♫ Vancouver Sleep Clinic - Someone To Stay
Тоха просыпается, резко вскакивая на кровати и протирая пот со лба. В висках стреляет острая боль, а глубоко в сознании всё ещё сидят остатки сна, который парень точно не ожидал увидеть. И не особо-то хотел, потому что понимал, что теперь мысли начнут медленно, но верно сжирать его. Антон помнил только обрывки, но даже этих обрывков ему вполне хватало, чтобы, окончательно отойдя от сонного состояния, становиться всё краснее с каждой секундой. Парень сидит на постели несколько секунд, стараясь вернуться в реальность и в своё обычное состояние, и закрывает руками лицо. Но на голых лопатках слишком отчётливо ощущаются прикосновения Арсения Сергеевича, и даже создаётся впечатление, будто где-то в области плечей и спины остались следы от его ногтей, а шею и вовсе почему-то жгут невидимые и оставшиеся там, во сне лёгкие и нежные поцелуи, и Антону хочется закричать и с разбега вбежать в стену. Не этого он ждал от ночи перед итоговым декабрьским сочинением, которое из года в год пишут в середине одиннадцатого класса, нет, совершенно не этого. И намного сильнее смущал тот факт, что всё, что происходило внутри сна, ему крайне понравилось... Он не был против ни одного из этих касаний, ни одного из этих поцелуев, но почему-то во сне не мог себя контролировать и управлять собой и только поддавался уверенным действиям преподавателя, прижимающегося к нему всем телом. — Только этого ещё и не хватало для полного счастья, — глупо и криво улыбается Антон, всё ещё смущённый, свешивает ноги с кровати и тянется к тумбе, снимая с телефона блокировку. 7:20. Через полчаса уже можно идти готовить завтрак и начинать потихоньку собираться на учёбу, ещё надо где-то найти чистую белую рубашку и чёрные брюки вместо излюбленных джинсов и бесформенной толстовки, чтобы учителя-наблюдатели лишний раз не докопались. Но Антон решает встать уже сейчас, потому как сна ни в одном глазу. Только в голове отчаянно борются между собой здравый смысл и остатки ночных фантазий, сгенерированных мозгом, и, видимо, ночные фантазии всё же побеждают со значительным перевесом. Антон вздыхает, накидывая первую попавшуюся под руку тёплую одежду, берёт из потаённого уголка шкафа полную пачку сигарет и осторожно, боясь разбудить домашних, крадётся по коридору, надевая ботинки и куртку. В подъезде одиноко горит лампочка, но отчего-то Шастуну становится так уютно, что даже бьющий прямо в глаза, с непривычки слишком яркий свет не доставляет никакого дискомфорта. Поднимается по лестнице и выходит на крышу, наблюдая за просыпающимся городом сверху, выуживает одну сигарету и поджигает, следя за тлеющим в темноте зимнего утра огоньком. Они живут в этом жилищном комплексе не так давно, по меркам Антона, всего пару лет, но с того мгновения, как парень впервые ступил на эту крышу, увидев обычно огромную, но такую маленькую отсюда Москву, раскинувшуюся, как на ладони, он влюбился в это место по-настоящему. Оно всегда удерживало его и заставляло верить, что всё, что бы с ним ни происходило, обязательно наладится. И пусть он не любил свою квартиру, находящуюся несколькими этажами ниже, в которой всегда было так одиноко и холодно, что не хотелось в неё возвращаться, он был готов хоть каждый день приходить на эту крышу, провожать закаты и встречать рассветы, как и стоял теперь, выдыхая из лёгких сладкий дым и смотря вдаль, на начинающие едва-едва проклёвываться и окрашиваться в бледно-розовый облака. Антон редко курил, обычно не позволяя себе травиться. Да и в алкоголе себе, бывало, отказывал, но считал это немного другим - забавы ради. Но сейчас был другой случай, и избежать этого Тоха никак не мог. Сон не оставлял в покое, бился в грудной клетке, и Антон искренне не понимал, почему это всё происходит именно с ним. Почему ему снится, как его учитель обнимает и целует его, и почему парень от этого в таком восторге, что дух захватывает. Похоже, и Оксана, и Дима с Серёжей чертовски правы, как никогда. Антон мысленно считает машины. Раз, два, семь, пятнадцать. Эта с жёлтыми фарами, а эти две - с ярко белыми. А потом четыре подряд - с оранжевыми. Куда-то летят без оглядки. У зимних рассветов всегда особый шарм. Они поначалу пробиваются неторопливо, а потом вмиг раскрашивают небеса мазками наиталантливейшего художника, небрежно, но так умело разлившего по холсту сразу всю палитру цветов. Антон смотрит вверх, млея от удовольствия и от эстетического восторга. Как же хорошо. И как же красиво. "Вот бы Арсений Сергеевич это увидел", — Антон приподнимает уголки губ, щурясь от разгорающейся внутри радости, снова