♫ Olivia Rodrigo - happier
I'm selfish, I know, I can't let you go So find someone great, but don't find no one better I hope you're happy, but don't be happier
Арсений знает, что без Антона его жизнь совсем потеряла краски и смысл. Квартира кажется пустой и заброшенной, мир - расплывчатым и чёрно-белым, работа не приносит ровным счётом никакого удовольствия, дети раздражают ещё больше, чем раньше, а душа, распускаясь до лоскутков, до безумия нуждается в одних только зелёных глазах и радостном юношеском смехе. Попов усмехается, ослабляя душащий галстук. Он - как наркоман. У него ломка. И ломка не от недостаточного количества психотропных веществ, а из-за отсутствия Антона Шастуна. Тоши. Чуда. Как его ни назови, он всё равно остаётся самым лучшим. Тем человеком, который приносит искреннее, настоящее, беззаботное счастье. — Потерял, — Арсений отодвигает от себя стопку тетрадей с конспектами и уныло осматривает улицу из окна своего кабинета. Уже смеркается. В школе, наверняка, остались лишь несколько охранников. Давно пора было уходить, но возвращаться домой с каждым днём становилось всё сложнее. Там определённо чего-то не хватало. И Арсений соврал бы себе, если бы сказал, что не знает, чего именно не хватало. Кого именно не хватало. — Я потерял тебя. Мужчина устало откидывается на спинку стула, бездумно крутя в руке телефон. Снимает блокировку с гаджета, заходит в инстаграм, всеми силами пытаясь игнорировать буквально все свои фотографии, напоминающие о том, кем они сделаны. Листает ленту сверху вниз, не особо вчитываясь и всматриваясь в чужие эстетичные и не очень снимки. И замирает. На экране - улыбающийся Антон, которого сзади обнимает та самая рыжеволосая девушка, с которой парня заметили папарацци пару месяцев назад и с которой Арсений так некстати пересёкся в квартире Шастуна, столкнувшись в дверях. Сердце начинает пульсировать от боли, когда брюнет, впиваясь взглядом в каждый пиксель, различает в подписи к фото маленькое красное сердечко. Простое сердечко. Значащее так много. Арсений хочет, чтобы Антон был счастлив. Бесповоротно, всепоглощающе. Чтобы светился, чтобы держался за человека, который помогает во всём. Который лечит. Который согревает. И добивает лишь тот факт, что Антон счастлив не с Арсением. Шастун, похоже, влюблён до чёртиков. Улыбка на кадре живая, неподдельная и нефальшивая, глаза светятся восторгом, да и его избранница кажется невероятно обаятельной и милой. Но у Попова почему-то скрипят зубы. То ли от злости, то ли от зависти, то ли от того, что главное солнце, способное поспорить с основным небесным светилом, больше ему не доверяет. И никогда не станет. Арсений громко и тяжело вздыхает и сам же пугается звука, который издаёт, потому что эхо разносит его боль по кабинету, наполняя ей каждый, даже самый потаённый уголок. Попов оценивает обстановку стеклянным взглядом и безжизненно кладёт телефон в карман. Всё те же стены, те же шкафы, те же парты, за которыми завтра вновь будут сидеть те же ученики. И Антон в том числе. Антон, который больше Арсения Сергеевича вдохновенными и фанатичными глазами не изучает. Антон, которому уже глубоко плевать на то, что происходило между ними двумя. У Антона теперь другая. Хочется позвонить Ане и сказать, что она так чертовски не права. Что весь грёбаный мир не прав, разлучая их. И что сам Арсений не прав, если так легко позволяет себе отдалиться... И как только Арсений мог так безбожно всё испортить? Но ещё больше брюнета всё-таки волновал другой вопрос: как он позволил себе влюбиться в того, в кого влюбляться было нельзя? Взрослый же человек, в конце концов, разумный, да и опрометчивых поступков совершать не любит. Но, видимо, сердцу всё-таки не прикажешь... Мужчина знает: любовь - лишь химическая реакция, вызывающая обманчивую эйфорию. Но сейчас Арсений уверен, что его эйфория, когда он находился рядом с парнем, была реальной. Но и печаль, и душераздирающая тоска сейчас реальны тоже. Но ничего уже не изменишь. И несмотря на то, что Арсений несколько недель сам пытался отстраниться и уберечь Антона от неправильного выбора, он ощущает боль потери. Сильную, убивающую, пронизывающую каждую клетку тела. Потому что Антон не его. Антон больше не его.***
