♫ Crystal Castles - I'm Not In Love (feat. Robert Smith)
Тоха плохо помнил события той недели: тоскливые лица друзей, пытающихся хоть как-то поддержать, шутки одноклассников, сыплющиеся в общую беседу, как из рога изобилия, молчаливые интервью на местных телеканалах, где за него всё говорил отец, брезгливые взгляды бо́льшей части преподавателей - всё смешалось в несуразное, болезненное нечто. Да и не волновало особо. За все эти дни в память врезался, прорвав сознание и душу миллиардами ножей, один-единственный момент: спортивная сумка, доверху набитая пачками купюр, ошеломлённый Арсений Сергеевич, смотрящий с такой болью и такой благодарностью одновременно, и плачущая от счастья за спиной учителя Аня. А ещё такой по-детски наивный, но такой всё понимающий взор Ксюши, искренне улыбающейся Антону. Из всех эпизодов этого такого короткого для других и такого мучительного для него самого промежутка времени парень хранил внутри только то, как он, полуживой от сжирающей печали, как тень, появился на пороге Арсения Сергеевича, всучил ему деньги, от всего сердца пожелав Ксеньке скорейшего выздоровления, и мрачно удалился, размышляя о том, что, наверное, так и надо. Так правильно. Арсений тогда бежал за ним по холодному полу подъезда босиком, даже постарался перехватить за руку, чтобы хотя бы поблагодарить по-человечески, но Антон вырвался и ничего не мог с собой поделать. Только кивнул на прощание, неуверенно и вымученно улыбнувшись, и произнёс: "Я знаю, что делаю всё должным образом. Я очень счастлив, что смог помочь". Прекрасно осознавал, насколько жутко поступает с мужчиной, глядящим ему вслед полными нескрываемой истерической радости глазами, ничего ему не объясняя и оставляя теряться в догадках. Но чувство собственного жестокого предательства не покидало, и Антон уже был на грани того, чтобы сорваться и как-нибудь навредить себе: хоть физически, хоть ментально, лишь бы эта растущая, неотступная, нестерпимая боль наконец ушла... А Арсений Сергеевич не мог подобрать корректных слов и, запыхавшись, нёсся за подопечным, в котором по какой-то неизвестной брюнету причине больше не было ни грамма безмятежности и той весёлости, которой он буквально искрился ранее. И Попов места себе не находил, и мысль о том, что единственным помощником в этой ситуации оказался именно Антон Шастун, которого он так мечтал вышвырнуть однажды из школы, катастрофически не давала покоя. Арсений чувствовал себя моральным уродом. Врагом, обманщиком, который так ловко воспользовался тем, кто от него меньше всего подобного ожидал, - невинным, запутавшимся в жизни и в себе, так праведно ищущим в этом мятежном мире отстровок спокойствия и ещё таким маленьким Антоном. Нет, Тошей. Пытался писать сообщения с бесконечными извинениями и благодарностями, но тут же стирал или удалял, заметив, что они ещё не прочитаны. Старался звонить, просить где-нибудь пересечься или хотя бы выяснить, что же всё-таки произошло, но безуспешно: чего-то слишком сильно боялся. Боялся и корил себя за это. Корил - и всё равно боялся. В школе Антона, выглядевшего настолько разбитым, что хотелось выть, не трогал, хотя и не хотел позволять ему проживать эту стадию в одиночестве. Едва заметно кусал губы до болячек, наблюдая за немым и словно потускневшим, погасшим, как догоревшая спичка, Шастуном на перемене, а потом, как ни в чём не бывало, начинал урок. А Антон словно не жил, а выживал. Как механизированный, как машина, как робот, он ходил на учёбу, ел и спал, мучаясь от кошмаров, в которых всё время был один и тот же, ни капли не фантастический, но терзающий душу сюжет, произошедший несколькими днями ранее в реальности. Не спасали ни таблетки, ни литры любимого чёрного чая, нагретого до кипятка, и отраду парень находил только, как ни странно, в подготовке к Единому Государственному Экзамену, с головой углубившись в английский и литературу. Толстовка Арсения Сергеевича из-за постоянной носки стёрлась и потеряла свой цвет в рукавах, но Антон просто-напросто не мог её покинуть. Ощущался острый дефицит взаимодействий с Арсением Сергеевичем, и именно такой родной, пахнущий теперь не только квартирой Попова, но и любимым лимоновым пирогом и уютом комнаты Антона, предмет одежды стал для парня центром Вселенной. И пусть Шастун знал, что сам виноват в отсутствии в его буднях голубоглазого брюнета, что