затягиваясь, а потом вдыхает носом морозный воздух. Не зря он снова пришёл сюда. После тридцать второго автомобиля и четвёртого такси парень сбивается со счёта и забивает на всё это дело, туша сигарету о снег. Думает о том, как, наверное, проклинают эту жизнь люди, куда-то так спешащие и опаздывающие в такую рань, и представляет, как они злятся, сонно зевая и неуклюже проливая кофе, как матерятся себе под нос, видя сообщения от начальника или коллег, как недоумевают, когда приходится покидать тёплые квартиры, пока весь остальной город сладко посапывает. Но конкретно в этот момент Антону почему-то их ни капельки не жаль - он завидует им сейчас так же, как самому себе. Потому что они вместе видят этот невероятный насыщенный рассвет на этом холодном декабрьском небе, и все эти люди до единого, наверняка, как и парень, стоящий на крыше, размышляют о чём-то своём. Важном. Сокровенном. Тоха уверен на все сто процентов: в мире есть что-то выше и необходимее, чем кофе, работа и начальники. Что-то главнее. Моменты, пейзажи и мысли, которые показывают тебе, что ты, чёрт возьми, жив. И что у тебя ещё столько впереди. И почему-то это всегда ощущается именно в такие сонные, морозные утра, когда даже воздух кажется особенным. Поэтому Антон, чувствуя, как начинают коченеть пальцы, всё ещё стоит на крыше с душой нараспашку и подставляет лицо ледяному, бьющему по щекам ветру. И всё-таки хорошо...***
— Я сейчас ничего не напишу! — паникует Дима, семеня рядом с абсолютно спокойными Антоном и Серёжей. — Я ничего не знаю, я ничего не сдам! — Опыт показывает, что обычно, когда ты так говоришь, у тебя лучший результат в классе, если не в параллели, так что перестань, Поз, — отвечает ему Шаст, крутя в руках паспорт и чёрную гелевую ручку. — Реально, — поддакивает Матвиенко, передвигаясь чуть ли не вприпрыжку. — Ты ещё в июле тысячу примеров сочинений прошлых лет перечитал. Всё будет в шоколаде. — Не могу разделить твоего энтузиазма, — сетует Дима, поправляя очки трясущимися руками. — Я просто не переживаю, — улыбается Серёжа и суёт ладони в карманы. — Впихну им в качестве аргумента "Сказку о рыбаке и рыбке" - и дело с концом. Зачёт-то точно как-нибудь получу, — он переводит взор на Антона, а потом возвращается к Димке. — Да ладно тебе, Господи. По количеству баллов тебя обгонит... ну максимум Шаст. И всё. Больше вундеркиндов в нашем классе нет. Тоха хмыкает, видя выражение лица несчастного Димы, который вот-вот распсихуется и разнервничается, начиная вырывать на себе волосы. Учительница русского и литературы в самом Антоне души не чаяла и постоянно уверяла всех, что у него есть скрытые способности к художественному написанию. Да и книг Шастун правда прочитал немало, даже больше, чем входило в программу, сочинения всегда писал отменно, поэтому в себе нисколько не сомневался. Не было поводов. Дима всё-таки с некоторым, хоть и сомнительным облегчением выдыхает, оставляя очки в покое. — Надеюсь, можно будет скатать в случае чего, — выдаёт Серёжа, как только они появляются на четвёртом этаже и замечают вдалеке кучку толпящихся одноклассников. — Даже не мечтай, Серёж! — звучит сзади, и дружная компания резко останавливается и оборачивается, бросая короткое и слегка испуганное "здрасьте" в один голос. Матвиенко обескураженно и даже немного виновато улыбается: — Да ладно вам, Арсений Сергеич, просто шутка же, не собираюсь я списывать ничего, — лебезит он, переглядываясь с Антоном и Димой. — А что, правда не удастся? — грустно вздыхает Матвиенко, и учитель не выдерживает и глухо смеётся. — Не-а, — Попов разводит руками, мол, такова жизнь, что ж поделать. — У меня точно нет. — Вы будете у нас наблюдателем? — одновременно восторженно и ошеломлённо вырывается у Шастуна, и он поджимает губы, понимая, насколько тупой могла показаться всем его странная интонация. Арсений утвердительно кивает, но вдруг хмурится, ведёт носом и подозрительно умильно шепчет: — Тош, солнышко, ну-ка подойди-ка сюда. Есть к тебе вопросик. — Что случилось? — искренне не понимает Антон и, не взирая на удивлённых друзей, всё же неуверенно приближается к учителю, который тут же тянет его на себя. — Арсений Сергеевич, вы меня пугаете, — в памяти всплывают картинки и фрагменты сна, и Антон трясёт головой, стараясь отключить мозг полностью. — Что не так-то? — Ты курил что ли? — наконец выдаёт историк, и Антон стыдливо отводит глаза в сторону. — От тебя так несёт табаком... — Ну, подумаешь, не выветрился, что ж теперь! — возмущается Тоха и понимает, что только что сдал себя с потрохами. Мог ведь спокойно соврать, как и всегда, что рядом