Дом из спичек

Ноги утопают в земле

В какой-то момент он закипает. Чонгук уже видел такое не раз и знает, что теперь это немного больше, чем простое баловство в его случае. До жёсткого трипа ещё далеко, а небольшие галлюцинации, скорее, от смешивания. От того, что слишком часто в последнее время начал глотать кружочки с мелкими ржущими над ним рожицами. На телефон постоянно приходят какие-то уведомления от социальных сетей, сообщения от «клиентов». Вибрация раздражает, на беззвучный поставить - не выход, отключить нельзя. Сегодня его снова не было в знакомом переулке, многие его потеряли. Окурок, блять, ты где? Постоянному покупателю в лице ботана хочется подрочить подольше под угаром. Местному "Казанове" трахнуть как можно больше тёлок за ночь. Парню с ирокезом просто поржать, уссыкаясь даже от протянутого пальца. По самым разным причинам, всем нужно немного травки, и пару таблеток, припрятанных в его одежде, тоже не помешало бы. Но его на месте нет, и это немного портит привычный расклад, ну и настроение, ясно дело. Родители удачно свалили в очередную командировку, зачастили они туда в последнее время. Мама, правда, уже звонила пару раз, пытался и отец. Чонгук вылезает из-под одеяла только по прошествии нескольких часов. И, вроде как, чувствует себя более-менее нормально, вспотел только сильно, одежда и одеяло липнут к коже, как непутевая наклейка. Раздражает, ещё и веко, блять, чешется. Осторожный взгляд на вещи и небольшое беспокойство относительно того, стоит ли опускать ноги на ковёр, все ещё присутствует в отголосках мыслей. Немного злят сухость во рту и голод. Этот голод просто невыносимый, если он сейчас же не поест, то точно сдохнет. Сердце в груди пришло в норму и свист исчез, вроде, можно вставать, в тени комнаты никого нет. Стены и обои вокруг привычные, на этом наблюдении можно выдохнуть. Надо бы завязывать с экстази, и желательно в ближайшее время воздерживаться от травки. Покурит сигарет, перебьется, ничего. Тут ведь главное - установка. Не хватало ещё психоз себе заработать, он ведь не дурак, знает, как оно бывает. И чего так разошёлся тогда, спрашивается? В холодильнике еды хватает, спасибо маме, она всегда беспокоиться о том, чтобы сынуля был сыт, даже когда она далеко. Накатывает небольшой стыд, не хватало ещё удариться в сантименты и пустить слезу, вспоминая о своём поведении. Чонгук отмахивается от колющего чувства внутри, ставит греть на плиту приготовленный ещё пару дней назад ужин, в это время жует хлебцы и холодную пиццу прямо с морозилки. А ничего так, местами даже прикольно, только зубы временами на холод реагируют, портя окончательный вывод. На микроволновку он, по обыкновению, смотрит с подозрением. От тёплой разогретой пищи становится лучше, он съедает все, и даже больше, обжигаясь об бока кастрюли, доедает и холодную пиццу. Сытости, однако, не чувствуется, хотя, вроде как, наелся, и не лезет в него уже. На телефон приходит очередное уведомление, в этот раз от Чена, потерявшего его, как и все остальные, и явно обеспокоенного этим. Настроение немного поднимается и Чонгук пишет ему, что в порядке, похандрил немного, но все теперь зашибись. Чен уточняет, точно ли все в порядке, и в какой-то мере Чонгуку даже нравится, что тот не сдаётся после одного «я в порядке». Кажется, правда обеспокоен, не для вида это всё. Чен немного молчит после, затем сообщает, что у него новости, и ему лучше присесть. Чонгук предполагает, что тому в голову вдруг взбрело жениться, или завёл сразу двух любовников. А что, все может быть. Но нет. Чен пишет, что он в городе, вернулся и больше не хочет уезжать, они снова скоро увидятся. Улыбка вылезает на лицо сама собой и Чонгук, даже не думая особо, поспешно набирает, что парень может заехать к нему прямо сейчас, родителей нет. Отправляет сообщение, но тут же немного жалеет о нем. Юнги. Черт, он от радости совсем забыл о нём. А тот ведь тоже может нагрянуть, прежние сообщения Мина ничего хорошего не сулят. Не очень хочется отвечать на них, и Чон даже не до конца уверен, в чем точно дело, откуда появилось это непонятное чувство некоего отторжения. Им было хорошо, они, можно сказать, два сапога пара нашлись, и тут вдруг Чонгуку даже отвечать ему не хочется. Может быть, это эффект от таблеток и травки все ещё не рассеялся, а может что-то внутри подсказывает, что воевать ради мира все-таки стоит. Хотя трахаться ради девственности резона нет. Может быть, в этом всем виноват тот парень с пронзительным взглядом и его слова, застрявшие в голове. Сознание шепчет, что ему и правда не хочется быть всего лишь окурком, спрятанным в пачку. А чего тогда он хочет, чего вообще хотел, начиная