Негармоничное сближение

В пещеру они не то чтобы вошли, а скорее ввалились. Насквозь промокшие, голодные и раздраженные. Ливень всё-таки застал их в пути, так что последние два часа они ехали среди мелких колючих кустарников, не в силах укрыться от непогоды. Клякса забилась в самый дальний угол и, не дожидаясь, когда с нее снимут сбрую, с урчанием улеглась в земляную пыль. Юнь лишь ослабил ремни, чтобы ей было удобнее, и оставил вымотанное животное в покое. Рехан стащила с себя плащ и с ворчанием выжимала волосы. Юнь не удержался и зажёг небольшой огонек. В свете пламени мокрые пряди казались почти красными. Девушка продолжала бурчать себе под нос, не обращая на него никакого внимания. Прислушавшись, он разобрал: — …три часа отмокать, пока пятки в воде не растворятся, и бомбочку шипящую бросить, чтоб веселей растворялось… Юнь погасил пламя и с надеждой высунул нос на улицу. — Костер бы… — И где ты собрался искать хворост? — пробурчала Рехан, роясь в своем рюкзаке и выуживая из него любимый гребень. — Там все размокло так, что до второго пришествия не высохнет. Что такое второе пришествие Юнь не знал, да и не хотел знать. Рехан была не в духе и испытывать ее терпение он не собирался. — Сейчас вернусь. Он выскользнул из пещеры и двинулся к зарослям кустарника неподалеку. Сегодня они лягут спать не только голодные, но и промокшие до последней нитки. Сейчас, когда поблизости не было Рехан, силы совершенно покинули его. В присутствии девушки, которая и без дождя была измотана такой походной жизнью, вовсе ей не привычной, он старался держаться бодрее даже в такие тяжелые дни. Однако сейчас позволил себе эту минутную слабость и с наслаждением ссутулился, бредя под проливным дождем. Тихий хруст под ногами вывел его из мрачных мыслей. Юнь посмотрел под ноги и выругался. Из-за всех этих невесёлых мыслей и усталости он наступил в птичье гнездо. Пара крошечных яиц уцелели, но остальные превратились в месиво под его ногами. Тут же послышался слабый, но крайне сердитый писк. Птица с желтым хохолком с ненавистью смотрела на него с нижних веток куста. Она вымокла до нитки и была обессилена настолько, что пестрые крылья безвольно свисали почти до самой земли. Юнь поморщился при мысли о том, что собирается сделать, и протянул к птице руки. Хохлатая попыталась клюнуть его в палец, но сил сопротивляться у нее уже не было. — Извини, ужин… — вздохнул парень, сворачивая птице шею. Мокрое тельце обмякло в его руках. Юнь вздохнул. Больше охоты на животных он ненавидел охоту на птицу. Тем более, что это и охотой назвать было нельзя. Самое настоящее хладнокровное убийство. Подходя к пещере, он нацепил на лицо одну из своих самых ободряющих улыбок и заглянул внутрь, демонстрируя свою добычу. — Не поверишь, нашёл под кустом. Не вынесла непогоды, бедолага. Даже остыть ещё не успела. *** Юнь пытался сосредоточиться, но ее присутствие отвлекало. Его взгляд то и дело обращался к девушке, раскладывавшей на земляном полу их мокрые вещи. Он не слишком удивился, что у Рехан оказались сухие вещи в этом её бездонном рюкзаке. Больше его удивляло то, что она пыталась скрыть свои подступающие сопли. Девушка встряхнула его плащ, и Юнь отвёл глаза. Даже в неверном свете крошечного огонька, пляшущего на его ладони под котелком, он видел её фигуру. До сих пор ему не представлялось возможности лицезреть Рехан без её изодранного, видавшие виды плаща. Под ним она носила лёгкую куртку, застегивающуюся хитроумным забавно жужжащим замком. Не удивительно, что такую диковинку она прятала под видавшим виды плащом. В особо жаркие дни под курткой обнаруживалась свободного кроя рубашка с коротким рукавом. Однако сейчас она порхала рядом с ним в плотно облегающей тело майке, которая, ко всему прочему, совершенно не прикрывала