***
Знаете эту закономерность — когда любимый человек не понимает, что происходит, вы сами немного теряетесь, ничего не становится на место, будто он должен прийти к выводу сам, и тогда всё устаканится и у вас. Так происходит сегодня с Нурланом. В очередной понедельник. Сколько уже недель прошло с тех пор, когда парни виделись последний раз? Он приходит в студию в приподнятом настроении. На это сыграло несколько факторов: с утра позвонила Диана, расспросила его о делах и поведала, что кое-кто предложил ей встречаться; он наконец забрал кота с ветклиники, в которую отвёз его по причине его плохого самочувствия и диареи; он снова почувствовал какую-то свободу. Та вообще непонятного происхождения. Откуда взяться второй свободе у уже свободного человека? При чём он не перестал думать о Лёше, не перестал загоняться и что ещё там он делает ежедневно, чистит зубы? Разве что. Он встречает Лёшу в репетиционной комнате, где тот сидит в кресле и хлещет сок. — Привет, Лёх, — с улыбкой он подходит к нему в три шага, поправляя на себе сумку. — Привет, — они здороваются рукопожатием, делают вид, что ничего не произошло. Рустам в другом углу комнаты немного съёживается, мониторя экран телефона. Рустам Короче, у них, тип, ничего не случилось Серёжа Ну вот, я говорил, что всё устаканится Всё у них в норме Рустам отрывает взгляд, смотрит на этих двоих, те сидят за одним столом, хотя рядом куча свободных мест, диван, да хоть подоконник — Нурлан подсел именно к нему, разбросав верхнюю одежду и все остальные вещи по периметру своего кресла. Рустам Ну да, всё ок, получается У него мелко подрагивают пальцы, когда он набирает каждое новое сообщение и видит их от Серёжи. От груди до самого нёба поднимается приятное тёрпкое тепло. Он снова разглядывает затылки парней и завидует их улыбкам, по лицу автоматически расползается своя собственная. Рустам И у нас всех тоже) Серёжа Это да Я уже скоро в Москву Рустам чувствует этот заветный трепет, который, думает, появился из-за того, что батарея обжигает прижатую к ней ладонь. Рустам Наконец-то Мы тебя ждём На весомую переписку не хватает мозгов: они улетели куда-то вместе с его сердцем. Возможно, на юг, к Днепру. В комнате собирается народ, является Тамби с Макаром, пара человек из команды и гримёр. Снова начинается длительное обсуждение будущих гостей, программы, всей этой чепухи с подарками. Нурлан отходит по делам в офис, возвращается с бумагами и чьими-то наушниками. — Тамби, — держа папку под мышкой, он выпутывает пальцы из проводов, пока на его зов никто не отзывается. Тогда он говорит громче, чем привлекает внимание всех в комнате, — держи, они уже месяц лежат у меня на столе. — Блин, вот где они! — тот хватается за них. — Спасибо, — благодарит, как-то разочарованно глядя на аксессуар, — а я уже новые купил. Что ж получается… — Получается, что нужно вам репетировать, ребятки, а не придуриваться и болтать, — вклинивается помощник, тыкая во всех присутствующих одним концом документов, в которых за это короткое время погряз с головой. Он смешно поднимает брови, разглядывая всех поверх узких очков. — Да, Шура, мы тебя поняли, — кидает Лёша, все заливаются смехом, не исключая помощника. Час пролетает мгновением, как и два следующих. Парни врассыпную разбегаются по зданию, потом снова сходятся в эту комнату, затем повторяют круг. — Блять, как в муравейнике, — навеселе говорит Рустам, подавая над головой сидящего на стуле Тамби документы бухгалтеру. — Ты прости, меня задержала Валентина. Конченная у неё работа, понимаешь, — он разминает мышцы спины подушечками пальцев, которые потом прячет в рукава толстовки, забирая эти самые бумажки. — Теперь с ними к Алексею и свободен, — мужчина отдаёт ему ещё один список и несдержанно тепло улыбается. От таких спокойных людей у Рустама идут