***
А ещё такое бывало, когда было плохо ей. Это не всегда было очевидно или вообще заметно: Эльза всегда качественно сдерживала свои эмоции. Но иногда, когда меня колбасило абсолютно без причины, а она была рядом, улыбчивая и спокойная — я знал, что ощущаю сейчас её эмоции. Просто ловлю, как радаром, невидимые сигналы. Впрочем, в тот день сигналы были вполне видимые. Я никогда не видел Эльзу Хоффмейстер настолько на взводе. Она нервно стучала ногтями — красный лак, её неизменный красный лак, — по колену, сжимала губы и сверлила взглядом менеджера банка. — Так почему заблокирован счёт? Мы ждём уже полчаса. — Секунду, мэм. Она ненавидела это «мэм». Эльза и правда не выглядела на свой возраст, тянула разве что на «мисс» со своим моложавым лицом и полутора метрами роста. Со стороны она казалась практически девочкой, женственной и хрупкой. Но её всегда выдавали строгие глаза и серьёзный голос. После первой же реплики она становилась «мэм», а в некоторых случаях и вовсе «Mistress». — Ваш счёт заморожен в связи с возбуждением уголовного дела… О деле мы знали уже месяц. Одна из бывших актрис подала в суд, требовала компенсации за моральный ущерб. Такое случалось, но у Эльзы было несколько хороших адвокатов и очень конкретно составленный договор, к которому было не прикопаться. В хорошем исходе не было сомнений, но вот счета ещё никогда не замораживали. — Да, но решения суда по делу ещё нет, — перебила Эльза. — Неделю назад вступил в действие новый федеральный закон. Он обязывает банки… Менеджер продолжал говорить, а Эльза уже не слушала, даже вежливая американская улыбочка вдруг превратилась в чисто русскую недовольную мину — она напомнила мне о людях в московском метро часов этак в восемь утра, в поезде из Выхино в центр. Тот же убийственный усталый взгляд. День откровенно не задался: сначала с утра прилетел какой-то особо дебильный заказ, потом мне пришлось переделывать вчерашний монтаж, а затем в магазине не прошла оплата по карте Эльзы. А теперь ещё и вот это. — …так что счет заморожен до принятия решения по делу. — Но ведь покупать еду и платить аренду мне надо сейчас! Судебный процесс может занять месяцы, даже годы! — Ничем не могу помочь, мэм. Мне очень жаль. Я никогда не видел, чтобы Эльза реагировала так бурно: она резко встала и направилась к выходу, одной рукой крепко сжимая свою сумочку. Тоже красную, под цвет ногтей. Я быстро кивнул менеджеру и направился за ней. Я ходил сегодня за ней весь день. С одной стороны, я цеплялся за неё, как за единственного человека, рядом с которым я испытывал хоть что-то, помимо желания лечь, закрыть глаза и сдохнуть. С другой — мне хотелось её поддержать. Развод, судебный иск и долги свалились на неё разом. В такие моменты она никогда не хотела помощи и не принимала её ни от кого — а ещё не хотела видеть рядом всяких доброхотов. Я был удивлён, что она подпускала к себе меня, а потом понял, что я один из немногих, кто в принципе не может ей помочь. Я нижний, я иностранец без связей, и все мои деньги — это гонорары от неё же. Даже морально я не особо помогу. Но я старался. — У тебя же есть наличные, оплатишь из них. Очень много компаний принимают оплату только чеками и наличкой. К тому же, заказов полно, — успокаивал её я. Эльза заводила машину. — Да. Полно. Всё окей, — отвечала она отрывисто, проворачивая ключ в третий раз. — Ну вот. Может, заедем, возьмём что-нибудь вкусное? Твой любимый чизкейк. — Ага. Чизкейк, — она даже не смотрела на меня, только на приборную панель. — Да заводись ты, тварь! — Может, я попробую? Эльза посмотрела на меня зло, резко открыла водительскую дверь: — На. Пробуй. Думаешь, знаешь лучше меня? Да я водила машину, когда тебя ещё на свете не было! — Ты водила машину в тринадцать лет? Правда? Она не удостоила меня ответом, только закатила глаза. Нет, не водила. Просто для красного словца сказала, лишь бы меня осадить. — Не. Тухло. Не заводится. — Well, shit. Сэм мне говорил, что надо проверить двигатель. Блять, Вэл, почему я такая глупая… У Эльзы дрожал подбородок, она закусила губу. Посмотрела наверх, кажется, чтобы не заплакать — или чтобы проверить, скоро ли дождь. Скоро, туча уже собиралась. — Какая? Эльза, это просто стечение обстоятельств. Случайность. — Грёбаная карма, — выдохнула она, глядя на проезжающие мимо машины. Шансов, что среди них будет автобус, было немного — мы жили в калифорнийском пригороде, в ебенях под Бёркли, где общественный транспорт ходил хорошо если раз в час, а вся наша команда, скорее всего, ещё была на съёмках в Сан-Франциско. В США было немыслимо передвигаться без машины. — Кармы не существует, — отрезал я. Мне было ужасно тяжело смотреть на неё в таком состоянии. Я чувствовал, как сильно она сдерживается сейчас. Я сам был такой же: закупоривал все эмоции, а потом они приходили в виде панических атак и кошмаров. — Вызываю эвакуатор или такси? — Ничего не вызывай. Тут идти двадцать минут. Машину потом заберём, не увезут. Пошли, пока дождь не начался. — Мы же точно под него попадём. Эльза… — Быстро, я сказала! — Yes, Mistress. Я захлопнул дверь машины, передал ей ключ. Я не понимал, почему вдруг она не хотела заказать такси. Ей обычно нравилось заказывать всякие услуги, покупать бесполезные шикарные вещи, просаживать деньги. Бывало, что она за неделю тратила столько, сколько я зарабатывал за год в Москве, работая учителем. — Давай руку. Ты же на каблуках. — Нет. Не надо мне помогать. Я только вздохнул. Эльза носила вот это всё стереотипно-женское: короткие платья, макияж, высоченные каблуки. Изначально мне это нравилось, а со временем я увидел, сколько на всё это уходит сил, денег и времени. И это была не настоящая Эльза, это был образ, сексуальная объективация самой себя. У секс-бизнеса для мерзких похотливых мужиков должно быть сексуальное лицо. Секс был для неё стратегией выживания, зарабатывания денег, выбивания себе места под солнцем. Она продавала себя точно так же, как она продавала своих нижних. — Давай хоть помедленнее пойдём. Сотрёшь же в кровь. Что я, на каблуках не ходил? Меня одевали в женское для фильма, я помню. — Крутиться на каблуках у зеркала и идти по улице — это две совсем разные вещи, — усмехнулась она. — Ну тем более. Осторожно, там… — Ouch! For fuck’s sake! — выругалась она, осторожно приседая и касаясь рукой земли. Бетонные плиты на тротуаре лежали не вплотную, между ними был крупный зазор, и Эльза попала шпилькой аккурат между ними. Каблук