все это? К счастью, от вопросов спасает звонок в дверь. Чонгук не подрывается к ней моментально, вдруг это тот, кого он сейчас видеть не хочет. Шаги к двери делаются тихо и медленно, а в дверь звонят всё настойчивее. В глазке никого не видно, и это напрягает. — Кто? — кидает Чонгук, кусая губы. С той стороны какое-то время молчат. И это молчание кажется все более зловещим с каждой следующей секундой, по спине ползут неприятные мурашки. По сути, это может быть кто угодно. Может, его пришли прирезать? Вытолкнуть в окно? Забрать все таблетки и пустить по кругу под конец? Откуда вообще такие мысли? — Окурок, — произносит знакомый голос мягко, и, кажется, с улыбкой, — Чонгук, я вообще-то соскучился, а ты заставляешь меня ждать. Камень падает с души. Дурацкие мысли тут же рассеиваются, надумал себе черт-те что. Скорее справившись с замком, Чон быстро хватает парня за руку и втягивает в квартиру, не обращая внимания на радость на чужом лице, а после небольшую растерянность. — Ты меня напугал, — возмущается он первым делом, затем выдыхает, и наконец закрыв замок, может рассмотреть друга как следует. Тот почти не изменился, все такой же рыжий и красивый. — Воу, ты прямо с ходу, да к стенке, — улыбается Чен, делает шаг и заключает в крепкие объятия, — я чертовски соскучился по тебе. — Я тоже иногда о тебе вспоминал, — кидает Чонгук в привычной манере. Парень выше и обнимать его не просто приятно, а еще и как будто касаешься ностальгии. Хотя, не сказать, что прошло прям уж настолько много времени, чуть больше года, не более, с тех пор, как друг уехал. — Ты всё так же отлично выглядишь, но что-то в тебе изменилось, — немного отстранившись и рассматривая его с ног до головы, произносит Чен, немного зачесывает отросшие волосы у виска, — повзрослел, что ли? — предполагает и немного хмурится, заглядывая в глаза, — ты все еще употребляешь? — Всего-то понемногу, — отмахивается Чон. В последнее время он не особо вглядывался в зеркало, и по взгляду Чена понимает, что глаза у него не в порядке, возможно, полопались пару капилляров, не зря же они так чесались. Не трудно догадаться, по какой причине они такие и другу. — Глаза красные, — подтверждает его догадки рыжий, — злоупотребляешь? — Не-е, — тянет Чонгук, слегка улыбаясь, — последствия весёлой ночки. «Но ты же писал, что хандрил в последние дни» — хочет напомнить ему Чен, но решает пока промолчать. Может, парень писал это, чтобы тот от него отстал на тот момент. — Слышал, Дан умер, — меняет он тему. Чонгук предлагает ему чай, но противореча себе, вдруг достаёт из холодильника пиво. — Да, мне тоже писали, — взгляд устремляется на микроволновку, кажется, та тоже смотрит на него с подозрением время от времени. Конечно, кто же в наше время, имея такую технику, все ещё греет все на плите, — с крыши слетел, — добавляет тем временем, обращаясь к Чену. На эту тему говорить тоже особого желания нет, он Дана то толком и не знал, не считая пары не особо приятных столкновений у Хосока. Но о мертвых плохо не говорят, а смерть есть смерть. Такие темы немного пугают тем, что вот был человек, и хоп, нет его. Спрашивается, откуда у людей вдруг возникает это желание все закончить самим, одним прыжком в бездну, из которой нет возврата. Чонгук не может такого понять, мысли о суициде ни разу не возникали у него в голове даже в самые трудные времена. Или, может быть, таких времен ещё на самом деле просто не было, и желательно, чтобы и не наступило. — Ты теперь занят? — снова меняет тему Дан, отпивая пива, и смотрит внимательно, все разглядывает, но в этом взгляде теперь больше старого доброго желания, чем поиск ещё каких изменений для подтверждения вышесказанного. Чонгук писал ему о Юнги много, но не обозначал их отношения каким-то точным словом, да и Юнги тоже, пусть и познакомил с друзьями, говорил не раз, что нравится, в этом было больше чистого сексуального подтекста, без излишеств на душевное и высокое всякое, вроде как. Наверное, проще назвать их «любовниками». И вообще, сейчас сложно с этими чувствами, лучше не забивать лишний раз голову, та и так болит чаще, чем прежде. — Не сказал бы, — наконец отвечает на заданный вопрос Чон, подняв на рыжего взгляд, — с Юнги немного сложно сейчас. — Любишь его? Чонгук чуть не давится пивом. — О нет, уволь, — тут же выдаёт он, — в плане, он мне нравится, с ним классно трахаться, и татуха на его бедре меня мгновенно заводит, стоит ему распрощаться со штанами... Но любовью это уж точно не назовёшь. Тьфу, блять, — больше бурчит он в конце, неубедительно отплевываясь — ты меня не знаешь, что ли? — Знаю, — усмехается Чен, — но вдруг. Гук кидает на него испепеляющий