плечи. Юнь зашипел и отдернул руку. В очередной раз отвлекшись, он подпустил пламя слишком близко. Рехан оглянулась. — Обжёгся? — она гнусавила из-за насморка. — Нормально всё… Он поменял руку и вновь зажёг пламя под котелком. Работать костром оказалось совершенно не весело и даже несколько травмоопасно. Особенно в такой компании. Вода в котелке опять весело забурлила. Тушка соколиной канарейки многообещающе задрожала среди лопающихся пузырьков. Рехан звонко чихнула. — Заболеваешь? — спросил он, не отрывая глаз от собственной ладони. — Надеюсь, что нет… — пробормотала она и ещё раз чихнула. — Ты бы хотя бы одежду свою выжал. От тебя же ручьи до сих пор текут… Юнь ухмыльнулся, по-прежнему не глядя на неё. — Выжал или разделся? Рехан фыркнула откуда-то сбоку. — Не думай, что сможешь меня смутить. Я сама кого хочешь засмущаю. Юнь бросил на неё быстрый взгляд. Она стояла близко, настолько близко, что он мог видеть ее плечи, все ещё влажные и темные от влаги волосы, заплетённые в толстую косу, узкую полоску кожи между поясом лёгких штанов и майки, грудь… Он отвёл взгляд и тут же услышал победный тихий смех. — Девчонки… — фыркнул он, в который раз меняя ладонь. — Я не хотела тебя смущать. — сказала она таким тоном, что сразу было понятно — очень даже хотела. Рехан опустилась за его спиной. Ловкие пальцы привычно забегали по его волосам. Утром он всё-таки расплел эти противные косички, которые она заплела накануне, и ужаснулся своим волосам. Они волнились почти так же сильно, как рыжие локоны Рехан. Девушка тогда мстительно посмеялась над его лицом. Однако сейчас, после дождя, все эти ужасные кудри распрямились от влаги. Хоть что-то хорошее в этом ливне… Гребень скользил меж влажных прядей. Вниз, вниз, вниз… Было в этом что-то успокаивающее. — У тебя есть братья? Сёстры? Вопрос вывел его из транса. — Был брат. — наконец сказал он после недолгого молчания. Пальцы в его волосах замерли лишь на мгновение, а потом снова повели гребень вниз. — Мне не стоит дальше?.. — Младший. — перебил её Юнь. — Он был рождён в браке с моей мачехой, так что после отца возглавить колонию должен был он. Шесть лет назад он умер и я опять оказался первым в очереди. Она молчала. Гребень с едва слышным стуком упал на землю. Тонкие пальцы принялись разделять пряди. Юнь понадеялся, что хотя бы в этот раз они обойдутся без косичек. А впрочем, он бы все равно не смог ничего ей возразить. — Значит, отец, младший брат, злая мачеха… — Почему злая? — улыбнулся Юнь. — В сказках моего мира мачехи обычно злые. А твоя что, хорошая? Юнь хмыкнул. — Скорее наивная и немного капризная. Впрочем, сейчас отец нашёл себе другую жену. Ещё более наивную и капризную. Она чуть старше тебя. Рехан хохотнула. Юнь улыбнулся, не оборачиваясь, и поменял ладонь. Что бы она там ни делала с его волосами, это не было похоже на косичку. — Ты бы хотела выйти замуж за старого, но богатого властолюбивого человека? Девушка фыркнула. — Я настолько капризная, что раскапризничалась бы ещё при одном только взгляде на него. Юнь засмеялся, отнимая руки от котелка. Бедная птица была готова к тому, чтобы её съели. — У меня была сестра. Ты похожа на неё. — А, так ещё сестра. — Рехан шмыгнула носом. — Молочная. — уточнил он и пояснил: — Дочка одного из отцовских советников. Моя мать выкормила нас обоих. Она старше на три дня и всё детство не давала мне об этом забыть. — И правильно делает. Если бы ты был старшим, ты бы совсем от рук отбился. Рехан помолчала. — «Была»? Она тоже?.. — О, с ней случилось ужасное… — Юнь выдержал драматическую паузу. — Она вышла замуж. Рехан мстительно дёрнула его за волосы. — Дурак! Юнь слышал улыбку в её голосе. Он чуть покачал головой, чувствуя, что и сам невольно начинает улыбаться. До чего похожи эти двое. Такие же