Правильный способ

Субботнее представление прошло безукоризненно. Панс сменила свой эпатажный образ тигрицы на охоте на деловой костюм, и сама решала большую часть вопросов. Все знали, что произошло в среду. Некоторые даже слышали угрозы мистера Эр, и то, что он исключён из списка клиентов, вызвало и облегчение и напряжение. Папочка разбирался с теми тремя клиентами, за которых поручился мистер Эр. Они были и удивлены таким личным отношением, и польщены, и немного напуганы. Папочка был беспощаден, рассказывая заново о правилах клуба, о штрафах и последствиях. Его глаза сверкали такой яростью, когда он подробно описывал повреждения Тео, без ссылки на Нотта и Риддла конкретно, но его звенящий голос, произносящий запрет на продолжение полового акта в случае наличия разрывов анального прохода, в случае отсутствия сознания у работника его заведения без предварительно озвученного намерения, требование вызвать помощь в случае отсутствия сознания работника более двух минут, вызывал желание забиться в самый дальний угол его кабинета. — Я искренне надеюсь, что вас с мистером Эр объединяет лишь тот факт, что он за вас поручился. На сегодня вы лишены возможности пригласить кого-то в приват, однако со следующей нашей встречи вы можете чувствовать себя свободно. Господа. Долгой ночи. — Бесконечной, Папочка. От мистера Поттера не было вестей. И Драко волновался. Сильно. Он не мог загнать это волнение куда-то, откуда оно не будет ему мешать. Его даже не так беспокоило то, что уже через четыре дня здесь снова может появиться этот зверь. Его не впустят в зал. Но он может устроить скандал, или вызвать полицию под любым предлогом. Это не пугало Малфоя. Однако ярость мистера Эр могла стать сокрушающей, когда он поймёт, что слова Папочки не были пустым звуком, и что будет тогда, он мог только догадываться. Война с таким человеком для Драко была заведомо проигрышной, потому что власть и ресурсы его были устрашающими. Но вряд ли Риддл смог бы устроить какие-то серьёзные репрессии ночью, а с мелкой истерикой у входа в зал в виде вызова копов Малфой бы справился. Он не был идиотом, всё было законно до определённой степени. А пока господа полицейские будут пытаться войти, всё, что выходит за рамки законных развлечений, очень быстро превратится в законный аналог. Правила клуба существовали не зря. В том числе отсутствие алкоголя, чтобы каждый гость, услышав предупреждение, мог понимать, что происходит, и обезопасить себя и заведение правильными действиями. Этого никогда ещё не случалось, но Папочка был готов к любому развитию событий. Драко не был. Не сейчас. Гарри не писал ему. С того самого непоцелуя. Это не было чем-то необычным. Порой они и на несколько недель откладывали следующее письмо. Был период, когда они за год обменялись едва ли пятью сообщениями. Тот год был тяжёлым, письма были наполнены непростыми эмоциями, но и те три письма, что получил Драко, оказали такую поддержку, какой он не видел в лице ни одного из своих знакомых. Драко ещё раз просмотрел свою почту, и не выдержал соблазна пролистать переписку с Гарри. «Ваши глаза, Драко, заставляют меня раз за разом вспоминать шторм, который застал меня в юности во время путешествия в Северную Ирландию. Море было таким живым, сильным, монументальным, но в то же время изменчивым. И каждый раз я вспоминаю что-то новое, глядя в них. Я не знаю, верить ли мне своим глазам, потому что вижу невозможное… Иногда Вы дерзкий, порывистый, Ваши острые комментарии режут не хуже катаны, но ветер меняется… Меняет моё море… И Вы теперь покладистый, покорный и жаждущий одобрения… Мне кажется: что-то из этого иллюзия, но я теряюсь в догадках, что я лишь хочу увидеть, а что вижу на самом деле… Это сумасшествие, Драко, это сумасшествие… Вы часто цитируете классиков, я же помню лишь смысл их высказываний, теряя цитату. Но вы поймёте меня верно, когда я скажу, что бездна стала мне ближе и понятнее рядом с Вами. Я никогда не был трусом, и гордился этим. Однако сейчас понимаю, что страх — это полезное чувство; я же презрел его и оказался в дураках. Мне стоило бояться, Драко, но теперь поздно. И всё же… И всё же я учусь на своих ошибках, признавая своё право на опасения, и всё