мурашки, и этот случай не исключение. Он вылетает из комнаты, как ошпаренный, снова чувствует себя ребёнком, который вырос физически, но остался таким же раздолбаем, каким был всегда. Он снова чувствует эту лёгкость во всех частях тела, которое приятно отзывается на каждый нервный импульс. Прямо сейчас Рустам готов выйти на сцену и показать лучший танец, пусть даже без музыки, даже без аплодисментов и поддержки со стороны друзей и болельщиков, он чувствует, будто у него уже всё есть для идеального выступления, и он не ошибается. Объявляют перерыв. Комната заполняется новыми головами и снова опустошается. Как проходной двор какой-то. Лёша и думать уже забыл о Нурлане, за целый день не сказал ему ни слова, не считая реплик и одинокого «привет». Он тянет кофе из трубочки и по неосторожности обжигает язык. На его лице сейчас выписаны все «бля» и «нахуя?», которые он произносит в голове друг за дружкой, прикрывая рот сжатым кулаком. — Что такое? Обжёгся? — спрашивает рядом сидящий Нурлан, пристально смотря, как Лёша пытается выбраться из пут своей верхней одежды, кофты и запутавшегося шарфа, в который он завернулся почти с головой. Он кивает ему, мол, да, ебаный кофе почему-то всегда кипяток в самом низу. Нурлан достаёт рукой до него и помогает снять шарф, но получает не благодарность, а шлепок по руке и недовольный взгляд. Его словно что-то покидает, приподнятое настроение растворяется, кажется, в Лёшином остывающем кофе. Ну, ничего же не предвещало. Лёша уходит в буфет, не надев куртку, о чём переживает Нурлан, и возвращается уже с покрасневшим носом и молоком. Нурлан встречает его посреди комнаты, не давая проходу. — Отчленись, — просит Лёша, когда видит, что двигаются с ним в одну сторону намеренно, а не от растерянности. Посреди комнаты как-то стрёмно. Не то, чтобы Лёша боится публики, но на таких моментах хочется и вовсе уйти под землю. — Лёш, Лёш, — он останавливает его, придерживая за предплечья, — что такое? «Что такое, Нурик? Да заебись, чё», — его выводит представшая ситуация всеми своими тупыми вопросами и такими же ответами, стоящими на варианте. — Всё нормально, блять, дай пройти, — он скидывает чужие руки со своих, но в его грудь снова упираются. — Нет, объяснись. Ты не будешь от меня больше бегать. — Да я всю жизнь буду от тебя бегать, если понадобится, — он скалится, выжидает паузы. Говорят они, вроде, очень тихо, поэтому волноваться не стоит. — Лёха, да прекрати ты, — Нурлан обхватывает ладонями чужие щёки и зачем-то целует Лёшу. При всех. Вот так. В такой ситуации. Такого. Лёша резко отталкивает его от себя, пихая локтем в грудь. Стирает чужую влагу с плотно сжатых губ, глядя на парня с собирающейся влагой в глазах. — Да пошёл ты нахуй, Нурлан. Он уходит из комнаты, тот думает: бежать за ним или нет, но тут же срывается и вылетает из почти закрывшихся дверей под пристальный взгляд схватившего дизмораль за яйца Рустама. Поспев за Лёшей, он хватает его за руку, но тот вырывается. — Хватит, Нурлан, что тебе нужно от меня? — с едва уловимым шипением матерится, пятясь от парня как раз в сторону триклятой курилки, в которую тот хотел его завести. — Нужно поговорить. — Да нахуй нам разговаривать? Что непонятного, блять, — за спиной захлопывается железная дверь, от которой Лёша отходит на километр, чтобы быть подальше от него, — мы не можем быть вместе, Нурик, ну сука, не можем. Это же пиздец какой-то. Мы всю жизнь поливали пидоров говном, обходили их стороной, а сейчас ты хочешь сказать мне, что я один из них, блять? И ты тоже тогда? Что мы делать будем, ёбаный твой рот, что мы будем делать потом, ты подумал? Ты можешь себе представить, какой пиздец мы можем пережить после каминг-аута? Я, блять… — Лёша переводит дыхание, смотря в упор озлобленно растерянным вглядом на Нурлана, — не знаю