взгляд. — Закрыли тему, — идёт Чен на мировую и снова улыбается, чуть отодвинув от себя пиво. Тянется рукой к лицу Чона и снова касается его волос, падающих на глаза. Он сегодня даже не расчесывался, если подумать, — может тогда хочешь вспомнить минувшие деньки? Нам, помнится, было очень хорошо. — Признайся, — хитро замечает Чонгук, не препятствуя его действиям — ты все это время спал и видел, как снова меня трахнешь. — Даже отрицать не собираюсь, — подтверждает Чен, — все мои мокрые сны только с твоим участием, красавчик. Я же писал тебе, что даже когда этого симпотного соседушку трахал, представлял тебя, чтобы кончить. — Ну да, припоминаю, было дело, — Чонгук, в отличие от Чена, свое пиво допивает, затем кивком головы просит следовать за собой. На кровати они в последний раз трахались с Юнги, и его всё ещё немного напрягают компьютерные колонки, поэтому он ведёт Чена в гостиную, где стоит огромный диван, но что ещё лучше - это пушистый ковёр на полу, который так любит его мама. Марать его не хочется, но желание попробовать именно на нем не пропадает, и, кажется, самый подходящий момент - вот он. Особо думать о Юнги сейчас он не намерен, к тому же, кто знает, может тот тоже сейчас кого-то натягивает. Как-то видел уже, как Мин чмокнул Чимина в губы, все это было, вроде, безобидно тогда, но, может, на одном чмоке там дело не закончилось, кто знает. Может, он ходит и друга потрахивать время от времени. Трудно не признать, Чимин выглядит более чем сексуально, мало кто откажется с ним поебаться, стоит тому только пальчиком поманить. Как бы там ни было, Чонгук перед ним оправдываться не собирается. — Прямо на ковре хочешь? — интересуется Чен, расстёгивая куртку и отбрасывая её на диван. Чонгук возится в вещах в поисках смазки и презервативов. — Он такой мягкий, всегда хотел на нем попробовать, — на нем только футболка и мягкие льняные штаны. Футболку он стягивает через голову, Чен делает то же самое со своей кофтой, расстегивает брюки, боксеры пока оставляет. Гук смотрит на них с улыбкой. Носить трусы дома он сам не особо любит, так что под штанами у него лишнего тряпья нет — Мечты сбываются, — заключает Чен, притягивая его к себе, наклоняется к лицу, не тратя времени впустую. Поцелуй выходит жарким и очень голодным, слова рыжего о том, как он скучал, подтверждаются очередным столкновением губ. Он проводит языком по ним и выдыхает с наслаждением, когда Чонгук касается его члена, скрытого под тканью, гладит немного и сжимает, возбуждая. Руки Чена в нетерпении скользят по спине к пояснице, заползают под кромку штанов проводят по ложбинке, его довольная улыбка теряется в очередном мокром поцелуе. — Готов кончить уже от этого, — шепчет он мимоходом, затем спускается поцелуями к шее и ниже, обводит языком соски. Чонгук слегка дёргает его за волосы, когда тот оттягивает один сильнее, и самую малость вздрагивает, когда парень выдыхает ему в пупок. Попутно рыжий стягивает с него штаны, опускаясь на колени. Глядит снизу вверх и начинает понемногу массировать его член, целует головку, облизывает её неторопливо, тут же напоминая о старых деньках. Чонгук довольно улыбается, когда тот берет больше и начинает работать головой активнее, с удовольствием причмокивая каждый раз. Его пальцы сжимают бедра до небольших красных пятен, постепенно перемещаются на задницу и снова скользят по ложбинке между половинками. Чонгуку видно, что у Чена уже тоже полностью встал, он немного стонет, когда парень открывает смазку, отрываясь от своих движений. Друг быстро возвращается к своему занятию и попутно входит влажными пальцами в анус, начиная работать ими там. Чон тянет его за волосы сильнее, когда чувствует, что приближается к пику. Марать ковёр своей спермой не хочется, поэтому он одним взглядом просит Чена все проглотить. Парень с пошлым причмокиванием отрывается от него, не упуская не капли, и Чонгук опускается на ковёр, начиная неистово целовать, чувствуя свой вкус на его губах. Член касается его, растягивать больше не требуется, так что Чен мягко толкает его назад, располагается между ног, закидывая их на плечи, и натягивает презерватив. Чонгук с подернутым от желания взглядом наблюдает, как Чен придвигается ближе, смотрит на него внимательно и делает толчок. Затем ещё один, и ещё, и ещё. Ноги Чона то и дело дергаются на его плечах, и раздаётся характерное шлепанье, с губ срываются постанывания и тяжёлые вздохи. Чен немного откидывает голову назад, полностью погружаюсь в процесс, на его лице выражение, говорящее о достижении полного экстаза. Темп сбивается, Чонгук то и дело хватается за ковёр. Похоже, он тоже очень скучал по их старым денькам. Собственный член