отломился сразу же. Вокруг даже не было ни одной скамейки. Это был тихий американский пригород, где пешком ходили разве что собачники. Вокруг лишь дома и редкие магазинчики. Даже ни одной машины, сейчас все на работе. — Shit… Держись за меня. Подвернула? Эльза щурилась от боли, держалась за меня одной рукой, а другой исследовала лодыжку. — Да. Но вроде не распухает. Точно не перелом. — Может, скорую? — Да какую, к чёрту, скорую! Перемотаю дома и всё, ещё мне не хватало счетов из клиники. Сама справлюсь. Я почти врач. — Эльза… — Пошли, — она взяла в руку оторванный каблук, опёрлась сначала на здоровую ногу, а потом попыталась встать на больную. Не смогла скрыть боль, всё мгновенно отразилось у неё на лице. — Держись, держись за меня, давай. — Пусти! Тут идти всего десять минут. Дойду. Я отпустил её, она прошла ещё два шага и снова едва не упала. Тут нечего было и размышлять: я, не предупреждая, взял её на руки. Эльза была крошечная, лёгкая. Как может к такому маленькому телу прилагаться такой тяжёлый властный характер? — Вэл, это приказ! Пусти! — Ты не глупая, Эльза, ты просто упрямая до невозможности, — усмехнулся я, быстро пресекая всё сопротивление, прижимая её к себе ближе. — Ты же не дойдёшь сама, а если дойдёшь — сделаешь себе хуже. Ты же знаешь, что подвёрнутой лодыжке нужен покой. Представь себе, что ты отдала мне приказ тебя донести, чтобы было не так сложно принять помощь. Эльза вздохнула тяжело, поёрзала у меня в руках ещё немного, а потом всё-таки сдалась. Обхватила мою шею рукой. Дождь пошёл через пару минут, сразу как из ведра. Я накрыл её своим пиджаком, чтобы она не дрожала в лёгком летнем платье. Она молчала, была как кукла в моих руках. Уткнулась лицом мне в грудь. Не знаю, плакала ли она. — Ну всё, вот и пришли, — объявил я, кое-как вставляя ключ в замок двери. — Ты как себя чувствуешь? Она подняла на меня усталые глаза, тушь чуть потекла: — God, I feel so… — начала она и остановилась. — So? — Empty. — Это просто от боли. Давай перемотаю. Или сначала в душ? — Сначала в душ, — кивнула Эльза. — Поможешь? Ощущение было странное. Мы редко оставались дома одни, особенно наедине с Эльзой. Когда не было таких масштабных съёмок в другом городе, дом всегда был полон людей: в подвале кто-то чистил игрушки, кто-то готовил на кухне, кто-то монтировал, кто-то отвечал на звонки. А теперь я был единственный нижний, а Эльза — единственная верхняя, королева этого царства. Душа не получилось, Эльзу пришлось усадить в ванную, подняв ногу с приложенным мешком льда. Я касался её тела осторожно, как будто бы мог сделать ей ещё больнее слишком сильным касанием. Вымыл вымокшие под дождём волосы фиолетовым шампунем, снял макияж, нежно обработал мозоли от туфель. Эльза лишь закрыла глаза и принимала от меня ласку. Потом, когда я вышел из душа, я заглянул к ней снова. Она даже не оделась, так и лежала на кровати — измученная, полусонная, разгорячённая от воды. Только наложила себе на ногу повязку. — Я пойду вниз, если что — зови. — Вэл, останься здесь. Иди сюда. — Сейчас, я оденусь… — Иди сюда. На, — она протянула мне несколько чёрных полос. Наручи и ошейник. — Надевай. Ошейник был какой-то совсем новый, даже не гнулся ещё. — А это не мой… — На меня, — пояснила Эльза. Снова как в кино, но бля, какое же увлекательное кино. Ошейник сидел на ней как влитой, контрастировал с её светлыми волосами и подчёркивал глаза. Она как будто сразу расслабилась в моих руках, позволила застегнуть наручи на запястьях и прицепить их к изголовью кровати. Затягивать пришлось на самую последнюю дырочку, настолько она была миниатюрная. — Уверена? — переспросил я, касаясь её лица. — В тебе — уверена. Давай, Вэл. Я много раз был с женщинами и в верхней роли, и просто в активной. И даже с Эльзой был — правда, в основном только на камеру, на пару с её мужем или после долгих уговоров. Первый раз она была передо мной настолько уязвимой, беспомощной и бессильной. Жестить мне не хотелось, но я быстро понял, что Эльза совершенно чётко была настроена сегодня именно на Тему. Она выдыхала особо отчётливо, когда я сжимал соски посильнее, касался шеи, немножко душа, и смотрела на меня с каким-то затаённым страхом. — Всё окей? — Ага, — она закусила губу и чуть повернула голову. Только тогда я понял, что она ждёт пощёчины. Никогда я не видел, чтобы она так текла. Все мои пальцы, почти вся ладонь была в смазке. Эльза постанывала что-то, сама подавалась бёдрами навстречу. Видно было, что лёгкая боль и ограничение движений только подстёгивают её. С презервативом я не заморачивался: мы тестировали всех и вся чуть ли не каждые две недели, а Эльза пила таблетки. Я был рад, что могу чувствовать влагу прямо на головке члена, осторожно раздвигать нежно-розовые половые губы. Эльза была возбуждена, но я был возбуждён не меньше — и я всегда был для неё слишком большой, когда у меня был такой стояк. — Больно… — шепнула она, когда я начал входить. — Я знаю, моя хорошая. Но со мной всегда так. Сейчас пройдёт. Почти… Я входил только глубже, зная, что ещё сильнее она уже не возбудится. Ей придётся принять меня так. «Сейчас пройдёт» было абсолютным враньём. Да ей и не надо было, чтобы было не больно — я видел, что ей нравилось именно так. Уже через пару минут я мог двигаться спокойно и даже относительно быстро. Эльза подо мной была вся красная, чуть дёргала скованными руками. — Не останавливайся. Двигайся ровно так же, под тем же углом, не быстрее и не медленнее. Ага. Вот так, вот так, почти… Несмотря на чёткую инструкцию, мне было тяжело продолжать двигаться так же. Мне хотелось быстрее, сильнее, особенно когда я видел, что она так близко. Одной рукой я сжал её сосок, другой продолжал опираться на постель, не останавливая ритмичные движения бёдрами. Я хотел навсегда запомнить её выражение лица в этот момент. Вот так, вот так, почти… И вот он — взрыв. Эльза вскрикнула, закинула на меня ноги, подвинулась мне навстречу, и только тогда я ощутил, как сокращаются мышцы вокруг моего члена. Мне показалось, что я увидел у неё в уголке глаза слезу. Даже не помню, как кончил сам — её оргазм был для меня важнее, особенно такой, только от проникновения. Когда я освободил её и прижал к себе, комната затуманилась, предметы размылись. Женщина рядом со мной казалась пластиковой Барби, несмотря на наготу и отсутствие косметики. Я получил то, что хотел, но чувствовал себя пустым. I felt empty. So, so empty.***
