Ignosce me

Тогда, в ночлежке — он действительно был близок к тому, чтобы совершить непоправимое. Уставший, истощённый схваткой с вулкодом и мучимый жаждой, он едва сдержал желание прервать эту проповедь раз и навсегда. Джонатан восхищался мужеством и самообладанием мистера Хэмптона, его силой духа, уважал, хотя и не понимал, его веру… Но, отказавшись от крови, Шон переполнил чашу его терпения. Заставить, наказать, подчинить. Сломать. Присвоить. Да, Джонатан был зол — и ожидал ответной злости. Он был готов к боли, к тому, что порабощённый им скаль, прекрасно осознающий происходящее, будет в отместку рвать его руку зубами. Осторожное, почти благоговейное прикосновение стало для него сюрпризом. Печальный Святой держал его руку, как величайшую святыню, припал губами к ране — словно поцеловал икону… Действо, что задумывалось как акт насилия, превращалось в таинство. Тело скаля затрепетало от удовольствия. Забывшись, Шон слабо застонал, охваченный эйфорией. Доктор Рид завороженно наблюдал, как Шон пьёт его кровь, и едва не упустил момент, когда потерянный в ощущениях скаль возьмёт слишком много. Это не должно было быть так… приятно. С некоторым трудом и странной неохотой он отнял запястье. Шон замер, потерянный и отрешённый. Руки безвольными плетьми повисли вдоль тела. Джонатан испугался: что, если это всё было чересчур для без того расшатанной психики и нестабильного после трансформации рассудка Святого? Физическое его состояние опасений не вызывало: язвы затягивались буквально на глазах, сердце билось слишком, на взгляд доктора, часто, но ровно. Подождав пару минут, Джонатан решительно вышел из ночлежки. С самого момента перерождения он не чувствовал такой всепобеждающей жажды. Ещё немного — и все усилия по спасению Святого были бы напрасны. Впрочем, он не рискнул уходить далеко. Пара неудачливых скалей, бродящих за ночлежкой, помогла приглушить голод. Доктор лишь понадеялся, что не прикончил в горячке постояльцев Шона или подопечных загадочной Старой Бриджет. Он отсутствовал примерно четверть часа. За это время картина в ночлежке не изменилась. Печальный Святой, кажется, даже не пошевелился. Янтарные глаза почти остекленели, уставившись в одну точку. Чертыхнувшись про себя, доктор подумал было отправиться за помощью к предводительнице скалей. Но рассвет уже опасно близко подкрадывался к лондонскому небу. Снова неслышно выругавшись, Рид как мог аккуратно перенёс пациента на узкую бедняцкую койку. В изголовье, конечно же, висел деревянный крест. Доктор хмыкнул и покачал головой: если он хоть что-то ещё мог припомнить из университетских лекций, этот крест, как и часть икон в «алтаре», был не католическим, а ортодоксальным. Впрочем, вера человека, лежащего сейчас перед ним, всё равно не укладывалась в рамки официальных религий. Он был слишком честным, слишком искренним, слишком открытым. — Шон… — экон нерешительно взял в ладони его безвольную руку. Ссохшиеся бурые бинты неприятно царапнули кожу. Рид отметил, что раны, так похожие на стигматы, больше не кровоточат. — Простите меня. Я не хотел причинять вам боль. Но потерять вас… — он неловко замялся. — Нельзя было этого позволить. Вы слишком нужны здесь. Слишком нужны вашим людям. «Нужны мне…» Тёплые — почти по-человечески тёплые — пальцы слабо дрогнули. Джонатан сжал их чуть крепче, и был вознаграждён слабым вздохом. Скаль выходил из своего сомнамбулического транса. Медленно моргнул, болезненно сощурился от яркого света. Наконец, взгляд его сосредоточился на докторе. У Джонатана не получилось истолковать выражение его лица. Он мог лишь точно сказать, что это не было ненавистью. Душа его — если у таких, как он, есть душа, — возликовала. — Шон, я знаю, что не вправе настаивать — но я прошу, умоляю вас позволить мне остаться здесь, с вами, до завтрашней ночи, — Рид почувствовал, как Печальный Святой вздрогнул. — Я просто хочу убедиться, что вы в порядке. Новообращённые не всегда могут совладать с собой. А здесь… Слишком много людей. Скаль слабо кивнул и закрыл глаза. Следующие пару