Музыка тихо разносится по помещению, погружая место в особую атмосферу. — Вот так и завершилась наша любовная история, — невесело хмыкнул Антон, в раздумьях потягивая из трубочки манговый коктейль. Штаб-бар был единственным спасением для него самого и клеткой для его беспорядочных мыслей. — Так что без вашей игры в правду или действие я бы никогда не догадался, что это за человек. Оксана посмотрела на него с совершенной серьёзностью, а потом выдохнула, пряча лицо в ладонях. — Ты чего? — опешил Антон, хватая Фролову за руки и вынуждая посмотреть на себя. — Мы с Лёшей настолько опьянели, что даже не думали, что сломаем вам отношения, — она всхлипнула, и в её глазах Тоха разглядел настоящие слёзы. — Эй, киса, ну-ка не смей, — парень сорвался с места, приобнимая подругу, и шуточно натянул ей на волосы треугольный капюшон бледно-жёлтой толстовки, превращая в гномика. — Давай утирай слёзки. Вы всё сделали правильно, окей? Так продолжаться больше не могло. Рано или поздно кто-то из нас сам прекратил бы это. Я или Арсений Сергеевич - неважно. Теперь абсолютно неважно. — Но... — Фролова поправляет начинающую съезжать тушь, — ты... ты же любил его... Не может быть такого, что ты так легко расстаёшься с этим чувством. — А я и не сказал, что легко расстаюсь, — русоволосый возвращается на своё место и снова принимается за коктейль, который отчего-то кажется менее сладким, чем обычно. — Надо просто... — он поднимает глаза к диско-шару на потолке, — смириться, видимо. Отпустить. Как там в песне? Поболело и прошло? — Да, — подтверждает Оксана и складывает руки перед собой. — Правда не обижаешься на нас? — Только разве что на себя, — усмехается Тоха, раскачивая ногой взад-вперёд. — Изначально надо было это на корню пресекать, а сейчас уж что жалеть... Антон путается в собственной лжи, но Оксана, похоже, верит, потому что несмело кивает и отворачивается, глядя как-то сквозь подтанцовывающего диджея. Шастуну до сих пор кошмары снятся, где он теряет Арсения Сергеевича, а при случайном упоминании его имени кем-то из одноклассников внутри поначалу всё замирает, а потом дрожит, отдаваясь неприятными ощущениями во всём организме. И с Ирой Антон поступает крайне плохо. Она такая добрая и наивная, а он словно использует её в своих глупых корыстных целях, чтобы избавиться от навязчивых мыслей о другом человеке. С Ирой ему прекрасно. И тот день, в который была сделана их совместная фотография, появившаяся у Антона в профиле, был чертовски хорош и запомнился надолго. Антон с Ирой много разговаривают. Ни о чём и обо всём одновременно. Смеются над локальными шутками, как старые приятели, будто знакомы уже тысячу лет. Но Ира - лишь друг. Не больше. Даже невзирая на то, что сама Кузнецова в Антоне исключительно романтического партнёра видит. Краснеет, улыбается, смущается. Иногда нерешительно тянется обниматься, зная, что Тоха всегда готов дать ей эти объятия. А сам Тоха чувствует себя предателем. Эгоистом. И не понимает, зачем так поступает с невинной душой. Антон настолько погружается в размышления, что судорожно вздрагивает, когда его глаза накрывают чьи-то ладони. — Угадай, кто? — тихо хихикает знакомый голос, и Антон, ощупывая чужие пальцы, приподнимает уголки губ в застенчивой улыбке. — Грех не узнать, — отвечает парень и аккуратно, бережно убирает Ирины руки и разворачивает своё туловище, не вставая со стула. — Только о тебе думал... — он замолкает, осознавая, в каком ключе вспоминал о Кузнецовой, но девушка подвоха не видит. Убирает за ухо вылезшую прядку густых волос, машет Оксане, которая машет ей в ответ, и наклоняется к Антону, невесомо, легко, будто опасливо целуя его в лоб. Оксана округляет глаза, не понимая, что происходит, но ничего не говорит, надеясь, что Антон ей потом всё сам объяснит. — Была на маникюре неподалёку, увидела твою сторис - и сразу сюда, — улыбчиво поясняет Ира и обращает взор на свои ладони, чуть морщась. — Какие-то липкие руки после салона. Где у вас туалет? — она переводит взгляд на Оксану, размеренно попивающую кофе. — Вперёд по коридору, самая крайняя дверь направо, — произносит светловолосая девушка, и как только Ира исчезает из зоны видимости, выдёргивает Шастуна из прострации. — Так, вы вместе? — Вроде как да, — неуверенно тянет Антон, нервно крутя браслет на запястье. — Не так давно, на самом деле. — Дай угадаю, — Оксана щурится, — сразу же после разрыва с Арсением. Да? Я права? Антон не находит слов, чтобы как-то оправдаться. Оксана всё и без его помощи без проблем понимает. Фролова тихо цокает языком, скрещивая