Дух перекрестков: Зеркало и бита

Легко, блядь, забыть… Кажется, только что Карл смеялся в лицо этим мудакам, а теперь, когда все давно разошлись, и остров покрыла густая ночная тьма, он рыдает в углу клетки. И Ниган, который только что думал, что худшее, что с ним может случиться, — так бездарно пойти на котлеты каким-то дебилам, теперь догадывается, что есть кое-что похлеще. Например, слушать эти всхлипы. — Ну, ты чего, — неуверенно говорит Ниган. — Не надо… забей… На что, блядь, забей?! На жизнь? Ниган и сам не понимает, что бормочет. Все это напоминает начальную школу, где он неуклюжим медвежонком пытался приударить за девочкой. Вырывал из ее рук портфель, чтобы, значит, донести до школьного автобуса. А та насмерть билась за блядскую сумку с тетрадями, думая, что он насмехается. Он бы знал что сказать, если бы Карл был похож на тех, кто скулит от страха. Но Ниган уверен: дело не в этом. Кто разберет, что сейчас в голове у его юного ковбоя? Сам Ниган намного, намного проще. Карл. Дерзкий мальчишка с огненным взглядом. Его персональный бес в ребро. Его блядское наваждение. Хотел бы Ниган посмотреть, кто из него может вырасти. Нежный, как девка. Хрупкий. Сильный. Странный. Ангел смерти. Если бы у них был один шанс на выживание, Ниган, не раздумывая, отдал бы его Карлу. Он подбирается поближе, кладет руку Карлу на плечо. Нигану не по себе. Он чувствует себя, сука, покинутым. И если Карл сейчас руку сбросит… Карл не сбрасывает. — Не все еще потеряно, — говорит лидер Спасителей. — Зададим им завтра жару. Карл отрицательно качает головой. А у него, между прочим, на такие вещи чуйка. — Помрем, да? Точно? — переспрашивает Ниган, хмыкая. Карл кивает. Можно успокаивать, обещать реинкарнацию, рай, мир иной, в который Ниган сам не верит, говорить что-то типа «Встретим смерть достойно». Только — что за нахуй?! Все это не то. — Мои парни все равно спалят остров к ебеням, — говорит Ниган. — Уайтмэнов. Не все Спасители предатели, они это так не оставят. По-любому. Карл наконец поднимает голову. — Всех, кроме Рубена, — говорит он, коротко всхлипнув. Ниган неопределенно машет рукой. Это же не договор, а так, из серии пожеланий. Карл садится, смотрит. Его взгляд даже в полутьме видно. Твою ж в Бога душу мать! Мстительный. Яростный. Безумный. Дай ему сейчас в руки автомат — ни одна девка, ни один старик на острове не спасется. Никто из этих гребаных зрителей, мышей ебучих. Останавливать сейчас Карла — все равно что во время пожара уговаривать огонь уйти по-хорошему. Кто, блядь, из него бы вырос?! Ниган таких не встречал. И неужели какое-то мудачье завтра убьет это чудо?! Да что с этим миром не так?! Карл прикасается к синякам Нигана. Не то, чтобы они так уж сверкали во тьме ночной… Нащупывает. Безошибочно. У Нигана больше всего болит перебитое ребро, тяжело отзываясь при каждом вздохе. Карл прижимается. Руки скользят по коже. Ниган обнимает его, тяжело дышит. — Они смеялись, — говорит Карл. И не зло, и не обиженно. Грустно. Словно хоронит всю планету. И себя заодно. — Эти уроды?! Да брось… — Ниган ворошит его волосы. — Знаешь, у меня еще не было… ну, ты понимаешь… Ни с кем. Ниган кивает, готовясь выслушать исповедь подростка. Сейчас самое время быть терпеливым. — Хочешь? — просто спрашивает Карл, и лидер Спасителей, видавший виды мужик, какое-то время ни черта не понимает, а потом его словно обдает кипятком. Даже поперхивается. — Плохая идея, — придя в себя, отрезает Ниган. — Нас не оставят в живых, — Карл встряхивает волосами. — Я что, так и не почувствую, как это? В Нигане внезапно включается учитель: — Знаешь, в первый раз стоит делать это только с тем, кого… — он осекается. Карл смотрит на него — и все становится ясно. Само собой. — Ты рехнулся, — шепчет Ниган. Дышать — больно. Из-за ребра? Хочет ли Ниган? Хороший вопрос. Ничего, что от одного предложения у него уже стоит колом?! Ни на какие, блядь, мысли не наводит?! Преследовать по приколу. Домогаться. Отпускать соленые шуточки. Смущать. Лапать строптивую жертву. Загонять в угол. И даже, возможно, забить на остатки человечности, — и выебать мальчишку