сам постоянно отвергает его своим поведением и неспособностью к адекватному разговору... Он меньше всего в жизни хотел сейчас давить на жалость и объяснять Арсению Сергеевичу такую резкую смену настроения. Не нужны Попову его проблемы - у него самого их по горло. Не нужны ему его мучения и страдания - ему их никогда не понять. Не нужны ему эти всхлипы и слезливые взгляды, и, особенно, осознание того, что Антон, чёрт возьми, молча умирает - не справится ведь. Не выдержит. — Пап, я согласен, — Антон стучит и осторожно заходит в спальню, убедившись, что отец не спит. Теребит пальцами низ толстовки, а затем заламывает руки в локтях, неуютно ёжась. — Что? — Я согласен. На часть фирмы. У Андрея округляются глаза, и он криво улыбается, поднимаясь из кресла, как-то грубо обнимая сына. У Антона всё внутри переворачивается. Ему хочется бежать. Со всех ног, изо всех сил и не оглядываясь. — Наконец-то, хоть один умный и достойный человек в этой семье, — отец с силой бьёт ладонью по спине, и Шастун-младший едва сдерживается, чтобы не наклониться, задохнувшись. — И как только озарение опустилось? — Просто понял, что ты был прав, — Антон захлёбывается в собственной лжи, но знает, что поступает по совести. Других способов помочь Арсению Сергеевичу не остаётся. — Ты всегда прав, просто я идиот, — для верности добавляет он, пытаясь на торжествующий оскал родителя не смотреть. — Только мне нужно тебя кое о чём попросить. — Проси о чём угодно, — Андрей берёт его за запястье, тянет в сторону своего кабинета и набирает цифровые комбинации, открывая сейф с какими-то важными бумагами и бесчисленными папками чёрного цвета. — Подпиши это... — Нет, — резко и решительно останавливает его Тоха, и отец, переметнув на него недоумённый и слегка разозлённый взгляд, застывает с немым вопросом. — Я подпишу всё, что ты мне дашь, ладно? Я соглашусь на всё. Я всегда буду выполнять всё, о чём ты попросишь, — он выдыхает и на мгновение теряет самообладание и храбрость. — Но сначала... Не спрашивай, зачем, но мне нужны два миллиона. Отец поднимает вверх бровь, явно ничего не понимая и не особо доверяя Антону. — Это не криминал, я клянусь. Ты не поймёшь, но мне очень надо, — Тоха с трудом удерживается от желания сложить ладони в умоляющем жесте, как ребёнок, но понимает, насколько тупо и беззащитно будет выглядеть. Старший хмурится и молчит, словно раздумывая. — Ладно, — бросает он, доставая ещё часть документов и довольно потирая руки. — Лучше бы машину купил себе, ей-богу, постоянно на метро везде, как безденежный. Антон ничего не отвечает, боясь сделать хуже. Наблюдает за тем, как отец протягивает ему одну из кредиток. — Тут чуть больше нужной тебе суммы, но чтобы снял ровно столько, сколько надо, понял? Тоха кивает, как болванчик. В голове - белый шум и осмысление того, что всё вышло. Всё получилось. Он поможет Арсению Сергеевичу. Он спасёт Ксеньку и не позволит девочке остаться инвалидом на всю жизнь. Но какой ценой?.. Неужели ценой собственной свободы?.. Но сейчас Антон закрывает на это глаза, потирая виски, и думает, что, может, у него получится справиться со всем этим? Что ему удастся в будущем отказаться от бизнеса и просто наслаждаться каждым моментом своего существования? Что ему не придётся плясать под дудку отца и выполнять все его приказания до конца своих дней? Он верит в это слишком слепо, как истинный глупец. Он как никто другой знает, что это не так... А дальше всё - как в тумане. Несколько копий важных заявлений, неровная, словно дрожащая, подпись Антона на мертвенно-бледной бумаге. И новая жизнь. Глупая, бесполезная, омрачённая тысячей пугающих до чёртиков факторов жизнь. Значительно хуже старой и, как выразился отец, безденежной. И парню не хочется такой жизни. Но что поделаешь, если обстоятельства вынуждают тебя и заставляют идти на то, к чему ты совсем не готов?..***
