♫ Justin Bieber, benny blanco - Lonely
Арсений с колющей болью где-то в районе солнечного сплетения наблюдал за бродившей из угла в угол темноволосой девушкой и сам не находил себе места, крепко сжимая краешек стола. — Ань, сядь и успокойся, — наконец устало попросил он сестру, и та остановилась, посмотрев на него красными заплаканными глазами. — Ты скажешь уже, что случилось? Или так и будешь молчать? У девушки задрожали губы, и она громко всхлипнула, тут же закрыв рот руками. Сморгнула слёзы и всё же примостилась рядом с Арсением, вновь беззвучно разрыдавшись. — Всё настолько ужасно? — брюнет тут же обошёл стол и приблизился к сестре, присаживаясь перед ней на корточки и беря руки в свои. — Анечка, пожалуйста. Я могу чем-то помочь? — Только в том случае, если у тебя где-то завалялось полтора миллиона, — вздохнув и не переставая плакать, истерически улыбнулась Аня. — Что сказали врачи? — посерьёзнел Арсений, нежно поглаживая чужие трясущиеся пальцы. — Ну не может же всё быть настолько безнадёжно. — Но всё совершенно безнадёжно, Арс, — Аня потянулась к лежащим на скатерти бумажным платочкам, утирая влагу и потёкшую тушь. — Доктор сказал, что болезнь прогрессирует, и если мы в ближайшее время не сделаем операцию в Германии, Ксенька не сможет ходить. Моя дочь не сможет ходить! — она перешла на звенящий шёпот, боясь разбудить спящую в соседней комнате девочку, и Арсений почувствовал, как воздух в квартире становится жгуче-ледяным. — Слушай, у меня есть сбережения, около пятисот тысяч или вроде того, я понимаю, что это не хватает, но хоть как-то... — он развёл руками в растерянности и крепче сжал руки сестры, смотрящей на него с таким отчаянием, что хотелось завыть. — Я подключу всех знакомых и друзей, я займу, я придумаю что-нибудь, я...я... — он встревоженно заметался взглядом из стороны в сторону, — я возьму кредит! — Арс, тебе его больше не одобрят, у тебя их и без того немало. Ты живёшь на съёмной квартире, какие кредиты! Я не хочу, чтобы ради нас ты потом с копейки на копейку перебивался и питался чёрствым хлебом, сидя здесь с отключенными за неуплату светом и отоплением. Ты с ума сошёл? — Думай, что сошёл, но я ради вас жизнь готов отдать, — сквозь зубы процедил Арсений, и на его скулах заходили желваки. — В любом случае, у меня самой слишком низкий уровень дохода, мне точно не дадут, — девушка вздохнула, облокачиваясь о спинку стула. — И тебе не дадут, ты слишком часто за ними обращаешься. — Слушай, я обещаю тебе, что я найду деньги. Любой ценой. И Ксенька будет ходить, чего бы нам это ни стоило. И я согласен жить впроголодь, лишь бы вам было хорошо, — искренне заверил мужчина, вставая и крепко обнимая сестру, которая слабо обхватила его в ответ. — Когда итоговая консультация с врачом? К какому числу должна быть готова вся сумма? — Говорят, сроки поджимают, поэтому через две недели мы просто обязаны вынести свой окончательный вердикт и поехать в немецкую