упрямые, острые на язык и временами совершенно невыносимые. Тори, его бойкая Птичка Тори… Как же он скучал. — Готово! — Рехан хлопнула в ладоши и, метнувшись к рюкзаку, вернулась с зеркальцем. — Принимайте работу! Юнь зажёг небольшой огонёк и вгляделся в собственное отражение. На макушке красовался аккуратный пучок, завязанный по обычаям народа Огня. Пытливый глаз мог бы подметить парочку безумно важных ошибок, с точки зрения какого-нибудь престарелого церемониймейстера, однако точность передачи потрясала воображение. Особенно если учесть, что она видела его портрет лишь однажды, да и то мельком. Юнь прищурился, словно видя себя впервые за многие месяцы. Давненько он не видел себя таким. Сейчас, при свете пламени, традиционный пучок как никогда напоминал о том, кто он такой, откуда родом и какую роль должен играть в происходящих событиях. Юнь выдохнул, стараясь, чтобы эмоции не слишком явно читались на его лице. — Не понравилось? — не то растерянно, не то расстроенно спросила Рехан. — Я подумала, на том портрете в городе ты был… Твоя прическа там… — Нравится. У тебя талант, Иди. Видеть настоящую суть вещей. Юнь повернулся к ней. Девушку била мелкая дрожь. Он впервые подумал о том, что вместо того, чтобы сидеть рядом с котелком, ловя тепло его жалкого огонька, она стояла коленками на холодном земляном полу и возилась с его волосами. — Беда в том, что своя суть мне не очень нравится, но это не твоя вина. Он отвернулся прежде, чем она успела сказать хоть слово, и поднялся с земли. — Ешь первая. Только сядь спиной ко входу. — Почему? Юнь усмехнулся. — Я выжму одежду. — он подмигнул. — Можешь поглядывать. Девушка вспыхнула и схватила рюкзак, быстрее, чем было нужно для того, чтобы скрыть смущение. Юнь, посмеиваясь про себя, направился к выходу. Смывая с ладоней копоть, парень с весельем думал, что тоже может вгонять в краску. Теперь-то он наверняка будет знать, что она не шелохнется, чтобы даже краем глаза не увидеть то, на что ей смотреть не следует. Юнь как мог выжал рубашку, особо тщательно занялся штанами. Всё-таки их он собирался надеть обратно — его сумка промокла насквозь, в отличие от хитроумного рюкзака Рехан, так что его единственная смена одежды сейчас тоже лежала на земляном полу, такая же мокрая, как и всё остальное. Их скромный ужин, приготовленный с таким трудом, исчез как-то слишком уж быстро, принеся лишь тепло, но не принеся сытости. Пора было укладываться спать. Юнь с отвращением вытащил свой спальный мешок. Лужица ледяной воды пролилась на шкуру Кляксы и та вздрогнула, но так и не проснулась. — Мой мешок расстегивается, — послышался неуверенный голос Рехан. — Можно сделать одеяло. Всяко лучше, чем спать на холодной земле. Юнь кивнул, бросая спальник в угол. В пещере окончательно стемнело, когда они улеглись спать, стараясь не приближаться к середине одеяла, чтобы — не приведи духи — не коснуться друг друга ненароком. «Заболеет. — мрачно думал он, слыша, как она хлюпает носом. — Будет ли нормально, если?.. Нет. Не согласится, ещё и коситься будет. Успокойся и спи». Так он думал следующие полчаса непрерывного хлюпанья и чихания. Его терпение закончилось тогда, когда дрожь, которая сотрясала её, дошла и до него. Юнь зажёг на ладони крошечный огонек. Достаточно, чтобы осветить его лицо, но недостаточно, чтобы дать ему рассмотреть недовольный взгляд на другой половине одеяла. Парень опёрся на локоть, поворачиваясь к Рехан. — Ну хватит. Судя по шуршанию, она оглянулась. — Что хватит? — Думай что хочешь и шути как хочешь, но сейчас… Иди ко мне. На мгновение ему показалось, что сейчас она ощетинится, бросит какую-то колкость, а может испугается и замрёт, как досмерти перепуганная лисоантилопа. Но вместо этого послышалось шуршание, почти бросок, и на секунду, прежде