К середине ноября стало совсем невмоготу. Серёжа слёг с воспалением лёгких, и ни Дима, ни Антон не понимали, как друг умудрился его заработать: всё время же дома сидел, лишний раз не высовывая носа на холодную улицу. Матвиенко уже несколько дней валялся с температурой и периодически отправлял в их общий с Димой и Тохой чат фотографии своей недовольной и явно не кайфующей от жизни, болезненной физиономии. Дима углубился в тщательную подготовку к полугодовым пробникам настолько, что иногда не то что ответить Антону на сообщение или на вопрос - поесть забывал. В школе выглядел чересчур сосредоточенным и слишком отрешённым одновременно, постоянно перелистывал сборники и книжечки и даже на переменах решал, решал, решал. До бесконечности. Антон даже решил считать: на его памяти Позов сделал 10 пробников по биологии, 7 по химии и 5 по русскому за две недели. Такая продуктивность даже раздражала. Сам Антон чувствовал себя всё так же тоскливо, будто был где-то за гранью этой реальности, где каждый был занят чем-то действительно полезным. Нет, безусловно, парень перечитал несколько произведений художественной литературы и пару раз даже обратился к работе по английскому, но как-то не шло. Не складывалось. Даже учитывая, что и литература, и английский всегда были для Шастуна отдушиной. Помимо всего прочего, ужасно тянуло к Арсению Сергеевичу. До дрожи, до боли, до колик. Ночью перед глазами стоял его образ, успокаивающий, вселяющий надежду на светлое завтра и уверяющий, что всё обязательно пройдёт. Уже не будет, как прежде, но пройдёт, чтобы в конечном итоге забыться, как страшный сон. Но с Поповым Шастун пересекаться лишний раз категорически не хотел, хоть и видел, что тот всеми силами пытается с ним заговорить, найти предлог и пригласить к себе в кабинет, но Антон раз за разом находил всё новые поводы, причины и отговорки, чтобы никак с мужчиной не контактировать. Смотрел на то, как тот мучается в неизвестности, и мучился сам. Считал себя скотиной последней из-за такого резко сменившегося поведения, но каждый день убеждал себя: так будет лучше. И для него самого, и для Арсения. В четверг погода и обстоятельства решили вкрай поиздеваться над парнем. Небо хмурилось и покрылось противными тёмными тучами, вместо любимого пушистого снега шёл крупный град, и Тоха бежал в школу, как мог, надеясь всё-таки добраться дотуда живым. Несколько ледяных осколков угодили за шиворот, и парень съёжился от неприятных ощущений холода, теперь не только внутреннего, но и наружного. В этот день всё было против него: машины летели на пешеходные переходы, то и дело норовя сбить Антона, и в какое-то мгновение на него даже чуть не наехал трактор. И Шастун думал, что, похоже, его судьба на сегодня - сдохнуть под чьими-нибудь колёсами. На первом этаже было отвратительно шумно и людно, и виной тому была научная конференция для учеников 5-7 классов: в школу приехали какие-то делегации из соседних учебных заведений района, туда-сюда сновали какие-то сумасшедшие дети, и Антона максимально напрягали слоняющиеся по коридорам чужие люди. Он вообще чужих не любил, особенно в таком количестве. От них всегда были одни проблемы. — Мальчик, извини, пожалуйста, — какая-то совсем крохотная, чуть ли не по пупок Антону девочка, явно не из их школы, плетущаяся сзади, легонько и не особо уверенно дёрнула его за рукав. Антон насупленно повернулся, опуская взор, скрещивая руки на груди и искренне не понимая, что этой юной особе от него понадобилось. Девочка мялась, и Тоха решил поторопить её вопросительным взглядом и надменно поднятой вверх бровью. — Я, может, обозналась, — ещё более нерешительно продолжила она тонким колеблющимся голоском, и Антон едва сдержался, чтобы не закатить глаза, — но это не тебя случайно по телевизору показывали? — Антон скрипнул зубами. — Там что-то про компьютеры... — А тебе какое дело? — ярость очень быстро достигла своего пика, и у Антона мгновенно стёрлись границы разумного и приличного: он правда не понимал, за что ему это наказание и почему ему постоянно напоминают о том, о чём хочется забыть, и, видимо, вновь выпустить колючки было лучшим методом. — Ты шла куда-то? Вот и иди, — он отвернулся, суя ладони в карманы и начиная двигаться в направлении лестниц, но дотошная девочка зачем-то его нагнала. — Да мне просто интересно было... — постаралась оправдаться она, вставая перед парнем, и явно хотела добавить что-то ещё, но была прервана агрессивным криком, разнёсшимся чуть ли не на весь этаж. — Съебла нахуй! — Антон сам испугался своего воя и тут же искренне пожалел о своих словах: теперь на него с немым ужасом смотрела добрая половина школы, а у несчастной любопытной девочки уже наворачивались слёзы и дрожали губы. А ещё кто-то жёстко схватил за локоть, разворачивая на 180 градусов. И Антону даже не надо было догадываться, что это