клинику... — Аня подняла глаза к потолку, часто-часто моргая и борясь с душераздирающими ощущениями в грудной клетке, — иначе потом будет поздно. С этими словами в Арсении окончательно что-то рухнуло. Две недели казались таким чертовски неправильным и незаконно коротким промежутком времени, что невольно опускались руки. Хотелось скрести ногтями стену, рвать на себе плоть в кровь и мясо и выдёргивать волосы. Две недели. И Арсений, и Аня были немного не в себе. Когда почва, всегда казавшаяся твёрдой, с треском обламывается у тебя под ногами и ты падаешь в бездну, не имея ни малейшей возможности ухватиться за что-нибудь, ты лишь мечтаешь об одной-единственной спасительной верёвочке, протянутой откуда-то сверху надёжными и крепкими руками, благодаря которой ты сможешь удержаться и снова подняться на землю из этого пугающего мрака и сжирающей неизвестности. Но ни у Арсения, ни у Ани таких спасительных сильных рук и верёвочки попросту не было. Поэтому они понимали, что в этой ситуации могут надеяться на себя и только на себя. Как бы ни было тяжело.***
Ноябрь опустился на Москву как-то незаметно. Тоха и не понял, куда делись лужи и рыжие листья, куда исчезло холодное солнце, но искренне, совсем как ребёнок, радовался первым хлопьям мокрого снега, припадая к окну и думая о том, как же всё-таки хорошо, когда в мире есть тёплые батареи и восхитительное, сводящее с ума ощущение приближающейся, но ещё такой календарно далёкой зимы. Снежинки кружились в воздухе, чуть ли не тая на лету, крыши сталинок и хрущёвок за пределами элитного жилого комплекса так по-уютному были припорошены белым крошевом, словно сахарной пудрой, в небе сверкали звёзды, кутаясь в тёмные мантии облаков, и красная толстовка грела сильнее, чем когда-либо. Единственным, кто нарушал атмосферу приятного полусонного умиротворения, был Тим, бродивший по квартире туда-сюда и непозволительно громко разговаривающий по телефону о каких-то своих тёмных делах. Но Антон попытался абстрагироваться, и, вроде как, даже вышло: атмосфера сморила его, и парень, лениво открыв крышку ноутбука, не придумал ничего лучше, как всё-таки отправить Оксане обещанные фотографии. Антон, 20:03 Помнишь, говорил, что снимал своего классного? Ответ пришёл почти мгновенно, будто девушка сидела перед монитором и ждала.Оксана, 20:03 Конечно, забудешь тут))))
Антон закатил глаза, невольно усмехнувшись. Он прекрасно понимал, к чему клонила подруга. Не дождётся. Антон, 20:03 <7 вложений>Оксана, 20:05 НИХУЯ! ЗВЕЗДЕНЬ ПРОСТО!!1!!!1 Оксана, 20:05 Я залипла, твою мать, Тох! У вас там девки в лужицы не растеклись?
Антон довольно хмыкнул. Он изначально был уверен, что подруга оценит, ещё даже до съёмки. То, что Арсений получился, как чёртов идеал, отрицать было нельзя. Даже невозможно.Оксана, 20:05 Хотя я знаю, кто точно растёкся
Антон, 20:05 Ёмаё, Фролова, полегче. Это мой учитель, на секундочкуОксана, 20:06 И чё? Кому это когда мешало?