часов доктор посвятил своему дневнику. Потом, когда воли сопротивляться сну уже не осталось, он вернулся к кровати. Шон мирно спал. Скинув пальто, Джонатан уселся на пол. Если что-то пойдёт не так, если с Шоном что-то случится — он почувствует и проснётся. Варианта лучше в голову ему всё равно не пришло. Засыпая, он слышал ритмичный стук чужого сердца и медленное, ровное дыхание. Даже самому себе он не рискнул признаться, какими сладостными были эти звуки. Смерть Мэри едва не поставила точку на всех благих устремлениях Джонатана. Запершись у себя в кабинете, он отрешённо прикидывал, как максимально эффективно и без посторонней помощи ликвидировать одного экона. Такого сильного и такого небрежного, что смог случайно создать могущественного и абсолютно безумного потомка в лице собственной сестры. Камешек, стукнувший в прикрытую дверь балкона, поначалу не смог привлечь его внимания. Второй, третий… Четвёртый. Действуя почти на автомате, доктор вышел на балкон. Если бы он мог ещё что-то чувствовать, он бы удивился. Шон Хэмптон стоял, прислонившись к парапету, и катал в ладонях ещё несколько камней. — Доброй ночи, доктор Рид… — Святой говорил очень тихо, но слух экона позволил различить каждое слово. — Нам нужна ваша помощь. В доках… Была перестрелка. Много раненых. «Мокрые ботинки», рабочие активисты… Кажется, зацепило даже несколько стражей. Туман был такой густой! — Нет, — Джонатан резко дёрнул головой. — Я позову доктора Типпетса, он пошлёт Милтона с машиной. Считайте, что сегодня я взял выходной. Маленькая фигурка внизу, казалось, поникла. — Джонатан, пожалуйста… — в смиренном голосе Шона проскользнули нотки искренней мольбы. Должно быть, именно так он просил своего Господа не забирать детей, не насылать болезни на взрослых, не превращать Лондон в ад на земле… Не заставлять братьев убивать своих сестёр. И если тот жестокосердный Бог молчал — что мешало Джонатану пойти ему наперекор, показать, насколько хирургия эффективнее так называемой «божьей воли»? Ещё один день существования ничего не решит… — Вы нужны нам, — тихо продолжил Шон. — Нужны мне. Джонатан горько усмехнулся. Ещё вчера за эти слова, сказанные Святым, он готов был бы отдать весь Лондон. Да что там, всю Британию! Сейчас он лишь закинул в рабочий саквояж ещё пару склянок с сыворотками — если верить Шону, там будет много крови. Путь до ночлежки они проделали в тишине. Хэмптон, по-видимому, молился, перебирая бусины розария. Доктор словно бы погрузился в оцепенение, готовясь к работе. Промыть, зашить, забинтовать… Джонатан сбился со счёта, сколько раз он уже проделал эту процедуру. Складывалось впечатление, что все жители доков сегодня ночью вооружились, чтобы пострелять друг в друга. Он начал с самых тяжёлых — развороченные кишки, едва не выпадающие внутренности — и сейчас, уже после восхода солнца, заканчивал перевязывать лёгкие раны. Всё это время Шон был рядом. Ассистировал, успокаивал пациентов, не все из которых были в восторге от того, что их штопают в одной комнате с недавними противниками. Рид был благодарен, что Святой практически избавил его от общения с этим сбродом. Впрочем, пару-тройку раз ему всё же пришлось прибегнуть к гипнозу. — Идёмте, доктор… — Шон мягко потянул его за руку. — Вам нужен отдых. Джонатан равнодушно пожал плечами, позволяя увлечь себя в уже знакомую комнатушку. Сейчас здесь больше не воняло мертвечиной. Джонатан слабо порадовался: по его совету скаль отказался от идеи размещать свой импровизированный морг в одном здании с ночлежкой. Совершенно обессиленный, Джонатан рухнул на постель. Плевать, что узко и неудобно: и тело, и измученный разум требовали забытья. На долю секунды, уже на полпути между сном и явью, он почувствовал мягкое прикосновение губ к своему виску. — Шон?.. — доктор в изумлении распахнул глаза. Скаль стоял рядом с кроватью, перебирая пальцами свои неизменные чётки. Лицо его было безмятежно. — Отдыхайте, доктор Рид. Я буду молиться за вас… И за вашу несчастную Мэри, да упокоится её душа с миром. Слишком уставший, чтобы