стоял. Серёжа и Дима сзади уже открыто посмеиваются, а зрачки Арсения Сергеевича из круглых словно становятся по-кошачьи узкими. Ну или Антону это только кажется. — Мой язык надо завязать в морской узел, чтобы я меньше болтал, — честно признаётся он, всё ещё не осмеливаясь посмотреть на учителя, который едва ли не усмехается. — Дим, Серёж, идите к кабинету, хорошо? — просит Попов, не сводя глаз с Шастуна. — Мы с Антоном скоро к вам вернёмся. — Что, отчитывать его будете? — Серёжа, вкрай осмелев, даже не пытается подавить лыбу, а Дима уже вовсю беззвучно ухахатывается. — Ну, Шастун до недавних пор думал, что именно он тут папочка. Пора показать, что всё наоборот, — Арсений самодовольно ухмыляется, видя возникшее на лицах у Матвиенко и Позова неподдельное недоумение и нервное сглатывание Шастуна, который не знает, куда себя деть, и переминается с ноги на ногу, очерчивая взором, судя по всему, бесчисленное множество кругов, квадратов и других незамысловатых фигур, лишь бы отвлечься и немного отодвинуть казнь. — Только не переусердствуйте, пожалуйста, наш друг ещё нужен нам живым, — Серёжа бросает на Арсения Сергеевича и Антона многозначительные взгляды через плечо, медленно удаляясь и буквально таща за собой неспособного остановиться от безудержного смеха Димку. Арсений Сергеевич, недолго думая, пользуется замешательством ученика, хватает его за рукав рубашки и заводит за угол. — Всего один раз за последние несколько месяцев, я больше не буду в ближайшее время, правда! Я не знаю, что на меня нашло, но только не надо ругаться, я обещаю, что это единичный случай! Я вообще это всё дело не уважаю! — взахлёб оправдывается Шастун, ловя себя на том, что ещё в сентябре такого бы себе сделать не позволил. Его ведь никогда не волновало чужое мнение, что же тогда нашло на него сейчас?.. — Успокойся, ты что, думаешь, я тебя бить буду? — у Арсения Сергеевича в уголках глаз расползаются морщинки, и мужчина слегка удивлённо вздымает бровь. — Просто хотел поинтересоваться, что стряслось. Ты же не курил вроде никогда. — Бывает, находит, — признаётся Антон, неловко водя мысом ботинка из стороны в сторону. — Такое достаточно редко случается, если честно. — Больше не смей убивать себя, я ведь и строгим могу быть, и злым, — грозит ему мужчина, поправляя сдавливающий шею ворот куртки, которую он ещё не успел повесить в гардероб. — А ещё я же правда переживаю за тебя. Надеюсь, у этого всё же был весомый повод, иначе, чудо, я надаю тебе по шапке за такие проделки. Сразу предупреждаю: мало не покажется, понял? — брюнет скрещивает руки на груди, в упор глядя на провинившегося подопечного, который раскаянно опускает голову. — Я спрашиваю, понял? — Да понял я, понял, — насупившись, отвечает Тоха и всё же отваживается наконец посмотреть Арсению Сергеевичу в глаза, не находя в них, однако, ни укора, ни раздражения, ни разочарования. Только смесь заботы и обеспокоенности. И снова становится тепло от этого внимания. — Я вообще не за этим вашу компашку догнал, точнее, конкретно тебя, — преподаватель чуть смущается и лезет в свой дипломат. Долго шарится там, в конце концов достаёт оттуда плитку шоколада "Alpen Gold" и добродушно протягивает ученику. — Держи. — Фиолетовая?.. С мармеладками?.. — на выдохе шепчет Антон, уже готовый заплакать от умиления. Ему кажется таким удивительным, что учитель дарит ему его любимое после "Наполеона" лакомство. И как только догадался? — А разве с едой... — С шоколадом точно можно, — не даёт ему закончить Арсений Сергеевич, успокаивающе гладя по плечу. — Он стимулирует работу мозга. — Спасибо, — искренне произносит Тоха, прижимая шоколад прямо к сердцу. — Спасибо-спасибо-спасибо! — намного громче благодарит историка он и сдерживается, чтобы не запрыгать. В душе поселяется такая лёгкость, что кажется, будто стоит лишь оттолкнуться от земли - и сразу взлетишь. — Но если серьёзно, то не стоило. Но мне та-а-к приятно! — Да ты чего, — Попов легонько пихает его в бок и не упускает чудесной возможности прижать подопечного к себе, хлопая по спине и разрешая мимолётно приобнять себя в ответ. — Ты такой милый, как ребёнок... Тош, пожалуйста, оставайся таким всегда, — молит он, не переставая лучезарно улыбаться, и чуть подталкивает парня к группе одноклассников. — Я сейчас за флешкой с бланками схожу и вернусь, хорошо? — Хорошо, — соглашается Антон, осознавая, насколько трудно и словно физически больно Арсения Сергеевича отпускать, даже ненадолго. Бредёт к лучшим друзьям и остальной части класса, активно переговаривающейся между собой и что-то обсуждающей. Светится и блестит ярче