"А и правда, — мысленно согласился Тоха, в задумчивости покручивая кольцо на тонкой фаланге. — Никому никогда не мешало".Оксана, 20:07 Хватай это своё произведение искусства и беги, а то упустишь счастье. Иначе я приду тебе так мозги промою Бойся меня в гневе
Антон захохотал в голос, и Тимофей, пройдя мимо щёлки приоткрытой двери, громко и категорично цокнул языком. — Фролова, иди проспись, я тебя очень прошу. Ты в бреду, — не в силах сдержать приступ смеха, записал голосовое сообщение Антон и отправил первый попавшийся обиженный стикер с каким-то странным котом. Вытер выступившие слёзы, дождался, пока подруга пришлёт в ответ свою недовольную фотографию, где она закатывает глаза, и поставил ноутбук на подоконник. — Тебе чего? — недовольно зыркнул он на пробирающегося в комнату брата и инерциально сделал шаг назад, даже осознавая, что бежать ему, в общем-то, некуда. — Ну Тош, — промурчал Тим, надвигаясь прямо на Шастуна-младшего, и Антона передёрнуло: с недавних пор складывалось впечатление, что такая интерпретация его имени звучит хорошо только из уст Арсения Сергеевича. — Займи мне денег. Мне надо выкупить товар. — Слушай, ты свою наркоманскую деятельность прекращай давай, — Антон, зная, что дома никого, кроме них, нет, всё равно понизил голос до рычащего шёпота. — Я не хочу этому способствовать и уж тем более в это ввязываться! — Кто тебя заставляет ввязываться? — разозлился Тим, хватая брата за запястье и больно выворачивая, блокируя движение. — Просто, блять, дай денег, и я от тебя отстану! — Ты ненормальный?! — психанул Антон, оскалившись и буквально вырывая руку из болезненной хватки. — Ты не в курсе, что мне сказал отец? Я теперь такой же безденежный, как и ты... — Согласись на фирму, долбоёб! — русоволосый ощутил, что рядом с братом ему становится жутко и страшно: тот едва не плевался ядом, грозясь проглотить заживо. — Скажи спасибо, что тебе вообще доверяют бизнес, а ты поступаешь, как мразь неблагодарная! Тебе - целая фирма, а мне - деньги. — Чтоб я ради тебя свою жизнь под откос пустил?! — механизм ярости запустился, закрутил шестерёнками и заработал с утроенной силой, и Антон еле сдержался, чтобы не врезать члену своей семьи. — Иначе я сам тебе её испорчу, понял? — гадко улыбнулся Тим. — Ты не допросишься пощады ни у мамы, ни у своих лохов-друзей. Тоха и сам не сообразил, как бешенство достигло предела и как он размахнулся и со всей мощи впечатал окольцованную руку прямо в щёку своему брату. Тот, не ожидая такого поворота событий, неистово взвыл: кольца впились прямо в кожу, оставляя кровавые следы и подтёки. — Я... Я не хотел! — завопил Антон, судорожно размышляя о том, можно ли ещё спастись бегством, но слишком быстро понял и принял тот факт, что он в ловушке. — Сука... — прошипел Тимофей, подобно зверю, и, перехватив пытающегося улизнуть Антона, ударил ногой ему под дых. У Шастуна-младшего разом потемнело в глазах и замкнуло нервы, отдаваясь тупой болью по всему организму, и он согнулся пополам, не успев сориентироваться. Тимофей с лёгкостью воспользовался этим, взяв брата за шкирку и силой отбросил безвольное тело куда-то в сторону. Антон вздрогнул, крепко стиснув зубы, чтобы сдержать вскрик, напоровшись виском на угол тумбочки, и, всё ещё не разлепляя глаз, схватился за саднящее место, мгновенно принимаясь его растирать. — Если откажешься, подобное будет ждать тебя каждый день. Просто признай, что я сильнее тебя в несколько раз, поэтому можешь заранее подумать о своих похоронах. Вот только памятник тебе никто не поставит и цветочки никто не принесёт, — брат брезгливо отряхнул руки, будто побоявшись измараться или заразиться чем-то, и вышел вон, даже не удосужившись прикрыть за собой дверь. Антон с опаской открыл