равно бездумно, безрассудно, неисправимо бесстрашно признаюсь Вам — я вижу Вас во снах. Чаще, чем мне бы хотелось признавать это, реже, чем мне бы этого хотелось…» Драко помнил, что несколько ночей думал над ответом, а потом понял, что не может. Не смеет ответить на такие слова. И отложил беседу. Он перечитывал это письмо иногда, но слова не складывались в предложения. В итоге он решился рассказать о том, к чему привело его это сообщение, иначе. Написал о своём первом столкновении с морем. Другим морем — эмоций и чувств, описывая свою жажду иносказательно, вскользь лишь намекая на того, кто стал его проводником к этому морю. Назвал несколько любимых поэтов, которые много лучше и образнее его могут выразить то, что Драко сказать не в силах. Несколько недель ожидания ответа на это письмо были вознаграждены знакомством с чувственными, томными строками, от которых воображение Гарри дополнило его сны новыми картинами. О чём он и написал: «Обязан признаться, мистер Малфой, что, несмотря на более чем достойное образование, никогда не считал поэзию достойной своего внимания. Возможно, опыт делает нас восприимчивее, но мне видится, что требовалось лишь получить рекомендации к прочтению от нужного человека. По своей безразличности к тонкостям авторства я всегда полагал Рочестер направлением похабной литературы того времени, а не фамилией лишь одного поэта, но откровения Этериджа более не дают мне шанса на покойный сон. Я покорён творчеством классиков, которым Вы поделились со мной, испытывая глубокую благодарность к Вам за то, что открыли для меня этот мир. Я преклоняюсь перед Вашим выбором. Таким откровенным… Я знаю — Вы не сомневаетесь, что дав мне своё позволение, увидите меня на коленях перед Вами, но я страшусь этого сейчас, в эту минуту, куда больше, чем того, что жажда моя никогда не будет утолена. И я вновь признаю себя безумцем перед Вами, и вновь не боюсь этого… Порой мне кажется, что при личной встрече я смогу говорить так же смело, как и в письмах. Однако в реальности оказываюсь умнее: мы говорим с Вами взглядами (наше безмолвное общение даёт нам повод задуматься о следующем письме), и позволяем теме разговора оставаться невинной и далёкой от той глубины, что пропитывает здесь каждую строчку… Что будет, если однажды я скажу это вслух?» Это было так давно написано, но вопрос всё ещё звучит в голове Драко. Имеет ли смысл говорить вслух известное? Изменится ли оно от этого? И Драко знает, что да. Каждое слово имеет титанический вес между ними. Тот, что даёт дышать полнее и глубже, тот же, что приносит тяжесть от осознания, что каждое слово значимо, даже то, что было сказано в самом начале, в первую встречу, в первом письме… Драко не сразу понимает, что перед его глазами следующее сообщение, но уже читает и вспоминает, как впервые увидел это в Гарри — жажду неодиночества, такую знакомую ему самому. «Моя не очень добрая, но всё равно хорошая знакомая сказала мне однажды, что секрет её счастья в том, что она занимается только тем, что её наполняет. Не буду раскрывать её профессии, но это звучало абсурдно и неправдоподобно — что бы ни значило её «наполняет». Мне было двадцать два, и я тогда видел счастье в совсем других вещах. Они оказались быстротечными и проходящими без какого-то следа в будущем, но я не разочаровался, принимая свою молодость такой, какой она была. А сегодня я, спустя долгие годы, кажется, понял, что значит — заниматься тем, что тебя наполняет. И это оказалось настолько неожиданным и тревожащим, что желание поделиться с Вами, мистер Малфой, превысило необходимость ко сну и исполнению своих насущных задач. Я провёл около часа, наблюдая за стихией. Природа всегда вызывала во мне интерес и обращала на себя моё внимание, но никогда я ещё не испытывал подобного «наполнения». Возможно, никогда ещё я не мог полностью окунуться лишь в одно только созерцание. Но я постиг истину в том, что человек — лишь песчинка в часах мироздания, и уходил преисполненный силой, счастьем, энергией, надеждой, хоть к этому не было особенной причины. Лишь картина перед моими глазами и тишина, давшая мне шанс услышать себя иначе. Честнее и наивнее, а возможно взрослее. И в эту минуту я не могу не задаться