Она не может опоздать.
Трейси бежит. Лёгким не хватает воздуха, сердцу — места, оно подпрыгивает в глотку, готовое вырваться рвотой на сырой асфальт. Но она продолжает бежать. В запасе нет и лишней секунды. Это ведь просто ошибка? Они все просто ошиблись. Это не может случиться... Вот так. Праздник не может начаться без именинницы! Торжественного, может — немного глупого приветствия, каким здороваются только самые настоящие ученые. И официального колпака, закрепляющего права главной в этом дне за лучезарно улыбающейся девчушкой. — У каждого изобретателя есть своя рабочая форма, — мягко произносит отец, поправляя съехавший колпак. — Так почему не может быть формы у именинниц? — Именинный супер-колпак 3000! – Весело хлопают ему в ответ. — Имениннейший супер-колпак 3000. В дверь постучат: Дверь распахивается, едва не слетая с петель. Пальцам девушка за угол цепляется, на дереве царапины оставляя. Хрипло вдыхает воздух, пытаясь найти в себе силы закричать. Позвать отца. Позвать, всем достижениям науки так глупо молиться в три секунды тишины, что тянутся грёбанной вечностью. Только слышно, как в комнате над головой глухо падает на пол что-то большое. Нужно идти. То будет подросток, доставляющий новые детали. Он обязательно улыбнется, спрашивая, что это за принцесса сегодня будет кушать торт. Малышка на его слова лишь фыркнет недовольно: — Я не принцесса! Я самый великий из живущих ученых, что ещё покажет этому миру, что такое настоящие изобретения! Да, пап? Вместе они посмеются. Однако, именинница была настроена серьёзно, и даже наметила себе план грядущих изобретений, который бережно хранила под подушкой. В пятнадцать лет её ждало что-то простенькое, вроде изобретение реактивных ботинок, дальше – изобретение переводчика с собачьего и робота-двойника, чтобы ходить за неё в школу на скучные уроки. А там уже все обязательно признают её гениальность, и тогда можно будет изобрести что-нибудь совсем гениальное. Например, машину времени или лекарство от всех болезней. «…Добрый вечер, дорогие слушатели, с вами вечерняя программа новостей и вот-вот мы с вами узнаем о происходящем сегодня в городе и мире. Наиболее важной для всех нас, конечно же, по-прежнему остается информация о Болезни и новом количестве Зараженных. На данный момент исследования отловленных существ продолжаются, так, сотрудники центрального исследовательского института имени Войда заявили, что ситуация сложная и подлежит детальному рассмотрению прежде, чем они смогут дать однозначный ответ…» Каждому из заседающих – по кусочку торта в старой тарелочке с затёртой каймой. Любимым изобретениям (куклам девочка с детства предпочитала машинки и роботов) – кусочек немного поменьше, ибо те ещё до большого куска не доросли. А скрученный из болтов и гаек прототип боевого робота так и вовсе останется без угощения, поскольку так и не ответил юной учительнице Резник, что такое суперпозиция в квантовой механике. Эх, неуч! Отец треплет по волосам, всё также улыбаясь на рассказы. Сухими губами целует в лоб: поздравляет, так и не попробовав хотя бы кусочек сладости. Говорит, что-то памятью едва уловимое, о том, как важно учиться, как важно продолжать стараться и какая же дочка у него молодец. Что она, непременно, самая лучшая и он очень сильно её любит. Больше любого из своих изобретений. Малышка вскакивает, руки тянет, сбивая со стола стакан, штаны газировкой пачкая. Но кому какое дело, когда тёплая, сердце греющая любовь это всё, что необходимо дню. Мерзкая, чёрная жидкость липнет к сапогам, разнося запах гнили по всему дому. Пачкает штаны, рукава, куртку, стоит лишь опереться о стену, выдохнуть – за волосы цепляется, кажется, словно желая в голову залезть. Трейси себя успокаивает: «Это не кровь. Это точно не кровь. Значит у тебя есть шанс. И у него есть шанс. Снова зовёт, дверь его мастерской открывая: — Папа? Ты здесь? Всё в порядке? Но дальше идти не может. Упавшее радио заглушает крик. «…Правительство рекомендует не покидать свои дома при возможности, в случае наблюдения любых подозрительных симптомов немедленно сообщать соответствующим службам. Также напоминаем вам, что выделение человеком или же беспричинное появление в доме черной маслянистой жидкости является наиболее точным симптомом заражения. Контакт с данной жидкостью, как и с любыми выделениями Существ, запрещён.» Ему нужно уйти. Обратно к экспериментам, исследованиям и чему-то по-взрослому серьёзному, что не терпит отлагательств даже в настолько светлый день. В единственный день, когда он имеет право остаться со своей дочерью дольше, чем на жалкие пару часов. Трейси понимает. Всегда понимала: эксперименты, люди, что ждут его чуда, не будут ждать.Но всегда не хотела отпускать.