нихуя, что делать в таких ситуациях. Я готов к катаклизму, я готов к войне, к выживанию без жратвы, воды и медикаментов, но к этому я вообще нахуй не готов. Понимаешь? Я никогда в жизни не влюблялся в мужиков. — Да кто тебе говорит о какминг- этой хуйне?! — Нурлан отчётливо слышит последние слова, они остаются в ушах отзвуком, идиотским эхом, которое вторит одно и тоже «влюблялся». Вид на растерянного Лёшу, не понимающего, что делать, выжигается на его зрачках, вырастает ебучими диоптриями перед его глазами в проекции сто к одному. Лёша, самый искренний, который мог быть, сейчас стоит перед ним и жалуется на жизнь. Он тоже думал о нём, он тоже не спал ночами из-за мыслей о Нурлане, он так же как и Нурлан не находил себе места, выдумывая каминг-аут и прочую хрень в виде отношений из тупого конструктора фраз, случаев и мнений других людей, принципов, которые не подходят по деталям, и их двоих, которые могут попытаться это всё слепить в одну жизнь. Так себе идейка — кажется Лёше, и Нурлану в том числе, но готовность попробовать и быть молчаливым в таинстве отношений перед окружающими делает второго уверенней во сто крат и прямо говорит, что нужно долбоебически отдать всё, что есть, просто в тупую пойти по лезвию, чтобы взлететь над пропастью. Нурлан готов. Осталось надоумить Лёшу, и дело с концом. Точнее, с началом. — Я тоже никогда в жизни не влюблялся в мужиков, а сейчас случилось. У меня тоже такие противоречивости в голове встают, что и представить жутко, Лёх. Я тоже боюсь, — он подходит Лёше и, несмотря на его упирающиеся руки, обнимает, прижимая за затылок. — Нихуя не уверен ни в ком и ни в чём. Но уверен, что хочу тебя. Даже если пацаны и не будут против, во мне останется чувство, что нас обсуждают за спиной. Я переживаю по поводу того, как мы будем уживаться с этими чувствами вместе, но поверь, ещё хуже будет уживаться с ними каждый сам по себе. Я не хочу, чтобы ты, как я, мучил человека, которому ты, возможно, нравишься, просто для того, чтобы вылить на него обиду, боль и слёзы, которые невыносимо держать в себе совсем из-за другого человека. Постепенно парень в руках расслабляется, слушая низкий голос, шипящий что-то о сложностях любви на ухо. Лёша успокаивается, как под музыку Моцарта, обмякает и позволяет себе зацепиться за Нурлана, как за спасительный трос. Все проблемы уходят, будто их и не было, но в миг все скапливаются в одном лице напротив. — Что за Диана? — спрашивает Лёша, подняв голову. — Она моя подруга, — незамедлительно отвечает Нурлан, выбрасывая на стол давно подготовленный козырь. — Какого хера? Подруга? Что она делала у тебя дома? Почти голяка давала. В своих тапочках, — он высказывает недовольство и отпихивает от себя тело, пока не стало поздно уворачиваться. — Нет, Нурик, мне даже похуй, кто она. Просто расходимся, и никаких проблем. Ты не маячишь передо мной, я не ебу тебе мозги, ты не ебёшь Диане мозги, женишься на ней, дети, быт, у нас дружба, неразделённое счастье и два целых очка. Всё, скройся, — он обходит его, укромно пряча обиду под кадыком в саднящем горле. Ещё чуть-чуть и его накроет, поэтому бежать, не оглядываясь. — Нет, стой, — Нурлану явно не нравится такое расположение духа Лёши, он хватает его и припечатывает к стене животом вперёд, заламывая руку за спину, срывается на злобное шипение, — я тебя выслушал, теперь слушай меня. Ты пропизделся? Соизволишь заткнуться на минуту? Я сам нихуя не хочу тонуть в этом дерьме, осознаёшь? Как и тебе, мне мало хочется быть пидором, но это стоит того, если в моих руках будешь ты, хер тебя бери, ты понимаешь, что мне хуже без одного тебя, чем без всех остальных. Диана? Женитьба? Не сдалась, потому что я буду ебать её, — он делает паузу на то, чтобы оба вдохнули, — а представлять тебя, — Нурлан разворачивает Лёшу к