Mission for the Mandalorian

      Десантница согласилась лететь только после того, как Тара сбивчиво пояснила, что к деятельности Империи отношения не имеет, что она знать не знает, кто ее семья и в каких именно отношениях состоит с моффом, о котором сама Кара Дюн слышала впервые. Ее волновала только принадлежность вчерашней союзницы к ненавистной стороне. Тара заверила ее, что сама терпеть не может имперцев и с радостью поможет убить человека, который попортил ей всю сознательную часть жизни.       Кара Дюн заняла койку в грузовом отсеке, заметив, что вторым спальным местом Мандо так и не обзавелся, и не спят ли капитан и механик Лезвия вместе, получила напряженное молчание от мандалорца и почти слезящиеся от унижения глаза девушки — и заткнулась. Только когда Тара, сжавшись в пассажирском кресле, попросила третий стакан воды после эля, мандалорец сумел найти слова.       В первую секунду он хотел разбить стол в баре. Во вторую — бросить Тару на Соргане. Не за то, что она имела отношение к моффу, который уничтожил его планету — родителей, как настоящих, так и приемных, она себе не выбирала. А за то, что скрыла от него эту правду.       Мандо не любил, когда ему врали. Мандо не любил чувствовать разочарование, когда только-только обрел доверительную почву под ногами и решил принять человека.       — Самое время сказать, что ищет в твоей голове мофф Гидеон, — сказал мандалорец. Тара поежилась от льда в его голосе и малодушно пожелала себе беспамятство. Лучше бы она совсем не знала имперцев, чем подставлялась вот так, перед единственным в галактике человеком, доверие которого хотела бы получить.       — Я не уверена.       — А должна бы.       Девушка закрыла глаза, зажмурилась, чтобы не видеть блестящий шлем мандалорца перед глазами.       — Какие-то сведения, — выдохнула Тара. — О работе отца. О том, над чем он работал перед смертью, какие-то чертежи… Я не помню никаких проектов, у меня все время перед глазами стоял взрыв на Джеде, то последнее, что я запомнила перед провалом в памяти, и… Мандо, прошу тебя. Я не знала, что его имя вызовет такую реакцию.       — Но ты его скрыла, — отрезал он. Справедливо. Тара сглотнула ком в горле вместе с внезапным испугом — перед рассерженным мандалорцем, впервые, — и встала на нетвердых ногах, несмотря на шатание от выпитого алкоголя. Не нужно было ей пить.       Она шагнула вперед, к Мандо, осторожно оперлась о панель управления и положила свою руку очень близко к его пальцам в перчатке. Он не сдвинулся с места и ладонь не убрал. Хороший ли это был знак? Или его промедление значит, что через секунду Тара лишится последней капли его доверия, которое она собирала все эти месяцы с таким упорством и терпением?       — Я… — ну же, признай это! Скажи правду, и станет легче, ты сама говорила об этом! Тара сделала глубокий вдох, набираясь сил. — Я боюсь его. Он страшный человек, и я не хотела бы вспоминать его имя, оно… Даже оно пугает меня.       Мандо встал — нет, вскочил на ноги и буквально сорвался с места. Натурально сбежал от съежившейся Тары, которая в этот момент ожидала удара, пощечины, крика от обычно сдержанного мандалорца. Память рисовала ей коридоры базы имперцев, белые стены, одинаковых штурмовиков. И черный плащ моффа, которого ждали и боялись, словно смерча, и которому докторишка, работающий с Тарой докладывал все-все, даже то, как во сне Тара звала родителей.       Тело, успевшее выучиться жить по инстинктам, вспомнило их снова — и Тару бросило в жар, едва мандалорец сорвался с места. Но он оставил ее в кабине пилота, а сам пошел проинструктировать Кару Дюн и выдать ей что-нибудь из своих боеприпасов. Словно Тары не существовало более в его мире.       Захотелось плакать — впервые со времен побега от имперцев. Тара вовсе не была кисейной барышней и умела сдерживать слезы, но алкоголь всегда размачивал ее до состояния мочалки — иначе объяснить свое поведение она не могла. Не хотела, думая, что сумеет скрыть даже от самой себя весь запутанный клубок чувств, которые испытывала к капитану своего корабля.       Если теперь он возненавидит ее, пускай, гневно подумала Тара и слабовольно шмыгнула носом. Главное — пусть спасет ребенка. А там они решат, что делать.       