глаза, с трудом отрывая от виска ладонь и мутным взором замечая на ней капли свежей крови. Что ж, придётся как-то объяснять Матвиенко и Позову, откуда взялась такая умопомрачительная боевая раскраска. И Арсению Сергеевичу надо будет объяснить, как-нибудь соврав, да, обязательно, переживать ведь будет иначе и, как пчёлка, носиться, стремясь окружить заботой. Откуда в мыслях вновь возник голубоглазый историк, Антон не догадывался и думать об этом не хотел. Себя ему отчего-то не было жаль. Упорно считал, что сам нарвался и что мог избежать. Но в одном парень был убеждён точно: Тимофей ему и вправду житья не даст и в итоге убьёт где-нибудь в тёмной подворотне со своими торчками. Или подкараулит, схватит, увезёт в лес с мешком на голове и пристрелит прямо там, посреди поляны. И, честно сказать, Антону не было страшно умереть. Совсем. Ему было гораздо страшнее потерять то малое, что он имел. Совсем незначительное для других и такое чертовски важное для него самого.***
— Это... кто тебя так? — Дима провёл по виску и ставшей фиолетово-зелёной области кожи. — Это брат, но не переживайте, всё в порядке, мы во всём разобрались, и он меня больше цеплять не будет, — попытался солгать Тоха, но вышло как-то не особо убедительно. — Правда, ребят. Без паники, окей? Если будет лезть, я сам разберусь, и я очень не хочу, чтобы вы переживали по этому поводу, хорошо? — Если он будет тебя бить, говори нам, мы придём и превратим его мозги в месиво, — Серёжа показательно сжал кулаки, и Димка согласно кивнул. Антон рассмеялся. Его ничего так не радовало, как такая искренняя поддержка друзей. Хотя нет, было одно: предстоящий урок истории. И вовсе не из-за того, что Антон без ума был от политиков, дат и карт завоевательных походов. Главная причина крылась совсем в другом, хотя Шастун, как мог, это отрицал. Друзья вальяжно брели по коридору, Позов и Матвиенко, как и всегда, не особо поспевали за скоростным другом и плелись чуть позади. В кабинете Арсения Сергеевича не оказалось, и даже его вещей - привычного футляра из-под очков и дипломата - не было, словно никогда и не существовало. Дима и Серёжа не обратили на это ровным счётом никакого внимания, обсуждая за спиной у Антона какое-то прохождение новой игры на приставке, и тоскливый вздох Тохи остался, к его счастью, незамеченным. Перемена тянулась возмутительно долго, и Антон успел принять целых четыре заявки на фотосессию и даже обсудить время и место встречи, ответить на все сообщения в Direct, невольно подслушать спор друзей о том, какой же скилл лучше прокачивать, и нервно потеребить низ клетчатой рубашки. — Добрый день, ребята. Арсения Сергеевича не будет в связи с личными обстоятельствами, — с порога заявила молодая учительница, которую за глаза звали вовсе не Людмила Анатольевна, а Людочка - она была совсем крохотная, чрезвычайно худая и появилась в их школе только-только со студенческой скамьи, периодически замещая уроки, но в основном выполняя функцию помощника библиотекаря в качестве практики. Некоторые особо ленивые ученики, в том числе заядлые троечники, которых Арсений постоянно гонял, пытаясь натянуть оценки, облегчённо закричали долгое и протяжное "уху-у-у", и Тоха попытался сделать вид, что ему всё равно. Что его ни капельки не задело за живое такое положение дел и что он и без Попова отлично справляется. "Ну, по крайней мере, не распереживается из-за моего синяка", — невесело усмехнулся парень, словив какие-то не внушающие доверия взгляды Серёжи и Димы. — Уже скучаешь? — Матвиенко по-смешному вытянул губы в трубочку и сложил ладони под подбородком. — Бедненький... Ну не бойся, мы скрасим твоё одиночество, милый друг. — Правда скучаешь что ли? — изумился Дима, замечая, как Антон