походя. Все бы могло случиться. Но… У Нигана после Апокалипсиса было до херища секса. У Нигана после Апокалипсиса ни разу не было близости. В последний раз, еще в том мире, это вот как. Исхудавшие, покрытые синяками от капельниц руки. Обритый, словно в тюрьме, череп Люсиль под дешевым париком веселенькой расцветки. Ее боль, которую слегка заглушают наркотики и возбуждение. Болезненно прозрачные, изменившиеся глаза, будто она уже немного видит смерть. Глаза, полные нескончаемой, острой нежности, и смотрят они на него, засранца, который вроде как не достоин настолько огромной любви. Раскаленные тела прижимаются не для того, чтобы захлебнуться удовольствием. Чтобы разделить на двоих одну боль. Близость у последней черты. Вопреки. На грани. Пока смерть не разлучит нас. Все повторяется. Обнуляется. Голые тела. Последняя черта. Боль и близость. — Нет, — рычит Ниган. — Ни за что! Карл отодвигается. Он молчит целую вечность. — Зря я это сказал, — наконец произносит парень ледяным тоном. — Извини. И голос его в ночи звучит так разочарованно. Так одиноко. Твою ж мать… Надо что-то сказать, наверное. Но слова — не то, в чем Ниган хорош. — Дурень, — шепчет он. — Тебе будет больно. У нас тут иначе не получится. — Ты сам не особо здоров, — кивает на синяки Карл, немного оттаивая, — ну и что? — Я просто не могу тебе делать больно, — признается Ниган. Он пытается не замечать, как сладко тянет в паху. Карл улыбается и посматривает — такой застенчивый, довольный и ожидающий продолжения. А может, Нигану это все мерещится в потемках. — Тебе говорили, что ты охуенно упрямый? — спрашивает Ниган, стискивая его так, что, кажется, что-то трещит. Карл находит его ладонь на своем плече и переплетает пальцы. Теперь вблизи можно хорошенько рассмотреть паршивца. Ниган хочет его. Вот всего, от узких ступней до макушки, непокорного, дерзкого, с гордо вскинутой головой, с этим поджарым тонкокостным длинным телом… Гибкого, утонченного, драгоценного гаденыша, все на свете перепутавшего и переиначившего. С этими слишком мягкими и длинными каштановыми локонами — кто знает, на хер они парню в наши дни? Карл сам обвивает Нигана руками за шею, и оба оказываются во власти горячих влажных поцелуев. И, как во сне, совершенно непонятно откуда они берутся: кто целует, кто отвечает, когда соприкосновения начинаются и разрываются. Ниган чувствует будоражащие прикосновения губ и зубов по телу и не верит до конца, что это все Карл. Какая-то тень, порожденная ночью, обрела плоть и обрушивает на него шквал чувств, а он отвечает, как только может. До предела. До края. До последней черты. Пока смерть не разлучит нас. То есть — до утра. Когда Ниган подминает под себя Карла, успевает подумать, что пол клетки холодный и жесткий, а парень снизу, и повернуть их обоих на бок. Он старается быть осторожным, бережным и каждый раз, когда осознает это, что-то колет в сердце: тщетная попытка не причинить боли тому, кто обречен умереть через несколько часов. И это хуже, блядь, чем думать о том, что помрешь сам. Но все не так страшно, потому что Нигану думать некогда: крышу нахер сносит уже от того, что ладони, которые кажутся сейчас ему самому большими и грубыми, двигаются, как хотят, по обнаженной коже Карла. Даже яйца начинает распирать от жгучего осознания, что теплое нервно дрожащее тело в его лапах — тот самый александрийский парень. Ниган хочет его видеть со всех сторон: завитки на шее, каждую родинку на спине, лопатки, торчащие, будто обрубленные крылья, мягкие округлые ягодицы. Он хочет видеть, запомнить, вобрать. Завтра ты все забудешь. Но в темноте Ниган не узнает, а скорее придумывает Карла. Ниган прикусывает, всасывается в его шею и в место между лопаток: завтра Карл будет весь в засосах. Завтра Карла не будет. Он поглаживает, перекатывает пальцами и пощипывает сосок парня, наслаждаясь тем, как тот вздрагивает. А потом, пиздец, не выдерживает и выкручивает так, что Карл шипит. Нет, не причинять боли. Завтра днем они оба уже не будут чувствовать боли. Карл не отстраняется после такой атаки. Карл, который лежит перед ним на боку, заводит руку за спину, нащупывая