был за человек. — Арсений Сергеевич, я... — Антон сглотнул, ощущая себя бешеным тигром в клетке, на которого надвигается дрессировщик, и инерциально попятился, но мужчина не дал ему этого сделать, грубо вернув в прежнее положение. Мысли крутились в черепной коробке, как белка в колесе, а сердце скакало по американским горкам, ухая. — Я... мне... мне жаль! Простите... — В мой кабинет. Живо, — отрезал Арсений Сергеевич, буквально толкая его к лестничной клетке, и, заметив неловкую заминку ученика, топчущегося на одном месте, прикрикнул: — Шастун, мне сколько раз повторить надо, чтобы до тебя дошло?! Быстро! — в его глазах Антон вмиг увидел столько негодования и остервенения, что осознал, что у него единственный выход - делать так, как просит - приказывает - учитель. У девочки и тени страха от крика Антона не осталось: теперь она с бессловесным восхищением и плохо скрываемой паникой смотрела на Попова, по всей видимости, проморгавшись, потому что слёз и след простыл. — Тише, тише, не переживай, я с этим разберусь, окей? — успокаивающе произнёс Арсений, кажется, даже улыбаясь, и Антон буквально услышал это спиной, скача по ступеням: ему мгновенно стало ужасно совестно. — Всё хорошо... "Это же маленький ребёнок, ты совсем идиот, что ли?" — поинтересовался внутренний голос, и Шастун решил оставить его вопрос без ответа. Сам знал, что натуральный идиот, каких ещё поискать надо. Антон замечал, что постепенно, особенно благодаря этому случаю, образ плохиша и пофигиста возвращался к нему, ядовитые шипы, помогающие защититься от людей, заострялись вновь, раня окружающих, но легче от этого почему-то не становилось. Раньше для Тохи эта роль была убежищем и спасением, сейчас - мукой и пыткой. И Антон убеждал себя: въедливая девочка сама нарвалась. Вот зачем ей это нужно было? С какой целью и ради чего? Но собственная бурная реакция отнюдь не нравилась даже ему самому. Мало того, что ребёнка обидел, так ещё и на неприятности нарвался. Ноги не сгибались в коленях от охватывающего страха, и Антон размышлял о том, что умереть под трактором было неплохой опцией, которую он, к большому сожалению, уже проворонил. — И вот что сейчас говорить Арсению Сергеевичу? — пробурчал он себе под нос, заходя в пустой кабинет и падая за первую парту второго ряда, и внутренне удивился своей проблеме: помнится, раньше его это, в буквальном смысле, ни капельки не волновало. Он, в принципе, и делал всё, чтобы только с Поповым лишний раз полаяться и нервы ему потрепать. А что сейчас? "Арсений Сергеевич то, Арсений Сергеевич сё". "А что скажет Арсений Сергеевич?" "А как отреагирует Арсений Сергеевич?" Много, много, много! Слишком много Арсения Сергеевича стало и в мыслях, и в жизни, от этого надо было всеми способами избавляться, но Антон не мог... его отпустить? Потому что ему это... нравилось? Как бы он ни пытался делать вид, что брюнета не существует. — Сука-а-а, — устало проныл Антон, роняя голову на стол и больно ударяясь лбом. — Да блять! — завопил он ещё сильнее и с силой ударил по парте ребром ладони. Раздался треск, и Антон захныкал, закрывая глаза и отклоняясь назад. Боли внутри было слишком много, она заполняла всё пространство, и хотелось разве что царапаться и кусаться, бросаясь на людей. — Я не понял, Шастун, ты что удумал?! Ты что себе позволяешь?! — Арсений буквально вихрем залетел в кабинет, плотно закрывая дверь, и Антону захотелось как можно скорее скрыться от этого осуждающего, укоризненного, проникающего в душу взгляда. — Ты что там устроил?! Ты как мне прикажешь это понимать?! Антон замолчал, поджав губы от обиды то ли на самого себя, то ли на презрительный тон Арсения Сергеевича. Меньше всего ему хотелось портить с ним отношения - игнорировать было значительно легче, пусть и довольно болезненно. — Я ей еле объяснил, что ты несерьёзно. У неё от шока чуть истерика не началась, — учитель закатал рукава рубашки и шумно вдохнул побольше воздуха, пытаясь хотя бы немного успокоиться и сменить гнев на милость: понимал ведь, что Антон не просто так с пол-оборота завёлся. Присел за свой стол, от нервов начиная перебирать все лежащие на нём папки и листы, и пауза затянулась. — Ты головой своей думаешь вообще, Тош? — Никакой я вам не Тоша, — огрызнулся Антон, кладя ногу на ногу. — Нет, не думаю я головой своей. А она сама-то думала, когда полезла ко