Выбор

Любопытная картина вырисовывается: гости, гости, плохие знакомые, нарядные, очень богатые, шум украшений, блеск зубов, а у некоторых даже оскалов. Люди на балу делятся на несколько категорий: Первые – пылкие танцоры – Гампы; вторые – добрые выпивохи – Уизли (кстати, что они тут делают?); третьи – зажатые снобы – Малфои; четвертые – скользкие, надменные, злые – Блэки. Пятые – противная зазнайка – Грейнджер. Так дополнила себя Гермиона. Она снова таранит всех внимательными глазками и смеется своим мыслям. Как там говорила Сивилла – смотреть на всех в ужасе, что ж. Пока Гермиона корчила рожи где-то в углу, прячась от всех гостей в мире, вечер входил в самый кураж. Дом Розье был восхитителен. Уж каким не был бы придирчивым критик, тут он приподнимал шляпу в почтении. Каждая зала - произведение искусства. Украшенный резьбой потолок, удивительного узора плитка, редчайшие картины, золото, шторы, фарфор, шампанское, платья, бабочки. Словом, было на что посмотреть и что поделать Гермионе, помимо баловства. Такой искусственно испуганной застал ее отец. Высокий и очень худой мужчина. С седыми волосами и тяжелыми глазами. У него узкий рот и большие морщины на щеках (как полагала Грейнджер – из-за худобы). Он почему-то нравился женщинам. Разным женщинам. Может дело в очень выступающем кадыке? Ему не чужды были улыбка и обходительность. Только все это казалось холодным, далеким и отстраненным. Сегодня он был гладко выбрит, короткий воротник жестко стоял и наверняка натер шею. Узкий смокинг делал его ещё выше, ещё дальше, недоступнее. Сегодня еще была в нем новая, незнакомая дочери, желтизна в лице. Может слишком крепкие сигары начал курить? - Ты приехала. Хорошо. – он кивнул Геримона молчала. - Сегодня мистер Яксли провел отличную партию в шахматы. Гермиона молчит. - Почему ты не надела платье, которое я тебе дарил специально для этого вечера. Гермиона, молчи! - Я выбирал его для тебя. – сухой голос - как и мужа? Точнее наоборот. Мужа, как платье. - как и мужа. - А что если у тебя плохой вкус? - Гермиона, я ведь переживаю. Взгляни на себя. Ты не милая леди, походка и замашки не девичьи, дурацкие увлечения. Твое счастье, что ты нравишься Яксли. Он не плох. Мне трудно вообразить, что - Так может ты и женишься на нем. – она больше не могла держаться вдали от эмоций. Ноздри подвижные раздулись, глаза помрачнели. Она нервно дергает пальцами, будто где-то под рукой, внизу, есть маленькое фортепиано, которое сейчас нужно сломать. - Уйму ж я тебя. – почти прохрипел он. И вот сейчас он хватил бы ее по руке, чтоб утащить куда-то в комнаты. Да кто-то, видимо широкой души, бросил ему на плечо тяжелую и на вид добрую ладонь. - Милая моя! – этот кто-то с тяжелой и красивой рукой толкнул за себя отца и ринулся к удивленной Гермионе. – Милая деточка! - Дедушка – в этом отзыве ему была почти детская мольба. Глаза ее потеплели при виде такого большого и теплого, и доброго, и знакомого, родного. Она в один прыжок бросилась ему на шею. - Ты приехал. Ты приехал ко мне! Только ко мне! Укради меня. – она висела на его большой пахнущей мылом шее. А он смеялся, похлопывая ее по хрупкой, узенькой спинке. «Укради меня» - только это донеслось до стоящей позади (случайно там стоящей) Беллы. Укради меня – звучит приятно. По-собственнически. Грейнджер – может быть чьей-то. Какая дурная мысль залетает в воспаленную голову Беллатрикс. В ее уме нет сейчас никакого фильтра, который бы сортировал информацию, идущую извне. Она заметно послабела в эти дни. Пусть крадут. Мне то что за дело? Она опять ластится. Только что рычала зверьком маленьким в ответ отцу, а теперь ластится, как .. - Белла, ты забыла