Сейчас было лучше. Но всё равно я чувствовал какое-то отвращение. То ли к себе, то ли к произошедшему в самолёте, то ли к этой блядской Германии и этой ледяной квартире. Все стены были белые, покрашенные на скорую руку, а весь интерьер — сраная бездушная Икея. Строгие белые линии, редкие яркие пятна, экологичное дерево, переработанный пластик, всё как под копирку. Кровать уже скрипит, а со стула слезла жёлтая краска. Я сам когда-то жил так, в строгом скандинавском минимализме. А потом в моей жизни появился Юрий, и мне захотелось построить дом для нас двоих. С красивым кабинетом, шикарной спальней и яркой кухней. А теперь всё с нуля. — Валь! А что там писал этот чувак в инструкции? Горячая вода где-то включается? — крикнул Юра из ванной. — Сейчас посмотрю, только найду пароль от вайфая. Где он тут… — я скроллил скриншоты и никак не мог найти комбинацию, которая походила бы на пароль. На немецком было нихрена непонятно. — Что ты там так долго? Воду-то как включать? — пожаловался Юра ещё раз. Я сдался. — Глянь, что тут написано про вайфай? На роутере пароль? — заглянул я в ванную, протянув ему телефон. Инструкция была длинная, вся на немецком. Юра взял мой телефон мокрыми руками. — Ну Валь! Как ты это бронировал? Неужели не мог прочитать внимательнее! — Да что такое? — Вот же, первым пунктом написано, что первые две недели нашего пребывания не будет горячей воды, потому что там авария на подстанции. И обогрева нет! И ты ещё и галочку поставил, что согласен! Что, ты не знаешь слов «kaltes» и «Wasser»? — Ладно, умойся так, здоровее будешь, — я выхватил у него из рук телефон. — Давай, я пока на тебя полюбуюсь. Любоваться было чем: вся спина была в следах от снейка, дырочка была покрасневшая, а яйца, кажется, даже чуть припухли. Мне было выгодно замаскировать свой промах под продолжение доминации. Юра сполоснулся быстро, только стёр вытекшую сперму, сполоснул подмышки и сразу же выскочил. Я не стал давить, чтобы он мылся дольше — ему нельзя переохлаждаться. — И вот, надень пояс обратно, — я протянул его полотенце и пояс верности. — Мне нравится знать, что ты его носишь. — Ага, — он повернулся, принимая предметы. — Нет, только не это, — протянул он как-то обречённо, глядя за мою спину. — Что такое? Я развернулся. По белой плитке с пожелтевшими швами полз самый настоящий рыжий таракан. Я этих тварей не видел со времён студенчества, когда ходил в гости в общежитие к Ярославе. Хотел было прибить, но не нашёл, чем — а таракан тем временем скользнул за откос двери. — Жопа, — резюмировал Юра, закутавшись в полотенце. — Если эти твари вылезают на свет и при людях, то их тут, наверное, дохуя. — Я позвоню завтра владельцу, пусть компенсирует или меняет жильё. — Ага, — ответил он как-то пофигистично. Но смотрел совсем мрачно. — Я спать. Я тоже запрыгнул в душ на минутку, вытерся и пошёл в спальню — впрочем, комната всё равно была одна. Юра уже лежал в темноте под тонким одеялом. Я присоединился. Вместе согреемся. — Это пиздец какой-то, Валь… — пожаловался он, прижимаясь ближе. — Пиздец. Ничего, разрулим. — Я же не высплюсь, как мне завтра на работу идти? У меня внутри, помимо отвращения, уже собиралась головная боль от всех этих жалоб. Как будто я был рад проблемам с квартирой. — Хватит ныть, спи уже. Будешь ныть — выпорю так, что на работу завтра не встанешь, даже если захочешь, — сказал я спокойно. Я уже был в таком состоянии, что мог бы поступить и так. Вот только у меня всё тело побаливало, вставать уже не хотелось. — Я нервничаю, Валь, — признался Юра, не восприняв мою угрозу всерьёз. — Не усну. — Я тоже. Ладно, давай так, — я перевернулся на другой бок, потянулся за своей сумкой, не вставая с кровати. — У меня тут есть волшебные таблетки. Мне целую, тебе четвертинку. — Может, хоть половинку? — Не надо. Это мощная штука. В Европе, кажется, даже запрещена. Её под язык. Мне понравилось, как послушно он принял транквилизатор из моих рук. Даже после всей сегодняшней жести он оставался моим мальчиком, доверял мне. Он ведь полагается на меня, на мою ответственность и сознательность. Я не могу его подвести. Утром стало чуть получше. Я проснулся раньше Юры, такое бывало редко. При свете дня квартира была светлая и относительно просторная. На улице таял снег, и я вдыхал чистую свежесть. Под окном уже с раннего утра кипела жизнь: велосипедисты в шлемах ехали куда-то по выделенной полосе, кафешка с минималистичной вывеской открылась аж в пять утра и продавала кофе навынос, а новомодные электрические автобусы останавливались прямо под нашими окнами каждые пять минут. Я всегда любил заграничные поездки, мне нравилось наблюдать за другой жизнью и примерять её на себя. А теперь и вообще можно построить нового себя. Первым делом я позвонил владельцу квартиры, — он пообещал предоставить другое жильё через пару дней, — разобрался с интернетом, успел даже сходить в супермаркет через дорогу. Открыл новую пачку антидепрессантов. В жопу все эти разговоры о слезании с таблеток и силе психотерапии, я буду лечиться превентивно, чтобы ничто не пошло наперекосяк. Мне нельзя больше лажать. Я тоже играю в этом переезде важную роль. Завтрак обычно был на Юре, но сегодня был какой-то не такой день. Мне не хотелось его будить, дёргать, ставить на колени и доставать ошейник. Чёртов лайфстайл иногда вытягивал слишком много сил — из нас обоих. Не сегодня. — Ой, Мастер, а ты уже… — начал он хрипло, оглядывая кухню. Тараканы разбежались под плинтусы, когда я принялся готовить, и жильё казалось почти нормальным. — Извини, я проспал… — Зато, наверное, выспался, — улыбнулся я. Улыбаться не хотелось, внутри было как-то пусто. — Одевайся, солнце, у нас ещё много дел до твоей работы. — Ага. За завтраком он лениво жевал яичницу и пялился в телефон. Потом почти не разговаривал со мной в метро и, кажется, не был впечатлён тем, как я сам покупал нам сим-карты, разговаривая с продавцами неловкими фразами из онлайн-переводчика. Даже в парке рядом с его работой он смотрел как бы сквозь все предметы, куда-то вдаль. Сначала я ещё пытался как-то его разговорить, а потом перестал его тормошить. Юрий проходил через что-то своё, морально готовился к первому рабочему дню. Я же сидел на скамейке и отправлял с телефона резюме на все вакансии, которые видел на немецком сайте. Подавал на всё, где было написано «Englischlehrer» или «Dolmetscher». Одновременно закинул удочку всем знакомым, учившим в университете немецкий или переехавшим — в