солнца. И тщетно пытается убрать с лица эту дурацкую счастливую ухмылку. — У тебя же не было... — Дима показывает пальцем на шоколад, пялясь на Шастуна. Серёжа, отвлёкшись от ковыряния краски на стене, тоже переводит взор на друга. — Опана! — присвистывает Матвиенко, хватая Антона за запястье и поднимая его руку со сладостью. — Конфетно-букетный период? — Ничего не говорите только. Я сам не ожидал, — Тоха озадаченно прожигает взглядом одну точку в другом конце коридора, но тут же выдыхает, чуть ли не жмурясь от щенячьего восторга. — Ладно... — он понижает голос до шёпота, — я признаю, мне это серьёзно нравится, потому что это волшебство какое-то... — А я говорил! — изо всех сил вопит Серёжа, начиная скакать вокруг друга, как мартышка. Несколько одноклассников и даже ребята из параллельных классов, стоящих чуть поодаль, вопросительно выгибают бровь, не понимая, в чём дело. — Я, как и всегда, оказался прав! Ю-ху!!! — он с разбега запрыгивает на ничего не подозревающего Димку, который тут же подкашивается, но Серёжу всё-таки выдерживает. — Поз, мы застали ну просто культовый момент! — Ещё один культовый момент будет сейчас, когда я тебе врежу, если ты с меня не слезешь, — ухмыляется Позов, раскачивая Матвиенко туда-сюда. — Кишка тонка, — беззлобно язвит Серёжа, но всё же послушно спускается на пол. — Тох, эта ведь, — Дима кивает взглядом на шоколадку, — ещё и твоя любимая, если мне не изменяет память. Антон кивает, чувствуя, как шоколад уже начинает подтаивать в горячих руках. Ну и пусть, мягкий он всё равно съест с ещё бо́льшей охотой. — Проныра Попов, — хрипло смеётся Серёжа, — всё выведает! Тоха уже не слушает друга, потому что видит появившегося на этаже Арсения Сергеевича и идущих за ним ещё семерых учителей, которые Шастуна мало волнуют. У парня непроизвольно открывается рот, когда он видит, как Попов на ходу снимает верхнюю одежду, как в сцене из какого-то эпичного фильма, оставаясь в той самой синей вельветовой рубашке, благодаря которой Антон тогда впервые взглянул на него под другим углом. — Матвиенко, неси тряпку, — фыркает Дима, вынуждая Серёжу посмотреть на Шастуна, — а то сейчас слюни потекут. Матвиенко хлопает в ладоши, как ребёнок, но всё же удерживается от какого-либо комментария, потому что все преподаватели подходят к трём классам вплотную, тут же начиная зачитывать списки распределения по аудиториям. Антон и Серёжа попадают в один кабинет, а Дима отправляется в соседний, на прощание уныло показывая друзьям жест тремя пальцами, как в "Голодных играх", а Матвиенко и Шастун делают то же самое, только намного беззаботнее, чем Позов. Минуты тянутся непозволительно долго, пока пожилая географичка и Арсений Сергеевич проводят инструктаж и раздают чистые листы и черновики, проверяя наличие паспорта и ручек и отсутствие телефонов или каких-либо других средств связи. Серёжа улыбается, и Антон улыбается ему в ответ, прекрасно осведомлённый, что под рукавом белой рубашки у Серёжи прячутся умные часы-спасители. Всё это время Тоха пытается смотреть куда угодно, только не на историка. И хотя ни окно, ни доска с надписью прописными буквами "ИТОГОВОЕ СОЧИНЕНИЕ", ни плюющие в потолок одноклассники не кажутся занимательными, наблюдать за Арсением Сергеевичем всё равно было бы настоящей пыткой. Зато Арсений Сергеевич себе во взглядах не отказывает, будто стараясь прожечь ученика своими пронзительными голубыми глазами, что не утаивается от дотошного Серёжи, болтающего ногами и довольно скалящегося. — Что? — одними губами спрашивает Антон, когда ловит момент, когда Матвиенко играет бровями, надеясь призвать друга. — Так, Шастун, хочешь поговорить - вон из аудитории, — строго осаживает его учительница географии, и Тоха закусывает щёку изнутри, закатывая глаза и подпирая голову кулаком. — Сидит тут, отвлекает всех... — А по-моему, никого не отвлекает, — слышит Антон и изумлённо поднимает взор на историка, который, к счастью, смотрит на коллегу, а не на него. — Давящая обстановка, напряжённая тишина, до начала ещё девять минут, пускай лучше разговаривают и снимают стресс, чем трясутся и маются от скуки, — улыбается он, возвращая взгляд к Шастуну, и тот сглатывает, не понимая, откуда в достаточно молодом Арсении Сергеевиче берётся храбрость восставать против этой старой страшной женщины. И географичка, как ни странно, соглашается. Или решает вовсе не связываться. Что ж, это определённо к лучшему. — Спасибо вам, — воспользовавшись заминкой учительницы, еле различимо благодарит Тоха Арсения Сергеевича, который застёгивает рукава рубашки на пуговицы и пожимает плечами, будто эта помощь - нечто само собой разумеющееся. По кабинету начинают разноситься короткие смешки и перешёптывания, и Шастун заводит какой-то нехитрый диалог с сидящей прямо перед ним Дашей, которая, как оказалось, вообще не волнуется насчёт сочинения и планирует выйти через час или полтора после начала. — Я знаю, что ты будешь до конца сидеть, умник, — усмехается девушка, переплетая растрепавшуюся косу. — Готовился небось всю ночь. Антон уже собирается сказать, что ночью, как и все нормальные люди, он благополучно спал, зарывшись в подушку, а потом вновь случайно вспоминает о своём сне во всех красках и подробностях и затыкается, чувствуя на себе пристальный взгляд Арсения Сергеевича и Серёжи. Герой его сновидения стоит в нескольких метрах, и становится так невыносимо жарко, что хочется срочно открыть все окна в аудитории. — О, братан, я вижу, — хихикает Даша, прикрывая рот ладонью, — на тебе лица нет. Сразу видно - ботан! — Ничего не ботан, — Тоха показывает девушке язык и ничего не отвечает на её недоверчивое "ну-ну". — Итак, начнём? — никто не успевает опомниться, как географичка уже раздаёт всем небольшие, аккуратно разрезанные бумажки с пятью темами. — В вашем распоряжении три часа пятьдесят пять минут, время пошло. И начинается суматошное шуршание черновиками, перелистывание паспортов в попытках в миллиардный раз сверить данные, лишь бы не ошибиться в бланках, и щёлканье ручками. Антона эта атмосфера ни капли не смущает, в девятом и десятом классах он настолько часто приходил делать литературу или английский в какие-нибудь кафе на шумных террасах или в бар-штаб, что его ничто не способно отвлечь. Ничто, кроме как... — Пиши, я постараюсь тебе не мешать, — Арсений Сергеевич приближается прямо к парте Антона, и парень смотрит на него снизу вверх, как дурачок. — Я только заполнение проверю. Таковы правила, Тош, — он легко, почти невесомо касается плеча Антона, а потом несильно сжимает его, магическим образом вселяя такую бешеную уверенность в себе, что Антону кажется, будто он прямо сейчас готов написать сочинение не по одной, а сразу по пяти темам, но мужчина отходит настолько быстро, что Шастун не сразу успевает сориентироваться, куда он пропал, и озирается по сторонам так непонятливо, как будто только что родился. — Шастун, хватит вертеться, ей-Богу! — окликает его географичка, и Антон уже взвыть готов от того, как его раздражает такое отношение к себе. Вот, к примеру, Арсений Сергеевич - совсем другое дело. — Да работаю я, работаю, — лишь сквозь зубы достаточно громко цедит одиннадцатиклассник в своей обыкновенной манере, боковым зрением замечая, как ухмыляется Попов, проверяя бланк у другого ученика. И, по правде говоря, Антон весь семестр готовился к совершенно другому направлению сочинения, но в последний момент, проскользнув взором по всем темам, отчего-то выбирает что-то гораздо более близкое собственной душе, нежели то, о чём хотел рассуждать изначально, и аккуратным почерком выводит сверху чистовика: "На какие лишения человек готов ради любви?" Вот так, совершенно спонтанно и неожиданно даже для самого себя. И с абсолютной точностью понимает, что уверен, как и что надо писать. По неизвестной причине периодически поглядывает на следящего за процессом Арсения Сергеевича, и буквы слагаются в слова, слова - в предложения, а предложения - в огромные развёрнутые абзацы сами собой. Без постороннего вмешательства и подсказок. "Когда человек влюблён, он пойдёт на всё, лишь бы его вторая половинка была по-настоящему счастлива, потому что теперь весь его мир существует только благодаря ей одной. Он, вне всякого сомнения, пожертвует всем, что у него есть, если внутри горит беспощадный и страстный огонь любви, даже собственной жизнью и судьбой. Для него обесценятся все деньги планеты, потому что глаза и улыбка любимого станут гораздо важнее и драгоценнее", — словно на автомате, как заведённый, сочиняет парень, чувствуя, как приятно строчка льётся за строчкой, превращаясь в связный, красивый текст. Увлечённый Антон не видит этого, но Арсений смотрит на него более чем пристально, стараясь, кажется, запомнить каждый взмах ресниц ученика, каждое изменение в его взгляде, редкие, но такие забавные полуулыбки. Старается выучить наизусть то, как парень крутит колпачок от ручки, когда погружается в раздумья, как кладёт ногу на ногу, как размеренно и почти незаметно покачивается, как, отвлёкшись, переводит взор на окно, бездумно пялясь на улицу по несколько минут. Арсению кажется, что это - самое интересное кино, которое он может смотреть часами, не останавливаясь, не прерываясь. И мужчина ничего