чем ее лицо уткнулось в его грудь, он разглядел отблеск пламени в отчаянном взгляде карих глаз. Гибкое девичье тельце прильнуло к нему, а его руки сами собой легли на нежную кожу спины, на все ещё влажные волосы… Ее ладони прохладой скользнули по его торсу, напряжённые пальцы замерли меж лопаток. — Спасибо. — глухо сказала она, и тело обожгло от ее дыхания. Юнь мягко обнял девушку, отчаянно надеясь, чтобы в этом жесте не было никакого подтекста. Не потому, что он не хотел, а потому, что… Не сейчас. Сейчас он бы всё разрушил. А может, и не только сейчас. — Так замёрзла? — растерянно пробормотал он. Рехан пробурчала что-то утвердительное. Юнь подцепил пальцами край одеяла, на котором, как предполагалось, будет спать девушка, и накинул ей на спину. — Тебе совсем не холодно? — проворчала она. — Ты чего такой горячий? Юнь хмыкнул. — Я маг огня. Может, с самим огнем у меня и не важно, зато управлять температурой тела не так сложно, как кажется. — Да ты что, — фыркнула Рехан и Юнь поморщился от щекотки. — обзавелась собственным обогревателем, вот это номер. А где у тебя ручка регулировки? Юнь вздохнул. — Ты сейчас нарвёшься на неприличные шутки, отчего в данной ситуации будет крайне неловко и тебе, и мне. Вот и надо оно тебе, Иди… — Ладно-ладно, поняла. — быстро проговорила она. Юнь понял, что она сейчас, должно быть, красная до самых ушей, да так, что каждую веснушку на носу видно. Он заулыбался в темноте. Затем парень глубоко вздохнул пару раз и задышал так, как полагается. — Ты чего пыхтишь? — подозрительно спросила она, отметив эту перемену. — Согреть тебя пытаюсь. Дыхание — пожалуй, единственная полезная вещь, которую он вынес с уроков магии огня. Позже ему это здорово помогло во время занятий с оружием, а ещё позже — во время его не слишком успешных попыток подчинить себе огонь. Контроль требовал правильного дыхания, а огонь требовал контроля. Гораздо легче было контролировать тепло собственного тела, не заставляя его трансформироваться в пламя на руке. — А тебе тоже тепло или просто не холодно? — Когда тебе тепло от меня, Иди, мне очень и очень жарко. — Ой. — Ага. Она помолчала. — Тебе это так же сложно терпеть, как огонь? — наконец спросила она. Юнь улыбнулся. Вот ведь любопытная. — Легче. Просто слишком жарко и все. — Понятно. Она молчала недолго. — Юнь? — Что? — Расскажи что-нибудь о своём мире. Он засмеялся. — Сейчас моя очередь спрашивать, — напомнил он. — А это не вопрос. — сонно возразила она. — Рассказывай то, что тебе нравится. Он не удержался и провёл рукой по ее волосам. «Нравится…» — У меня есть одна очень глупая мечта. — сказал он наконец. — Могу рассказать про неё. — Люблю глупые мечты. Рассказывай. Юнь нахмурился, не зная, с чего начать. — В детстве мы с Тори… — Она выше меня? — перебила вдруг Рехан. — Выше. А что? — Пытаюсь её представить. Юнь улыбнулся и закрыл глаза. Образ сестры сам собой всплывал в голове, стоило о ней подумать. — У неё черные волосы ниже пояса, которые она собирает в свободную косу, глаза светло-карие, гораздо светлее твоих, острый подбородок, цепкий взгляд и кожа чуть темнее, чем у меня. — Красивая, — пробубнила Рехан. Юнь зачем-то ещё раз погладил ее по волосам. — Если бы вы встретились, — вдруг сказал он. — вы бы либо сразу же подружились, либо переубивали бы друг друга на месте. Третьего не дано. Рехан глухо хихикнула. — Так что там с глупой мечтой? — Глупая мечта. Да. Точно. — он нахмурился, припоминая, с чего он собирался начать. — Мы с Тори любили совать нос туда, куда не надо. Всё детство. А во дворце есть тайная оружейная комната. Отец коллекционирует оружие, так что там собраны редкие и очень дорогие мечи… А самый ценный — это парадный меч Лаоха, который вручил моему прадеду сам Хозяин Огня Созин… Тот самый, который