На знакомую ей Арвалу-7 они прибыли под вечер. Тара бросилась к угноту, едва опустился трап Лезвия, и упала к нему с объятиями так, словно была счастлива до смерти видеть старого друга. Она действительно была рада, но не настолько эмоционально, как показалось той же Каре Дюн.       — Вот это счастье. Она точно хочет лететь с нами к твоему Клиенту?       Мандо не ответил, почти понимая причину такой реакции. Но злился он сильнее, а потому комментировать ситуацию не стал.       Они прошли к хижину Куилла, тот предложил ужин. Пока Тара, желая занять руки и голову, металась по знакомому помещению, Кара Дюн наблюдала за ней с усмешкой, а вот Мандо намеренно отводил взор. Впервые с того момента, как повстречал ее в ангаре с ребенком.       — Он не слишком-то вырос, — сказал Куилл, тыкая малыша в ухо.       — Я думаю, он модифицирован, — ответил мандалорец. Тара нахмурилась — об этом они никогда особо не говорили.       — Вовсе нет, — возразила она, вручая тарелку угноту почти не глядя.       — Он не похож на продукт генной инженерии, — согласился тот. — Я работал на таких фермах, и он выглядит, как наследие эволюции, а не как результат эксперимента. В отличие от вашей новой знакомой.       — Это Кара Дюн, бывший ударный штурмовик, — представил ее мандалорец. Тара поставила перед ними поднос с едой и, как ни в чем не бывало, уселась рядом с Куиллом и потянулась к ребенку, чтобы взять его на руки и покормить.       — Десантура, — понял Куилл.       Кара Дюн удовлетворенно хмыкнула.       — Ты тоже служил?       — Боюсь, на другой стороне.       Женщина напряглась, а потом окинула внимательным взглядом сперва Куилла, потом сидящую рядом с ним Тару.       — Бывший имперский инженер и дочь имперцев. Ты уверен, Мандо, что так уж ненавидишь Империю? Тебя окружают ее люди.       Тара замерла, вспыхнула, точно факел, подняла глаза к напарнице, потом посмотрела на отвернувшегося мандалорца. Плакать не стала, но чуть не подавилась жарким воздухом хижины, и встала. Чтобы уйти. Мандо понял ее намерение ровно за секунду до того, как она сделала шаг к выходу.       А затем снаружи раздался ее вскрик и звук удара. И электронный голос какого-то дроида.       Мандалорец кинулся к выходу, на ходу вынимая бластер, выставил дуло перед собой и тут же свернул в ту сторону, откуда услышал не предвещающий ничего хорошего сигнал тревоги. И наткнулся на вполне понятную его глазу картину: Тара опрокинула на землю дроида модели АйДжи Одиннадцать, наставила на него посох и уже замахивалась, чтобы продавить его полудырявую голову. Вокруг валялись кружки, поднос и было что-то разлито.       — Стой! Стой, Тара Кирк! — закричал угнот, выбравшись из хижины. — Он не причинит вреда!       — Этот дроид создан, чтобы убить ребенка! — вскрикнула она более звонким, чем обычно, голосом.       — Больше нет! — воскликнул Куилл. — Я нашел его на базе, которую вы покинули, и перепрограммировал его. Теперь он помогает мне на ферме, выполняет работу, которую раньше выполняла ты.       — Дроидам нельзя верить, — сказал мандалорец одновременно с Тарой. Девушка вскинула голову, посмотрела в глаза Мандо. Осторожно опустила посох, не заметив сопротивления с его стороны.       — Этот дроид был убит в том хаосе, который остался после Мандо, — сердито проговорил угнот. — Я присвоил себе его останки, как и приписывает Хартия Новой Республики, принес сюда и починил. От его нейронной системы мало что осталось, ее почти невозможно было восстановить. Но я сумел. И его пришлось всему учить заново.       Все еще испытывая недоверие к дроиду, которого Тара убила при их первой встрече, мандалорец вернулся в хижину следом за остальными. Девушка осталась стоять у выхода, как будто в любой момент готова была сбежать. Из-под насмешек Кары Дюн. Из-под его молчаливого неодобрения. Из-под гнета своего же прошлого, которое теперь давило на нее с новой силой.       — Таким вещам, — продолжал угнот, как гордый родитель, — нельзя научить простым поворотом отвертки. Так что я приложил много терпения, чтобы обучить дроида простым навыкам. Я проводил с ним дни, терпеливо направляя, сдабривая его действия одобрением. И по мере развития навыков в нем появилась личность.       Гости молча наблюдали, как дроид-наемник спокойно разливает всем чай — вместо того, который разлила Тара на улице.       — Он все еще охотник? — спросил Мандо.       — Нет, — ответил Куилл. — Но может защитить.       Словам угнота он не поверил. И когда подошел поговорить — поздно вечером, Кара Дюн и Тара ушли спать, Тара унесла с собой ребенка, избегая мандалорца, — мнение его не изменилось.       — У меня появились проблемы, — сказал Мандо.       — Я так и понял, — кивнул угнот. Он кормил бларрга и на мандалорца не смотрел. А потом не заметил, как тот напрягся, когда Куилл добавил: — Эта девочка чего-то очень сильно боится. Тебя?       Надеюсь, что нет.       — Моей проблемы. Я пытаюсь устранить имперца, который охотится за ребенком, и я прошу твоей помощи.       — Я не подхожу на роль няньки.       — Я не прошу тебя нянчиться с ним. Я прошу защитить. Его и… Тару.       Куилл отвлекся от своего занятия и поднял голову, пытаясь рассмотреть мандалорца.       — И на эту роль я не сильно подхожу. Но я могу перепрограммировать АйДжи Одиннадцать.       — Нет, — отрезал Мандо. — Этот дроид не должен приближаться ни к ребенку, ни к девушке.       — Потому что он пытался убить их?       — Да.       — Но ведь это было в его программе, а сейчас все изменилось. Дроиды, как и люди, не плохие, не хорошие, пока они чисты помыслами. Это другие программируют их на свое усмотрение. Но у дроидов, в отличие от людей, выбора нет: если в их программу заложена определенная цель, они не могут ей противиться. Чего не скажешь о людях.       Мандалорец услышал в словах Куилла неприкрытый намек, но сопротивлялся этому пониманию некоторое время, по привычке.       В этот момент он заметил Тару: девушка шла к загону, печатая шаг, словно вовсе не хотела сюда идти. Она замерла в нескольких метрах от угнота и мандалорца — и не смотрела на последнего.       — Помнишь запчасти от дроида-перевозчика, которые мы нашли в долине в прошлом году? — спросила она у Куилла. — Куда ты их дел?       — Они гниют в яме за домом, — ответил угнот. — Зачем тебе?       — Хочу оторвать ему ноги. — Прозвучало так, будто говорила Тара не о дроиде. — И приделать к люльке. Ребенок не хочет спать, а завтра трудный день. Надеюсь, это поможет.       Она кивнула и пошла назад, к дому, и на Мандо не посмотрела. Тот вздохнул.       — Она скрывала от меня слишком многое, чтобы я мог доверять ей полностью.       Угнот закивал.       — Она и мне ничего не рассказывала, а мы жили бок-о-бок больше года. Но теперь ты знаешь о ее прошлом?       — Знаю.       — И оно тебе не по нраву.       — Нет.       — Но и ей оно не нравится.       Мандалорец опустил голову, посмотрел на угнота. Тот закончил с кормежкой своих питомцев и отряхивал руки, продолжая свою речь, словно ничего важного не говорил:       — У этой девочки были плохие дни. И, наверное, плохие родители, раз не уберегли ее от участи беглянки. Но винить ее в этом мы не можем.       Мандо хотел возразить — но задавил эту мысль еще в зародыше, и потому растерялся, не зная, чем перекрыть слова уверенного в себе угнота. И тот договорил:       — То, что творилось с ней под крылом имперцев, не определяет ее саму. Я по-прежнему вижу чистое сердце и чистые помыслы, и они ведут ее правильной дорогой, даже если она очень боится выбирать тропы. По крайней мере, — он сделал паузу, словно нарочно, — она доверяет тебе. Ты не обязан отвечать ей тем же, пока не будешь уверен в своих ощущениях. Но вот пугать ее тебе не следует.       — Я не пугаю!.. — вспыхнул Мандо и осекся. Вспомнил все, что Тара ему говорила сегодня, и мысленно прокомментировал это парой мандалорских ругательств.       Если он не мог винить ее в скрытности, то кого? Не себя же.       — Я помогу тебе, — сказал Куилл, вырывая его из невеселых мыслей. — Не ради денег, а ради ребенка и девочки. Никто не может чувствовать себя свободным, пока над ним висит угроза имперского рабства. Дроид поедет со мной. И бларрги.       — Бларрги? — чуть не задохнулся от недоумения мандалорец. Угнот оставил его у загона своих зверушек и пошел к хижине.       — Я все сказал! — бросил он напоследок. Бларрг заверещал рядом с Мандо.