руки на груди. — Как ты можешь? — лишь вопрошает она, угрюмо глядя на Шастуна. — Она для тебя что, просто игрушка? Способ забыться? — Нет! — повышает голос парень, и Оксана удивлённо хлопает ресницами. — Да... — насильно выдавливает Антон, проклиная себя буквально за всё. — Но она такая потрясающая, понимаешь? С ней комфортно и уютно, с ней всё легче лёгкого! Никаких запретов. Может быть, я воспринимаю её, как друга, но она меня - нет. Ты знаешь много пар, у которых есть полная взаимность? Чтобы оба друг в друге души не чаяли? — Не особо, — вздыхает Фролова, соглашаясь со словами Шастуна. — Но, с другой стороны, у тебя же была эта... взаимность... — С кем? — закатывает глаза Антон, хотя и прекрасно понимает, к чему подруга клонит. — С Арсением что ли? Во-первых, любил, судя по всему, только я. Он же сам сказал, что нам даже друзьями быть не суждено. Во-вторых, это другое. Тебе этого не понять... — Действительно, куда уж мне, — беззлобно огрызается Фролова. — Тох, отношения - это не шутки, — Оксана понижает голос до шёпота. — Не рань Иру, пожалуйста. Даже если ранили тебя, не будь таким, как твой Арсений. Она этого не заслуживает. — Кто чего не заслуживает? — доносится у Оксаны из-за спины, и Антон начинает глупо улыбаться, не в силах подобрать нужных фраз. — Да мы о нашей коллеге из штаб-бара болтаем, с выбором спутника жизни ошиблась, а потом страдать будет, — вовремя находится Фролова, а Шастун пытается проморгаться, не глядя на Иру, которая ведёт плечами в недоумении. — Грустно, — наконец делает вывод Кузнецова, отодвигает стул рядом с Антоном, присаживаясь и солнечно улыбаясь. — Расскажете о творческих новостях? Мне уже не терпится какую-нибудь выставку посетить...***
В школе в этот день почему-то ещё более шумно, чем обычно, и это немного сводит с ума. Дети носятся по коридорам со сверхзвуковой скоростью, учителя ругаются на них в три раза громче, и Шастуну кажется, что его барабанные перепонки сейчас лопнут. Антон окидывает взглядом класс, мысленно считая людей. Всего девять. Половина одиннадцатиклассников уехала на научную конференцию, лишь бы не учиться лишний день, некоторые, в том числе и Дима Позов, помогали в актовом зале с украшением сцены к какому-то мероприятию, а несколько ребят и вовсе заболели. А потому среди несчастных одиннадцатиклассников на алгебру остались только шесть девочек, сам Антон, Серёжа и щупленький странный мальчик Боря, вечно находящийся где-то за гранями реальности, на которого смотреть было жалко. Да и подходить к нему, честно говоря, всегда было боязно. Живот требует пищи, жалобно урча, и Матвиенко, раскачивающийся на стуле, подмечая это, предлагает: — Давай на следующей перемене в пекарню сгоняем? Антон кивает, изумляясь тому, что сегодня утром совсем забыл про завтрак. Он всегда плотно ел, а сегодня отчего-то не задумался даже. Вот и поплатился. И теперь, глядя на откусывающую яблоко Настю, Шастун умирает от адского голода и скапливающейся во рту слюны. — Скукота, — заключает Матвиенко, прекращая качаться и бесцеремонно вырывая из тетради лист бумаги, начиная складывать бумажный самолётик. — Димана нет - даже в танки не порубишься, — Тоха хмыкает, следя за тем, как Серёжа не особо аккуратно, но быстро и умело превращает слегка помятую клетчатую бумагу в авиалайнер. — Дашка, лови! — Серёжа отводит руку с готовым самолётиком назад, выпуская его в свободный полёт, и девушка испуганно отшатывается, когда ей в голову резко что-то прилетает. — Ты придурок, Матвиенко! — ругается она, отворачиваясь и закрываясь толстой книжкой с пробниками по профильной математике. — Шаст, сделай тоже, — подначивает Антона Серёжа, легонько пихая в бок, — устроим воздушные соревнования, — Матвиенко снова запускает свой самолётик. — Сука, — он тоскливо смотрит на то, как его бумажный друг опускается поверх высокого шкафа. Вскакивает с места и подставляет к шкафу стул. — Не расшибись только, — смеётся Тоха, переводя взор на гудящий телефон, расположившийся на парте. На экране высвечивается короткая надпись "Тим", и Антон, сжимая зубы, хватает гаджет, выходя в коридор. — Алло, слушаю. — Тох, привет, — Тимофей звучит так, словно бежал без передышки несколько километров. Его голос срывается, а сам парень как будто задыхается. — Мне очень срочно нужны деньги. — Ты уже употребил что ли? — доходит до Антона, и он чувствует, как подгибаются