сто лет назад развязал всю эту войну. — Ага… — Рехан зевнула. — Так вот, этот меч — фамильная реликвия. С него началась колония, он — символ её процветания. Мы с Тори хотели посмотреть на него. Хотя бы даже одним глазком… — Посмотрели? Юнь хохотнул. — Ещё бы. Мы пробрались в оружейную. Меч был под толстым стеклом. Он был красив и никогда не знал крови, хоть и был создан для боя. Рукоятка из драконьего клыка, ножны из редчайшего поющего дерева… Говорят, когда достаешь меч из таких ножен, доносится воинственный клич, а когда убираешь — слышится вдовий плач. — Жутковато… Юнь ухмыльнулся. — А то. Знаешь, как захотелось на него посмотреть после таких баек? Словом, мы пробрались туда… Я долго там стоял и смотрел. Представлял, что отправлюсь на войну с этим мечом и мои враги будут трепетать… Смешно. — Это и есть глупая мечта? Юнь засмеялся и, ухватив завиток волос, дёрнул её за волосы. — Это была мечта мальчишки. С тех пор я побывал на войне и передумал убивать направо и налево. — У тебя был этот меч? На войне? — Нет. Отец бы никогда мне его не дал. Сейчас меч, мой меч, который был со мной почти три года войны, тоже хранится в той оружейной. Не потому что я его прославил, — он нехорошо усмехнулся. — а потому что сталь хороша. — А ты бы… Ты бы хотел вернуть его? Юнь помолчал. Рука помнила знакомую рукоять. Он почти физически ощущал жёсткую тканевую оплётку. Неуловимое движение кистью, импульс, отведенный локоть, высокий звон в воздухе… — Я бы не хотел вернуть человека, который держит этот меч. — наконец вздохнул он. — А поскольку клинок хорош только в руках своего хозяина, сейчас, полагаю, он бы мне не обрадовался. — Меч? Не обрадовался? — Именно. У меча и воина своя связь, Иди. Для обывателя это всего лишь предмет. Но для воина клинок на поле боя — это твоя семья, любовь, твои дети, наследие и клятва. Вся твоя жизнь умещается на кромке его лезвия. Звучит пафосно, но пока не побываешь в бою, так и не сможешь до конца это понять. По себе знаю. Девушка поёрзала, устраиваясь поудобнее. Когда она заговорила, её дыхание защекотало ключицу. — И ты так же относился к этому мечу? Как… Как к семье, любви и детям? Юнь на секунду задумался, силясь придумать доходчивый ответ. А потом он аккуратно, почти невесомо медленно провёл пальцами по её спине вниз к пояснице. Он чувствовал, как Рехан сперва напряглась, словно пружина, а затем прогнулась ему навстречу, не в силах терпеть щекотку. — Ты чего? — возмутилось она без тени былой сонливости. — Чувствуешь? — Я не… — Я мог бы сделать то же самое мечом с тем же эффектом. Клинок заточен так, что разрезает шелковый платок, брошенный на его лезвие. Но на тебе не было бы ни царапинки. Это к вопросу о том, что это значит — чувствовать клинок. Меч — это я сам. Чуть более острый и много более опасный, но всё-таки я. То, что есть я — то есть и мой клинок. Я не могу как-то к нему относиться, кроме того, что я к нему отношусь, а он относится ко мне. В прямом смысле, понимаешь? Рехан передёрнуло. — Так что там с глупым желанием?..  — О, ты об этом. — Юнь мрачно улыбнулся. — Я мечтаю вернуться однажды домой, взять этот бесполезный меч Лаоха и искромсать на мелкие кусочки каждое проклятое здание в родной колонии. Сжечь было бы слишком просто. Пусть весь этот мусор лежит и гниёт годами. Представляешь? — он зажмурился, представляя картину. — Огромная гора битого камня, деревянных щепок и лоскутов красных полотен. А сверху — этот проклятый меч. Он ржавый и тупой, весь щербатый, рукоять треснула, и он стоит на вершине этой горы и умирает так, как мог бы умирать человек. Только много, много дольше. Рехан молчала. Юнь прислушался к ее дыханию, но понял что она не спит. Он неловко ткнулся носом в ее волосы и тут же отстранился. — Правда глупое желание? — Нет. — тут