спорить, растерянный и выбитый из колеи, Джонатан не смог ничего ответить. Это невыразимо нежное, целомудренное касание против воли заставило его сердце биться чаще. Лёд, сковавший его душу, дал трещину. Что это было? Христианское милосердие? Жест прощения, сострадания? Попытка отвлечь его истерзанный рассудок? Прежде, чем экон смог остановиться на каком-либо варианте, его поглотил глубокий сон без сновидений. Следующие две ночи вновь превратилась в бесконечную череду пациентов. Проверить, не началась ли лихорадка у вчерашних раненых, раздать лекарства, осмотреть десяток кашляющих кандидатов на звание «разносчик инфлюэнцы месяца»… Вправить суставы, выбитые в пьяной драке, выдать лекарство от колик для младенца, приготовить мазь от подагры. Шон снова был рядом с ним. Помогал, распоряжался, доставал из каких-то закромов необходимые ингредиенты. Безукоризненно вежливый, тактичный и кроткий — он ни словом более не обмолвился о том, что знает о постигшем Рида горе. Доктор мог бы уже уйти. Сослаться на занятость в больнице или просто выскользнуть тенью из ночлежки, не прощаясь с её постояльцами. Он мог бросить их и вернуться к своим исследованиям… Но изнуряющая работа помогала забыться, притупляла боль утраты. Джонатан чувствовал себя нужным, чувствовал себя на своём месте — и постепенно это примиряло его с действительностью. Он снова и снова засыпал на постели Шона. Теперь экон было достаточно в себе, чтобы чувствовать запахи. Пыль, ладан, благовония, лекарства, дешёвое мыло… Чистота. Печальный Святой всегда пах чистотой — даже когда его тело менялось, умирая от противоестественного вируса, буквально разлагалось заживо. Джонатан запоздало подумал, где же теперь приходится коротать день самому хозяину ночлежки, раз уж свою кровать он уступил доктору. В этот раз скаль не пришёл проводить его ко сну, сославшись на ещё несколько важных дел. Джонатан вынужден был признаться себе, что это обстоятельство его весьма огорчило. Само присутствие Святого успокаивало. За эти ночи он привык к его тихому, мягкому голосу, спокойному, ясному взгляду. Даже постоянные упоминания Господней воли больше не раздражали, доктор научился просто пропускать их мимо ушей. Следующий закат показал, что «несколько важных дел» напрямую касались Джонатана. — Я позволил себе сходить в больницу и взять для вас чистую одежду, — Шон вложил в его руки объёмный свёрток. — Доктор Суонси был так любезен, что своим ключом открыл вашу комнату и разрешил взять пару вещей. Показалось, или в голосе мистера Хэмптона проскользнуло смущение? Джонатан смотрел на него со смесью удивления и недоверия. Как у этого безумного скаля получилось днём пересечь полгорода? Почему, во имя всего святого и нечестивого, Эдгар позволил ему войти — главврач ведь был в курсе, в кого превратился их бывший пациент? И всё это для того, чтобы принести ему чёртову рубашку! Джонатан остановился на самом тревожном вопросе, чтобы задать его вслух. — Как у вас получилось войти в кабинет? Не припомню, чтобы когда-либо приглашал вас к себе. Или на скалей это не распространяется?.. — прозвучало довольно грубо, и Джонатан поморщился. — Простите. Я ценю вашу заботу, правда. Но это действительно важно. Не хотелось бы, чтобы в его отсутствие другие эконы, вулкоды, скали — какие там ещё есть вампиры? — могли обшаривать его пристанище. Шон машинально потянулся к распятью на своей груди. Рыжеватые брови сошлись над переносицей, но уже в следующий миг он криво улыбнулся. — Доктор Суонси спросил о том же самом, — Печальный Святой отошёл на несколько шагов и отвернулся, слабо пожав плечами. — Полагаю, всё дело в вашей крови, доктор Рид. Она поддерживает во мне жизнь. Похоже, что я почти ваш потомок, ваш скаль — в том самом смысле, который вкладывают в это слово эконы. Так считает Старая Бриджет. Джонатан прокрутил эту мысль в своей голове. Всё казалось логичным, насколько вообще возможна логика в этом безумном мире, где он вынужден пить кровь и прятаться от солнца. Принадлежащему ему рабу не нужно приглашение, чтобы