неопределённо закусывает губу, глядя на маячащую у доски и ищущую мел Людочку. Ему так сильно хотелось рассориться сейчас с ней, доказать, что на этом чёртовом месте имеет право стоять только он, что вести историю и ставить Шастуну двойки имеет право только он, и сердце предательски пульсировало в груди, но Антон понимал: девушка абсолютно не виновата. Кто ж знал, что так получится? — Да, представляешь? — Антон тихо и театрально всхлипнул, делая вид, что смаргивает слёзы. — Смеётесь над глупыми чувствами маленького, беспомощного, никому не нужного человечка! — он прикоснулся тыльной стороной ладони ко лбу и наигранно запрокинул голову, изображая вселенскую скорбь. Ребята посмотрели на него с немым восхищением и громко засмеялись, вынуждая Людочку вздёрнуть вверх брови в недоумении. Антон рассмеялся тоже, радуясь, что его глупое поведение друзья восприняли только за шутку. — Ну, ладно, котик, — так же манерно успокоил его Серёжа, погладив по плечу, и Дима, ничего не сказав, отвернулся к доске и неопределённо хохотнул себе под нос. — Он завтра придёт. Согреет твоё холодное сердце.***
Но Арсений не появился ни на следующие сутки, ни через, и Антон всё ещё слепо надеялся, что у брюнета всё хорошо. Хотя подсознание и сильная интуиция наперебой кричали, что это не так. Что случилось что-то ужасное и непоправимое. И что Антон ничем не может помочь. Сообщение, которое Тоха написал ещё тогда, в день замены истории, с короткой и совсем не красноречивой, но хранящей в себе столько искренней тревоги фразой "Здравствуйте, всё в порядке?" являлось прочитанным, но оставалось без ответа, и это напрягало ещё сильнее и вынуждало прилагать максимум усилий, играя перед друзьями равнодушие, ночью на пределе задыхаясь от глушащих эмоций. Нервы были оголены до предела, и Антон перестал замечать, как дни недели сменяются один другим. Путь до школы теперь казался чертовски коротким, мысли - слишком громкими и неугомонными, снег - чёрным, а батареи - ледяными. Обстановка в собственной квартире не вызывала страха, сверкающий глазами брат был лишь предметом мебели, а агрессивный, бесконечно ругающийся отец не вселял никакого ужаса. Гораздо больше ужаса вселяло исчезновение Арсения Сергеевича, и Тоха, как ни старался, не мог выгнать из разума все самые жуткие и отвратительные исходы. Преподавательский состав ничего не знал или не хотел говорить, остальной части класса, за исключением истинных любимчиков Попова, было до лампочки, и даже Дима и Серёжа, судя по всему, не особо расстраивались по этому поводу. Лишь Позов, будто о чём-то догадываясь, периодически обеспокоенно поглядывал на зависшего Антона, которого изо дня в день клинило всё сильнее. Он перестал хорошо питаться, отказался от любимого горячего чая, не бегал с друзьями за компанию в курилку на длинных перерывах, а к концу недели и вовсе поник и осунулся и выглядел, мягко говоря, нездорово: крупные мешки под глазами, искусанные до мяса губы, ободранные от стресса ногти и дрожащие пальцы. Сумерки сгущались, часть фонарей на улице почему-то не работала, воздух был холоднее привычного, а ветер и вовсе возомнил себя хозяином Вселенной, но Шастуна не волновал тот факт, что силы природы явно были настроены против него. Конечности кошмарно мёрзли, но внутри мёрзло что-то намного важнее костей, и парень буквально бежал со всех ног от метро в сторону знакомой хрущёвки. И он мог поклясться, что сам не понял, как его принесло к увиденному единожды, но такому родному двору. Потоки стального воздуха пробирались под пальто, зуб не попадал на зуб, но парню ещё никогда не было настолько плевать на своё физическое состояние. В домофон, как и в прошлый раз, звонить не пришлось, и Антон проскочил внутрь, быстрым шагом