дёргается от толчков, но Чонгук его не трогает. Зато Чен не оставляет без внимания, просит обхватить себя за талию и попутно отдрачивает в такт своему темпу, то и дело умудряется ещё и целовать в живот. Тянется вперёд, глубоко входя, оставляет поцелуй на губах и почти выходит, затем входит вновь, зная, как Гуку это нравится, с его губ слетает что-то непонятное, но упоительное для слуха, судя по лицу Чена. Они идут к завершению, и рыжий пытается насладиться последними секундами в нем сполна, кончает он очень глубоко и долго. Презерватив заполняется так сильно, что чуть не разрывается. Чонгук рассматривает на потолке кружева и их тени, танцующие у люстры, в то время как Чен лениво целует коленку и бедро, отбрасывает презерватив в ящик, который Чон специально приготовил заранее, и ложится рядом. Целует в щеку. — Ты, как всегда, потрясающий, малыш, — шепчет Чен, глубоко вдыхая у шеи. Чонгук немного дёргается, кружева на потолке рвутся под натягом. «Малышка» — звучит хриплый голос в голове, — «малышка, ты такой потрясающий» Чон поворачивает к Чену голову и просит не называть его так больше. Затем прямо так, особо даже не приподнимаясь, поворачивает парня боком и теперь сам растягивает. Укладывает на спину, попутно целуя и продолжая работать в проходе. Видимо, Чен недавно игрался с собой, потому что долго возиться с ним не приходится. Они опять целуются, пока Чонгук немного водит по своему члену и натягивает резинку. Немного раздвигает ягодицы, поставив того на согнутые локти и входит. Чен почти сразу идёт навстречу его толчкам, сжимает немного, когда надо, когда точно знает, Чонгуку это придётся по вкусу Трахаться с ним, с другом, так же классно, как раньше. Он очень обходительный, когда надо, приятный в общении и в сексе, знает, как следует доставить высшее удовольствие, независимо от своей позиции. Чонгук имеет его довольно долго, наслаждаясь каждой минутой того, как этот высокий красавчик стонет его имя, и просит ещё и ещё. Чонгук держится до полной потери сил, и, наконец, кончает, крепко сжимая парня за бедра. В голове не остаётся никаких лишних мыслей, проблем и людей. Ничего, только это чувство удовлетворения, расползающееся внутри, обволакивающее все естество и заставляющее упасть на ковер и улыбаться до боли. Давно ему не было настолько легко, пусть это и совсем ненадолго. Телефон ещё пару раз вибрирует, забытый на кухонном столе, на экране вылезает уведомления о пяти пропущенных звонках от одного и того же человека, и ещё одно дополнительное сообщение, говорящее, что Юнги скоро будет у него, и лучше ему придумать достойное оправдание своему игнору. /// Чен уходит только на следующее утро. Они долго болтают, смеются, глядя какую-то передачу по местному кабельному, валяясь голыми все там же, на ковре, потому что идти в душ лень. Снова целуются и снова занимаются сексом, только в этот раз всё же кое-как добравшись до душа. Чонгук пару раз выходит из квартиры, чтобы отдать травку и несколько таблеток особо настырным, и в один такой раз застает Чена в странной задумчивости. В чем дело, тот не поясняет, но выглядит немного взволнованным. На следующий день он снова приходит, и Чонгук находит синяк в районе его живота, хотя вчера его точно не было. Парень отмахивается, что встретил старых недругов, но уже разобрался. О том, что это может быть из-за стычки с Юнги, Чонгуку и в голову не приходит. С чего бы? То, что Мин видел, как Чен закрывал за ним дверь, пока Чонгук отходил отдать «товар», последний и предположить не мог. Они ещё много говорят и смеются, но не занимаются сексом в эту ночь, только целуются пару раз, и Чон засыпает прямо на диване в гостиной, а Чен уходит в какой-то момент. Чон стоит на крыше и чувствует, как холод обволакивает каждую его косточку, он не только снаружи, но и внутри каким-то образом оказался. Гук осторожно выдыхает и слышит свист при вдыхании. Закашливается ненадолго. Затем ощущает, что стоит уже совсем не один, рядом кто-то есть. Вокруг темно, и если бы не луна… огромная, круглая, висящая над головой, ничего не удалось бы разглядеть. — Как думаешь, стоит воевать ради мира? — спрашивает смутно знакомый голос, Чонгук почему-то не спешит к нему обернуться. Холодно, очень очень холодно и больно от сухого кашля и от чего-то ещё. — Не знаю, — тихо шепчет Чонгук, глядя на луну, на которой появляются красные пятна. — А он вот попытался, — говорит голос. «Кто - он?» — хочется спросить Чонгуку, но глаз от луны оторвать не получается, и мысли такие лёгкие, так легко распадаются в голове, едва появившись. — И поплатился, — продолжает человек, выдыхая в самое ухо, напрочь игнорируя личное пространство. Чонгук