общем, распустил лапы, как паук. Я с удивлением и восторгом понял, что мне нравится разбираться в иностранной писанине. Учить язык в среде для конкретной жизненной задачи — что может быть круче? Second language acquisition, babey. Шестой язык, который я доучу до приличного уровня — а через пару лет, возможно, смогу на нём работать. Охуенно же. И чем глубже я погружался в это, тем лучше мне становилось. Я отправлял уже пятое сопроводительное письмо, когда Юра выбил меня из моего потока: — Валь? — спросил он, не глядя. Он следил взглядом за каким-то бегуном в другой стороне парка. — Ты что делаешь? — Работу ищу. — У тебя же нет разрешения на работу. — Ну да, но это не отменяет возможность получить оффер на месте. Или работать нелегально. И дистанционку из Москвы никто не отменял, — ответил я. Оптимистично. — А у тебя никогда не бывало ощущения, что ты всех обманываешь? Что ты заполучил работу совершенно случайно, а настоящих навыков у тебя нет, и все об этом скоро узнают? — Imposter syndrome, — кивнул я. — У меня такое всегда, да. И волнуюсь адско перед новой задачей. Ну, ты и сам видел, как я паникую. — Ты иногда кажешься таким уверенным… — покачал он головой. — Ты мне всегда таким казался. Особенно тогда, в школе. Я тогда вообще считал, что ты вообще всё можешь, что ты какой-то идеальный сверхчеловек. Я аж фыркнул от смеха. Идеальным я не был совершенно. И мне казалось, что все это видели, даже Юрий. Особенно он. Но он видел во мне что-то, что не видели другие. Может, сам себе нарисовал образ и не мог от него избавиться. — Главное ведь результат. Заказчику похуй, что у его переводчика поджилки трясутся и руки потеют, если он выдаёт адекватный перевод. Ученикам плевать, что их учитель с утра еле вылез из постели, выжрал три чашки кофе и сочинил план урока за пять минут, если они усваивают материал. Всем насрать, как ты себя чувствуешь. Я могу хоть триста раз считать себя полным дебилом, но если все вокруг довольны моей работой — значит, я, наверное, не такой и дебил. Или я хорошо притворяюсь, и это прокатывает. — То есть, твоя уверенность — фасад? — он посмотрел на меня. Я пожал плечами: — Ты же знаешь, что да. Ты же знаешь меня, я боюсь всего. Но бояться и волноваться — нормально. — Я не чувствую себя нормально, — голос у него дрогнул. — Совершенно. Никак не могу решиться войти туда. — Юр, ты самый нормальный из всех нормальных. Ты самый бойкий и смелый человек, которого я знаю. Твой немецкий идеален, твоя работа достойна похвалы. Так что у тебя на сегодня задача, — я придержал его подбородок: — пойти и всех там разъебать. Взять на себя ответственность и руководство отделом. Перезнакомиться, справиться со всеми задачами. Глаза боятся, руки делают, голова пиздит. Я в тебе ни капли не сомневаюсь. — А надо бы… — шепнул он. — Можешь, пообедаешь со мной? — Нет. Пойди с кем-нибудь с работы. У меня тут, — я глянул на экран телефона, — уже собеседование в какой-то языковой школе. Тут совсем неподалёку. Пиши-звони, если что. — Ладно. Я проводил его до здания офиса, попытался сказать ещё что-то мотивирующее и одобряющее. Юрий только кивал. Помахал мне рукой, расправил плечи, проходя внутрь, но всё равно во взгляде читалось отчаяние. Как на плаху шёл. Как будто бы он может оттуда не вернуться. — Да, хотелось бы продолжать развиваться в этом направлении. Я преподавал довольно долго, семь лет. Наработал свою методику, установил контакт с учениками. Потом ушёл в перевод. Но теперь хотелось бы продолжить преподавать… — разглагольствовал я на собеседовании. Офис был просторный, функциональный, с красивыми плакатами и вывесками с изображениями достопримечательностей Англии и США. Мне предложили кофе, я не отказался. Это был как раз тот тип работы, где могут принять иностранца с хорошим произношением. Уходить из перевода мне не хотелось, но на войне все средства хороши. Надо как-то оплачивать штраф и подыскивать квартиру побольше. Внутри было лёгкое волнение, но оно скорее подстёгивало, чем было преддверием паники. После того, как я проводил Юру, мне вообще стало спокойнее. — А чем вы занимаетесь в свободное время? — спросила у меня рекрутёрша с милейшей улыбочкой. Акцент в английском у неё был заметный, явно заметнее, чем мой. — Не могу сказать, чтобы у меня было какое-то конкретное хобби, — соврал я в очередной раз. Хобби было. Я спускал кучу денег на секс-игрушки и девайсы для БДСМ. А в свободное время ебался по несколько часов кряду и осыпал своего нижнего сначала болью, а потом заботой. Учился правильно бить и втыкать под ногти иглы. — Люблю смотреть новости, разбираться в текущей политической ситуации в мире… Меня отвлёк мой телефон. Братья писали редко, если вообще писали. С друзьями мы общались в чатах, и уведомления всегда были отключены. По работе писали на почту, а не в мессенджере. Это было непрофессионально, но что-то подсказало мне достать телефон. Сердце ёкнуло. — Извините, это может быть что-то важное. И правда — всего два сообщения от Юры. «Приходи» и «плохо». Без точек, без восклицательных знаков, без объяснений, не одним длинным письмом. Совершенно не его стиль. Значит, и правда плохо. — Entschuldigung, ich gehen muss, — промямлил я. Складывал что-то из учебника немецкого, не зная, правильно ли говорю. — I’m sorry, I really have to go. Я помню, что бился в металлическую входную дверь, пока не понял, что надо нажать кнопку для выхода. Сам не заметил своей паники, не обратил внимание на трясущиеся руки и бешено бьющееся сердце. Тут было недалеко. Кажется, я перебежал дорогу на красный. Не знаю, была ли у меня паническая атака — в любом случае, у моего животного ужаса и физических симптомов была хорошая причина. По пути я отчаянно думал, что делать теперь. Звонить в страховую? Или сразу в скорую? А какой номер скорой в Германии? Сколько его будут обследовать? Смогут ли Юру транспортировать в Москву? Поможет ли операция и в этот раз? Будут ли его опять облучать? Хватит ли у меня денег, если считать ещё и долларовую заначку? Может, лучше операцию в Германии? Что я скажу его матери? Что я буду делать, если он умрёт? Хватит ли у меня транквилизаторов? Как обставить своё самоубийство так, чтобы моим близким было как можно проще разбираться с последствиями? Надо будет вернуться в Москву. В жопу, в жопу этот переезд, в жопу этот Берлин и эту его работу. Это я, я во всём виноват! Не надо было вообще уезжать! Там было бы безопаснее, там я бы смог его защитить, там есть