зайти в принадлежащее ему жилище. — Я не предполагал, что так получится… — доктор глухо вздохнул. — Я приложу все силы, чтобы эта… связь не доставляла вам неудобства. — Полно вам. Быть вашим скалем значительно приятнее, чем быть мёртвым скалем, — слабо фыркнул Шон. После небольшой паузы он продолжил: — Я благодарен Господу за то, что он свёл наши с вами пути. И благодарен вам — за то, что вы сделали то, что сделали. Вы спасли мне жизнь. И рассудок. Избавили меня от греха гордыни. Доктор попытался осмыслить его слова. Выходило, прямо скажем, неважно. Он почти отчаялся понять Святого — несгибаемого, но мягкого, слабого, но безрассудно отважного. Взгляд поневоле остановился на его бледных пальцах, всё ещё машинально перебирающих чётки. Медленно, чтобы не напугать, Джонатан взял ладонь скаля в свою, очертил подушечками пальцев линию жизни. Эта рука казалась загрубевшей от тяжелой работы, хранила следы мозолей — не от оружия, от ежедневного тяжёлого труда. Рид бездумно гладил едва тёплую кожу, находя в этом какое-то почти сверхъестественное успокоение. — Рад, что ваши раны исцелились, — сказал он наконец, чтобы прервать затянувшееся молчание. Впрочем, едва ли Шон его услышал: будто загипнотизированный, он не мог отвести взгляда от их соединённых ладоней. Стараясь не выдать своего сожаления, доктор отпустил его. Показалось — или сердце Печального Святого действительно забилось чаще? Быть может, он всё ещё боится экона… Джонатан зажмурился, отгоняя наваждение. Образ коленопреклонённого скаля, покорного его воле, теряющего себя в кровавом экстазе, будто впечатался в его разум. Глупо отрицать: он хотел больше. Хотел безраздельной и единоличной власти над душой и телом Святого. Хотел быть единственным адресатом для его молитв. Хотел здесь и сейчас узнать, каков он на вкус. Нет! Рид отшатнулся в испуге. Его хищная сущность требовала взять своё — немедленно. И навсегда утратить эту хрупкую нежность, которой искрились сейчас глаза Шона, уничтожить остатки его доверия. Он медленно выдохнул и отвернулся. — Я… Да. Простите, доктор, — Шон встряхнулся. — Я чувствую себя значительно лучше. Знаете, обычно существование скаля похоже на агонию, растянутую на дни, месяцы, годы… Господь избавил меня от этого, послав вас. Возвращаясь в Пемброук, Рид был полон энергии и решимости найти своего Создателя, разгадать тайну бессмертия вампиров, победить эпидемию, наладить работу в больнице… Горе от смерти Мэри не ощущалось слабее, но теперь оно было не столь всеобъемлющим. В его душе воцарилось подобие покоя. Безмятежный золотистый взгляд как будто сохранял для него воспоминание о более недоступном солнце. Всё вошло в свою колею: Шон спасал души, Джонатан лечил тела и искал способ победить испанку, попутно разбираясь в иерархии эконов, истории «некогда славных» Стражей, да и в собственной природе, если уж на то пошло. Доктор взял за правило раз в несколько дней заглядывать в ночлежку. Он вынужден был признать: Печальный Святой неплохо освоился со своим состоянием. Шон навещал больных и умирающих по всему Ист-Энду, носил им еду и лекарства, полученные от доктора. Впрочем, опасность заразиться инфлюэнцей и раньше не пугала его, неисправимого фаталиста, уповающего на милосердного Господа. Та ночь не задалась для молодого экона с самого начала. Испанка забрала ещё двоих его пациентов, работяг в самом расцвете сил. О, доктор был уверен: с его новыми способностями он мог бы спасти их, обратись они за помощью чуть раньше. Но в карманах покойных он обнаружил пустые склянки от бальзама Суонборо. Бедолаги поверили в силу шарлатанского чудо-зелья, и к моменту поступления в Пемброук драгоценное время было уже упущено. Рид был решительно настроен раз и навсегда разобраться с Лореттой и её слепым братом. Твердя себе, что он в первую очередь — врач, а уже потом — убийца, он решил сделать крюк и добраться до Уайтчепела через доки. Мирная атмосфера ночлежки могла бы успокоить пылающий в нём гнев. Маленькую фигурку скаля — своего скаля — он заметил неподалёку от бара