ведёт плечом, сбрасывая налёт чужого голоса. Кости внутри скрипят, как несмазанная дверь в их семейном старом доме на даче. Или это вовсе не кости, а скрипит его дыхание? — Чонгук, — с надрывом говорит уже кто-то другой и дёргает его за плечо, разворачивая, — просыпайся, Чонгук. Чон видит только блеск чего-то рыжего. Кто-то высокий стоял там рядом с ним. Но потом он пропадает, как и все остальное. Уходит и этот жуткий холод, прихватив с собой дурную луну. Чонгук открывает глаза и видит, что комнату заливает свет, первые лучи солнца мягко накрывают вещи и немного слепят ему глаза. Телефон вибрирует, он почти разрывается от уведомлений. Солнце печёт в спину и по ней сбегает пот, почему-то очень холодный липкий пот. Руки дрожат, когда он открывает первое попавшееся сообщение, не глядя даже, от кого оно: «Чен умер» — говорится в нём, — «Спрыгнул с моста глубокой ночью, или ближе к рассвету» Глубокой ночью или ближе к рассвету... Как только ушёл от него, получается? От Юнги ни одного сообщения последние пару дней, предпоследние его письма отдают одной только злобой и недовольством. «Эй, — напоминает голосок на днях, — это затишье перед бурей» Ничего общего эта буря с произошедшим не имеет, думает Чонгук, падая на диван. Ничего не имеет, и почему это вообще приходит в голову, мало понятно. Телефон падает рядом. Был человек, а тут хоп, и нет его. Хоп, и нет его. Чонгук застывает и сидит не шелохнувшись ещё какое-то время, медленно переваривает информацию. А мысли щелкают, как заевший механизм: — И хоп, нет его. Нет человека. /// Наверное, уместно назвать его состояние скорбью. Скорбь с примесью пары таблеток и травки. Хочется избавиться от этого дрянного состояния и нежелательных чувств, которые он испытывает, вспоминая, что Чена больше нет, а ведь только недавно он был совсем рядом. Он не любил его в романтическом смысле, но как человек Чонгуку он очень нравился, и он явно любил его как хорошего друга, с привилегиями, и пусть, это им никогда не мешало и ничего не портило в общении и понимании друг друга. Главное, что Чен умел быть хорошим другом, а все остальное было приятным дополнением, и только. Им было весело, чертовски хорошо даже, а тут вдруг на тебе. Чен умер, и не просто умер… Его не зарезали в переулке, не сбила машина, не случился сердечный приступ и прочее. Он с моста прыгнул. Сам. Вот так вдруг, взял и решил полетать. Взял и решил разбиться об ледяную в это время года воду головой. Вот так вот, хоп, и нет его. Был человек — нет человека. Поебень какая-то. Чонгук затягивается крепко скрюченной травой поглубже, выдыхает и наблюдает, как на потолке кружатся тени. Такие прыгучие, изворотливые, иногда взгляд даже не поспевает за их движениями. В сообщениях на телефоне вновь объявляется Юнги и спрашивает, как он? Чонгук почти полчаса ржёт над этим вопросом. Потом ещё полчаса над тем, кто наблюдает за ним, спрятавшись в компьютерных колонках, и даже показывает этому кому-то дрожащий фак. Кожа вся чешется и мысли веселят, напоминая, что вещи на нем живые, между прочим, и щекочут его. Пока ещё только щекочут. Вернувшиеся из командировки, родители угрожают выломать дверь, если он её не откроет, и это Чонгука тоже веселит. Но становится уже не так весело, когда отец каким-то образом взламывает замок, стремительно подходит к нему и бьёт по лицу. Мать ахает, забегая следом. А у Чонгука щека горит, и, блин, опять весело. Глаза краснющие, кажется, пару последних ночей он и не спал. Пожрать бы ещё не помешало. Он немного закашливается, когда отец трясёт его, схватив за грудки. «Ебана, это как на американских горках» — отстраненно размышляет Чонгук, молясь про себя, лишь бы его не вывернуло снова. Мама начинает плакать, и вот это ему уже совсем не нравится. Когда мама плачет, ему хочется самому себе врезать, и все бесит вдвойне. И сейчас он делает странное, игнорирует напрочь отца, подтягивает мать к себе, и обняв её за пояс, приговаривает, что все хорошо, словно ребёнка успокаивает. Мама снова плачет, причём сильнее, чем прежде, поглаживает его по голове, подрагивая. Чонгука мутит, очень сильно мутит. Окей, он чуток переборщил с последним косяком. Кается. На мосту он оказывается как-то сам собой, ноги приводят его сюда, он даже не замечает пройденного до этого места пути. Отсюда открывается замечательный вид, только ветер, сука, страшно кусается, а, ну и стоит упомянуть, что именно с этого моста Чен решил заделаться птичкой. Мысли больше нихера не смешат. Эффект от травки спал, и всё, теперь возвращаемся обратно в эту небольшую трагедию. Вот жить, вроде, можно, умер Чен и умер, сам так решил, что теперь делать, хер с ним. Но, блин, тяжко