клиники и знакомые врачи… Боже, Юрка, Юрочка! Что там, блять, такое?! Я же не выживу без него, я не смогу, как можно было… Когда я вбежал в холл офисного здания, я был уже настроен выяснять на ресепшен, где находится его офис. Но Юра уже выходил из лифта. Сам, никто его не поддерживал. Глаза смотрят прямо, только бледный немного. Кто-то рыжий — Арсений? — похлопал его по плечу. — Ты как? Что случилось? Голова? — подбежал я к нему, едва он вышел из турникета. — Ты поздно. Всё уже, прошло… — он опёрся на меня, позволил мне усадить себя на диванчик в холле. Мимо сновали люди, а я никого не замечал. Мой мальчик был в порядке, но мне не нравился этот мрачный взгляд. Я ещё не успокоился. — Извини, я бежал, как мог. Голова болит? — Чуть-чуть. Но в основном сердце. Прям так быстро зашлось. Уже кончилось. — Надо звонить в скорую, — решил я, доставая телефон. — Это надо обследовать. Просто так сердце не болит. Что-то происходит. Давай, может, выйдем на улицу? Там посвежее, хоть в обморок не упадёшь от духоты. Можешь идти? — Да всё я могу, — отмахнулся он от меня. Моя забота его явно бесила. — Не надо скорую. Я же обследовался перед переездом полностью, нет у меня ничего. Давай лучше поедим просто вместе. — Ну а что случилось-то? Ты написал, что плохо. Я вижу, что ты не очень. Юр, что это? — я придерживал его на выходе из здания, хотя в этом и не было смысла. Но мне всё казалось, что он вот-вот упадёт. Я бы себе не простил, если бы не удержал. И я не прощу себе, если ему станет хуже от моего бездействия. — На ровном месте плохо не бывает. Надо же выяснить, что это было. На светофоре Юрий выкрутился из моей хватки, протёр глаза. Вдохнул полную грудь воздуха. — Я знаю, что это было. — И? — мы переходили дорогу. Там как раз было какое-то кафе. Я бы наслаждался атмосферой большого города, если бы все мои мысли не занимал Юра. — Сердце очень сильно билось. Дышать нечем было. И было очень… страшно, до ужаса, как будто сейчас умру, утону, сквозь землю провалюсь. Так было минут десять, а потом прошло. И теперь всё, только усталость осталась. Но самое главное — это страх. Просто кошмар. Мне на работе помогли, усадили и дали стакан воды. Я машины в окне считал, тоже помогло. — Думаешь… — Ага. Паническая атака, — сказал он резко, садясь за стол в кафе. — Я бы испугался, если бы не видел её у тебя. Это оно и было. Точно. Заказ у нас приняли сразу же, Юра заказал за двоих. Я молчал, глядя на него неотрывно. Под глазами круги, щёки впали, уложенные с утра волосы растрепались. — Из-за чего так случилось, Юр? Что спровоцировало? Он смотрел не на меня, а в окно. — Из-за тебя, наверное, — ответил он мне так же жёстко. — Я-то тут причём? Это же не вирусное заболевание. — Ну, с кем поведёшься… — повёл он бровью. — Да не знаю я, почему! Я, наверное, тоже псих. Пограничное, там, или биполярка. Я же тот ещё маньяк, мне как в голову взбредёт что-то… наверное, это тоже симптом, — он закрыл лицо руками, провёл пальцами по лбу. Видно было, как он устал. — Пиздец какой-то. — Давай я тебя к психологу запишу? К московскому, по Скайпу, раз страховка не покрывает. Это нельзя так просто оставлять. — Просто я псих, зачем диагноз? Такой же ненормальный. Надо просто жить дальше и не мешать другим людям. Такой же псих, как я, хотел он сказать. Такой же неадекват. Но вот только в Юрину неадекватность мне не верилось никак. — Юр, — я взял его за руку. Почувствовал удовлетворение от того, что могу взять любимого за руку в общественном месте, и меня не побьют на выходе. Никто на нас даже не взглянул. Всё-таки в переезде был резон. — Мне очень жаль, что так случилось. Паническая атака — это кошмарно, я сам знаю. Жить с ними невозможно. Но мы все, каждый человек на планете, проходит через какой-то психологически сложный период с тяжёлыми симптомами. Каждый в какой-то момент испытывает тревогу, панику, бывает в депрессивном состоянии. Ты — нормальный. Если бы у тебя было какое-то серьёзное расстройство, твой психотерапевт в Москве давно бы уже это выявила. Просто что-то случилось, период у тебя такой. Новое место, адаптация. Может, какой-то триггер был. Может, внутри что-то нерешённое сидит. Так бывает. — Да не было никакого триггера. Сидели, обсуждали то, как идёт проект на разных континентах, перспективы. Я вообще не понял, с чего вдруг так случилось, — он поднял на меня глаза. Отчаяние, полное и бесповоротное. У меня такой же взгляд после панической атаки? Если да, то я понимаю, почему он всегда стремится меня отдоминировать после такого. Мне хотелось сгрести его в охапку и никогда не отпускать. — Ты не понял на сознательном уровне. А подсознание твоё посчитало, что ты в опасности. Что что-то пошло не так. Оно, там, внутри, знает, что происходит какая-то хуйня. Даже я последние пару недель вижу, что тебя что-то очень сильно тревожит. Ты так сильно сдерживаешь что-то, отмалчиваешься, не подпускаешь меня к себе. Я пытаюсь к тебе прорваться, но ты отдаёшь только тело. Я же вижу. — Ничего меня не тревожит. Это просто работа. — Юрочка, — я дотянулся до его лица, коснулся щеки. Брился он всегда невероятно гладко. — Ну что происходит? Я не понимаю тебя последнее время. Расскажи. Это приказ. Мягкий, но приказ. Юрий закрыл глаза, закусил губу. Слёз не было. Долго молчал. — Ничего, — выдохнул он. — Я потом расскажу, ладно? Попозже. — Найду тебе психолога? — Я сам, — покачал он головой. — Разберусь, не волнуйся за меня. Блин, почему еду так долго не несут? Мне надо обратно в офис, я обещал через полчаса вернуться. — Ты ведь убьёшься на этой работе, — прокомментировал я, освобождая на столе место, чтобы официантка могла поставить тарелки. — Убьюсь, — усмехнулся он притворно. — Кстати, я рассказывал про наши новые фильтры? Это вообще невероятная технология: фильтрует солёную воду, превращает её в пресную. Отличие от существующих технологий в том, что это намного дешевле, быстрее и… Я позволил ему сменить тему — он казался оживлённее, когда говорил о работе, и даже немного улыбался. Но откуда тогда паническая атака? Почему он так спокойно её воспринял? Что, блять, он прячет от меня? Я смотрел на него и думал про себя, что должен выбить из него ответ. Я не мог допустить, чтобы мой нижний страдал так же, как и я. Что за хрень с ним творится?***