мне?! — взвился он, пытаясь оправдаться, и тут же подавился кислородом, закашлявшись. — Вот и отхватила. Нечего меня трогать. — Я тебя не узнаю... — признался Арсений Сергеевич, аккуратно поднимаясь с места и неспеша двигаясь по направлению к Антону, который хотел было отпрянуть, но смирился с тем, что от преподавателя всё равно никуда не денется. — Что произошло? Это я виноват? — он сел рядом с ним, заглядывая ученику в покрасневшие глаза. — Вы тут при чём? — Тоха развернулся к нему, и их взгляды пересеклись. — Не в вас дело вообще. — А в чём же тогда? — Арсений участливо положил ему руку на плечо, чуть ощутимо поглаживая, и Шастун не смог отказаться от такой долгожданной заботы и ласки, желая, как котёнок, прильнуть к прикосновениям, но вовремя одёрнул себя, отводя взор и начиная пялиться в одну точку. — Подожди... Это всё из-за бизнеса, да? Из-за отца? — осенило мужчину, и он совершенно внезапно притянул Антона к себе, вынуждая коснуться головой собственного плеча. Антон мысленно взвыл, а на деле лишь зажмурился настолько сильно, насколько мог. Он так нуждался в этом. И это его так сердило, что появлялось желание прямо сейчас выброситься в форточку. — Как же я сразу не догадался? Тош, господи... — до Арсения Сергеевича, кажется, дошло что-то крайне важное, пазл сложился в единую картинку, всё встало на свои места, и брюнет вздрогнул всем телом, ощущая слишком учащённое дыхание и ускорившееся сердцебиение ученика. — Вот откуда деньги... Но... Ты не хотел становиться преемником, да?.. — Мне просто важно и необходимо знать, что сейчас у Ани с Ксюшей всё в порядке и они уже по пути в Германию, — измученно, хоть и абсолютно искренне дёрнул уголками губ в улыбке Антон, поднимаясь с плеча Арсения Сергеевича, хотя сделать это было трудно, и историк мог поклясться, что у парня стоят слёзы в потускневших глазах. — И тогда я буду уверен, что всё это не зря. Я и так знаю, что мой поступок правильный, но я должен убедиться, — он проницательно взглянул на учителя, будто о чём-то моля. — Да... да, — сбивчиво пробормотал Арсений Сергеевич и бережно накрыл ладони Антона своими, вызывая у подопечного полувздох-полувсхлип. — Они вчера прилетели в Кёльн, завтра операция. Я должен был лететь с ними, но Аня настояла, чтобы я остался тут, не мотался и не переживал. Сказала, что они девочки сильные и обязательно справятся, — как-то невпопад ответил он, и Антон просиял, осознав, что всё всё-таки не зря. — Боже, Тош, — Попов крепко сжал руки Шастуна, будто боясь отпускать, будто боясь потерять. — Я и представить не мог, что ради меня ты пожертвовал... — Всем, — кивнул Антон, безжизненным, стеклянным взором провожая скрывающуюся за поворотом машину за окном, и тут же замолк, каясь, что вообще об этом заикнулся: не давить на жалость всегда было первым правилом его существования и взаимодействия с другими людьми. — Не обращайте внимания. Я вам этого не говорил. И вообще: меня это мало волнует, подумаешь... — постарался исправить ситуацию парень, но по взгляду Арсения Сергеевича прекрасно понял: ни на грамм тот ему не поверил. — Вот почему ты таким замкнутым стал, — брюнет коснулся его лица и повернул его кончиками пальцем, вынуждая посмотреть на себя: Антон выглядел в действительности плохо. — Ты же разбит. Ты сломан. — Главное, что в вашей семье всё хорошо. И вообще, Арсений Сергеевич, перестаньте, — он резко встал и пересел за соседнюю парту на другом ряду. — Во-первых, своими разговорами вы делаете мне больнее, — с абсолютной честностью выдал он, рвано дыша. — Во-вторых, я, может, впервые в жизни доброе дело сделал. И если о том, что вступил в ряды "честных бизнесменов", — он, невесело и через мучения усмехаясь, показал кавычки, — я жалею, то о том, что смог предотвратить чью-то беду, - точно нет. В этом можете не сомневаться. Арсений ничего не ответил. Лишь что-то скоманно бросил едва слышно, подрываясь с места и возвращаясь к своему столу. Посмотрел в окно, судорожно попереставлял из стороны в сторону органайзер с канцелярией и несколько секунд словно не замечал присутствия в этом кабинете Антона Шастуна. — Скажите что-нибудь, пожалуйста, иначе я уйду. И всё, — упавшим, каким-то крайне бесцветным и мёртвым голосом предупредил Тоха, и Арсений Сергеевич в который раз заметил влажные ресницы и расплывчатые зрачки, хотя Антон и упорно, как мог, сдерживал так