на душе. Слово «смерть» Чонгуку претит. Какого хера он это сделал, а? Зла не хватает. Домой возвращаться пока неохота, а тут у поручней на выступ можно присесть и покурить. Обычные сигареты у него тоже имеются. Голова немного болит и уши мёрзнут. Вид на закат открывается шикарный, прямо для романтиков с фильма списан. Чонгуку хочется харкнуть, непонятно, правда, отчего именно. Сегодня надо бы как-то уломать себя поспать, бессонница его доведёт быстрее, чем травка и таблетки. Нос немного шмыгает, пепел слетает на асфальт и исчезает с ветром, рядом останавливается какой-то человек. Предугадывая действия сего персонажа, Чонгук почти уверен, что сейчас последует вопрос "вы в порядке?", или "не найдётся ли сигаретки?" На первое — все зашибись, на второе — нет, не найдётся, свои надо иметь. Он не из фонда раздач бесплатных сигарет, они денег стоят, вообще-то. Человек что-то молчит, напрочь разрушая ход сценария в голове. Чонгук щурится, пытаясь разглядеть его лицо, которое тонет в лучах, так ярко падающих на него. — О, аниме-парень, — узнавая, наконец, машет он ему сигаретой. Это же тот, который со взглядом этим своим разделочным и загадочными, типа философскими выражениями. Симпотный на мордашку такой, и имя какое-то анимешное ещё. — Меня зовут Ичиго, — говорит тот, напоминая. Вроде, имя его в прошлый раз звучало по-другому, хотя пофиг, Чон тогда был немного пьян. Или не немного. — Ага, — размыто отзывается Чонгук. Парень не уходит, а неожиданно присаживается рядом. Чон снова затягивается, внимательно рассматривая того при свете дня. Одет так себе, не в его вкусе, опять же, но мордашка - такая прелесть. Взгляд ненароком падает на губы, а что, он бы с ним засосался. А что, кстати, только «бы» то? На этой мысли Гук выкидывает сигарету через перила, так и не докурив её, резко тянет парня на себя и целует, придерживая за голову, чтобы тот тут же не отстранился. Ему, ясное дело, не отвечают, но Чон этого и не ожидал. Спасибо и на том, что по роже не получил мгновенно, и без того все болит. — Ты красивый, — сообщает он, как ни в чем не бывало, отстранившись. — Поэтому решил меня чмокнуть? — удивлённым парень не выглядит, разозленным и способным сейчас-таки втащить, вроде, тоже. Он вообще особо никак на порыв Чона не реагирует. Лишь что-то вроде «чем бы дитя не тешилось» мелькает на чужом лице, чуть устало. — Ты же из аниме, вдруг ненастоящий, проверил вот, — ухмыляется Чонгук. Парень смотрит ему прямо в глаза этим своим взглядом, и Чон спешит свой отвести. — Настоящий? — любопытствует тот, скорее для поддержания разговора. — Вроде, да, — буркает Чон и всё чувствует чужой тяжёлый взгляд на себе. Хочется сжаться немного, или отряхнуться, наоборот. И что совсем странно, это чувство только усиливается, и теперь даже кажется, оно исходит не только от сидящего рядом парня, но и от кого-то чуть дальше, но не так далеко, как казалось бы. От кого-то, кто уже развернулся, и закипая изнутри, пошёл другой дорогой. Который почему-то чувствует больно много эмоций относительно «такой мелочи». Мелочи, которой его и тронуть-то никак не должна была. «Какого хера ты делаешь?» — прилетает сообщение от Юнги через несколько минут на телефон Чонгука. И правда, какого хера он делает? /// Призрак стоит в углу этой комнаты. У призрака знакомое лицо. Он высокий и рыжий, узнать его несложно. Призрак тот в сговоре с тем, кто наблюдает за ним через компьютерные колонки. Призрак явно не одобряет того, что Чонгук делает. Чонгук глядит на улыбающиеся рожи, изображённые на капсулах, смотрит на призрака и на колонки, и так ещё пару раз. Огромная луна, висящая за окном, намекает, что давно пора спать. Что на учёбу завтра сходить не мешало бы, и что он — ублюдок мелкий, эта хрень за окном тоже ему шепчет. Мелкий ублюдок, расстраивающий родителей. Ну вот такой он, да. Что поделаешь? Может тоже... того? Называть себя зависимым ещё рано, я вас умоляю. С этого легко можно слезть, если взять себя в кулак и собраться. Только Чонгук не то что собраться, он и спать-то толком не может. Смешивать экстази с таблетками от бессонницы - дело херовое. Мысли в голове давят, а призрак стоит в углу, не уходит. Чего ему надо-то? Понятного мало. Стал и стоит там, как вкопанный. Как будто Чонгук слепой, не видит его, честное слово. Он глотает таблетки и кидает в призрака тапком. Рыжий даже не дёргается. Вот же сука. — Что ты там встал? — вопрошает он, — иди, блять, на мост свой, там стой, птица недоделанная. Призрак стоит, не шелохнётся. Раздражает, кто бы только знал. Вот что? Что ему надо от него? Он ему ничего не должен, даже свечку сходил поставил на днях, хотя не верующий нихера, а тот