это. – Откуда-то из шума танцев вынырнул Родольфус. Он протягивал аккуратно свернутый в шелковый платок ее клинок, который она не вынула. Не хотела вынимать. Потому что не подлая она. Может быть злая, загнанная, обидливая, но не подлая. Кровь отступила от лица при воспоминаниях. Дурак! Идиот! Зачем сюда притащил! Какой же придурок! - Не здесь. Не сейчас. Куда я по-твоему его себе засуну?! Он ухмыльнулся в ответ на такой позывной. - Успокойся, Белла. Всё прошло просто замечательно. Теперь он верит. Мы разделили с ним это причастие. Передавай Друэлле приятного вечера. - Молчи. Я не хочу об этом сейчас. Она рукой толкнулась в его грудь. Хотя в этом не было необходимости. Он не преграждал ей путь, стоял не близко, а почтительно. Белле нужно было смахнуть будто бы его себя. Смахнуть так же, как и видение одинокого голубого с жилками желтыми глаза. Может стоило не в сердце садануть, а во второй глаз? Сколько еще терпеть этих ужинов? Уже всем и так ясно, что пойду я за этого. Голова тяжелая. – и снова поток уносит ее из зала. По странному наитию ее ведет на балкон к свежести и прохладе. Какое счастье, что на этом удивительном по насыщенности балу, кто-то ровно на два часа стал абсолютно счастлив. Под шум каблуков и сложных разговоров о цвете нации, Гермиона атаковала самую малую и одинокую комнату большого дома великих Розье. Она уютно устроилась на полу рядом с матерью, сидящей в глубоком кресле. Будто впавшая в детство Грейнджер практиковала любимую каллиграфию новым пером, смеялась и показывала то маме, то дедушке. Она приноровилась избегать таких тем, как брак, кровь, будущее, магия, дочерний долг. Сейчас было хорошо. Так что можно и замереть в этом покое. Пожалуй, здесь бы пригодилось то ужасающее заклинание Реддла. Они бы все трое застыли в этом блаженстве. - Мадам Грейнджер, Мистер Готье, вас просят в главный зал. – нырнул и вынырнул какой-то мужчина с черной подвязкой на поясе в виде элегантного фартука. - ну что ж. Идемте. – Дедушка взял под руку мать Гермионы. – Деточка, ты, я так понимаю, не составишь нам компанию? Нет-нет. Не печаль личико. На твоем месте я бы тоже не ходил. Они вышли. На сердце стало легче от такого вечера. Настроение игристое. Самое время поскучать. Белла глубоко дышала свежим воздухом и твердо решила про себя, что никуда не выйдет отсюда больше. Балкон удобный. Есть и софа, и графин с водой, вид открывается приятный. Тишина. Время остудить голову и привести в порядок мысли. Она удобно села, откинулась телом на мягкую спинку, закрыла два своих целых черных глаза, раскидала волосы по плечам и задышала глубоко-глубоко. - Что тебе нужно, Грейнджер? Нечем заняться или заблудилась? – она и бровью не шевельнула в сторону растерявшейся Гермионы. Знала бы, что здесь эта сидит, обошла бы стороной. - Скажи, мне интересно, что ты нашла такого в Томе? – но не сегодня обходить неприятных собеседников. Тем более, что в позе противной Беллы появилось что-то новое, не уловимое прежде. Не то что бы Гермиона следила за позами кудрявой, просто в глаза бросилось. Теперь дикая Белла явилась уставшей или даже напуганной. - Наверное то, чего не нашла в себе. – зачем-то ответила Белла, хотя отчетливо помнила, что не собиралась поддерживать беседу. Именно для этого не поворачивалась к маменькиной любимице. -Например? – раз уж ответила тогда, может скажет и теперь. Если бы Гермиона захотела быть честной, то она бы рассказала, какой бывает заинтересованной. Ей хотелось знать, почему такая красота и угадываемая глубина натуры бывает такой сукой? Почему она выбрала для перешептывания Крауча? И за что так презирает всех подряд? - Невероятная магия, сокрытые знания, безграничная