вопросом, что бы Вы испытали, стой Вы рядом со мной сегодня. Я знаю, без малейшего намёка, откуда во мне такая уверенность, что Вы не остались бы равнодушным. Но в чём было бы оно — это неравнодушие? В отвращении или же восхищении? А может в покое, том же, к которому пришёл и я… Я хотел бы разделить с Вами этот момент, этот час, эти эмоции… Наша встреча на фестивале в прошлом году вызывает во мне ностальгию и печаль. Ваше затворничество мне более чем понятно, и даже близко, однако желание видеть Вас таким, каким увидел Вас во Франции, невероятно по своей силе. Вы красивы, Драко, не только лишь образом, что выбрали для выхода в свет. То, как живут Ваши глаза, когда Вы смотрите на мир без давления Вашего прошлого, внимая эстетику и шарм искусства, это само по себе уже творение, не имеющее сравнения среди людей. Лёгкость и пластика движений завораживает. Я был не единственным, кто обратил такое внимание на Вас… И мне сложно передать словами, насколько мне польстило, что ответного внимания удостоился лишь я… И вновь срываясь на фатальную искренность, скажу ещё одно: Вы будите во мне зверя… Когда я вижу, что кто-то касается Вас много смелее меня, когда наблюдаю, как кто-то приветствует Вас поцелуем в щёку или объятьями, внутри у меня разверзается вулкан. Который погасить может лишь лёд разума — если хоть слово лжи случится меж нами, всё будет напрасным. Вы, Драко, единственный, кому я никогда не лгал, даже я не вхожу в этот круг лиц, ибо себе я лгу ежедневно.» Только спустя несколько лет Малфой узнал, что тогда Гарри говорил о Норвегии, о фьёрдах. Он вскользь заметил, что не остался бы равнодушным — он ненавидел бы всей душой ветер, и сырость от моря, и холод. Ненавидел бы за то, что каждая минута наедине с этой красотой приносит такие муки. Поттер ответил, что Малфой похож на фьёрды. Драко выхватывает ещё одно письмо из списка и краснеет от воспоминаний. Они вспыхивают ярко и смущающе. «Ты был так далеко, Драко, в тот момент, когда я видел тебя в своём никчёмном пошлом сне, ты был в моих руках, но так далеко от меня. В то же время сегодня, когда ты прикасался к себе на этом чёртовом подиуме, в пяти метрах от меня, ты был моим, ты был ближе, чем в нашу первую встречу, когда я коснулся твоей ладони и не знал, как найти силы, чтобы отпустить. Сегодня ты делал это для меня, ты был для меня… Я никогда не видел чего-то более интимного и невинного, чем твоя рука с мелькающей в кулаке головкой, скрывающая почти всё, кроме самого явного. Я никогда не был этим человеком, Драко, — тем, кому нравится наблюдать, но, Бог свидетель, я не мог отвести от тебя глаз, и я клянусь, если бы в зале был хоть ещё один зритель, я убил бы его. Я вырвал бы его глаза, я отрезал бы ему язык, потому что в ту секунду, Драко, ты был только моим. И никто не должен больше видеть это, или иметь возможность рассказать об этом, я варвар, Драко, но я не допускаю мысли о том, что кто-то имеет даже десятую долю такого шанса. И я благодарен тебе за мудрость — не уверен, что будь между нами расстояние меньше, я смог бы удержать свои руки при себе, закончив всё, не давая себе шанса на отступление, мои желания глупы, Драко. Я понимаю, понимаю, что ты сделал это для себя, прежде всего для себя, но я не могу перестать думать о том, что ту мелочь, что ты попросил взамен, ты мог бы спросить у каждого второго гостя в твоём клубе, но попросил у меня. В мой день рождения, Драко… Я буду думать, что ты хотел сделать мне подарок. Я буду думать так, и не смей меня разубеждать. Ты хитёр и изворотлив, ты нашёл способ сделать нас ещё ближе, не изменив наших договорённостей. И я … тобой восхищаюсь — это всё, на что у меня хватит смелости и трезвости, потому что быть в этой постели одному, после того, что ты сделал для меня, что ты для меня открыл — это жестоко и жалко — быть здесь одному. Но я не променяю это одиночество на одну ночь, Драко, я не смогу. Потом не смогу, и я надеюсь, что это ложь, потому что иначе я клиент психиатрического отделения. Я не знал, что меня ждёт на арене. Знал, что это ты, мечтал, что увижу это тело без лишних тряпок — да простит меня твой безупречный вкус и все дизайнеры, кто постарался над твоим гардеробом. Я ожидал