Тома Уоттса. Ещё одна тень, потерянная на улицах Лондона. Джонатан хотел было окликнуть Святого, но в последний момент передумал. Он всё ещё чувствовал закипающую, плещущую через край злобу и не хотел случайно сорваться на ни в чём не повинном мистере Хэмптоне. Держась на расстоянии, доктор последовал за ним. Вскоре Джонатан понял, что скаль уверенно держит путь к мосту в Саутуарк. «Там же только братские могилы и чудовища», — доктор про себя выругался. Мысль о том, что Шон будет в одиночку бродить среди мертвецов, категорически ему не нравилась. Стараясь не слишком шуметь, экон начал подниматься по металлическим ступеням. Казалось, с ночи его перерождения ничего не изменилось. Мост выглядел заброшенным. Всё те же крысы, шныряющие по ржавым рельсам, свист ветра, дух разложения и смерти. Осознав, что слишком замешкался, вспоминая свою первую кровавую ночь, Джонатан прибавил шагу, прислушиваясь. Кажется, или… Нет, ошибки быть не может: где-то совсем рядом завязалась перестрелка. Плюнув на осторожность, Джонатан помчался так быстро, как только мог. Стражи. Ну конечно, здесь не обошлось без этих безумцев. Целый так называемый «отряд» — Рид навскидку насчитал пятерых. Факелы, арбалеты, кажется, одна винтовка. Против трёх бешеных скалей — неплохой арсенал. Впрочем, доктор подоспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как мертвяк, выбрав подходящий момент, сумел-таки свалить одного из охотников удачным прыжком. Хруст, омерзительное чавканье и короткий крик — жизнь быстро покинула Стража через разорванное горло. «Где же Шон?!» — Рид, обернувшись тенью, обшаривал глазами окрестности. Алые пятна развернувшейся перед ним схватки отвлекали внимание, мешали высматривать в тенях одно-единственное нужное ему сердце. — Вон там, ещё один! — визгливый крик практически слился с выстрелом, и Джонатан, наконец, увидел. Увидел, как Святой неловко падает. Как кровь выплёскивается на чёрную мостовую. Как охотник вскидывает дробовик и снова прицеливается… Ярость окрашивает весь мир в красный. Джонатан не сможет потом вспомнить, как рвалась под его когтями плоть, ломались кости, как превращалось в гору свежего мяса то, что секунду назад было человеком. Каждый. Из. Них. Заплатит. Раз — полоснуть когтями, исчезнуть, вцепиться клыками в горло. Два — размозжить голову вознамерившемуся прервать его ужин скалю. Три — его собрат испускает дух, насквозь прошитый кровавым копьём. Четыре — заморозить кровь в жилах голосящего свою молитву капеллана, почти не спеша, театрально, вырвать его сердце. Пять — последний уцелевший скаль пытается сбежать, но его шея ломается так легко! Шесть — мальчишка с арбалетом пытается достать его. Пламя с шипением гаснет, стрела падает бессмысленной деревяшкой. Прыжок, ещё один, удар — кажется, охотник кричит, пытаясь вырваться из стальной хватки вампира. — Доктор Рид! Джонатан! Не надо… — в голосе Шона достаточно боли и страха, но он твёрд. Маленький скаль землисто-бледен, плечо превратилось в кровавую кашу. Здоровой рукой он пытается дотронуться до экона, но его останавливает полный бешенства взгляд. — Моя еда, — хриплое рычание меньше всего похоже на приятный баритон Джонатана. Шон вздрагивает, но усилием воли давит в себе порыв отшатнуться. Он всё же касается руки, сжимающей уже безвольное тело стража — юный охотник к своему счастью потерял сознание. — Пожалуйста, — скаль продолжает просить, надеясь достучаться до разума доктора. — Отпустите его. Довольно смертей. Рид скалится — и это выглядит действительно страшно. Но недостаточно страшно, чтобы заставить Шона отступить. — Джонатан… — Святой смиренно вздыхает. — Отпустите его и утолите голод моей кровью. Экон замер. В глазах его начало проясняться. Он непонимающе посмотрел на мальчишку в своих руках, перевёл взгляд на Шона. Зрачки расширились до предела, когда он наконец по-настоящему увидел Святого. — Я должен… Должен осмотреть вашу рану, — спустя несколько секунд смог выдавить из себя Джонатан. Он, наконец, отпустил Стража и с отвращением огляделся. Повсюду