колени. — Отвечай, мразь! — Давай без оскорблений! — тоже повышает на него голос брат. — Не твоего ума дело. Я тебя о чём попросил?! — О том, чего ты от меня не получишь, торчок, — злится Тоха, сипя, и с силой ударяет кулаком по стене с потрескавшейся краской. — Даже не надейся, — он уже хочет сбросить вызов, как слышит оттуда шипение, морщась то ли от отвращения, то ли от подозрительного страха. — Я уже давно догадался, где ты хранишь все свои сбережения, — язвит Тимофей и, кажется, улыбается, и Шастун резко выдыхает. — Не хочешь переводить - возьму оттуда, — с пугающим спокойствием добавляет брат, и Антон трёт виски, испытывая сильнейшую, накрывающую высокими волнами панику. — Не надо, — Антон поджимает губы. Если бы Тим открыл его маленькую коробочку со скопленными после многочисленных фотосессий деньгами, он запросто нашёл бы на дне несколько распечатанных фотографий Арсения Сергеевича, которые он видеть не должен. И не имеет права. К тому же на той полке располагается подаренный мужчиной фотоаппарат, который Антон отчего-то распечатывать боится. — Сколько тебе нужно? — Тоха устало отклоняется к стене. Иного выхода у него просто-напросто нет - брат умеет добиваться своего. — Пятнадцать, — произносил Тимофей, и у Тохи от отчаяния вытягивается лицо. Ему и представить тяжело, насколько сильно брат опять влип. — Жди, — Антон ничего больше не говорит. Отключает звонок, дрожащими пальцами набирает пароль, переводит деньги и вздыхает, стараясь собраться с мыслями. Бесполезно. В голове только пустота и белый шум, как в сломанном телевизоре. — Вот же тварь... — он опять сердито ударяет по стене и в следующий момент слышит ужасный грохот из кабинета алгебры. — Матвиенко, твою мать! — доходит до него, и парень мигом ретируется из коридора. И застывает на пороге. Взору открывается удивительная картина: валяющийся на полу Серёжа, который беззвучно корчится от боли и у которого буквально искры из глаз сыплются, накрывающий его сверху шкаф с одной вылетевшей полкой, рассыпанные по полу книги, два покоцанных горшка с цветами и ополоумевшие, носящиеся туда-сюда в попытках хоть как-то помочь девочки. — Пиздец, — высказывается Антон и резко поворачивает голову, чувствуя движение и шевеление рядом с собой. — Не то слово, — хмуро подтверждает Арсений Сергеевич, начиная двигаться по направлению к страдающему и бьющемуся в конвульсиях ученику. — Как тебя угораздило, Матвиенко?! Пришёл, называется, проверить, всё ли у вас хорошо!.. Антон неуверенно протискивается в проход между столами за учителем, и они вместе не без помощи двух самых крепких девочек-спортсменок с трудом возвращают шкаф на законное место. — Что здесь происходит? — доносится хриплый голос со стороны доски, и все девять учеников и Арсений Сергеевич обращают свои взоры на явно обалдевшую от такого расклада старенькую учительницу алгебры. — Одиннадцатый «Б», вы совсем с ума посходили? — У-у-у! — воет Серёжа, когда Антон протягивает ему руку, помогая встать, и выпучивает глаза. — Но-о-о-о-ога-а-а! — он задыхается, и Тоха, спохватываясь, тут же сажает его на стул. — Нам в больницу надо, точнее, в мою частную клинику, это будет гораздо качественнее и быстрее. Я... я всё оплачу!.. — Антон, отложив на потом всё своё презрение к Арсению Сергеевичу, переводит на него умоляющий, полный слепого доверия взгляд. — Срочно. Мне кажется, он что-то сломал... — Слома-а-ал! — ещё громче подвывает Серёжа, хватаясь за колено и беспомощно мотая головой из стороны в сторону, словно стараясь избавиться от болезненных ощущений. — Один не поедешь, — сурово отрезает Арсений Сергеевич, осматривая присутствующих, и морщится, когда понимает, что из мальчиков остался только Боря, который выглядит таким слабым и бледным, словно его самого сейчас откачивать придётся. — Поеду с тобой. — Нет, — протестует Тоха, но учитель переводит на него такой взбешённый взгляд, что сил спорить совсем не остаётся. — Пожалуйста, только не вы, — он шепчет, срываясь на сип, и из-за воплей Матвиенко его просьба остаётся неразличимой для всех, кроме того, кому она была предназначена. — Шастун, я еду с вами. И точка. У меня всё равно окно, — громче произносит Попов, заставляя Антона подчиниться. Шастун тяжело вздыхает и осторожно подхватывает Серёжу за одну руку, в то время как за другую берётся Арсений Сергеевич. — Один ты его всё равно не дотащишь. Звонок на урок оповещает о начале