нет, как стоял, так и стоит, мордой своей там в углу светит. Чонгук начинает раздеваться, снимает с себя всё, нахрен, потому что кожа начинает гореть. Вещи, сволочи, как эти маленькие тявкающие крысы, кусаются больно, не смотря на размер. Он накрывается одеялом и отворачивается. Тело просто полыхает, и не нужно гадать, чего ему сейчас так хочется. Есть тут, к слову, в голове кое-какая идейка. А этот, раз хочется, пусть стоит смотрит. Извращенец рыжий. Присоединиться-то теперь - ни-ни. Кретин, блять, с моста сиганул. Пофиг, думает Чон и слюнявит пальцы, встаёт на колени, немного изогнувшись, и проникает в себя, начиная растягивать и одновременно трахать своими же пальцами. Неудобно вообще. Выходит так себе, на самом деле. Удовольствием, как таковым, тут и не пахнет. Приходится вынуть пальцы и подрочить себе, член словно каменный. Черт, как бы было хорошо, присоединись кто... Например этот, который стоит в углу. Чон пытается представить, как тот его трахает, и надрачивает сильнее, затем вспоминает их последний раз в душе и обильно кончает прямо на простынь. Этого явно маловато, сна как не было, так и нет, и помочь ему сейчас может только один человек. На сообщения Гук сейчас отвечает редко, потому что потому. Нет желания. Продавать стал хуже, и клиентура поубавилась, недовольных поприбавилось, и хер с ними. Он садится на кровати, тело блестит от маленьких бисеринок пота, оно хочет чего-то ещё, да побольше. Руки немного подрагивают, но печатает он быстро: «Хочу тебя, можешь прийти сейчас?» «Вспомнил обо мне, как только трахаться захотел?» — ответ приходит довольно быстро. «Вспомнил, потому что тебя захотел. Не ломай драму, зад горит от желания, стоит так, что больно уже, поспеши» «Растяни себя как следует, малышка, не хочу терять на это время. Скоро буду» Чонгук блокирует телефон и отбрасывает его. Под языком немного горчит, он поворачивается к призраку, начиная снова работать пальчиками в анусе, и видит, как тот отрицательно качает головой. Он моргает, приостановившись. Призрак снова стоит, не шелохнувшись. Может, привиделось. Родители давно спят, их комната намного дальше, чем его. Спят они крепко, так что если слишком громко не кричать, никто не проснётся. Он уже это проходил, и не раз. Юнги приезжает очень быстро, пишет, чтобы открывал, знает, что стучаться или звонить в звонок не стоит. Чонгук, сцепив зубы, даже не думая прикрыться, спешит к двери. Стояк делает ему больно и не проходит, сколько бы Чонгук не передергивал. Мин не разменивается на лишние слова, быстро разувается, и взяв обувь в руки, торопится в его комнату. Закрывает дверь, которую Чонгук, вроде как, починил сам, так что щелчок снова работает. Юнги начинает раздеваться, разглядывая Чонгука, который специально лёг на кровать, пошире раздвинув ноги. Тело просто трепещет от желания, Юнги откидывает последнюю деталь одежды, а призрак за его спиной стоит, не шелохнётся. Чонгука в какой-то мере даже забавляет мысль, что тот будет смотреть, как они трахаются. Забавляет, правда, недолго, через секунду становится не по себе. Призрак смотрит на него, и Чонгук скрещивает ноги, хотя все внутри пульсирует. Юнги подходит, довольно грубо раздвигает их обратно, подтягивает к самому краю и входит, никак не предупреждая, у него ещё даже не встал до конца и от этого как-то тошно. Чонгук закусывает руку, когда тот толкается. Он груб, и в какой-то мере даже жесток. Из глаз поневоле катятся слезы, когда Юнги сжимает его кожу под коленями на маневр крапивы, удерживая таким образом в одном положении. Так не очень удобно, и призрак всё ещё смотрит прямо на него. Чонгук не хочет, но читает отвращение в его взгляде. Мин командует, чтобы он перевернулся, залезает на кровать и больно бьёт по заднице, затем ещё раз, и входит опять, продолжая грубые толчки. Скулеж пробивается сквозь зубы неосознанно, поэтому Мин закрывает ему рот, прежде чем кончить. Он не целует его ни разу и больно оттягивает член, заставляя сморщиться. — В чем дело, малышка, тебе что-то не нравится? — шепчет парень, наблюдая внимательно за его лицом, — хотелось бы, чтобы на моем месте был кое-кто другой, Окурок? Чону больно, из глаз летят искры и слезы ещё катятся. Точно непонятно, от чего больнее, все такое непонятное. Все запуталось и заебало. И чего он ноет, тоже хрен разберёшь, тошно от всего, и от себя самого. — Иди нахуй, — наконец отзывается он, — трахал бы лучше, как следует, чем языком трепать. Он снова получает по заднице, и в этом нет ничего сексуального или возбуждающего, затем сжимает член и бьёт в живот, не расслабляя хватки. Не давая прийти в себя, снова входит, и имеет, ни капли не жалея. Не обращает