поднимаясь к нужной квартире. Постучал и, не заметив никакой возни с замком и хоть каких-никаких признаков жизни, чувствуя сильнейшую сердечную боль, припал спиной к двери, абсолютно без чувств. Сполз вниз, подогнул под себя длинные дрожащие ноги, наблюдая за апатично мигающей, прямо как в фильмах ужасов, подъездной лампочкой, и прижал к груди рюкзак и шапку, комкая в ледяных пальцах и тщетно пытаясь согреться. Или согреть хотя бы руки, потому что душа разрывалась от холода, разбивалась с треском и кололась на части, как айсберг посреди Северного Ледовитого Океана. — Вот так, да? Когда вы, блять, так нужны, вас нет?.. — парень часто заморгал и бессильно прикрыл глаза, морщась от кажущегося слишком ярким после чёрных дворов света. — Зачем тогда все эти нравоучения, вся эта забота, все эти... — он закусил губу, не выдерживая морального давления, — все эти прикосновения, если вы можете вот так взять - и исчезнуть в никуда? Всего-то, да? Хоть бы на сообщение ответили, — он со злостью ударил в чужую дверь. Его распирало от жалящей, словно удар током, боли, и единственное, чего хотелось прямо здесь и сейчас, - это умереть. Будто без Арсения Сергеевича мир потерял все краски до единой, превратившись в чёрно-белое немое кино. Отнюдь не комедийное. Антон уже сотню, нет, - тысячу раз задавал себе один и тот же вопрос: почему? Почему именно Арсений Сергеевич заставлял его чувствовать такой спектр эмоций сразу, почему именно он стал спасительной соломиной в этом жестоком, безжалостном, жаждущем крови мире? И почему Антон чувствует с ним такую сильную ментальную связь и ощущает такое неистовое влечение, будто... ...Антон зажмурился настолько сильно, насколько позволял слабый, истощённый организм... ...будто он и правда влюблён в него. Но это ведь не так? Это ведь просто подростковое помутнение рассудка, которое скоро испарится? Да и где такое видано, чтобы учитель - с учеником? Парень с парнем?... — Я ненормальный, — Антон обнял колени и полностью отклонился к двери, всё ещё не открывая глаз. — Я схожу с ума. Мне надо лечиться. Мне нужны таблетки, мне нужны... мне нужны врачи. Но меня упекут в психушку?.. Так нельзя, нельзя... Его окончательно накрыло, и парень, не прекращая дрожать, тревожно задремал, борясь во сне с какими-то внутренними демонами, которые драли на нём кожу, хватали и кусались, норовя сожрать живым, и Антон безуспешно пытался отмахнуться и уже почти погиб в алой луже собственной крови, как чьи-то дарящие избавление от мук руки потянулись к нему, начиная трясти. Антон улыбнулся сквозь сон, почувствовав запах варенья и бумаги, увидев синюю вельветовую рубашку и голубые глаза, и поднял голову, искренне не желая просыпаться и расставаться с этим ни с чем не сравнимым чувством. — Тош, — раздалось наверху, заливая белым сиянием задворки мрачного сознания. — Тоша! Просыпайся! Тош! Антон мигом разлепил глаза, не сразу сообразив, что это уже не сон. Арсений Сергеевич сидел перед ним на коленях, раскачивал его за плечи и, поняв, что ученик вырвался из кошмара, перестал, всё ещё удерживая подопечного, чтобы тот ненароком не свалился назад, задев затылком ручку двери. — Вставай давай, — он глупо рассмеялся, не удержавшись, и протянул крепкие руки, прямо как во сне, помогая подняться. — Иначе сейчас моя сестра подумает, что я учу бомжа. Антон тоже не сумел подавить в себе нервный смешок и встал, отряхнувшись и стыдливо поглядывая на женскую версию Арсения Сергеевича, держащую за ладошку ещё одну женскую версию Арсения Сергеевича, только маленькую. — Здравствуйте. У меня в глазах троится, — честно признался парень, и семейка дружно хохотнула. — Простите за это... — он виновато развёл руками и подобрал с пола выпавшую из пальцев во сне