себе, закрывая пути побега руками по обе стороны от его предплечий. Взгляд того метается по лицу напротив, кажется, мысленно он уже размозжил о него пару своих кулаков, но он прижимается к нему губами, не давая возможности отдышаться после громких речей и адреналина, выплеснутого в его ухо. Зчем? Нурлан отвечает не сразу, до разгорячённого тела поздно доходит, что его целуют. Глаза закрываются, хотя итак ничего не разобрать, голову ведёт больше не от того, что поступает мало кислорода, а от того, как поступает Лёша. Сначала взволновал, потом расстроил, потом мозги изъебал, а теперь целует. Картина маслом. Может, для полноты ощущений он ещё и даст ему прямо здесь? Или как тогда в Стадиуме — целует сам, а Нурлан расхлёбывай? Не проканает. Он отходит на шаг назад, почти теряя равновесие. Перед открывшимися глазами стоит Лёша, раскрасневшийся, тяжело дышащий, съёжившийся комок боли и переживаний. Они по очереди вытирают губы. Нурлан думает уйти, уже чётко представляет, как открывает дверь, даже не будет выжидать десять, пять, один, ноль, не будет ждать, пока Лёша дёрнет его назад, и просто сольётся до следующего прихода паники и ебаных чувств, которые вообще не сдались этому ебаному спецназовцу, перед которым он стоит нагишом, душой нараспашку без ответа. — Стой, — Нурлан стоит. — Я первый пойду. «Я первый пойду». — Вали, — Нурлана снова оставляют в одиночестве. Перед глазами «Шабли», Лёша и потолок гостиной, «Висмут», «Негрони», Лёша и потолок вип-комнаты Стадиума, освечённый красным, Лёша и потолок курилки. Момент, когда тот сбегает, снова в действии, и Нурлану кажется, что он попал во временную петлю, в которой он бесконечно оказывается безбожно целованным напоследок перед встречей с одиночеством, тоской и Дианой. Сегодня он отбывает разлуку в карцере, то есть в одиночестве стакана коньяка, закрыв квартиру на все замки, закрыв в ней все двери: комната, уборная, ванная, комната, кухня — всё закрыть, чтобы ни из одной двери никто не появился; чтобы Диана не прибежала, наспех расстёгивая куртку; чтобы соседка не пришла расспрашивать, как дела обстоят; чтобы внезапно не явился Лёша; чтобы не вломился Рустам с вопросами; чтобы его никто не нашёл и не увидел его слёз, которые сегодня и не текут вовсе. Пара скупых вырывается, а остальные Нурлан решает больше никогда не выпускать на волю. Не достойное это дело — мужику так влюбляться. Лёша возвращается домой в бешенстве, задёргивает шторы, включает светильник на минимум, заваривает себе банку крепкого чёрного чаю и садится за книгу. «Последнее время мне стало жить тяжело. Я вижу, я стал понимать слишком много». «Да, блять, как тебе повезло, знаешь? Я вот нихуя не понимаю». «Кто всё поймет, тот всё и простит». «Издеваешься». «Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин». «Женщин же, ну…» «Как можно быть здоровой… когда нравственно страдаешь?» «Значит, я таки болен». Лёша закрывает книгу. На тумбочке стоит банка остывшего чая, которую он осушает за один присест почти до середины и возвращает на то же отмеченное мокрым кругом место. Режет горло. Не понятно, от чая или от обиды на самого себя. Лёша не может успокоить внутренний шторм, и всё дело в одном единственном человеке, которому совершенно плевать на то, что, внезапно целуя, Лёша напрямую говорит о чистейшей любви; которому плевать на то, что тот не пьёт ни с кем из людей, ничего не берёт в рот из спиртного, даже на язык, а с Нурланом напивается до беспамятства, до такой хуйни. И было бы круто, если бы и впрямь ничего не помнить. Тогда бы Лёша не изводился по этому поводу, не выкидывал новые фокусы, как этот в курилке. Он выругивается, встаёт с кровати и выходит из комнаты. «Необходимо отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость».***