лишь трупы и лужи крови. Без лишних возражений Шон последовал за ним. Боль, очевидно, была очень сильной. Джонатан краем глаза видел, как скаль при каждом неловком движении морщится и стискивает зубы. Он вновь ощутил улёгшуюся было ярость. Доктор Рид уже в достаточной степени распрощался со своей человечностью, чтобы не испытывать стыда и вины за сотворённую бойню. Если бы можно было их оживить — тех, кто причинил такие страдания его Святому — он с наслаждением убил бы их ещё раз. К счастью, идти было не слишком далеко. Остановившись перед неприметным зданием, на втором этаже которого слабо моргала чудом сохранившаяся лампочка, Джонатан с сомнением посмотрел на раненого. — Вы позволите вам помочь? Не бойтесь, я всего лишь хочу перенести нас вон на тот балкон. Дождавшись согласного кивка, доктор приобнял скаля за талию. С тревогой он ощутил дрожь слабости, сотрясающую хрупкое тело. Здоровой рукой Шон вцепился в лацканы его пальто. Перемещение заставило Святого испуганно вскрикнуть. Джонатан почувствовал, что его подопечный вот-вот упадёт, и прижал его к себе чуть крепче. Дверь в убежище открылась с неприятным скрипом. Дав себе слово смазать петли — потом, когда будет поспокойнее, доктор усадил скаля на колченогий стул. Скинул пальто, привычным жестом закатал рукава рубашки. Вода, чистые полотенца, его походный набор… На войне ему приходилось оперировать и в худших условиях. — Простите, Шон, мне придётся причинить вам боль, — Джонатан мягко коснулся его плеча, привлекая внимание. — Я должен удалить всю дробь, которая попала в ваше тело. Мистер Хэмптон открыл глаза, сосредоточившись на нависающей над ним фигуре экона. — Знаете, доктор Рид, Господь избрал для меня очень странного ангела-хранителя… И я не устаю благодарить его за это. Польщённый таким сравнением, Джонатан позволил себе рассмеяться. — Я мог бы загипнотизировать вас — чтобы не было так больно, — предложил доктор. — Вынужден отказаться, — тень улыбки легла на бледные губы скаля. — Я думаю, что в состоянии это вытерпеть. Не тратьте силы понапрасну. — Тогда приступим. Несколько минут пришлось потратить на то, чтобы избавить Шона от одежды. Кажется, Святой придерживался по жизни стратегии: чем больше слоёв ткани между ним и окружающим миром, тем безопаснее. Осторожно, стараясь не касаться креста, доктор снял с его груди розарий и отложил в сторону. Пиджак, жилет, рубашка, майка… Ветхая выцветшая ткань практически расползалась у Джонатана в руках. Заплатки, новые швы. Рид вдруг окончательно осознал, что Шон вкладывает, всё, что имеет в свою ночлежку, совершенно пренебрегая собственным благополучием. Что-то внутри его дрогнуло. Джонатан особенно не задумывался, на что вообще существует этот приют отчаявшихся. Экон пообещал себе разобраться в этом. Рана на поверку оказались не так страшна. Выстрел был сделан издалека, дробь рассеялась, но не глубоко вошла в тело. Скаль потерял много крови, пожалуй, это и было главной проблемой, — определил Джонатан. Это, и ещё — явные признаки шока. Доктор осторожно извлекал засевшие в хрупкой плоти куски металла. Он предполагал, что инфекции не представляют угрозы его необычному пациенту, однако тщательно обрабатывал все повреждения антисептическим раствором — на всякий случай. Печальный Святой стоически терпел все манипуляции, тихо шепча незамысловатую молитву. Он лишь резко вздрагивал, когда Рид болезненно тревожил раны, чтобы добраться до очередного фрагмента дроби. Эта дрожь, прерывистое дыхание на грани стона, доверие, с которым Печальный Святой позволил экону прикасаться к себе… Всё это будило на самом дне подсознания Джонатана что-то такое дикое и властное, чему он сам не находил названия. Запах тёмной крови скаля, такой густой, пряный, манящий — стал серьёзным испытанием на прочность для самоконтроля доктора. Самым невинным его желанием было облизать окровавленный пинцет. Самым порочным — схватить маленького скаля, припасть губами к раненому плечу, слизывать эту желанную, зовущую его кровь, щедро стекающую по бледной руке. Так