разврата, Драко, ожидал, что твой подарок удовлетворит мою похоть. Я мелок, почти ничтожен в своих фантазиях, потому что меня ждало куда большее — твои глаза. Твой голос, когда ты произнёс моё имя. Я думал, мне показалось. Я думал, что слышу желаемое лишь в своей голове, но ты повторил это, глядя мне в глаза. Ты повторил это, отдавая мне свой момент безраздельного, единоличного удовольствия, и одно твоё слово — куда более мощный афродизиак, нежели все грязные разговорчики других. Так было всегда, Драко, одно твоё слово… Это лучший подарок, что был у меня когда-либо. Я не забуду его. Никогда. Я помню каждый твой изгиб, каждое твоё движение, хотя на тебе было так много одежды… Но никакой шёлк не сравнится с твоими волосами, никакие камни не могут светить ярче твоих глаз. Драко, этот чувственный танец с таким ошеломляюще интимным завершением я не забуду никогда. И я бы продал душу дьяволу за то, чтобы поцеловать твои распахнутые влажные губы после финального стона — никакая музыка не затмит этот стон, — но дьявол — это я сам. Ибо мои же слова запретили мне это. И я зол и разбит, что сейчас мои простыни холодны потому, что когда-то я был достаточно глуп, чтобы подумать, что мне хватит лишь твоего тела. И я вынужден довольствоваться одной только душевной близостью, осознавая теперь точно, что без этого я пуст. Однако твой адалисский подарок останется со мной навечно». — Папочка… Ночь на сегодня завершена… — Спасибо, Панси. — Что? Папочка закрыл переписку и повернулся к девушке. — Цифры на сервере, подсчитаешь с утра. Анна разобралась с чёрной комнатой? — Да, Папочка. Кто-то пытался подключить свою камеру к нашей инфракрасной, чтобы отнести презент-воспоминание домой. Выясняем. Но на ощупь это сделать непросто. Так что провал обеспечил и заглушку сети. Всё уже налажено. Она пыталась с тобой поговорить, но у тебя был гость в ту ночь… — Я понял, Панси. Ты свободна. Что-то ещё? — Ничего, — быстро ответила девушка, но потом всё же решилась, — Не за что, Папочка. Ты же знаешь, это мой дом. Дверь за ней закрылась, а Драко ещё раз проверил почту. Ничего. Поттер пришёл в его кабинет как гость клуба. За него поручился мистер Уай. Однако, увидев Папочку, решил побеседовать подробнее. Почему Драко согласился, он и сам не понял. Просто настроение было ужасным, этот мужчина с глазами цвета яркой морской зелени выглядел до жути самоуверенным, и хотелось поставить его на место. Их рукопожатие было неприличным. Чуть дольше, чуть мягче, слишком похожим на предварительные ласки. Однако Поттер не спросил его ни о чём, кроме того, радует ли Папочка гостей своим присутствием на арене. Драко привычно ответил, что он эту магию создаёт, и что новенький не может себе его позволить. На что Поттер аккуратно отложил ручку и ответил только: «Посмотрим». Вторая их встреча произошла здесь же, однако в совершенно других обстоятельствах. Была пятница. Драко оказался в офисе лишь потому, что вынужден был срочно распорядиться о новом банковском ключе, и это было не случайно. — Добрый вечер, мистер Малфой. Я рад познакомиться с Вами в более деловой обстановке. Без смущающего антуража разврата и виртуозной продажи низменных желаний… — Эта цитата звучит иначе, но я хотел бы узнать, как вы здесь оказались. — Исключительно по рабочему вопросу, если позволите, я объясню. А потом мы обсудим кое-что более личное. — Это ответ на другой вопрос. Я спросил, как? Ответом была тишина, но потом Поттер подошёл к нему и протянул свою руку в приветствии. — Позвольте представиться, Гарри Джеймс Поттер, начальник отдела по внутренней разведке Управления собственной безопасности. Спустя семь лет он пройдёт сначала ступень зама главы Управления, а потом станет и его главой. Тогда же он был амбициозным и очень настойчивым нахалом. Однако его должность на многое открыла глаза. Чёртов шпион. — Драко Малфой, владелец «Коко» и всех его тайн. — Приятно вновь прикоснуться к этим тайнам… — он провёл пальцем по кисти, как делал это потом ещё не раз, и отпустил руку. — И именно по поводу одной из них я и пришёл. Завтра к вам придёт господин. За него поручится ваш клиент. Он не должен отсюда выйти. И это будет моя работа. Ваша — лишь открыть мне доступ в ваши личные покои. Вы живёте здесь же… Ни один из ваших клиентов никогда не узнает об этом. Его исчезновение никак не будет связано с вашим заведением и именем. Его следы затеряются в городе, а потом и где-то на островах. Если я скажу, что это вопрос национальной безопасности, этого будет достаточно, чтобы других вопросов у вас не было? — Они неизбежно появятся, но не о ваших рабочих моментах, мистер Поттер… Что здесь делает начальник отдела? — Я ожидал, что это будет сложнее… — он улыбнулся глазами, не скрывая своё удовлетворение и немного разочарования от пропущенной словесной схватки. — Это не та ситуация, когда я могу отказаться. А лишнее мне знать ни к чему. Однако я не считаю лишним узнать, что именно вы здесь делаете? — Это затронет уже вторую причину моего визита. — Я слушаю. О, Драко тогда услышал. Многое. В том числе и то самое предложение. На которое дал неоднозначный ответ. — Деньги мне не нужны, как вы понимаете. Однако и отказываться от возможностей, которые даёт мне ваше предложение, было бы верхом глупости и недальновидности. А потому мой ответ таков: если мне понадобится что-то, что вы сможете мне дать, то я поставлю вас в известность. Но это будет одноразовая сделка. Одна ночь. Всё, что вы, мистер Поттер, так желаете, вам придётся уместить в одну ночь. С полуночи до рассвета. — До шести утра. — Как вам будет угодно. Как только вы прикоснётесь ко мне в первый раз, у вас будет шесть часов. — Полного, безраздельного, безграничного обладания вами, мистер Малфой? Шесть часов? — Всё верно. — Кое-что не сходится, мистер Малфой. Я уже касался вас, дважды… Драко сморщил нос. — Давайте не будем впадать в крайности! Рукопожатие не в счёт. Мы ведь цивилизованные люди! В тот же вечер он получил первое электронное письмо. «Мистер Малфой, Вы один из тех редких людей, кого с первой встречи раскусить едва ли кому-то удастся. Вы возглавляете опасный и непростой бизнес, и я, как и Вы, знаю, что когда-нибудь настанет тот момент, когда вам понадобится моё покровительство. Вам будет достаточно сказать «Я согласен», чтобы получить все мои ресурсы в своё распоряжение, в разумных пределах, естественно, и увидеть меня у Ваших ног. Пока же я хочу прояснить, ограничивают ли Ваши условия наше общение в принципе. Я умею ценить интересные встречи, и Вы на моём пути — настоящее сокровище. Могу ли я рассчитывать на Ваше внимание в качестве достойного собеседника?» Это было единственное письмо, над ответом на которое Драко не задумался. «Моё внимание — вещь переменчивая и мало от меня зависящая. Если сможете его удержать, оно Ваше, мистер Поттер». Драко не пожалел о своей поспешности. Гарри не только сумел удержать его внимание, он сумел вдохнуть в его жизнь многие из тех эмоций, что он уже и не надеялся ощутить, поглощённый циничностью и жестокостью мира вокруг себя. Не только эмоций. Прислушайся он тогда, долгие семь лет назад, к тому ощущению, впечатлению, что осталось у него после их второй встречи, бежал бы во Францию, бежал бы сломя голову, страшась последствий. Но Поттер приближался к нему осторожно и тихо, крался, словно дикий зверь, чётко уловив возможные последствия излишне резких движений, плёл свою паутину из интеллекта, чувства юмора и чувства меры, такта, внимания к мелочам в самом Драко и в его словах, честности и душевного тепла, которое отмерял по крохам, создавая привязанность и доверие. И Драко не заметил момент прыжка, когда оказался во власти этого мужчины, лишь спустя очень долгое время осознав, что его тяготит собственное условие, что ему хочется выразить своё участие и поддержку объятием, хочется разделить с ним утро, хочется почувствовать то, о чём Гарри писал так откровенно и чувственно в своих письмах. Хочется подарить ему каждую свою ночь. Но пути назад уже не было. Те отношения, что они создали, зиждились на том, что они не отступают от своих слов, ведь иначе всё, что они сумели пронести через годы, окажется пустым. Поттер возжелал разделить с Драко постель, Малфой сказал, что это случится лишь однажды. Гарри принял это условие. Им удалось продлить их отношения на семь лет. И в ту злополучную ночь Драко дал, наконец, своё согласие. Всё хорошее когда-нибудь заканчивается.