же отозвалась она. — Нет, не глупое. — Тогда почему ты молчишь? Рехан медлила с ответом. — Я пытаюсь понять, — начала она. — что такого случилось в твоей жизни, что ты так возненавидел колонию? Юнь сморщился. — Она несёт только разрушение, Иди. Невозможно создать что-то вечное, следуя этим путём. В детстве я слышал столько песен про величие нации, про свет, который мы несём в другие народы. Но все это, все, что они делали, Иди, что делал я… Не было созиданием. Он сам не заметил, как начал вертеть меж пальцев длинный волнистый локон. — Я бредил войной. Я знал, что отец хочет отправить меня в армию. Я даже знал, что он надеется избавиться от меня. В роли наследника я не оправдывал его ожиданий. Может быть он боялся, что я попытаюсь оспаривать право моего младшего брата, хотя на кой мне… Словом, я готовился к войне. Но мой учитель… — Не хотел, чтобы ты воевал и разрушал? — Видишь, — улыбнулся он. — Ты понимаешь. А я тогда не понимал. Когда речь шла про обучение, я был покладистым и усердным учеником. Но стоило мне заикнуться о войне… — Юнь вздохнул и нехотя закончил, не желая вдаваться в подробности: — Я наговорил ему тогда много того, что не нужно говорить своим учителям, какими бы они ни были. Мне было шестнадцать. Я думал, что готов. — Но ты не был. — К этому невозможно быть готовым, Иди. Юнь молчал. Перед глазами всплывали эпизоды, которые он всеми силами старался забыть. — Он уехал. — Юнь вздохнул. — Говорят, он больше не берет учеников. Я был последним, кого он учил, и я же стал его самым большим разочарованием. — С чего ты взял? Может… — Он сам так сказал. — Юнь невесело усмехнулся. — Видишь, какой плохой мальчик? Рехан фыркнула и с язвотцой заметила: — Знаешь, Юнь, ты сейчас нарвёшься на неприличные шутки, что в данной ситуации будет крайне неловко и тебе, и мне. Он захохотал. Вернулся бумеранг, ничего не скажешь. — Ладно-ладно, понял, больше не буду! Она только фыркнула, уткнувшись в него носом. Парень подумал, что очень удивится, если наутро не обнаружит на себе ее соплей. — Я бы хотел однажды прийти к нему и сказать, что все было не зря. — прошептал Юнь после непродолжительного молчания. — Что его знание не умерло во мне, а лишь подтвердилось собственным горьким опытом. Я бы сказал… Сказал, что я видел разрушение и разрушал сам. И через это разрушение я дошёл до созидания. А потом, наверное, на коленях просил бы у него прощения за все, что я тогда наговорил. — Немного пафосно, но он оценит. Он слышал, что она улыбалась. Эдакой скрытой улыбкой, при этом достаточно явной, чтобы ее могли услышать и увидеть. — И до какого созидания ты дошёл? Юнь уткнулся носом в её волосы, но на этот раз не отстранился даже несмотря на то, что она напряглась в его руках. — Я ещё не дошёл, Иди. Но я иду. Он крутил локон меж пальцев уже и не надеясь, что это осталось незамеченным, но не слишком переживал по этому поводу. Однако она отчего-то не возражала, и потому он продолжал. — Ты умеешь медитировать? — вдруг спросила она. — Конечно. — Научишь? — Хорошо. — Спасибо. — Не за что. Он помолчал. — Ты согрелась? — Я… Да. Спасибо. — Ты уже говорила. — он подавил улыбку. — Я благодарила за другое. — Хорошо. Есть ещё вопросы? Она зевнула. — Не знаю. Наверное, нет… — Тогда… Спокойной ночи? — Сладких снов. Он почти заснул, когда её голос разбудил его. — Юнь? — Что? — Ты не плохой. И спасибо. — За что на этот раз? — За разговор. Такое чувство, будто он был мне очень нужен. Правда, поняла я это только сейчас. Юнь молчал долго, гораздо дольше, чем прежде. Он слышал, как выровнялось ее дыхание, стало более глубоким, спокойным… — Не знаю, кому из нас он был нужнее. — наконец проговорил он. И, прекрасно зная, что девушка крепко спит, потянулся и легко прикоснулся губами к рыжему пламени её волос.