Всё заканчивается, не начавшись. Лёша сбегает, прячась от Нурлана и всего окружающего мира в загородном доме. Уединение и спокойствие. На природе хорошо и разнообразно, совсем не скучно. В тишине леса вокруг Лёша забывает все мирские проблемы, остаётся допоздна возле мастерской нарубить дров до потолка сарая, разделывает мясо и готовит себе поесть на неделю вперёд, идёт на реку рыбачить, приносит домой полный садок рыбы и целые снасти. Что ещё нужно для того, чтобы перестать думать о Нурлане? Лёша думает, что выпивка, но крупно проигрывает. Градус найденного в погребе вина среди старых трёхлитровых банок с вишнёвым и яблочно-сливовым компотом приходит в голову вместе с его лицом и руками, которыми он любит обнимать за шею, когда целует. Сразу всплывает его соблазняющий от кончиков пальцев рук до пят образ, который тот строит для публики, и второй — настоящий. Его хочется облапать, обнять, оставить себе. Лёша ты дома? Нурлан отвечает незамедлительно как на звонки, так и на сообщения. Нурлан дома В какой-то степени легчает. Будто Лёше было жизненно важно узнать, что тот не шляется нигде, не отсиживает за барными стойками и не ищет приключений на задницу. Лёша знаешь, куда ехать? Нурлан да, скоро буду Зачем? Телефон отдаёт вибрацией в расслабленной руке. Лёша зыркает на оповещение о входящем и незаметно для самого себя улыбается. Нурлан приедет. Вечер пятницы, завтра утром он мог бы ещё отжигать в каком-то клубе, развеивать скуку в блядушнике, обжиматься с какой-нибудь девкой за бокал «Глубой лагуны» или на крайний случай репетировать дома или в студии, если уж совсем накрыла дистимия, но он едет к Лёше. И прямо сейчас в его груди разливается приятное тепло от сладкого вина и трепет, потому что его одинокий вечер скрасит чьё-то присутствие. Уже пять дней они не виделись, и почему-то так волнительно ждать момента, когда перед ним откроется дверь в натопленную прихожую. Лёша неожиданно для себя вспоминает, что сбежал сюда именно от него. Но сейчас уже это не играет никакой роли. Увидеть его важнее во сто крат. Раздаётся звонок в дверь, ручку поворачивают, и в дом входит Нурлан, занося на своей куртке и волосах холодный вечерний запах лесной свежести. Лёша чувствует это, когда прижимается к его телу в объятьях. — Дай разденусь, — Лёша нехотя от него отрывается, но стоит рядом, наблюдая, как он наклоняется развязать шнурки, и когда он делает шаг навстречу, снова обнимает, виснет на шее. — Прости, — Лёша находит в себе силы извиниться, но эти слова пролетают мимо чужих ушей. — Пойдём, поспишь, — Нурлан аккуратно толкает его в живот по направлению к комнате, ощущая слабый запах спиртного. — Не хочу спать, — Лёша стягивает куртку с чужих крепких плеч. — Тебе нужно поспать, — но он упрямится, тянет Нурлана на кухню. Тот поддаётся, ведь если бы Лёша не попросил — он бы и не приехал; если бы он не сильно хотел уйти тогда — он бы не отпустил; потому что если бы Лёша не был выпившим сейчас — Нурлан бы не церемонился и ушёл. Ушёл, потому что трезвый Лёша отличается от пьяного тем, что всегда уходил первым, не считая случай в Стадиуме. — Лёх, давай, ты алкаш что ли? Чего тебя так к бутылке тянет? — Нурлан тихо заговаривает его на то, чтобы пойти в кровать и нормально отдохнуть. Он видел кучу опилок за двором, видел гору посуды, которую Леша уже, наверное, был не в силах мыть, видел пакеты с рыбой, которую тот ещё не успел положить в морозилку. — Сразу алкаш, — срабатывает механизм, который в Лёше называется «гандон, не замечаешь, что я для тебя делаю», и собственно, что именно Нурлан должен заметить? Не все люди обращают внимание на такие мелочи. Касаясь Нурлана, он следит практически всегда только за собой и, в целом, не любит разбирать поступки человека по полочкам. Зачем лишняя нервотрёпка? — Знаешь, почему я тебе написал? — он находит пятой точкой поверхность