занятия, и учительница алгебры и оставшаяся часть класса, явно пребывая где-то не здесь, провожают троицу удивлёнными взорами. В такси тепло. Водитель практически не реагирует на пыхтение Серёжи, а Антон и подавно этому пыхтению только рад. Окажись они в этой машине в любой другой ситуации - Матвиенко не упустил бы возможности как-нибудь пошутить по поводу них с Арсением Сергеевичем. И слава Богу, думает Антон, что Серёжа сидит между ними, держась за ногу, и тупо пялится в зеркало заднего вида, периодически подвывая. Никаких случайных прикосновений к Попову. Никаких ненужных бесед, от которых сердце разрывается в ошмётки. Антон устало отклоняется к стеклу, наблюдая за сгребающими снег в одну кучу дворниками. За окном проносятся дома и магазины, по радио играет какая-то незамысловатая мелодия, которую парень слышит впервые, и давящая атмосфера вынуждает его закрыть глаза и попытаться раствориться в собственных ощущениях. Не выходит - ощущений слишком много, они бьются друг о друга, раскалываясь, и Шастун в который раз за последнее время понимает, какая чертовщина творится с его жизнью. А ведь до сближения с Арсением всё было нормально. Даже хорошо и спокойно. И казусов таких вовсе не происходило, и неловких ситуаций не было. Тоха закусывает губу, украдкой, боковым зрением посматривая за учителем, который молчит, глядя перед собой. "Ну и замечательно, — радуется Антон и отводит глаза. — Поиграем в молчанку, значит". Сопроводив Серёжу до кабинета, Антон усаживается на кресло, ёжась от холода. В попытке быстрее довести Матвиенко до машины он совсем забыл про верхнюю одежду, оставшись в одной тонкой футболке, а на первом этаже больницы, как назло, было очень прохладно. По коже мигом поползли мурашки, и Тоха обнял себя руками, искренне завидуя Арсению Сергеевичу, сидящему в пальто. Но и Попов не был слепым. Рыкнул, вздохнув, и, снимая с себя пальто, накинул на плечи ошарашенному Антону. — Мне не нужно, — соврал парень, пытаясь вернуть вещь, но Арсений снова заткнул его одним лишь взглядом иссиня-чёрных глаз. — Я же объяснил... — попытался оправдаться Антон, — мне от вас теперь никакой заботы не надо. — Хочешь помереть здесь от холода? — рассердился Арсений Сергеевич и насильно укутал ученика в собственную одежду. — Это не забота. Это элементарные вещи. То, как должны поступать люди. Антон сглотнул, кивая и чувствуя, как тело начинает прогреваться. А ещё ощутил особый запах Арсения Сергеевича, исходящий от его пальто. Такой знакомый до боли, родной, но такой запретный. — Вы сам сейчас замёрзнете, — заключил Тоха, слегка отстраняясь, и оценил задумчивым взором чуть подрагивающие пальцы историка, который был облачён только в одну вельветовую рубашку. Арсений Сергеевич ничего не ответил, только махнул ладонью, чтобы парень не обращал внимания. Желудок снова предательски заурчал, выпрашивая хотя бы чуть-чуть еды, и Антон пожалел, что из-за сложившихся обстоятельств он ни в столовую не сходил, ни в кафе. Сжал ладонью живот, стараясь заглушить звуки погибающих китов, и опять опешил, когда перед его носом оказался ванильный круассан в упаковке. — Вы издеваетесь что ли? — насупился Тоха, всплёскивая руками. — И вы после этого будете утверждать, что это не забота?! — Признай, что тебе нравится, — безэмоционально произнёс Арсений Сергеевич, слегка сводя брови к переносице, и Антон прокусил губу до крови, понимая, что его поймали с поличным. Цокнул языком и скрестил руки на груди, облокачиваясь спиной о стену. — И что ты голоден, наконец. Не возьмёшь? Русоволосый перевёл глаза на учителя. Тот всё ещё продолжал удерживать перед ним манящее булочное изделие, так пронзительно глядя в упор, что от этого сразу стало неуютно и боязно. — Не возьму, — твёрдо ответил Тоха и невольно облизнулся, когда Арсений пожал плечами, убирая круассан обратно в кожаный рюкзак. Собственная гордость была сильнее желания принять дар в виде лакомства, и Антон ни капли на себя за это не обижался. Если они решили со всем покончить, то надо было кардинально всё менять. И уничтожать эти нежности, как бы без них ни было трудно. Они посидели в абсолютном молчании, нарушаемом только беготнёй докторов и какими-то пиликающими звуками из всех кабинетов подряд. И вдруг у Антона в голове появилась идея. Плохая и беспардонная, но ему было настолько плевать на границы морали, что он всё же решил осуществить свой коварный