яро рвущиеся наружу эмоции. — Хотя ничего не говорите, — Антон снял с крючка рюкзак, планируя выйти вон. — И без того тошно. — Ты не можешь даже предположить, насколько я тебе за всё благодарен, ты просто герой, — искренне, очень тихо промолвил Арсений Сергеевич, неопределённо глядя куда-то сквозь Антона. — Но ровно настолько же мне за тебя больно. И жаль тебя, — он расстраивался всё сильнее с каждым словом. — Я так виноват перед тобой, Тош! — Прекратите немедленно, — разозлился Антон, уже шагая к выходу, пусть и неторопливо, будто каждой клеточкой души желая остаться наедине с мужчиной хоть ещё немного. — Уж вы точно ни в чём не виноваты. Я всё сам, и это было сознательным решением. Не хотел бы - не делал, и даже не подумал бы о вас, о вашей сестре и племяннице, так что хватит. — Ладно-ладно, не буду, — сдался Арсений, присаживаясь на краешек парты и провожая глазами Антона. Внутри плескалась такая безнадёга, что она перекрывала все остальные чувства и мысли. — Но мы ещё вернёмся к этому разговору однажды, ладно? И ты не сможешь уклониться... Тоха расплывчато взмахнул рукой, мол, хрен с вами, поживём - увидим. Мусолить эту тему больше не хотелось: уж слишком было тяжело. — Но на детей больше не кричи, — грустно хмыкнул Арсений Сергеевич, спрыгивая со стола и заламывая руки в локтях. — А то я иногда борюсь с желанием тебя ударить. — Ага, вот так, значит? — беззлобно парировал Антон, подхватив шутливую интонацию учителя. — Делаете вид, что девочкам сопли подтираете, а сами маленьких обижать вздумали, да? — он добродушно и мягко смеётся, без капли стеснения, расцветая, как яблочный сад в мае, положительными эмоциями впервые за много дней, и Арсений от этого по-настоящему успокаивается и млеет. Пробил всё-таки. "Это победа", — думает учитель и как-то чересчур нежно треплет Антона по волосам, замечая, как тот прикрывает глаза, едва ли не мурлыча от странного удовольствия. — Да шучу, Господи, — широко улыбается брюнет и убирает руку, глядя на парня, неопределённо закусывающего губу. — На кой ты мне сдался? Нужен ты мне больно, балбес... И Антон улыбается в ответ, ничего не говоря, покидая кабинет, и ему кажется, что лучше бы Арсений признал, что он ему нужен. Нужен, чёрт возьми, так же сильно, как сам Попов стал нужен Шастуну. — Да сколько можно! — разъярённо шепчет парень, стараясь выкинуть из памяти тёплые касания приятных и ласковых пальцев, сворачивая к спортивному залу, где его, наверное, уже заждался и потерял Димка. — Уйдите нахер из головы!***
А вечером Антону спокойно и хорошо настолько, что даже подозрительно. Словно все несчастья отступили, сменяясь обволакивающим ленивым состоянием, и парень лежал на кровати, снова и снова пропевая одну заученную строчку: "I`m not in love". То ли действительно песня нравилась, то ли сам пытался себя убедить в смысле этих слов, но в мыслях впервые за долгое время было пусто, сердце работало в привычном темпе, а душа не рвалась на части. Разговор с Арсением Сергеевичем, безусловно, повернул течение жизни в нужное русло, ведь парень и вправду был счастлив, что больше не придётся заставлять страдать Арсения и страдать самому. И было действительно так уютно и безмятежно, что Шастун перевернулся на другой бок, сладко зевая и начиная засыпать. И перед глазами вновь возник образ учителя, и Антона на полчаса отключили от реальности его тёплые убаюкивающие руки, осторожно, словно интимно, глядящие по волосам, и добрый, практически меланхоличный шёпот. Тоха наконец ощущал себя важным кому-то. Это не могло не радовать, и парень счастливо зажмурился во сне, прижимая руки к груди, как ребёнок, и машинально прислушиваясь к собственному пульсу. Песня зациклилась, и "I`m not in love" повторялось уже, казалось, в тысячный раз, но Шастуну было всё равно: периодически чуть морща лоб, он впервые спал без кошмаров. Но продлилось это недолго. — Антон, срочно надевай этот костюм, — мама вырвала у него из уха наушник, и Антон резко поднялся на локтях, не понимая, что происходит, и спросонья потёр глаза. — В семь, — женщина взглянула на мирно тикающие настенные часы, — придёт папин знакомый с семьёй на ужин. — Какой ещё ужин? — ошалело прохрипел Антон, всё-таки принимая из маминых рук брюки, пиджак и белую рубашку. — А я тут при чём?.. — Как? — женщина, казалось, удивилась крайне искренне. — Ты же теперь часть