— Что за хрень с тобой творится?! — спросил Сергей, заводя машину. Вырулил на Невский. — Какого ты вообще здесь делаешь?! Какого хуя мне надо вдруг отпрашиваться с работы, чтобы забирать тебя из отделения? Ты вообще с катушек съехал? — О, так ты ещё и с работы отпросился, — протянул я, откидывая и отодвигая сиденье, чтобы уместить ноги. Серый точно опять возил здесь какую-то девушку. — Это так мило. Ты проехал тысячу километров, чтобы забрать непутёвого братишку из ментовки. Ты мой герой, Серый. — Заканчивай со своим пидорским жеманством, — бросил он. — Ты как, бля, здесь оказался? У тебя госэкзамены на носу! — Ну как, как. На поезде приехал, на ночном. Сидячий вагон, десять часов — и вуаля, я бухаю с лингвистами и филологами из Герцена. Охуенно же живу, чё, ты мне завидуешь? За окном медленно проплывал апрельский Питер. Слякоть, грязища, заляпанные машины, кучи туристов и самые ебанутые люди на свете в самой ебанутой одежде. Питер был городом, где я мог отпустить своё психическое расстройство на волю и запросто сойти за нормального. А ещё здесь всегда было, с кем затусить, выпить, покурить, занюхать и позалипать в стену. Или погулять, горланя песни, по крышам, а потом напороться на ментов. Да, вчера был охуенный вечер. — Валь! — Серый даже стукнул по рулю. Смешной. Милый, когда злой. На маму похож. — У тебя экзамены! Диплом! Ты выпускаешься в этом году! Ну ты что творишь? Я пожал плечами. Зачем он задаёт такие вопросы? — Я бухаю, что ещё. Потому что мне нахуй не сдался этот диплом, эта работа. И жизнь эта тоже. Да я даже работу никогда не найду, потому что у меня панические атаки каждый час. А тут их нет, если пить достаточно. Оставь меня тут, а? Честно, я сдохну так, что вы меня не найдёте даже. Как будто меня и не было… — я потянулся к ручке двери. Мы как раз остановились на светофоре. Серый заблокировал двери. — Это из-за этой женщины? Эльзы. — Может быть, да. А может, нет. Ты думаешь, с ней лучше? — Лучше, конечно. Ты говорил, что рядом с ней проходит паника. — Ага, — кивнул я. Паника и правда проходила, вместо неё приходила депра. Какая в жопу разница, от чего страдать? — Ну так сдавай экзамены, получай диплом и езжай в свою Америку. Там тебе будет лучше, — сказал он уверенно. Как будто, сука, знал, о чём говорит. Я только вздохнул, продолжая смотреть в окно. Больше мы не разговаривали до самого отеля. Серый заставил меня вытащить паспорт, зарегистрировал сам. Я стоял, помятый и похмельный, опираясь на стойку. Мне было абсолютно, кристально похуй на всё. Тревога внутри была настолько сильная, что я уже ничего не чувствовал. Всё просто ушло, жизнь была не моя. Больше всего на свете мне хотелось просто сдохнуть. Не вспоминать, как поругались с Эльзой из-за какого-то особо жёсткого фильма, как я уехал — как всегда впопыхах, на ближайшем рейсе, — как я бухал сначала несколько месяцев в Москве, потом ещё пару недель в Подмосковье, а теперь оказался тут. Забыть о том, что от диплома написан только титульный лист, а гос по теории перевода уже через два дня. Не думать о поиске работы в очередной экономический кризис. Не смотреть на Сергея, такого прилизанного и правильного. Сука. — Ого, две двуспальные кровати? — удивился я, входя в номер. — Будем трахаться сначала на одной, потом на другой, братик? — Не неси чушь, — осёк он меня. — Иди в душ, от тебя несёт. — А ты со мной? — усмехнулся я. Мне хотелось бы. Вот только у него на свитере был женский волос, и я никак не мог оторвать от него глаз. У Эльзы тоже были белые волосы. — Валь, — он сжал кулак. Мне хотелось бы, чтобы он бил меня открытой ладонью, давал пощёчины. — Ну Серёжечка… — протянул я, дотрагиваясь рукой до его паха. У меня осталось одно развлечение в этой жизни: бесить старшего брата, у которого всегда на меня стоит. — Валь, — он перехватил мою руку, прижал её к стене. Вторую тоже. — Очень гомоэротично. Я такую мангу читал, — сверкнул я глазами. — Валь, хватит. Get your shit together. Валерка в своём медицинском уже все экзамены на пятёрки сдал, диплом написал, защищается скоро. Его уже пообещали в интернатуру взять. Девушке своей предложение сделал. Тебе тоже пора что-то делать со своей жизнью. Я усмехнулся. Валерка вылетел из универа ещё в прошлом году, продал подаренную папой машину и вложился в какой-то бизнес-наебизнес. А со своей девушкой — Юлькой — они каждую неделю ходят на свинг-вечеринки и ебутся там напропалую. Валерка был не промах, не хуже меня — вот только он умел красиво врать родителям и старшему брату, а я нет. — Ты совсем как папа заговорил. Можно я буду называть тебя daddy? Или ты всё-таки будешь развратный старший брат? — хлопал я ресницами. Я всё-таки добился от него пощёчины. И даже удара кулаком следом. Я не ныл — заслужил, выбесил. — Ты отвратителен. Иди уже в душ. Я вытер кровь из уголка губ, вздохнул и пошёл в ванную. Побои пробудили что-то странное, вернули мне воспоминания об Эльзе. Почему я просто не могу быть нормальным? Почему я не могу любить кого-то, кто любит меня, не хотеть кровного родственника, иметь нормальные отношения с родителями? Почему я не могу не паниковать, не бухать, получить диплом и пойти работать, как все? Почему я не могу жить один? Ненавижу себя. Мне хотелось перекроить себя, переделать, вырезать из организма всё неправильное и стать как все. Или хотя бы таким же, как Серый, у которого всегда всё под контролем. После душа я не одевался и не заворачивался в полотенце, прошёл в комнату прямо так, голым. Сергей не смог удержаться, глянул быстро. — Прикройся. — А ты не будешь меня ебать? — Я не буду тебя ебать, — ответил он жёстко. — Ты мой брат. — Но ты же меня хочешь, — я посмотрел на него прямо. В душе я немного протрезвел. — Да, но не должен хотеть. Я работаю над этим с психологом. И тебе тоже нужен врач. У меня есть знакомый, он кодирует от зависимостей. Через гипноз. — Ой, блять, да это шарлатаны ебаные… — Валь… — Я не хочу. Гипноз этот я не люблю, метод идиотский, всё равно не поможет… — Валь! Валюш, пожалуйста, — он сел рядом со мной на кровать. Обнял совершенно неожиданно, и тут встал уже у меня. Да падай, блять, это же Серый, он никогда на такое не пойдёт. — Я вижу, что тебе очень плохо и больно. Мне очень тебя жалко. Я очень хочу тебе помочь. Потому что я тебя очень люблю, мелочь. Не такой любовью, как мы с тобой хотим, а по-семейному. Очень, слышишь? Ты наш мелкий, и больше всего на свете я хочу тебя вытащить из этого. Пожалуйста, хотя бы попробуй. Ну нельзя столько бухать, нельзя сливать в унитаз пять лет универа. И девушку эту ты любишь, я точно знаю, по глазам вижу. Давай, ты всё сможешь. Я буду рядом. Слёзы навернулись на глаза, а я и сам не заметил. Серёжа прижимал меня к себя крепко. Я всё ещё был раздетый, даже не прикрылся полотенцем. В душе был какой-то раздрай, я чувствовал, что у меня оголены все нервы. Я хотел жить, хотел Серого, хотел Эльзу. Хотел любить. Но только чтобы всё было по-нормальному, а не как сейчас. Чтобы любовь не была запретной, и чтобы меня любили в ответ. Я что, многого прошу? — Я уже пробовал много раз. И врачи разные были, и таблетки… — И каждый раз ты бросал всё на полпути, как только тебе становилось чуть-чуть лучше. Давай уже по-серьёзному, по-взрослому. Ты знаешь, что тебе надо лечиться. — Хорошо, — ответил я тихо, прижимаясь к его груди ещё сильнее.***