сила. Многое еще можно назвать. – Зачем она говорит это мерзавке Грейнджер? Ей ведь только кажется, что становится чуть легче нутром, когда произносит хоть что-то ей? – Он большой лидер. Он предлагает верить в него. Иногда он настолько убедителен, что хочется – она сморщилась, как от горечи во рту, только во всем теле. Что-то оскоминой пронеслось в памяти, Гермиона это уловила. В воспоминании Белле подмигнул Бен своим единственным. - Чудо, тайна, авторитет. Это очень простая формула. Неужели тебя так легко впечатлить? Она меня дразнит? Грейнджер перепила на балу?. Она хочет пощечину или она ждет просто эмоций? Белла приподнялась и буквально вытаращилась на случайную собеседницу. - А что насчет тебя, золотце? Зубастый Яксли твой новый покровитель? – от Блэк не ускользнуло дергание плечом. - предпочитаю располагать собой сама – она улыбнулась. Маленькие, едва видные морщинки-лучики побежали от глаз, перемежаясь со светлыми веснушками. Белла двинула корпусом чуть вперед, словно замерла в немом вопросе «не врешь?», она вглядывалась в эти лучи и целые, парные глаза. Белла знакома уже с этим взглядом. Так Грейнджер смотрит на семью, так она купает их в уюте теплых цветов своих. - ах, собой сама – потянула по-кошачьи. – Кажется, так считаешь только ты сама собой. Но не глава семьи гордых барсов. – Это ее зацепит? Слабо ты бьешь, Белла. Я хочу ударить больнее, хочу. Правда. – голова снова наполнилась вихрем. - Да. – вздохнула собеседница. –Отец так не считает. Мне жаль, что они так поступают. Я знаю, что и тебя тоже выда.. - Нет! Со мной иначе. Я люблю своего Руди. – выпалила Белла. - Хм. Тогда повезло. – Руди – звучит как кусок от слова Рудимент. Это то, что должно отвалиться. – ей стало смешно. – Ты редкий счастливчик. - А ты? Будешь воевать? Сбежишь? - бровь подскочила. – бросишь вызов? Или поддашься? – что может ответить такая маленькая и трусливая девочка, куда она против слова любимой мамочки и грозного папочки. - Все равно, что. Только не сдаваться. Только не покорность. Этого нельзя ожидать только потому что ты часть семьи. Подобные вещи ведь, как уважение, заслуживаются. Белла ловила эти слова. - Ты будешь предана тому, кого полюбишь? Всем сердцем предана, все душой? Всё отдашь? Ты будешь покорна возлюбленному? – Она проговорила слова «покорна» и «преданна» чуть растягивая их, медленно, катая по нёбу. Пооко-орность, пре-еданноость. Они были приятны, они что-то цепляли: она покорна тебе - хищному соколу, она не признает никого, кроме тебя. Это очень сильные и приятные слова. Разве горды, высокий лоб Гермионы может склониться кому-то на колени, признавая его своим? От такой бури мыслей можно и захлебнуться. Белле даже показалось, что все ее дыхательные пути слиплись, схлопнулись. Будет мужчина, который заарканит? Нет. Покорит, уймет? Нет. Заберет? Что именно он сделает?! Белла не может найти нужного слова. Мысль ее мечется. Свяжет? Отнимет? Обуздает? Черт возьми! Он же овладеет! Он волю ее возьмет. Он – кто-то будет единственная ей власть. Вот, что именно будет значить ее покорность. Всё бы ничего. Можно и отвоевать, если б только она сама не захотела кому-то волю свою отдать. От шума в уме снова заболела голова. Нарисованная картинка изумляла. Белла не поняла, как вышло, что фраза этой девки только о гипотетической возможности вызвала эту текучую, вязкую, неприятную фантазию. - Конечно, буду предана и буду покорна. Какие глупые вопросы – Грейнджер искренне удивлялась, улыбаясь. – что она вообще за ерунду такую спрашивает. – Ты ведь точно так же ведешь себя с Томом. Ты его слушаешь, почти служишь. Чем не любовь? - Теперь, видимо, твоя очередь задавать глупые вопросы.