не может с собой поделать и продолжает съедать взглядом Шастуна, упорно делая вид, словно кроме русоволосого мальчика в аудитории никого нет и не было никогда. Словно они вдвоём и только вдвоём. Теперь секунды бегут неумолимо быстро. Антон без особого труда прописывает пару аргументов, руководствуясь примерами Петра Гринёва и Марии, и делает небольшое, но весомое заключение, ставя на чистовике точку. Часы показывают 12:35, что означает, что до конца осталось всего двадцать минут. Как раз на то, чтобы проверить. "Вместо лишних слов, ещё раз повторю: настоящая, искренняя, чистая любовь не имеет границ. И каждый из нас, найдя таковую, готов терпеть любые, даже самые тяжкие лишения лишь потому, что весь свет клином сходится на единственном человеке. И я думаю, что страдания ради любимого человека - не худшие страдания", — гласили последние строчки, и Антон удовлетворённо улыбается, с облегчением вздохнув и откинувшись на спинку стула, бегая глазами по готовому сочинению, и, полностью погружённый в чтение, машинально кладёт в рот очередной кусочек плитки шоколада, от которой осталось уже чуть больше четверти. Помимо него в аудитории остался только Гоша, чешущий затылок и, видимо, силящийся вспомнить хоть что-то хотя бы из литературы пятого класса. Даша, как и обещала, вышла через час с небольшим, а Серёжа, пару раз посетив туалет и, судя по всему, списав всё, что только возможно, закончил свою работу около получаса назад. — Уже на стадии завершения? — интересуется Арсений Сергеевич, и Антон вздрагивает, забывая о том, что мужчина всё это время был рядом и действовал на парня, как моральная, пусть и негласная поддержка. — Кажется, да, — Антон обозревает класс и с удивлением подмечает, что географичка куда-то вышла. Видимо, лицезрение Шастуна ей уже вкрай наскучило. — Не хочу хвастаться и боюсь сглазить, но, по-моему, даже хорошо получилось. — Я в тебе и не сомневался, — ободряюще говорит Арсений Сергеевич и опирается руками о парту Антона, с какой-то вселенской нежностью глядя на подопечного. — Какую тему выбрал, если не секрет, конечно же? — Любовь, — застенчиво шепчет Тоха, ощущает в груди собственное замыкающееся от загадочного счастья сердце и слышит, как в голос хмыкает в другом конце кабинета Гоша. Наверняка, думает, что в своём сочинении Антон развёл розовые сопли. И правильно думает, собственно. — Показалось, что она мне сейчас как никогда близка, — он поджимает губы и боязливо поднимает взор на историка. — Это очень здорово, это важно, — тут же соглашается с ним Арсений Сергеевич, тянется к парню и, опомнившись, что они не одни, отдёргивает ладонь, — Тош, — заканчивает он очень тихо, почти неслышно, но Антон, естественно, прекрасно его понимает. И понял бы, наверное, без слов. — Я пойду, наверное, — неловко начинает сгребать всё в кучу Шастун. Запасная ручка, так ни разу не тронутая, с бессовестным и недопустимым грохотом скатывается, бренча по линолеуму, и Антон морщится, проклиная себя за излишнюю неповоротливость. Вмиг опускается на корточки, стараясь подобрать канцелярию, хватает один конец ручки и немо, растерянно и беззащитно переводит немигающий кроткий взгляд на Арсения Сергеевича, который в тот же момент берёт за другой конец, пытаясь помочь. — По идее, мы с тобой должны встретиться на середине, — задумчиво тянет брюнет и, видя окончательно стушевавшегося ученика, покорно выпускает ручку из пальцев и по-доброму усмехается. — Давай, беги, — он встаёт, наклоняясь над столом, и рисует на пол-листа что-то наподобие перечёркнутой буквы Z, дабы заполнить пространство. — До завтра, — скомканно прощается Антон и, случайно задев Арсения Сергеевича плечом, пулей вылетает из кабинета, сшибая ждущих его у двери Матвиенко и Позова. — Господи, какой-то кошмар, час от часу не легче, — жалуется он, отклоняясь к стенке и тяжело дыша. — Что произошло-то? — хмурится Дима, уже пребывающий в состоянии истинного умиротворения после сданного сочинения. — Это из-за Арса, да? Антон отмахивается, не желая объяснять. И думает, что был бы рад объяснить это хотя бы самому себе.***