***

      С Арвалы летели, ощутимо прибавив в весе. Кара Дюн закатывала глаза всякий раз, как Лезвие кренилось из-за неспокойных, не привыкших к полетам бларргов, Тара ворчала на угнота за упрямство, но терпеливо подкручивала компрессоры в Лезвии, не готовом принимать столько гостей сразу.       Мандалорец проверил координаты: лететь через гиперпространство придется еще полдня, — и встал, указывая Куиллу на кресло пилота.       — Пусть эта железка и близко к пульту не подходит, — наказал он, имея в виду преспокойно сидящего на пассажирском месте дроида, и вышел из кабины.       Кара предложила ему пару раундов в армреслинг, чтобы убить время. Мандалорец осмотрелся: Тары не было, но ее бурчание раздавалось внизу, из машинного отделения.       — Давай, — бросил он и сел за бочку, выставленную перед десантницей. Голос Тары разозлил его еще больше. — Как насчет ставки?       Они сцепились ладонями и держали друг друга около пары минут, когда Кара Дюн, усмехаясь, заявила, что одолеет его.       — Хочешь повысить ставку? — напряженно отозвался Мандо. Десантница и выглядела, и была реально сильной, имела ту грубую, давящую силу, которая могла сминать арматуры. И вдруг она вздрогнула и схватилась за шею, прерывая борьбу.       Тара появилась в отсеке, вытирая руки и продолжая ворчать, но заметила их и осеклась.       — Что здесь… Эй! Эй, ну-ка прекрати!       Она кинулась к оставленному без внимания ребенку, схватила его и затрясла — так сильно и резко она ни разу на памяти Мандо не обращалась с мелким крысенышем.       — Кара наш друг! Она хорошая! Останови это дерьмо!       Тара повернулась к Мандо с явно читаемым беспокойством на лице, потом посмотрела на Кару Дюн. Та тяжело дышала, будто только что пережила удушение.       — Что это за хрень такая?! — резонно возмутилась она, указывая на малыша.       — Мы не знаем, — отозвался мандалорец, внезапно ощущая вину.       — Не знаете? Это… он меня чуть не убил!       Тара кинулась защищать ребенка:       — Он не хотел! Он думал, ты хочешь навредить Мандо.       — Теперь твои слова имеют смысл, — выдохнула Кара Дюн мандалорцу, застрявшему между ней и Тарой. — Если его вырастили генные инженеры, то он — злобное олицетворение имперских экспериментов.       — Ты этого не знаешь! — возразила Тара, повышая голос без разбега.       — А ты — знаешь? Ты тоже дочь имперцев!       — Я… — Тара осеклась, ее голос дрогнул, а с ним дрогнул и мандалорец. — Я не служу Империи и хочу ее истребления так же, как и ты.       Она ушла вместе с ребенком в теперь самое безопасное для нее место — в машинное отделение Лезвия, оставляя разгневанную Кару Дюн и мандалорца с скребущим нутро чувством вины за собой. Мандо обернулся, осмотрел на десантницу. Та покачала головой. И он нашел в себе силы пойти за девушкой.       — Надо поговорить, — сказал он, как только спустился вниз. Тара стояла у панели управления и крутила рычаги одной рукой, второй обнимая малыша. Она была сердитой и грустной одновременно, а потом повернулась и посмотрела прямо на Мандо. Она никогда так на него не смотрела.       В ее глазах был страх. Он пугал мандалорца.       — Я не хотела врать тебе, — быстро сказала Тара, почти выплюнула это, словно носила в себе долгое время и теперь пыталась избавиться. — Я не хотела предавать твое доверие. Пожалуйста, Мандо, я…       — Знаю, — ответил он, прервав ее бессвязный поток. Вздохнул, проверил свои ощущения: каждое слово давалось ему с трудом, но выводило на поверхность глубинное понимание, что поступает согласно совести. — Я не виню тебя. И не хочу, чтобы ты меня боялась.       — Я не боюсь, — бросила Тара.       — Боишься.       Она закусила губу, переступила с пятки на носок.       — Не тебя.       Мандо прикрыл глаза на мгновение, ее фигура отпечаталась на обратной стороне его век.       — Моффа Гидеона? — прохрипел он.       Тара кивнула. Потом нахмурилась. Замотала головой, и мандалорец запутался.       — Нет, — выдохнула она. Подняла глаза, посмотрела в прорези в его шлеме. — Не хочу, чтобы кто-то пострадал по моей вине, если он придет.       Корабль тряхнуло из-за бларрга, решившего в очередной раз зарычать о несправедливости этого мира, и Мандо сделал шаг назад — вовремя списав ухнувшее в желудок сердце на перебои с давлением на корабле.       У него тоже были свои счеты с этим моффом. Он тоже знал, на что тот способен. И его тоже одолевала мысль, что кто-то может пострадать из-за их шаткого плана, пускай операция казалась простой на словах и должна была пройти гладко. Но напротив него стояла беззащитная девушка, у нее на руках сидел ребенок, которого он решил защищать. И он чувствовал себя не всесильным и уверенным воином — уже не впервые на своей памяти.       — Меня не… — начал мандалорец. Понял, что не может сказать это, потому что язык не слушается, и сказал в итоге совсем другое — мысль, к которой давно привык. — Я защищу вас, и никто не пострадает. И все будет в порядке.       Тара нахмурилась. Всмотрелась в его шлем, медленно кивнула.       — Раз ты так говоришь… я тебе верю.       Ждала ли она ответа или нет, мандалорец вдруг понял, что сказать того же в эту секунду не может. Но безраздельное доверие было сейчас не так важно, как осознание своего страха, такого же, какой одолевал Тару.       Что это, чааб, мандалорец?