Я наблюдал за Юрой ещё неделю. Владелец квартиры все продлевал время выселения, каждый день обещая, что новое жильё вот-вот будет готово. А пока что мы сидели здесь, со всеми тараканами. Юрий теперь ездил на работу сам, панических атак больше не было, но теперь он раздражался на меня по любому поводу. То ему не нравились мои вечерние собеседования, то он не хотел есть то, что я приготовил, то просто молчал. Он даже отдалялся от меня физически — садился дальше, не смотрел в глаза, ночью отворачивался. Я всё пытался понять, где я его обидел, где ему не хватило моего понимания, что пошло не так. Списывал всё на адаптацию к новому месту, конечно. Чем больше проходило времени, тем больше становилось ясно, что дело всё-таки во мне. С работы Юрий выходил довольный, мрачнел он только дома. Что же я сделал не так? — Юрий, — начал я серьёзно, надев на него ошейник вечером. — Садись. Хочу с тобой поговорить. Я сел на стул, а Юра привычно приземлился на полу возле меня. Положил голову мне на колено, а я его приласкал за ушком. — Что случилось? Рассказывай. — Ничего, Мастер. Просто я устаю. Работаю много. — Врёшь, — ответил я просто, заставляя его поднять лицо. — Нагло врёшь, и давно. Ты знаешь, что ты не имеешь права мне врать. Или я тебя накажу. Что с тобой происходит? — Ничего. — Ты знаешь, что ты можешь рассказать мне всё, что угодно. Я всё пойму. Я что-то сделал не так? — Нет, вы всё сделали так, как надо, Мастер, — моргнул Юра, прижимаясь ближе. Он положил подбородок на моё бедро, а носом уткнулся в низ живота. — Это я накосячил. Со мной творится что-то… не то. — И что же это такое? Что за косяк? — Не сейчас. — Нет, Юр, прямо сейчас. Эту проблему надо вскрывать и решать. Ты мой раб, и я не могу позволить, чтобы у тебя были от меня секреты. Я тебя очень люблю и хочу тебе помочь, маленький. По глазам ведь вижу, как тебе хреново. — Ты меня накажешь, — заявил он вдруг. Почему-то меня это взбесило: его упрямство, его неразговорчивость, его мрачность. Он не был раньше таким, он был моим маленьким послушным ребёнком. А этого Юру я не знал. Захотелось его ударить — у меня ведь даже нет психологического блока на это. — Я тебя накажу ещё больше, если будешь прятать от меня проблемы. Рассказывай, или я, блять, дома тебя запру, как тогда, в университете. И плакала тогда твоя работа. — Причём тут моя работа?! — он вскочил. — Я, вообще-то, делаю очень важные вещи! Не для себя, а, можно сказать, для всего человечества. Да мы науку вперёд двигаем! Людям помогаем! Чистая пресная вода — ты представляешь, как это важно? И какому количеству людей мы её предоставляем? — Сядь, как сидел! — приказал я. Юрий сжал зубы, но опустился на колени. — Я тебе уже говорил, что мне на твою работу глубоко наплевать! Я сюда приехал, чтобы нам с тобой здесь было хорошо! А тебе явно плохо. — Мне ещё хуже, когда ты на меня орёшь! — А может, мне стоит сразу бить? — я дал ему звонкую пощёчину, притянул поближе за ошейник. Вдохнул, пытаясь успокоиться сам. Напоминал себе о цели сегодняшней воспитательной беседы. — Ты знаешь, что я имею на это право. И ты знаешь, что ты нижний и обязан рассказать мне всё. Выкладывай, или я это из тебя выбью. Юрий смотрел в пол, потирал щёку, пытаясь справиться со слезами. Рука, на которую он опирался, подрагивала. — Это я? Или это ты? Или это твоя работа? Где ты накосячил? Что случилось? Пожалуйста, блять, поговори со мной! — почти кричал я. Верхнему нельзя терять самообладание. Но это не про меня. Я притянул его ещё ближе, попытался затянуть к себе на колени за кожаный ошейник. Он ёрзал, пытался вырваться. Знаю я эти фишки: всегда сопротивляется, а потом сдаётся. Мой маленький брэт. Ему просто нужен кто-то сильнее, кто подтолкнёт его к правильному решению всеми честными и нечестными путями. А правильное решение — рассказать мне, конечно. И решить проблему вдвоём или с врачом. Я же всегда открыт ко всему, это он втемяшил что-то себе в голову, юный дурачок. — Нет! Пусти! Валь! — Нет, солнце, я никуда тебя не пущу, пока не расскажешь. Давай. Что угодно. Я не буду осуждать, ты же знаешь, — выдыхал я, пытаясь удержать его на месте. Чего я не ожидал от него — так это удара. Самого настоящего, чёткого удара в челюсть, поставленного много лет назад где-то в университетской секции. Разбил мою щеку в кровь. Первой реакцией было ударить в ответ, точно так же, кулаком. Я зажмурился, чтобы сдержаться — ведь я сильнее, я верхний, я должен контролировать ситуацию. Он явно не со зла, просто на эмоциях. Юрий замахнулся ещё раз, и тут я уже поставил блок. Удержал его руки и повалил на пол. — Не смей поднимать на меня руку, раб, — проговорил я спокойно. Юрий брыкался подо мной, пытался высвободить руки. Слёзы уже стекали по щекам, он был практически в истерике. Я уже всё ему простил, он был в состоянии аффекта. — Пусти! — выкрикнул он. — Успокойся сначала. Хорошо, ладно, не со мной — так с психологом поговори. Я тебя отпущу, и ты больше не будешь махать кулаками, окей? И мы спокойно всё обсудим, без рукоприкладства. — Пусти, сука! Красный! Бёркли! Пусти! Хватит! — заорал вдруг Юрий, брыкаясь. Я не мог не отреагировать на стоп-слово. Отпустил его и встал. Я так и стоял у стола, пока Юрий вставал, приводил себя в порядок и вытирал слёзы. У меня внутри было какое-то онемение и пустота. Я часто точно так же уезжал от Эльзы — в слезах и с криками. Юрий собирал свой чемодан. — Юр, ну ты чего… Давай поговорим, правда, — я присел. Трогать его я не хотел, боялся снова услышать стоп-слово. — Извини, если пережал. Просто я очень за тебя волнуюсь. — Волнуется он, блять… Если бы ты за меня волновался, ты бы не угрожал мне, что не пустишь на работу! Если бы ты волновался, ты бы уже увёз меня из этого грёбаного тараканьего