своему. Никому не нравятся нестабильные психи. Вот, почему она старалась молчать о своих проблемах, даже если доверяла охотнику за головами свою жизнь.
Доверить жизнь и доверить тайны — это разные вещи. Чтобы прикрывать спины друг друга, не обязательно было делиться темным прошлым. Но с недавних пор речь шла о доверии более высокого порядка. С того момента, как Тара почувствовала страх за жизнь мандалорца впервые, ей стало казаться, что между ними стоит стена из ее тайны, и именно ее следовало сломать в первую очередь.
— После смерти родителей меня взял под крыло один имперец. Я редко его видела, но, когда он появлялся, это всегда сулило мне какой-то допрос. Меня не пытали, нет, — поспешила добавить Тара, услышав, как скрипнула обивка кресла под пальцами мандалорца. — Мы садились в его кабинете и беседовали за чашкой испочки, словно родня. Я не думаю, что он считал меня хоть каким-то близким ему человеком. Но мы разговаривали о… о моем прошлом, о родителях, про которых он мне рассказывал, о том, где я жила до того, как попала в осколок. Мне казалось, он хочет узнать что-то, но едва я добиралась хоть до каких-то воспоминаний, меня отправляли к медику. И все повторялось.
Она почувствовала, как Мандо напрягся. Что именно в ее рассказе послужило спусковым моментом, Тара не знала, но замерла на всякий случай, чтобы не вызвать новых непрошенных эмоций. Прежде он редко награждал ее чем-то кроме раздражения, но теперь за его пристальным наблюдением Таре чудилось что-то еще, что обнаружилось в нем в Мос-Эйсли и теперь не могло больше скрываться под другими чувствами. Словно перепалка с Торо Каликаном сдернула полог с остальных ощущений, которые мандалорец скрывал ото всех, и от себя в том числе.
Или же это случилось еще раньше, а Тара просто не заметила за своими переживаниями.
Что бы там ни было, теперь отмахнуться от него было нельзя: оно повисало в воздухе между ними всякий раз, когда кто-то из них двоих замолкал и ловил на себя взгляд другого.
— Я не знаю даже, сколько лет провела у имперцев, — сказала Тара, собравшись с мыслями. Мандалорец смотрел прямо на нее, а она боялась поднять к нему глаза. Она не удивится, если после он посчитает ее сумасшедшей. Но не хотелось бы обнаружить себя на пустынной планете, оставленной Мандо и ребенком из-за ее нестабильного состояния, которое порой невозможно было контролировать — как тогда, на Соргане при шагоходе.
— Меньше пяти, — сказал вдруг Мандо. Тара вскинула голову. Что?.. — Осколкам империи меньше пяти лет, и если ты помнишь именно эту организацию, то явно провела среди них меньше пяти лет.
Он звучал приглушенно, еще искаженнее, чем обычно, будто говорил тихо и сквозь зубы. Тара нахмурилась, склонила голову, вслушиваясь в этот новый для себя тон. Он злился, но в отличие от моментов, когда она слышала раздражение по отношению к себе, эта злость ее касалась только вскользь.
— Может быть, — наконец, сказала она. Подумала и добавила: — Спасибо. Информация мне лишней не будет, я хотя бы буду понимать, в какой год своей жизни свернула не на ту дорожку.
— Думаешь, ты виновата в том, что тебя держали в плену? — спросил Мандо — снова тем самым голосом, идентифицировать который Таре не удалось.
— Это не было похоже на плен, — возразила Тара, припоминая время, проведенное на базе имперцев. — Иногда мне позволяли выбираться куда-то на соседние планеты со штурмовиками. Я сидела в их кораблях, что-нибудь разбирала или помогала чинить истребители. Я не горжусь тем, что помогала им! — быстро добавила девушка, вскинув руки. Ей показалось, что взгляд у мандалорца изменился, хоть она и не могла утверждать это наверняка. — Когда я поняла, чем они занимаются и куда я отправляю исправленные истребители, прошло уже столько времени, что…
Она повела плечами, схватила себя за руки, сжала, словно хотела укрыться от осуждения со стороны молчаливого слушателя. Но это не спасло бы ее. Единственное, что позволяло ей думать, что она поступает правильно, было глубинное удовлетворение. С каждым словом в этом неприятном вынужденном разговоре ее словно отпускало нутряное ощущение несправедливости, которое она носила в себе все это время, долгих пару лет, пока скрывалась на границе известных миров галактики.