шапку. — Мне очень неловко. И очень приятно познакомиться. Антон. — Аня, — девушка, невзирая на то, что Тоха действительно имел не самый порядочный вид, сама протянула ему ладонь для рукопожатия. — Это тот Антон, с которым уже успела познакомиться моя дочь, стоило мне убежать к подруге, и про которого ты мне вчера целый вечер вещал, не замолкая? — она перевела взгляд на брата, чем разом вогнала и Шастуна, и Попова в краску. — Он самый, — сдавленно согласился с сестрой Арсений Сергеевич, и русоволосый ощутил, как кислород в лёгких безбожно заканчивается. — Рассказывали, значит? — в Антоне откуда-то взялась невероятная смелость. — И что же, интересно? Как я ему жизнь ломаю? — он улыбнулся, повернувшись к Ане. — Нет, — удивилась девушка и тем самым удивила и самого Антона. — Только всё самое положительное, — она сказала это настолько искренне, что у Тохи отвисла челюсть. — А... — сконфуженно произнёс он, убирая руки в карманы и испытывая самые противоречивые чувства. — А вы, — переключил он внимание на красного, как рак, Арсения Сергеевича. — Как вам не стыдно?! Вы почему на работу не ходите? Аня оторопела от такого исхода событий и звонко рассмеялась. — Тебя отчитывают так, как будто ты сам школьник, — она перевела взгляд сначала на брата, а потом на дочь, и покрепче сжала крохотную ладошку. — Далеко пойдёшь, Антон. Антон кивнул, не отрывая взгляда от Попова, который не знал, куда себя деть, словно попав в западню. — Почему хотя бы на сообщение не ответили?.. — голос Антона упал и мигом потерял свою поучительность, и Арсению в который раз за последние несколько минут стало чертовски неловко. — Я же... — он сглотнул, — я же ждал и переживал, я так вам верил, а вы... — выдал он на выдохе и осуждающе махнул рукой, отвернувшись. — Он больше так не будет, — заверила Анна, всё ещё лучезарно улыбаясь. Антон внимательно оценил сестру Арсения взглядом: она одновременно вобрала в себе черты и Арсения Сергеевича (они оба смотрели крайне пронзительно и улыбались абсолютно одинаково), и солнечной Оксаны, и Шастуну сразу стало так хорошо, будто он спустя месяцы скитаний наконец обрёл покой и приют. — А у тебя как дела, принцесса? — Антон обратился к Ксеньке, до этого мирно наблюдающей за разворачивающейся сценой и откровенно считающей это лучшим театральным представлением. — Всё в порядке, — она кивнула, подходя ближе к Антону. — Но врачи почему-то говорят, что плохо. Аня и Арсений мгновенно переменились в настроении, что не утаилось от Антона, но он решил ничего больше не спрашивать: девочка рассказывала всё сама. — Мама думала, что я не узнаю, но я всё подслушала за дверью, пока дядя Арсений отвлёкся, — она развела маленькими ручонками, но в её глазах Тоха не заметил ни капли отчаяния или страха, хотя сам плохо понимал, что происходит. Но нутром чувствовал что-то неладное. — Ксюш, может, не надо Антона погружать в наши проблемы? — слегка одёрнула её Аня. Без пренебрежения, скорее, с усталостью. — Пускай, я хочу знать, — отмахнулся от взрослых Антон и тут же почувствовал, как чьи-то пальцы сильно сжали его плечо. — Давайте не в подъезде хотя бы, — попросил Арсений Сергеевич, понизив голос до шёпота, и Тоха бездумно кивнул, дожидаясь, пока учитель откроет дверь и вся семья попадёт внутрь. Квартира показалась Антону пустой и болезненной, совсем не такой, какой она была некоторое время назад. Словно здесь что-то мучительно умирало, а счастливые эмоции взяли - и высосали. — Поскольку Ксюша уже начала, я думаю, смысла скрывать нет. Да и не получится, ты дотошный, — вымученно улыбнулся Арсений. — Необходимые клиники есть только в Москве, и Аня с дочкой ненадолго приехали сюда на обследование, — начал он, когда Аня с Ксюшей устроились в гостиной, плотно