план, решив, что не только Арсений Сергеевич имеет право ему больно делать. Слабая надежда на то, что историку не всё равно, с кем сейчас Антон состоит в отношениях, слабо и наивно теплилась в груди. — Скажите, пожалуйста, — начал Тоха подозрительно сладким голосом, вырывая преподавателя из транса, — а что можно девушке на четырнадцатое февраля подарить? — Мне откуда знать? — просипел Арсений Сергеевич, и Тоха непроизвольно отпрянул, испугавшись. — Я не в курсе, — исправился мужчина, не желая быть с Антоном грубым, до боли сжимая кулаки так, что на запястьях вены выступили. — Ну... что там обычно дарят? Цветы, конфеты, сертификат в спа? Я не силён в этом, То... Антон. Ты лучше у неё попробуй выведать, чего она сама хочет. Должно получиться. Антон грустно хмыкнул. Провести Арсения Сергеевича не удалось. Похоже, ему всё-таки были совершенно неинтересны подробности из его жизни. Про девушку учитель больше ничего не спрашивал да и на вопрос ответил вполне себе адекватно. — Значит, цветы и сертификат в спа, — бесцветным голосом заключил Тоха и, завидев, как из кабинета травматологии выходит Серёжа, тут же скинул с себя пальто, буквально швыряя его в сторону преподавателя, который каким-то чудом успел его поймать. — Серёг, ты как? — Трещина, — Серёжа, вооружённый костылями, посмотрел на него тоскливо. — И перелом. Несколько недель буду дома сидеть. — Незадача, — Антон почесал затылок, помогая другу преодолеть порог, и, следуя к регистратуре частной клиники, чтобы расплатиться, перевёл взор на вставшего Арсения Сергеевича. — Последите за ним? — Да не убежит чей, — беззлобно хохотнул Арсений Сергеевич и улыбнулся, замечая, как Матвиенко делает вид, что замахивается на учителя костылями. Антона тоже пробило на сдавленный смех, и ему показалось, что Арсений Сергеевич умеет найти позитивные стороны в любой ситуации. И на душе мгновенно стало так свободно и легко, словно всё отступило. Стёрлось, забылось, ушло. Но Тоха знал: это обманчивое ощущение. Ничего не стёрлось, не забылось и не ушло. Пустота, безнадёга и боль остались глубоко внутри, когтями вцепившись во внутренности. Улыбка Арсения Сергеевича была такой красивой и тёплой, но не грела лишь потому, что Антон не был с ним отныне достаточно близок. Они завезли Серёжу домой и отправились обратно в школу. Всё так же в тишине, всё так же отстранённо и отрешённо. Антон сел на переднее сидение, оставив Арсения Сергеевича позади, и размышлял о том, что ему дышится намного проще, когда учитель не попадается ему на глаза. Однако жизнь, видимо, играла по другой стратегии, постоянно сталкивая их. И Тоха не понимал, в чём он перед ней так провинился.***
Ночь опустилась на Москву плавно, как чёрное непрозрачное покрывало, и усыпало небо маленькими звёздами. Где-то вдалеке можно было даже рассмотреть созвездия: Большая Медведица гналась за Малой и тянула к ней свои огромные пушистые лапы. Ну или у Тохи всего лишь разыгралось воображение. Луна, сонно приоткрыв один глаз, без особого участия контролировала мегаполис, который на ближайшие несколько часов был полностью в её власти. Яркими пятнами по трассам двигались автомобили: люди спешили в свои уютные квартирки, чтобы поскорее выпить с семьёй горячего чая, наполняющего теплом в этот холодный зимний вечер, и уснуть, закутавшись в мягкое ватное одеяло. Из окна офиса самой высокой башенки Москвы-Сити весь город был как на ладони, и всё: река, дома, дворы и магазинчики - казалось таким крошечным и незначительным. Этот суматошный мегаполис никогда не погружался во мрак полностью, и Антон таял от вида многочисленных фонариков и огоньков, замечтавшись. — Что всё-таки с теми акциями? — закончив разбираться с отчётами, Тоха отклонился на спинку мягкого стула и лениво потянулся. За несколько недель он смог разобраться, как работает бизнес, и уже практически уверенно двигал его шестерёнки, хоть и по-прежнему осознавал, что всё, что он делает в этих нудных офисах, - не его абсолютно. Была б его воля - давно бы отказался от этой затеи. — Ты их выкупил? — Да, — отец гордо кивнул, копошась в каких-то документах, и Тоха невольно улыбнулся, подкладывая под голову ладонь и зевая. Отец, похоже, занимался делом всей своей жизни, и несмотря на то, что Антон его восторга к бизнес-планам не разделял, наблюдать за желающим продвижения Шастуном-старшим было интересно. Всё-таки отец сам всего этого достиг, с