бизнеса. Ты должен знать, как заключаются контракты и проводятся званые ужины. Антон поперхнулся, начиная кашлять. Он прекрасно знал, что подобного в его жизни будет теперь немало, но чтобы так сразу... — Ладно, — буркнул он, стянув домашнюю футболку. — В семь, говоришь? — зачем-то переспросил он, ущипнув себя, наивно понадеявшись, что это всё сон. — Ладно, — повторил парень и выпроводил маму за дверь. Уселся на кровати, часто моргая и глядя в мёртвую точку. Всё казалось таким чертовски неправильным. Не его. И контракты, и званые ужины, и купюры, и эта идиотская фирма. И в особенности тот факт, что отец теперь держал его на коротком поводке с душащим ошейником, из-за которого было трудно и больно дышать, как при сильнейшей ангине. — Просто супер, — выругался Антон себе под нос и встал перед зеркалом, осматривая себя с ног до головы. Его внешний вид оставлял желать лучшего, и парень решил хотя бы причесаться, чтобы не выглядеть таким бедным и несчастным. — Сойдёт, — бросил он своему отражению, бездумно посмотрел в окно несколько минут, размышляя о чём-то своём, и мысленно опять вернулся на старенькую кухню Арсения Сергеевича, где было так приятно просто сидеть и молчать, потягивая чай. Услышав звонок в дверь, Антон резко повернулся, долго мешкая и не понимая, стоит ли вообще выходить. Идея вылезти через окно вмиг показалась не такой уж и дурацкой, но парень вздохнул, зная, что делать ему нечего: если он сейчас исчезнет из виду, потом проблем не оберётся. Шумно вздохнул и аккуратно приоткрыл дверь, когда гул голосов начал нарастать. — О, а вот и моё сокровище! — улыбнулся Андрей, и Антона блевать потянуло от этой приторности и фальши. Мужчина наигранно обнял сына за лопатки. — Здравствуйте, — выжал из себя Тоха, краем глаза подмечая в упор глядящую на него заинтересованную девушку, приветливо дёрнувшую уголками губ, и сдержанно кивнул в ответ. Она явно была ровесницей Антона, а то и немного младше. Её огненно-рыжие волосы светились блеском от люстры, а большие карие глаза пытливо следили за Антоном, отчего парню стало крайне некомфортно. Девушка держалась слишком статно и уверенно, подстать своим отцу и матери, в отличие от Шастуна-младшего, который мигом растерял всю решительность перед такими важными, хотя и не особо интригующими его персонами. — Антон, знакомься, — Андрей буквально толкнул сына в сторону гостей. — Это Олег Иванович Кузнецов, — Тоха несмело пожал руку мужчине. Кажется, эту фамилию он уже где-то слышал, и не раз. — Его жена, Светлана Альбертовна. И дочь, Ирина. — Можно просто Ира, — улыбнулась девушка, и Шастун, не особо понимающий, что делают в таких ситуациях, потряс её ладонь вместо того, чтобы поцеловать, как принято в аристократическом обществе. Ира рассмеялась, взмахнув копной рыжих кудрей, и тоже пожала ему руку. Антон выдохнул и чуть слышно прошептал "спасибо": благо, гостья отреагировала непринуждённее, чем он ожидал. А вот отец смотрел со скрытым презрением. — К столу? — спохватилась мама Антона, открывая перед всеми двусторонние двери в гостиную. Вечер прошёл как-то странно. Антон, до этого никогда не евший в интеллигентных обществах, едва справлялся со столовыми приборами и правилами этикета и еле держался, чтобы не фыркнуть, краем уха подслушивая надменные, полные парадоксальных намёков шутки и обсуждения новых договоров, в который раз чётко убеждаясь, что всё это ему совершенно не нужно. Ещё сильнее выбешивал Тим, метающий в сторону брата самодовольные взгляды, намекая на то, что тот крупно влип. — Ну что же, — вставая изо стола, Олег Иванович протёр рот салфеткой, и Антон всё же усмехнулся, искренне порадовавшись, что никто из присутствующих, кроме, по всей видимости, Иры, этого не заметил, — я думаю, что ужин прошёл на "ура". Спасибо, Майя, — он улыбнулся маме Антона, и парень подметил, что похоже все люди, так или иначе связанные с бизнесом, улыбаются одинаково: сдержанно и гадко в то же время, а ещё чрезвычайно неискренне. — Я думаю, можно считать, что вы становитесь моим партнёром, — обратился он уже к Андрею, и мужчина просиял, что не укрылось от дотошного эмпатичного Тохи. — По рукам, — Андрей быстро подписал какой-то договор, и выдернул Антона из прострации. — Наследник, твоя подпись тоже требуется. Антон сморщился, черканув что-то на нескольких экземплярах, и повернулся к Ире, которая