внимания ни на скулеж, ни на срывающийся с губ Чонгука мат и хрип. Кончает в него снова, но не отпускает, и будь у Чонгука силы, он бы уже давно его скинул. Но он чувствует себя тряпичной куклой в этих блядских бледных руках. Тело болит и ноет. Болит и ноет, и так по кругу. До чего заебало-то всё... Он приоткрывает глаза и смотрит в угол. Призрак смотрит на Юнги, он смотрит на его спину потемневшим от злости взглядом. Затем переводит этот взгляд на Чонгука и моментально смягчается. Мин заставляет пошире расставить ноги и входит в него сразу пятью пальцами, двигая жёстко, вырывает крик, который Чонгук еле проглатывает, закусив губу до крови. — Малышка, теперь я один у тебя остался, не зли меня больше, — он плюёт на свой член и снова входит, — все ещё такой узкий. У рыжего был мелкий, что ли, совсем? Не мог как следует тебя выебать? Чонгук сам не замечает, как рычит, слезает с него, разворачивается и бьёт в лицо, скидывая наконец с кровати. Налетает сверху, не осознавая, откуда берутся силы, которых всего пару секунд назад не было, и бьёт ещё раз, игнорируя болезненный вздох. И ещё. Тот пытается перехватить его руки, но тщетно, Чонгук за это бьёт ещё раз. Затем разворачивается, подтягивает и входит в него насухую, без жалости, сам. Тот болезненно хрипит и Чонгук чувствует кровь, хлюпающую вместе с членом, когда толкается в него очередной раз. Ничего, ему тоже было больно. Потерпит. Призрак смотрит на него, и Чонгук смотрит в ответ, не моргая, и входит ещё и ещё. Тело под ним обмякает, но ему насрать. Он ведь этого хотел? Чтобы Чонгук вышел из себя? Думал, не найдётся сил, чтобы выдрать его как следует? Ошибается. Он даже не кончив как следует, выходит, хватает парня за волосы и подтягивает к своему члену. Кровь стекает по его лицу и капает на головку. Парень, похоже, еле соображает. Призрак наблюдает за этим, не говоря ни слова, не отводя глаз. Луна за окном огромная и сияющая, от её света кружится голова, от ее шепота закладывает уши. Юнги что-то хрипит и начинает потихоньку облизывать его, кровь стекает по его бедру, прямо по татуировке. «Воевать ради мира — это как трахаться ради девственности» Черт подери, этой надписи так к лицу красный подтёк. Ебаное искусство просто. Чонгук возбуждается, глядя на неё, а Юнги пытается ему отсасывать, скривив лицо в болезненной гримасе. Почему-то это тоже кажется Чону тем, чего не хватало. Голова идёт кругом. Он держит его волосы у корней и заставляет брать больше. Бесит, что тормозит. Член исчезает в его рту, и на него постоянно капает кровь, но смотреть на это не надоедает. Всё внутри пульсирует, смешиваясь в боли и желании. В отвращении и подкатывающей тошноте. Он отталкивает Мина, разжимая свою ладонь, сам склоняется над его опавшим членом и лижет его, Юнги валяется, раскинув ноги, и дышит. — Моя малышка, — еле разборчиво, еле слышно выдаёт он и гладит по волосам, словно одобряя. Схаркивает кровь прямо на пол и, игнорируя жгучую боль в проходе, улыбается, обнажая кровавые зубы. На периферии сознания раздаётся всплеск, и он улыбается ещё шире, словно безумец, словно только этого и хотел. Словно это нормально. Чонгук отстраняется от члена, чувствуя вкус крови во рту, подтягивается и насаживается на него, откидывает голову назад и выглядит до того превосходно, что Юнги не может сдержать восхищенного вздоха. Он тянется к его бедрам и скользит по ним, стараясь двигать тазом навстречу Чону. В какой то момент, после очередного оргазма, Мину мерещится тень в углу этой комнаты. Он крепко держит Чонгука за волосы и имеет на боку, кусает в плечо до красных отметин, и наплевать при этом, что лицо и челюсть болят неистово, завтра все опухнет и будет смотреться ужасно. Чонгука постепенно отпускает и он засыпает, перевернувшись на живот, с красной задницей и синяками на теле. Юнги тоже позволяет себе отключиться, но не сразу. Тень в углу мелькает ещё пару раз, Мин пытается понять, от чего она, или кого ему напоминает. Мин собирается с первыми лучами солнца, прихрамывает, но ничего относительно этого не говорит. Выглядит он, мягко говоря, не очень. Чонгук даже не думает его провожать, все так же лёжа на животе и наблюдая за его сборами. Парень одевает куртку и хлопает по нагрудному карману, глядя на него. Чонгуку не нравится эта привычка, не нравятся слова, которые звучат в его голове в этот момент. — Окурок, — говорят там голосом знакомого аниме-парня, — не позволяй спрятать себя в пачку. Чонгук отворачивается и пытается заснуть. То, что было этой ночью, он не может объяснить даже себе. То, что нашло на него… Не может понять, что точно он чувствует после этого? Что он, собственно, должен чувствовать?