нуля, фактически, что не могло не восхищать. Даже несмотря на то, что своим проектам отец всегда уделял времени раз в десять больше, чем собственной семье. Да и любил их больше. Что ж? Каждому своё... Антон снова взглянул в окно, млея от удовольствия. Нет, безусловно, в посиделках допоздна был свой загадочный шарм. Москва продолжала своё суматошное движение, и парень в который раз убедился, как сильно влюблён в этот город и его ритм. Что-то в нём было особенное, манящее, вызывающее странное привыкание. — Сейчас с одним партнёром тебя познакомлю - и домой поедем, — произнёс Андрей, убирая какие-то важные бумаги в шкаф. — Уже одиннадцать почти, — Тоха обратил удивлённый взор к наручным часам. — Бизнес никогда не дремлет, — усмехнулся отец и жестом показал на дверь. — Он пообещал дождаться нас в холле. Ты иди к нему, я подойду чуть попозже. Его зовут Максим Маркович. Можешь поспрашивать что-нибудь у него, его деятельность с образовательными платформами связана. Антон согласно мотнул головой, вытаскивая из уха наушник, подцепляя пальцами рюкзак и покидая офис. Побрёл по длинному коридору, освещённому маленькими стильными лампочками, слыша шорох собственных шагов по ковру. Спустился на первый этаж и, заметив лишь одного человека там, неуверенно кивнул ему, здороваясь. — Максим Маркович? — он подошёл поближе, приветственно протягивая ладонь для рукопожатия. Мужчина чуть улыбнулся и ответил тем же. — Я Антон Шастун, вы знакомы с моим отцом, — продолжил парень, оценивая взглядом Максима Марковича. На вид ему было лет тридцать, не больше, одет он был в белую рубашку и серого цвета брюки, и Антон почувствовал себя неудобно, вспомнив, что на нём безразмерная толстовка и рваные джинсы. Совсем не по суровой российской погоде. — Да, Антон, наслышан о тебе, — ухмыльнулся Максим, и Тоха плохо понял, что имелось в виду и что скрывалось под его ухмылкой. — Пойдём навстречу отцу? — он положил руку Антону на плечо, чуть подталкивая его и ведя вперёд. Антон продолжал краем глаза наблюдать за мужчиной. С виду - обычный человек, типичный бизнесмен, каких тысячи, но интуиция почему-то о чём-то кричала, что-то отчаянно подсказывая. Тоха нахмурился, кусая губы чуть ли не до мяса. Что же было такого особенного в Максиме Марковиче?.. — А здесь мой офис, кстати, — Максим указал ладонью куда-то влево, душа Антона затрепетала ещё сильнее, и парню это начало уже порядком надоедать. — Так что заходи в гости как-нибудь. Мужчина о чём-то увлечённо рассказывал, и как бы Антон ни пытался вслушиваться, всё, что он понял, - это только что Максим Маркович приезжий и что в московский бизнес его занесло случайно, как, впрочем, и многих других. Тоха закусил щёку изнутри, о чём-то раздумывая. Подсознание не давало покоя. Парень прикинул, в какой примерно точке башни находится офис Максима Марковича, и вздрогнул от ошеломляющего осознания. Да, в Москве-Сити, может быть, Максимов и немало. Но много ли тут Максимов, которые не являются коренными москвичами, занимаются образовательными онлайн-платформами, чей офис находится на третьем сверху этаже и которые, на первый взгляд, не младше и не старше Арсения Сергеевича?.. Кислород иссякает, и Антон закашливается, ужасаясь собственным выводам. Да нет же! Быть такого не может! Но Шастун будет трусом, если отступит и не выяснит всю правду во что бы то ни стало. Даже если она окажется чертовски трагичной и мучительной. — Извините, — аккуратно ищет к мужчине подход Тоха, и Максим переводит на него внимательный взор. — А вы... — парень подбирает слова, путаясь и сомневаясь, стоит ли оно того, — а вы случайно с Арсением Сергеевичем Поповым не знакомы? Максим Маркович резко тормозит, заставляя Антона остановиться тоже, и смотрит на него глазами, в которых плещется истинная неприязнь. То ли к самому Тохе, то ли к его вопросу. — Знаком, — его голос падает, мужчина сглатывает, и мышцы на его лице дрожат. Тоха невольно делает испуганный шаг назад, упираясь спиной в стену. — Но лучше бы не был. А ты о нём откуда знаешь? — Он мой учитель, — разводит руками юноша, думая, что влип. Выражение лица Максима Марковича не выражает никаких признаков доброжелательности. — Классный руководитель, если быть точнее. Он про вас рассказывал... Немного совсем. — Не повезло вам, — лишь бросает Максим, возобновляя шаг, и Антон несмело равняется рядом с ним, как собачонка на поводке. В коридоре