На ослепший от огоньков город падал снег, искрясь блеском. Время уже близилось к вечеру, улицы потемнели и были освещены только бесчисленным количеством фар, витрин и гирлянд, развешенных в честь такого близкого празднования Нового года. Компания из шести ребят шагала по направлению к ГУМ-катку, пересмеиваясь и громко что-то выкрикивая, периодически пугая встречающихся на пути людей. — Я не могу поверить, что этот этап пройдён! — искренне порадовалась Ира, поправляя на плече сумку с коньками. — Год назад, когда прошлые выпускники писали декабрьское, мне казалось это таким неизмеримо далёким, а теперь... вау. Это была их с Антоном идея - сводить друзей на главную площадь страны, покататься на льду и хорошенько развеяться после успешно написанного итогового сочинения. Тоха взял с собой Диму и Серёжу, и Ира пригласила двух своих подруг из школы - Катю Добрачёву и Машу Бендыч, чтобы не было скучно или неловко. Парни, в общем-то, против не были - вовсе наоборот, только всеми лапами "за". Дима с лёгкостью нашёл общий язык с белокурой Катей, обсуждая с ней какие-то научные статьи, которыми она тоже интересовалась, а Серёжа уже вовсю смешил Машу, которая не уставала хохотать с его глупых и остроумных шуток и весёлого и слегка сумасшедшего характера. — А я вообще в качестве аргумента привёл им "Курочку Рябу"! — горделиво прокричал Серёжа, и вся компания разразилась смехом и бурными овациями. — Вы угараете, а я на полном серьёзе говорю. — Дай Бог, чтоб тебе поставили зачёт, Серёг, — утёр с глаз выступившие слёзы Тоха, поворачивая направо. — Да-а-а, давненько я тут не был... Компания остановилась, едва не открывая рты: зрелище и вправду завораживало. Был украшен, казалось, каждый сантиметр катка, и выглядело это настолько ярко и по-праздничному, что каждый из подростков ощутил дух подкрадывающегося Рождества. — Так, братья и сёстры, не теряем времени и переобуваемся! — бросил Серёжа, с громким радостным воем запрыгивая на скамью и начиная со скоростью света снимать ботинки. — Ещё столько всего успеть надо! — Попридержи коней, — ухмыльнулся Дима, который на коньках стоял за жизнь максимум раза три, хотя перспектива отдохнуть и оттянуться не могла не греть его. — Боюсь, — обратился он уже к остальным ребятам, пристроившимся на лавочке, и натянул коньки, взятые напрокат, — что мне придётся кататься вдоль бортика, иначе я расшибу себе буквально всё! И ещё и вас покалечу. — Значит, будем вместе, — пожала плечами Катя, которая, видимо, тоже не была заядлой фигуристкой. Позов благодарно улыбнулся ей, почувствовав себя так, словно нашёл родственную душу. — Если что, Дим, пойдём пить горячий шоколад, — предложила девушка, повязывая на шею тёплый шарф, и Позов быстро кивнул ей, моментально согласившись с её идеей. — Разойдись! — Серёжа чуть не налетел на ничего не подозревающих маленьких детей лет семи и парочку взрослых, ступил на каток и оттолкнулся, виртуозно разворачиваясь и даже выполняя что-то похожее на пируэты. — О как могу! — он сделал небольшой круг, проехавшись ласточкой на одной ноге, и без труда вернулся в прежнее положение, вызывая лёгкую белую зависть у нерасторопного Позова, кое-как придерживающегося за стенку и краем глаза контролируя пусть и довольную, но не менее неуклюжую Катю. — Браво, Матвиенко, ты сегодня в ударе, — хмыкнул Антон, аккуратно и по-джентельменски беря за руку Иру, помогая ей беспрепятственно сойти с выступа и выводя её на лёд. — Похоже, ты тут единственный истинный гений, — он тихо рассмеялся, подмечая явный контраст между почти профессиональным катанием Серёжи и черепашьим ходом Димки. И тремя эпично свалившимися на заднем плане незнакомыми девочками-школьницами, которые решили, что проехаться паровозиком - замечательный вариант для тех, кто совсем не умеет кататься. — Поехали вместе? — рыжеволосая не особо уверенно потянула Шастуна за запястье, и Антон по-настоящему тепло приподнял уголки губ, испытывая странное чувство согревающего жжения внутри. — А то я с непривычки сейчас растянусь где-нибудь. Антон покрепче схватил её за ладонь и оттолкнулся, везя искрящуюся счастьем Иру за собой и с неподдельным умилением наблюдая за тем, как она мечется взглядом по ярким огонькам здания ГУМа. За спиной Иры возвышалась огромная ёлка, наряженная ракетами, планетами и звёздами. На неё плавно и мягко опускался пушистый снег, и Тоха искренне захотел оставить этот момент в памяти навсегда, понимая, что это последняя зима их детства, когда ты ещё так беззаботен и полон сил, чтобы просто скользить вперёд. — Я тебя сфотографировать хочу, ты не против? — шёпотом поинтересовался парень и чуть смутился, когда девушка одобрительно улыбнулась, тут же принимая позу для снимка. Достал телефон, жмя на значок камеры, и нашёл нужный ракурс, начиная делать кадры один за другим. — Очень хорошо вышло, — сказал он с гордостью от проделанной работы и подал гаджет Кузнецовой, которая начала листать галерею, не отрывая взгляда от невероятных фотокарточек. — Шик-блеск! Ой, — она случайно переместила палец, сдвигая фото аж на два месяца назад. — Ой-ёй, а это кто такой красивый? — она прикрыла