вслепую короткие волосы Нигана и зарывается в них пальцами. Рука Нигана накрывает и мнет мошонку парня, пока в низ живота от этого вжимается задница Карла, трется, подрагивает, и Ниган почти рычит от удовольствия. Он проталкивает член между ягодицами Карла. Парень замирает. Его мышцы становятся напряженными, как натянутая струна. Ниган чувствует это грудью и животом, к которой прижимается влажная спина Карла. Нет, никакого проникновения. Никакой боли. Завтра… завтра… завтра…. Ниган начинает толкаться. Его член скользит между ягодицами. Вперед-назад, вперед-назад. Ощущения почти те же, что при обычной ебле. Роскошная шевелюра Карла щекочет Нигану нос. Он стискивает обеими руками бедра парня, постепенно ускоряясь сам и задавая темп. Вот то, что подойдет для первого раза. Забыть обо всем. Вжарить, как следует. Второго раза не будет. Ощущения те, да не те. Хищный инстинкт обладания требует войти, проникнуть, насадить. Вбиваться в желанное тело яростно, рвано, быстро, вот так, толчок за толчком. — Сожми бедра покрепче, — шепчет Ниган Карлу. Он слушается, но при этом оборачивается к нему и удается рассмотреть лицо. Открытое, растерянное, жаждущее. Осознание, что именно он, Ниган, довел до такого состояния этого загадочного строптивца, приносит больше самодовольного удовольствия, чем было когда-либо в жизни. Как трахают ангелов с обломанными крыльями? Наверное, не так, как мужиков и баб, осторожно, ласково, трепетно со множеством мелких чувственных моментов, которые Ниган обычно пропускает. Столько всего разного ощущаешь, пока горящий член тыкается в холодные упругие ягодицы, складчатую кожу мошонки, нежную поверхность внутренней части бедра. Наверное, вот так горячо дышат ангелам в шею. Вот так вбиваются в их послушные разомлевшие тела, чтобы они не рвались куда-то в небо. Или Карл с его пылающим глазом и темной дырой вместо второго, с его милым личиком и змеящейся улыбкой — это падший ангел? И тянет он куда-то в ад, а не в небо, — огненный, жуткий, страстный, честный, туда, где Нигану самое место. Ниган начинает наяривать и одной рукой отдрачивать Карлу, чувствуя себя фантастически. Потому что это именно Карл. Потому что это может быть последний раз Нигана. Яростно двигаясь, теряя контроль над оживающим телом, задыхаясь от возбуждения, от собственных судорожных, уже неосознанных рывков, он вспоминает понемногу, что он — Ниган. Хрен с вами: с кожаной курткой и Люсиль сейчас не заладилось. Но стальные-то яйца на месте. Рано себя хоронить! Клетка, чуйка, кучка придурков — пусть шагают дружно на хер. Сейчас он может все! Он еще постоит за себя и за Карла. Они еще что-то придумают. Они еще огого! Теперь каждый толчок, приближая Нигана к краю, в его воображении еще и вливает в Карла силы, энергию, желание жить. И как тут не фантазировать, когда, словно доказательства, звучат очаровательные стоны парня. В которых нет ни капельки боли, сплошное удовольствие. Сердце бьется, вроде, уже во всем теле. Кожа звенит каждым нервом. Что-то внутри сладко сводит внутренности, выжимает, утягивает в судорогу — до молний в темноте, до полуотключенного сознания, до ощущения полной свободы. Нигана накрывает волной оргазма. Он обмякает, обвисает, и видит, как взмыленный и постанывающий юный ковбой тут же поворачивается к нему лицом. Карл пытается довести себя до финала, но Ниган через силу убирает его руку и опять сжимает на его члене свою ладонь. И он продолжает двигать ею и продолжает, пока они глядят друг другу в глаза и улыбаются, а потом уже Карл не может, сосредотачившись на собственных ощущениях, кусает губы, стонет, вскрикивает. И наконец его будущий киллер «выстреливает» Нигану в ладонь, и обессиленно растягивается рядом, жмурясь, как довольный кот. Или, может быть, во тьме это только кажется. Они лежат на спинах, а над ними — черное небо и мигающие желтые звезды. Это было бы охуеть как романтично, если бы они смотрели на него не через стальные прутья клетки. — Ты как? — спрашивает Ниган. — Бляяядь, — говорит разнеженный Карл. Даже мат в его исполнении кажется девственным. Ниган в шутку хлопает Карла по губам.