гнезда! Поговорил бы со мной, а не трахал на каждом шагу, как животное! Не доводил бы до панической атаки и до стоп-слова! — Я пытался с тобой говорить. Сексом я пытался тебя отвлечь, потому что ты сам об этом просил. Юра, ну сядь, я тебя прошу. Посмотри на меня. Подойди. Я до тебя даже не дотронусь. Я уже умолял. Хотелось встать на колени, как перед Эльзой. Те, кого я любил, всегда умели за долю секунды опустить меня ниже себя и забрать у меня всю власть. Эльза покоряла меня одним взглядом, Юрий — словом. Только вот стоп-слово не звучало в наших отношениях уже лет пять. Я чувствовал себя абсолютно беспомощным, как связанным. А он всё закидывал вещи в чемодан. Нет, так не может быть. Это просто ночной кошмар. Мой Юра не может так со мной поступить. Он всё-таки отвлёкся от своего занятия. Посмотрел мне в глаза — я не ожидал увидеть столько сожаления и горечи. Юрий смотрел на меня сверху вниз. — Извини, пожалуйста, если я где-то тебя обидел, — продолжал я. — Я не знал, я не специально, я хотел как лучше. Как мне тебе помочь? Что мне сделать? Ты меня знаешь, я для тебя что угодно сделаю. — Мне нужен перерыв, — ответил он спокойно. Застегнул полупустой чемодан. — Хорошо, — кивнул я. — Куда ты пойдёшь? У тебя есть деньги? Когда у тебя первая зарплата? — Аванс через неделю. — А до этого? Юрий промолчал, уже быстро переодевался. Закутался в пальто, не застегнул. Шапку не надел. Взял было в руки ключи, а потом положил их обратно на полку в коридоре. — Пока. Я тебе напишу, — сказал он, не обернувшись. — Юр, не уходи вникуда, пожалуйста. Прошу. Скажи, где ты будешь? Чтобы, если что-то случится, я смог помочь. Пожалуйста! Я быстро засунул ноги в ботинки, взял в руки куртку. Но Юрий уже спустился на лифте, пока я закрывал дверь. Я нагнал его на улице, у автобусной остановки. Был поздний вечер — кафе закрыто, автобусы ходят редко, велосипедисты давно сидят по домам. Даже машин не было. Как назло, дул ветер, и даже пошёл снег. Куртку я так и не надел, мне всё равно было жарко. — Юрочка, ну всё, Бёркли, остановись, — я его нагнал, попытался взять за руку. Он шёл, смотрел вперёд, размазывал слёзы по щекам — ну чисто сбежавший из дома подросток, совершивший каминг-аут перед матерью. Только тогда он бежал ко мне, а теперь от меня. В свете фонарей я не мог точно разобрать его выражение лица. — Всегда будешь от меня бегать, когда у тебя дроп? Я специально это сказал — в этой фразе было много памятного, нашего с ним. И она совершенно точно описывала его нынешнее состояние. Он остановился, опустил голову виновато. — Я не хочу уходить. Но мне надо. Дело не в тебе, — прошептал он. — Мне просто надо подумать. В одиночестве. — Думай, конечно. Но перед тем, как ты что-то сделаешь, подумай хорошо. Вот сейчас — куда ты пойдёшь? Это я знал про него точно: он сначала делает, а потом думает. He never thinks before he jumps. — К Арсу, наверное, — он всхлипнул, втянул носом сопли. — Он же тоже приехал недавно сюда. Он, правда, с женой в однушке… — Ну и зачем тебе к ним в однушку? На надувном матрасе спать? — На отель не хватит. — У меня хватит на съёмную квартиру. У меня ещё есть деньги, плюс я могу доллары со вклада снять. Я дам тебе перерыв, но дай мне о тебе позаботиться, ты же всё ещё мой, — я запустил пальцы под оба ошейника, которые он так и не снял. — Пойдём в квартиру. Найдём, куда ты можешь заселиться, закажем тебе такси. Доедешь спокойно. Я буду знать, где ты, но без уведомления не приду. Денег тебе дам, заработаю потом. Будешь думать столько времени, сколько захочешь. Пожалуйста, не надо действовать сгоряча. Ты же себя знаешь — сделаешь что-то, а потом разгребаешь последствия. Не надо так, котёнок. Юрий закрыл глаза, снежинки попали на ресницы. Подался назад, к моей руке. Я знал, что моё прикосновение его всё равно успокаивает — слишком крепкая между нами связь, одним скандалом её не разорвать. И мой мальчик уже большой: он умеет думать прежде, чем действовать. — Хорошо. Я хочу пожить месяц отдельно. И я сам хочу выбрать, куда заселиться. — Ладно. Он развернулся, позволил мне обнять его за плечи. В квартире он собрал вещи уже обстоятельнее, не забыл даже про зубную щётку и шампунь. Чудом нашёл съёмное жильё, владелец которого был готов заселить его ночью. Взял мою карту для оплаты, а я отдал ему её насовсем — у меня есть вторая, перечислю ему половину того, что у меня есть. Через два часа Юрий, собранный и в шапке, ждал у той же остановки такси. — Спасибо, — он повернулся ко мне, завидев машину издалека. — Я обязательно вернусь. И всё объясню, когда буду готов. Приходи завтра в гости. И береги себя. — За меня вообще не беспокойся. Я же говорю, вся моя профессия — это адаптация к другой культуре. Я разберусь. И ты разберись. В себе, — улыбнулся я. Мне тоже хотелось плакать, но слёз не было. — Я люблю тебя, Валентиныч. Это я знаю точно, — улыбнулся он в ответ, а потом вдруг поцеловал меня — красиво, властно, глубоко, как делал всегда. Как будто бы всё между нами было как раньше, и ничего и не было сломано. — Пока. — Take care. Я проследил за уезжающим такси, осмотрел ярко подсвеченную улицу, прогулялся ещё немного по метели и холоду. Вернулся домой, выпил двойную дозу транквилизатора и лёг спать. Проснувшись, я понял, что я в абсолютном порядке. Внутри не было ни пустоты, ни тревоги, ни паники, ни апатии, ни даже особой грусти. Я узнал человека в зеркале — он был очень даже ничего, и не дать сорока лет. Смог подняться с постели, умыться, с удовольствием позавтракал, выпил кофе без кофеина и с полчаса наблюдал за просыпающимся Берлином. Получил от владельца сообщение о том, что сегодня меня — уже только одного меня — переселят в другую квартиру. Следом пришло ещё три приглашения на собеседования, просьба от моей московской ученицы на репетиторстве, приветы от друзей и братьев, фотографии племянников и видео от Софьи Сергеевны с моей мамой, поехавшими за покупками на новой машине — бывшей Юриной. Без Юры стало очень спокойно. Лишь один раз в жизни я испытывал похожее блаженство: это было с Эльзой, когда она вколола мне что-то в вену, — подозреваю, что героин, — и я просто отключился от всего мира. Я тогда понял, что могу быстро привыкнуть к этому ощущению, закатил ей скандал, обвинив во всех грехах мира, и уехал в Москву. Сейчас было так же, но без наркотиков. В этот раз я был трезв, здоров, бодр, сосредоточен и готов к работе. Полон сил и энергии. Чёрт. Я ведь смогу так жить.