оценивала его увлечённым взглядом. Создавалось впечатление, что она прекрасно понимает, что Тоха тут никаким боком быть не должен, но ничего не говорит, только изредка вздыхая от непонятной тоски. И будто глазами спрашивает: "Как ты до такого докатился?" — Я рада была с тобой познакомиться, Антон, — улыбается она, и русоволосый недоумённо провожает её взором: ни разу за вечер и словом не обмолвились. — Только мне кажется, что... — она запнулась, занервничав, и, воспользовавшись замешательством взрослых, понизила голос до шёпота, — что бизнесмен из тебя так себе. — Ты не представляешь, насколько права, — Антон невесело хмыкнул и будто рефлекторно накинул пальто ей на плечи, замечая, как она смутилась и чуть покраснела. — Даже хуже, чем "так себе". Рыжеволосая кивнула, ничего больше не добавив, и отвернулась, надевая сапоги. Вскоре Олег Иванович и Светлана Альбертовна вместе с дочерью покинули квартиру, и Андрей довольно отклонился к стене, блаженно прикрывая глаза. И Тоха хотел было идти в свою комнату и отдыхать от этого кошмара наяву, как отец легонько перехватил его. — Слушай, сын. Олег Кузнецов - очень, — он выделил слово интонацией, — очень влиятельный человек, который обеспечит нам золотые горы. Нам надо всеми правдами и неправдами скрепить отношения с этой семьёй. — И что ты мне предлагаешь сделать? — удивился Антон, скрещивая руки на груди. Страх перед неизвестностью постепенно рос и превращался в панику, и сердце начало предательски подскакивать, явно намекая на то, что всё очень плохо. — Тебе нужно начать встречаться с Ирой, — без тени сомнения произнёс отец, и у Шастуна-младшего округлились глаза. — Она девушка хорошая, образованная. Ей как раз скоро восемнадцать исполнится. Сыграете свадьбу годика через два... Парень непроизвольно сделал один шаг назад, желая закрыться руками от опасности. — А п-почему я? — заикаясь, сглотнул он, ощущая себя в ловушке. Теперь ему точно конец. — Есть же Тим, в конце концов, — он попытался накинуть варианты и спасти собственную шкуру, но отец зыркнул на него с такой яростью, что от ужаса зашумело в ушах. — От твоего брата никакого толку, — Андрей подошёл к сыну вплотную и схватил его за грудки. — Помнится, ты обещал мне делать всё, что я скажу, когда просил деньги?! — он зарычал, и у Антона закололо внутри. — Отрабатывай! — Ладно-ладно... я... я придумаю что-нибудь, — попытался оправдаться Антон и резко дёрнулся в сторону, бросившись в своё вечное убежище - собственную комнату. Отец продолжал орать вслед что-то о беспрекословном подчинении, и Тохе захотелось выпрыгнуть в окно, превратившись в кровавую лужу. До Антона вдруг резко, как пулей в висок, оглушающе, как гром среди ясного неба, дошло, для чего был весь этот никчёмный спектакль. Парня трясёт, он трепещет всем телом, его мотает из стороны в сторону, будто пьяного, в голове - только помехи и никаких адекватных мыслей, и всё, что может сейчас спасти, - это сообщение человеку, без которого Антон уже не может. Он бездумно хватает телефон и открывает нужный контакт. Антон, 21:44 Арсений Сергеевич, не спите? Ответ приходит через пару минут, заставляя Антона всё это время нервно грызть ногти.Арсений, 21:46 Привет. Не сплю, конечно. Проверяю тетради. И поражаюсь :)
И вмиг становится так хорошо, словно никаких отцов, договоров и Ир не существует, не существовало и не будет существовать. Антон облегчённо, пусть и всё ещё болезненно выдыхает, заламывая пальцы.Арсений, 21:47 А ты что-то хотел? У тебя всё в порядке? Я могу что-то сделать для тебя?
Даже в элементарном наборе фраз Антон разглядывает заботу и тут же мысленно ударяет себя по лицу: нет тут никакой заботы - из вежливости спросил. Он дрожащими пальцами, не попадая по клавиатуре, по буковке медленно пишет: "Я просто по вам скуч..." Но, словно опомнившись ото сна и вернувшись обратно в суровую реальность, быстро стирает, оборачиваясь по сторонам, как бы кто не заметил, и оставляет лишь сухое: Антон, 21:47 Нет. Всё хорошо. Я не знаю, зачем написал вообще. До завтра. И спокойной ночи. — Спокойной ночи, Арсений Сергеевич, надеюсь, что у вас всё лучше, чем у меня. Вы так мне нужны... — произносит парень вслух и в изнеможении улыбается, замечая пришедшее сообщение.Арсений, 21:48 Если что не так, ты сразу говори. Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, понял? Добрых снов, Тош :)