« Спешим отметить, что общее количество зафиксированных вспышек, также, как и появлений Существ, в сравнении с прошлым месяцем значительно снизилось, что ведёт нас к закономерному выводу: худшее уже позади. Однако, продолжайте соблюдать меры безопасности и будьте осторожны. Ваша полиция продолжит охранять вас, патрульные обходы города будут сохранены до тех пор, пока для вас будет существовать хоть какая-то угроза. Ваш мэр любит вас! А теперь – прогноз погоды от нашей очаровательной ведущей Катарины, добрый вечер, Кэти, как настроение? » Едва ли не падая – подбегает. Всё повторяет: «не может быть». На крик срывается. Плачет. За плечи тело холодное трясет, просит, к чёрту науку, самих Богов просит вернуть. Поднять, оживить, дать ещё один шанс. Хотя бы самый маленький. Но тело недвижимо. Тело, что ещё утром было её отцом. Утром он что-то привычно бухтел про паршивые детали, чёрной смазкой залитые так, что придётся отмывать. Трейс улыбалась. Обещала заскочить за новыми после работы. Днём отряд разведки обнаружил в городе нового Заражённого. Бог забрал его душу, Болезнь забрала его тело. Извратить успела, щупальцами склизкими из тела вырваться –страшными тварями. Пришлось зачищать, да всех контактных – на проверку. В том числе и юную Резник. Что домой добраться смогла только вечером, когда было уже слишком поздно. Но Трейси не верит. Она, на сухой научный расчёт полагающаяся, всё дыхание ищет, сердце запустить пытается — чёрная жидкость брызгает в глаза. Жжётся, ужасно. Со слезами мешается. С криком. Пока чьи-то руки с пола не поднимают, словно котёнка: — Пойдём. — Нет, нет. Я не оставлю его! — Пойдём, малышка. Ему уже не помочь. Сопротивляется, выгибается. Всё к отцу — как ребёнок — тянется. Не может отпустить. И тело словно подается ей навстречу. И кажется вот-вот: смотри, сейчас проснётся, сейчас он скажет, что живой. Его обязательно вылечат. Трейси из комнаты выволакивают, Трейси лицо отворачивают, но она всё равно слышит. Слышит, как хрустят кости, как разрывая мясо и кожу, звуками склизкими, рвутся наружу щупальца. Разрастается в теле тьма. Она слышит чужие голоса. Про зачистку, карантин, какие-то проверки. Про новые жертвы и то, что не хватает людей. А в голове – белым шумом давит осознание, и пальцами грязными хочется в глаза себе залезть под верхнее веко ногтем, из глазниц вырывая. В землю бросить и растоптать. Лишь бы не видеть больше. Никогда. Крепкие руки, что пылью пустынной пахнут, за плечи держат. Куртку испачканную стягивают, заменяя своей, такой тёплой, но слишком большой: — Вот так, малышка. Давай, лучше меня послушай, а не что там у тебя. Меня слушать всегда приятней, знаешь ли. Голос кажется знакомым. Чувство раздражения, совсем слабое, такое далёкое, вызывает: — Кев, ты чтоль? — Я-я. Кто ж ещё, как не папочка-Кевин тебя защитит, — на руки поднимает, унося. От дома, от Отца, от всего. Кевин всегда раздражал, Кевин как человек – противный, глупый слишком. Но на руках у него уютно, по-родному тепло. Так необходимо безопасно. — Будешь хорошей девочкой, и я надыбаю тебе лепёшку с колбаской и двойной порцией сыра. Трейси смеяться тошно. Трейси саму — тошнит ужасно, и запах гнили давит на виски. Кажется, никогда больше он от неё не отвяжется. — Кев, давай уедем? — Звучит так глупо. Такое простое желание: сбежать. От темноты, страха и запаха, что заставляет дрожать. От умирающих друзей, вечных попыток из мусора собрать хоть что-нибудь, что могло бы пригодиться в обороне. Даже последние рабочие часы разобрать пришлось, лишь бы шестерни использовать. А радио всё улыбается гнило: мы-вам-поможем! Всё-будет-хорошо! Уже несколько лет только и делает, что улыбается. — Я больше не могу, Кев.А кто, в самом-то деле, может?
В ответ — молчание. Сбитый вздох, что вместо обещания обязательно что-то придумать. Вместо столь привычного, до дыр затёртого «всё будет хорошо». Сказать — язык не поворачивается, сделать хоть что-нибудь — едва ли хватает сил. Трейси врачам отдают. И греет теперь лишь плотная ткань одежды чужой, внутри же не осталось ничего. Лишь слышно, как надрывно воет пустота. Словно песне её вторя, Трейси из стороны в сторону покачивается, губами сухими, едва слышимо, напевает:« Happy Birthday, dear Tracy. Happy Birthday to you. »