прикрыв дверь и чётко решив не мешать. — Надеялись, что всё нормально, но у Ксеньки обнаружили злокачественную опухоль. Если вовремя не сделать операцию, мы можем не успеть... и она потеряет обе ноги, — Антон ощутил, как колет сердце, пронизанное сразу тысячей игл. — Я вообще не хочу тебя во всё это посвящать, честно, но раз уж так вышло... Арсений Сергеевич выглядел ужасно виноватым, и Антон искренне не понимал, за что он чувствовал вину. Было заметно, что мужчине самому было плохо и больно рассказывать обо всём, что он был против, и Тохе хватало ума не заставлять его продолжать и время от времени позволять собраться с мыслями и силами. — Почти всю эту неделю мы бегали по врачам, а я тщетно пытался найти денег. Гриша мог бы дать взаймы хотя бы сколько-то, но он в командировке в США до конца осени. Я хотел взять кредит хоть в одном банке, но... — он замолчал, поднимая взгляд к потолку, словно ища там ответы на свои многочисленные и такие очевидные вопросы. — Мне не дают, — он не удержался и ударил кулаком по столу, и Антон невольно отпрянул. — Сумма очень крупная... Изначально насчитали полтора миллиона, но с перелётами, оплатой госпитализации, операцией и профилактикой выходит больше двух... — он перестал моргать, глядя куда-то в неизвестность, и парень сполна ощутил всю эту горечь в его фразах, будто вместо Арсения проживал сейчас такой трудный период. — Извини, пожалуйста, что я не отвечал, но мне так не хотелось врать тебе и делать вид, что всё нормально, я... я запутался, Тош? — больше спросил, чем признался он, робко перебирая пальцами красную скатерть. — Я не знаю, что делать. А ты, — он посмотрел на ученика с поразительной серьёзностью, — должен забыть о нашей беседе. И не вспоминать никогда. Живи спокойно, Тош, не заморачивайся, я ведь правда не должен был тебе всего этого говорить, это исключительно наши проблемы, и... — И помощи вы от меня, конечно же, не примете? — насупился Тоха, понимая, к чему ведёт Арсений Сергеевич. Обида на брюнета засела глубоко в груди, разрастаясь джунглями и опутывая внутренности лианами. — Не приму, — сказал, как отрезал. — Даже не надейся. Чтобы ты ещё из-за меня мучился и искал выход из этой ситуации? Ну уж нет. Я тебе запрещаю. — Я вас не спрошу, — невесело хмыкнул Антон и поднял взгляд на Арсения Сергеевича, надеясь увидеть там хотя бы толику понимания намерений Шастуна. — Я просто помогу - и всё. — Я. Тебе. Запрещаю. — Арсений, раздражаясь, сделал паузу после каждого слова и разбито и изнемождённо выдохнул. — Только попробуй, Шастун, — он внезапно перешёл на официальность, сжав кулаки, и Антона передёрнуло. — Я себе никогда этого не прощу. Ты не обязан страдать из-за меня. "Я и так из-за вас страдаю", — ухмыльнулся Антон, отводя взор и долго размышляя. На улице вихрем кружился мелкий снег, в окне напротив ругалась какая-то пара, крича и жестикулируя, и парень непроизвольно вздохнул. Они посидели ещё несколько минут, прислушиваясь к угнетающей тишине. В душе творился самый настоящий хаос. Видимо, судьба всё-таки смогла вынудить его решиться на то, от чего он так стремительно убегал со всех ног. И, похоже, чтобы что-то получить, всегда нужно чем-то жертвовать и платить самую высокую цену. Антон понимал, что жертвовать ему придётся самим собой, ведь выбор был невелик: собственное эго или Арсений Сергеевич. Такой тёплый, домашний, обречённый и беспомощный Арсений Сергеевич, который теперь так сильно нуждался в поддержке со стороны Антона. — Ну уж нет, разрешите мне всё-таки побыть для вас Робином Гудом, — напоследок сказал Антон, нацепив шапку, и, не попрощавшись и не позволив Арсению Сергеевичу возразить и вспыхнуть возмущением, без оглядки побежал вниз, исчезая в темноте подъезда.