Чувствуя, что поступает правильно — наконец-то поступает правильно, рассказывая о себе хоть что-то правдивое! — Тара надавила на горло собственному страху и договорила:
— Да и мои родители… Мне сказали, они служили Империи. Я не знаю, насколько это правда. Но если так, то моя семья была злой и помогала злу. А я такой быть не хочу.
Она подняла глаза и открыла их, когда нашла в себе силы. Мандо смотрел прямо на нее и хранил молчание, а его руки стискивали подлокотники кресла так сильно, что на мгновение Тара подумала, будто он хочет придушить ее.
Между ними снова повисло это гнетущее молчание, сквозь которое не удавалось пробиться ни каким-то теплым эмоциям, ни хорошим словам. Тара попыталась что-то сказать, но не смогла придумать нужных слов. И съежилась в своем кресле.
Тогда мандалорец медленно выпрямился и наклонился к ней.
— Нас не семья определяет, — сказал он на выдохе. Тара посмотрела на него с надеждой, которую прежде не выражали ее глаза. И, видимо, так она смотрела на кого-то если не впервые, то второй или третий раз за осознанную жизнь беглянки. Он не смог бы определить точно, что вызывает в нем самом этот взгляд, но это не было приятным чувством.
Тоска. Это была тоска. Эйхан.
— Нас определяют поступки и цели, наши личные, — сказал он, гоня прочь непривычную эмоцию, которую вызывала в нем эта девчонка с тех пор, как поселилась на его корабле. — Если они чисты, то и ты не можешь быть злой.
Лицо Тары просветлело.
— Так ты веришь мне? Ох, я боялась, что… Но есть еще кое-что.
Мандо чуть не простонал в голос. Кажется, потрясений на этот день им было обоим достаточно: он сам до сих пор не отошел от ее рассказа и почему-то представлял себе колбу с гимером, куда ее помещали, и эта картинка так отпечаталась перед его внутренним взором, что невероятно злила. Хотелось разбить что-нибудь с особым наслаждением, а не сидеть, выражая всем своим существом мудрейшее смирение, потому что мудрецом-то он не был.
— Мое имя, — неуверенно произнесла Тара. Мандалорец сжал ладони в кулаки. — Наверное, меня зовут иначе, но от имперского имени я отказалась.
Она покусала нижнюю губу, отвернулась — скрывает слезы? Только не это! — и вздернула подбородок, набираясь смелости. Нет, слез не было, была лишь паника, просачивающаяся в глазах под ярким галогеновым светом ламп кабины пилота.
— Тару Кирк я выдумала сама, чтобы не иметь больше ничего общего с империей. А тот идиот с Татуина сказал, что на меня ведется охота. Если они ищут меня, то, скорее всего, знают, что я скрываюсь под фальшивкой.
Мандалорец тяжело вздохнул. Ну вот, она сама все знает, а он скрывал, боясь, что ей придется паниковать от неизвестности, если он расскажет. То ли он дурак, то ли она — недалекая идиотка.
— На тебя ведется охота, — согласился Мандо, когда понял, что секретов подобного рода между ними больше быть не должно. — Один из охотников на Соргане искал не ребенка, а тебя. Так что ты тоже на прицеле у Гильдии.
Тара сильно не удивилась. Покивала, накручивая на себя новые витки переживаний, и выругалась. Достались же ему в попутчики два проблемных груза.
Но, с удивлением рассуждал мандалорец, ловя себя на мысли, что его это даже радует, какие бы проблемы они ни вызывали, с ними было приятнее, чем без них.