рот рукой, едва не пища от восторга. — А кто там? — Шастун заглянул в экран через её плечо, и сердце тут же прошиб удар, потому что Ира с огромным интересом разглядывала кадр с Арсением Сергеевичем на закате. — Это... — он зажмурился и вздохнул, осознавая, что смысла обманывать нет, — это тот преподаватель, который ругается на меня из-за того, что я шапку не ношу, если помнишь, — он невесело хмыкнул и силой заставил себя разлепить глаза, замечая, как Ира хлопает ресницами, явно зная больше, чем он сам. — Ладно, я полностью согласен, что слишком странно хранить фото своего учителя у себя в телефоне... — Ира понимающе заблокировала гаджет, передавая его Тохе. — Если бы у меня был такой мистер Бомбастик, я бы тоже хранила, — она усмехнулась и прикрыла рот ладонью, следя за тем, как меняются эмоции на лице парня. — Выдохни, я никому не скажу. Но он, — она указала пальцем на экран айфона Тохи, — заставляет меня завидовать тебе. — Почему? — не понял Антон, думая, что срочно надо отвлечься, и поехал вперёд, взглядом зовя Иру за собой. — Ну сам посуди: у вас такой красавчик работает. Все девушки, наверное, без ума, — она поравнялась с ним и, неловко взяв за руку, боясь упасть, переплела их пальцы. "И не только девушки", — пронеслось в сознании Шастуна, и он плотно сжал зубы, вспоминая сразу все события этого дня: проклятый сон, отчитывание за курение, шоколадку, казус с ручкой. Всё это не давало ему расслабиться, потому как, когда Арсений Сергеевич оказывался рядом, к нему всегда тянуло, как магнитом. И даже здесь, на катке, вдали от школы и от учителя, в которого Антон, кажется, всё-таки по уши влюбился, как бы ни отрицал, не удалось избежать его неосязаемого присутствия. Будто судьба всеми правдами и неправдами пыталась лишний раз разворошить в памяти его образ, улыбки и прикосновения. — Короче, тебе нечего стыдиться, учитель - кайф, фотка его - тоже кайф, ни за что не осуждаю, ни к чему не принуждаю, — она отпустила Антона, поднимая руки в шуточном защитном жесте и ойкнула, округлив глаза от ужаса, когда поняла, что зацепилась за собственный развязавшийся шнурок. — Окей, — рассмеялся Антон, оборачиваясь на Иру, и страшно испугался, запнувшись и тоже летя вниз, когда заметил стремительно падающую на него Иру. Они распластались друг на друге, и Антон не сразу разобрал, что вообще произошло. Только почувствовал на себе тяжесть, мигом распахивая глаза. Ира нависла над ним в паре сантиметров, виноватым и ошарашенным взглядом смотря на парня, и Антон не придумал ничего лучше, кроме как обескураженно улыбнуться. Ира была слишком близко, и Шастун подумал, что такие моменты, наверное, только в книгах бывают и в романтических мелодрамах, и прекрасно знал, что за этим следует. Но самым важным для них обоих сейчас было оставить ситуацию, как есть, и не делать её ещё более смущающей. Даже несмотря на то, что в душе у Иры что-то предательски ёкнуло. — Смотри-ка, Дим, Тоха у нас нарасхват! — Матвиенко наклонился прямо к уху Позова, наблюдая за бутербродом из Антона и Иры со стороны. Дима устремил взор вдаль, поправляя очки и нелепо щурясь, но всё же умудрился разглядеть лежащих на льду друзей. — Прости... Прости, пожалуйста, прости, — бесконечно заизвинялась Ира, мгновенно поднимаясь и садясь рядом с Антоном, тленно впившимся глазами в небо, на колени. — Я не специально, честно, прости. — Не переживай даже, — русоволосый тоже поднялся, оставаясь в сидячем положении и отряхивая начинающие намокать перчатки от кусочков льда. — Это было круто, — он ухмыльнулся, пытаясь приободрить красную и застенчивую девушку. — Можем повторить, — он всё-таки сумел разрядить ситуацию, потому что Ира искренне захихикала. — Нет уж, больше такого позора я не вынесу, — она театрально приложила ладонь тыльной стороной ко лбу и дождалась, пока Тоха встанет. — Ещё кружочек, месье? — С превеликим удовольствием, мадемуазель, — поддержал её игривый настрой Тоха, сгибая руку в локте и давая ухватиться за себя. Оба они прекрасно понимали, что такое общение - лишь способ убежать от неловкой реальности. — Но с Арсом они всё-таки гораздо лучше смотрятся, — когда Катя отвлеклась, тихо пробормотал Серёже Дима, отчего-то полностью уверенный в своём умозаключении. — Как-то... правильнее что ли... Знаешь, когда люди, как пазлы, подходят друг другу?.. — Ага. Абсолютно солидарен. И вообще: кто бы сомневался! — подтвердил Серёжа и без предупреждения потянул на себя Машу, топчущуюся без дела. — Та-а-ак! Кто дал право скучать столь юной леди? — девушка не сдержала усмешки и послушно поехала за Матвиенко, рассекая лёд лезвием конька.