просто, одним движением подобраться к горлу, где бьётся соблазнительная артерия, вспороть его клыками и пить, пить, пока весь мир не растворится в алом… Движениями, доведёнными до автоматизма, доктор закрыл рану повязкой. Осталось самое сложное. — Шон, вы меня слышите? — завершив процедуру, Джонатан снова деликатно дотронулся до здорового плеча. Скаль открыл глаза и взглянул на него снизу вверх. Янтарную радужку, казалось, почти поглотила чернота зрачков, расширенных от боли. Это было так… красиво. — У вашего тела нет ресурсов, чтобы восстановиться, — голос доктора звучал непривычно сипло и сдавленно. — Я вижу вашу слабость и ваш голод. Словно предчувствуя, что будет сказано дальше, Шон смиренно опустил голову. — Да… — Рид едва расслышал его тихий короткий ответ. — Я должен — и как врач, и как ваш почти Создатель… Вскинувшись, Святой перебил его. Здоровой рукой он мягко коснулся пальцев Джонатана. — Разрешите мне упростить вашу задачу, доктор, — на бледном лице промелькнула горькая улыбка. Шон снова опустил взгляд. — Я смиренно прошу вас. Позвольте… Позвольте мне испить вашей крови. Словно электрический разряд прошёл сквозь тело экона. Пальцы покалывало от предвкушения чего-то столь восхитительно грешного и… правильного. Со всей возможной нежностью он дотронулся до щеки скаля — своего скаля. Очертил линию скулы, вынуждая его вновь поднять голову, ловя искры голода и желания в глубине этих удивительных глаз. — Пей… — о нет, на сей раз это не было приказом. Это было приглашением и соблазном, обещанием и искушением. Рид резким движением прокусил запястье. Тихий выдох, слабое «Прости меня, Господи…» — и невесомый благоговейный поцелуй. Джонатан сам едва сдержал стон, когда почувствовал жадный, настойчивый рот, припавший к ране. Пальцами второй руки он зарылся в короткие рыжеватые волосы. Чистое удовольствие, острое и дикое, почти парализовало его. Тогда, в ночлежке, это было почти насилием и грубым принуждением. Сейчас… О, то, что доктор чувствовал сейчас можно было сравнить лишь с занятием любовью. Доктор видел, как каждый глоток заставляет тело скаля дрожать. Как судорожно сжимаются его пальцы, когда разум уступает инстинктам и неутолимой жажде. С едва слышным стоном Шон отстранился. Джонатан алчно вглядывался, в его лицо, в горько-сладкую смесь наслаждения, стыда, ужаса и вожделения. Полуобнажённый, с окровавленными губами, с пылающей в его сердце ядовитой кровью экона — Печальный Святой выглядел совсем молодым и небиблейски порочным. — Ваша очередь, Джонатан, — прошептал скаль, наконец обретя дар речи. Прервав едва зародившийся протест Рида на полуслове, он продолжил уже более твёрдым тоном: — Вы потеряли много сил, сражаясь. К тому же, я обещал вам — помните? И… я же вижу, как вы хотите этого. Как страдаете сейчас от Жажды. Доктор мог бы сказать «нет». Мог отвернуться от отважно протянутой руки, отойти к своему саквояжу, достать нужную склянку, шприц… Мог усмирить хищника, воющего и беснующего внутри. Словно выпадая из реальности, Рид схватил это тонкое бледное запястье и потянул скаля к себе, заставляя встать. Прижался губами к тёплым дрожащим пальцам. Шон кротко встретил его взгляд и откинул голову, подставляя горло. Эта покорность и это доверие сводили Джонатана с ума. Клыки экона с лёгкостью вскрыли артерию. Всё, кроме алого потока жизни, вливающегося в него, перестало иметь значение. Каждый удар сердца Святого будто выбивал электризующую дрожь удовольствия, бегущую по позвоночнику Джонатана. Весь мир сузился, съёжился, сжался до этих ритмичных толчков. Огромная сила, дикая и необузданная, вновь наполнила его вены. Сквозь наркотическую эйфорию Рид ощутил льнущее к нему хрупкое тело, руки, обнимающие его с горячечной страстью. Он обманчиво-ласково провёл ладонью по спине скаля, по острым торчащим лопаткам, вдоль позвоночника. Скользнул когтями по ребрам — слегка, едва прикасаясь, оставив лишь одну или две кровавые полосы. Шон слабо, приглушённо вскрикнул, прижался к экону ещё теснее, будто желая раствориться в его