кухонного стола и вжимается в неё так же, как прижимает к себе Нурлана за плечи. Тот нехотя держится за его халат, незаметно сдавливая в одном кулаке его махровую слегка грубую ткань. — Потому что ты пьяный, Лёх, — парень констатирует факт, от этого становится уже тошно. — Да что ты заладил, Нурик, блять, — он слабо дёргает его от себя, всё так же не давая уйти. — Потому что наутро ты нихуя не поймёшь, что я здесь делаю, — он устало расслабляет обе руки, оставляя их спокойно лежать на чужих боках. duncan laurence — arcade Виснет нелепая тишина. Нурлан готов прямо сейчас разорвать с Лёшей все отношения, но не даёт застрявшая поперёк груди стрела хуева Амура. Зачем ему сдалось влюбляться в того, кто по умолчанию не может любить в ответ? Каждый день этот вопрос режет череп, потому что Нурлан действительно не понимает, за что ему это. Он мало старается, мало ебашит? Мало борется с собой, с обществом? Он пьяница? Он избивает других людей, гнобит, ломает судьбы? Недостаточно толерантен? Груб? Никогда не улыбается? Нет. Тогда сколько можно над ним издеваться? — Нурик, — Лёша зовёт, и этот голос слышится лишь сглаженной звуковой волной, которую пропустили сквозь толщу воды. Он будто говорит: «На этом издевательства заканчиваются». Нурлан прикрывает глаза и представляет, что он тонет. Позволяет себе увидеть подводную черноту, затягивающую сантиметр за сантиметром всё глубже морскую пучину, в которую тот погружается без лишних телодвижений. Если он не пытается всплыть назад — он уже согласен на горячее дно, где его наконец разорвёт на кусочки, — ну пока я такой, — жалобный стон взывает ко вниманию со стороны Нурлана, которого будто хватают за руку и, щурясь, в мольбах всплыть, смотрят сквозь воду. «Пожалуйста, я пока не могу по-другому», — остаётся недосказанным из-за того, как громко Нурлан выдыхает. Тот едва открывает глаза, прижимает ладони к столу и, не суетясь, опускает голову на чужое плечо. Трётся о него лбом, игнорируя выбившиеся из чёлки пряди, и удручённо выдыхает снова. Пока он такой. — Мне так хочется, чтобы ты переборол это, — немного отдохнув на Лёшином плече, Нурлан обнимает его, пряча желание обернуть его тёплым одеялом, чтобы ладони не были такими холодными. Они сжимают друг друга в объятьях без опаски, а затем Нурлан поднимает голову и смотрит в глаза, позволяет лбам соприкоснуться, опускает взгляд. Он кладёт руки на его щёки и больше приказывает, чем спрашивает: «Ты же не убежишь сейчас?». Один. Нурлан подаётся вперёд и целует его первый раз. Получается невесомо, аккуратно, будто раньше они этого не делали. Лёша нервно теребит край рубашки Нурлана, опуская вторую руку на его бок, чувствует под тонкой тканью резкий изгиб тугого ремня, сжимающего чужие бёдра. Два. Нурлан целует снова и так же разрывает эту короткую связь, кажущуюся моментом соприкосновения двух оголённых проводов, пускающим по телам токовый импульс. Лёша сжимает то же место на рубашке в кулак и тянет на себя, подставляя губы, но от них ловко уворачиваются и оставляют смазанное касание на щеке. Три. Он же целует его скулу, нажимая подушечками пальцев на затылок, волосы проходят сквозь них, и те снова возвращаются к голой коже. Место Лёшиного затылка горит; там, где Нурлан оттянул волосы приятно покалывает. Четыре. За спиной Лёши стоит стакан недопитого вина, которое уже, наверное, выветрилось. Нурлан осушает его до дна, навалившись на парня грудью. Он оставляет стакан где-то на столе, выжидает очень долгую, самую мучительную для Лёши секунду и нормально целует. Получается красиво — как хочет Нурлан, и плавно — как получается у Лёши. Под действием алкоголя люди открывают своё настоящее лицо. Под действием алкоголя человек позволяет себе снять все маски перед страхом или любовью. И у Лёши получается побыть искренним. Пять.