объятии. Рид заставил себя остановиться. Против ожиданий, Печальный Святой не спешил вырываться из кольца рук экона, лишь устало уронил голову ему на грудь. Доктор запоздало подумал, что испортил весь эффект от своего лечения. Впрочем, сейчас ему было слишком хорошо, чтобы всерьёз чувствовать вину. Наконец Джонатан почувствовал слабое движение. Он слегка отстранился, по-прежнему не торопясь отпускать своего скаля. — Знаете, доктор, я… Ни тогда, ни позже, прокручивая этот момент в голове, Джонатан не мог объяснить, что на него нашло. Успокоившийся было сытый зверь внутри его головы вдруг взвился на дыбы, рванул вперёд — и вот уже солоноватые губы Шона раскрываются под его яростным напором. Рид целует жадно, пьянея от вкуса их разделённой крови, задыхаясь и судорожно прижимая маленького скаля к себе. Он снова берёт своё — на грани насилия, на грани боли. Это пугает, и страх сигнальными маячками вспыхивает где-то в глубине сознания. Он хочет быть нежным и заботливым, хочет, чтобы Святой чувствовал себя рядом с ним в безопасности… Он отстраняется на долю секунды, чтобы услышать изумлённый, потерянный стон, ощутить впившиеся в его плечи пальцы — и снова припадает к губам, ловит сбившееся дыхание, касается теперь бережно и мягко. И окончательно теряет голову, чувствуя ответную робкую ласку. — Господь Всемогущий… — Шон, наконец, отступил на шаг, пытаясь отдышаться. Рид не удерживал, давая себе время разобраться с так невовремя рухнувшим самоконтролем. Блуждая рассеянным взглядом по телу скаля, он вдруг заметил, что раны от клыков (его клыков!) на горле уже почти затянулись. Значит, он не забрал слишком много. Это хорошо. Перевязанное плечо тоже, как будто, не пострадало. Джонатан, наконец, осмелился посмотреть в лицо Святого. Тот вздрогнул и напрягся, не зная, чего ещё ожидать. Доктор про себя грустно усмехнулся: если бы он сам мог это предполагать. — Простите меня, Шон. Это было… — Рид запнулся, подбирая слова. Случайно? Неожиданно? Незапланированно? Он мямлил, как пойманный на вранье школьник. Нет, он не мог сказать правды: это было восхитительно. Это было то, что он так давно хотел сделать. Доктор не знал, что это. Узы крови, связавшие их в бессмертии, или простое человеческое желание любить. Горькая улыбка, вновь тронувшая губы Святого, заставила экона замолчать. — Джонатан, прошу вас, — Шон тихо вздохнул. — Вы — мой грех. И вы — моё благословение. Я принимаю и то, и другое. Просто… Дайте мне время. — Зачем вы пришли сюда, Шон? Знали ведь, что это небезопасно, — Джонатан наконец позволил себе удовлетворить любопытство — когда они устроились на дневной отдых. Кровать была достаточно широка, чтобы разместиться с комфортом, не тревожа раненое плечо скаля. — Я собираюсь осмотреть братские могилы, — почувствовав, что доктор напрягся, Шон со смешком развеял его подозрения. — Нет, не в гастрономических целях. Мистер Вудбид просил убедиться, что там нет тела его сына. Вудбид… Тот старик, основатель «Мокрых ботинок». Злость окатила Джонатана горячей волной. Даже Мэри, его бедная Мэри, сама искала потерянного брата — в больницах, в могилах, в самых опасных районах Лондона. Ей не пришло бы в голову отправлять кого-то вместо себя! В горле опасно заклокотало рычание. — Не горячитесь, доктор, — скаль положил свою руку поверх его. — Я всё равно собирался прийти сюда. Помолиться за все эти несчастные души. Рид вспомнил своё пробуждение среди гниющих трупов. — Мертвецам уже всё равно. — Им — может быть, — Шон тяжело и устало вздохнул. — А мне — нет. — Завтра я пойду с вами. Тон экона не оставил места возражениям. Сонливость наконец взяла верх над злостью. Джонатан уже в полудрёме почувствовал, что Святой беспокойно ворочается, придвигаясь к нему совсем близко. Пробормотав «Иди сюда» он притянул скаля к себе. Шон прижался к нему всем телом и положил голову на плечо. Пострадавшую руку он устроил на груди экона, прямо напротив сердца. Джонатан накрыл её своей ладонью. Это было так интимно и так правильно — засыпать, деля объятие, тепло, сердцебиение.