мигает лампочка, и Антон думает, что конкретно в этот момент он прекрасно её понимает: даже электричество не выдерживает этого немого напряжения. — Почему? — после пяти секунд молчания всё же интересуется парень, на деле очень боясь услышать ещё хоть одну фразу от старшего. — Потому что он педик. — Что? — только и вырывается у Антона, и все чувства разом выключаются, оставляя лишь одно: искреннее изумление. Арсений Сергеевич - кто?.. — С мужиками спит, вот что. По крайней мере, спал, дай Бог, одумался, хотя я очень сомневаюсь, — отрезает мужчина, а Антон буквально ушам своим не верит. Получается, Арсений Сергеевич такой же, как и он сам? И его просто-напросто не могла напугать перспектива однополых отношений? Тоха щипает себя. Ему кажется, будто он спит, но всё происходящее оказывается кошмаром наяву. — С чего вы взяли? — вдруг спрашивает русоволосый, рывком потянув мужчину на себя за рукав и вынуждая обернуться. — Вместе учились, — хмуро отвечает Максим, явно не желая продолжать этот разговор, но всё-таки буквально силками вытягивает из себя ответ. — Дружили, проект вместе готовили, бизнесменами мечтали стать, — он хмыкает, и в его интонации Антон различает дикую ненависть, смешанную с охотой ударить. — Пока я не заметил его, с каким-то парнем обжимающимся, в раздевалке бассейна. Антон лишь открывает рот. В голове мешается буквально всё, и дышать становится больно. Словно в лёгкие врезались сотни игл, продырявливая насквозь. — Жаль вашу школу. Таких, как он, надо на привязи держать, — твёрдо говорит Максим Маркович, и Антон позорно разрыдаться готов от паники и безысходности, но лишь скрипит зубами. — Таких, как он, - это каких? — в парне вспыхивает ярость, и он метает молниеносные взгляды в сторону Максима, который на него не смотрит. — Ненормальных, больных. Им лечиться надо, им надо конечности отрывать, понимаешь? — переходит мужчина на зловещий шёпот, и у Шастуна мурашки бегут по спине табунами. — Мне такие люди не друзья. И тебе, надеюсь, тоже. Поэтому после того случая я прекратил нашу совместную деятельность. Да, обманом, подделав документы, скажу я тебе по секрету. Но он не заслуживает и грамма моего внимания, он для меня умер. — Вы предали его! — возмущённо кричит Антон, и Максим от него отшатывается. — Он предал сам себя и нашу дружбу своими тупыми чувствами, а я предал его, — шипит мужчина, и у Антона в черепной коробке болезненным, оглушающим набатом отдаётся словосочетание "тупые чувства". — Всё логично, Антон, это жизнь, и не смей с этим спорить! — Но он доверял вам! — Шастун уже захлёбывается, даже не замечая выходящего из кабинета отца в другом конце коридора. — Он доверял вам, а вы... А вы! Как вы могли?! — В мире мало что справедливо, Антон Шастун, и ты скоро убедишься в этом, если ещё не убедился. Ты парень взрослый, мозги должны быть, чтобы с подобным никогда не связываться. А если решишь связаться когда-нибудь, будешь полнейшим идиотом, потому что иногда и самые близкие и кажущиеся родными люди не заслуживают прощения за свои поступки! Я вообще не понимаю, какого дьявола ты за него так печёшься! Не из этих ли ты сам, Антон Шастун?! Антон громко дышит, пытаясь выплеснуть из себя всю накопившуюся за короткую беседу злость. Максим оказался ещё хуже, чем представил себе Антон тогда, стоя с Арсением Сергеевичем в обнимку и глядя на высотки Москвы-Сити. — Что за сыр-бор? — улыбается подоспевший Андрей, удерживая в руке дипломат. — Познакомились уже? — Познакомились, — через силу отвечает Антон, прекрасно зная, что за подобный тон в отношении папиных партнёров ему, возможно, потом попадёт, и попадёт крупно. Но об этом ему сейчас думать не хочется. В двух вещах бывший друг Арсения был всё-таки прав. Во-первых, некоторые люди не заслуживают прощения за свои поступки, а потому и Максим Маркович не заслуживал. Надо будет очень постараться, но испортить ему карьеру и отношения с коллегами. Хотя Антон ещё не знал, каким образом. Может, бизнесмен из него и хороший, но человек - совершенно плохой и гнилой. А во-вторых... Антон всё-таки был полнейшим идиотом. Потому что с Арсением Сергеевичем умудрился связаться. И в этот момент, испытывая сильнейшую обиду за предательство, понял, что развязаться уже никогда не сможет, как бы сильно этого ни желал. Жизнь уже сыграла с Арсением Сергеевичем злую шутку. А вот Антон над ним больше шутить не хотел. И стыдно до жути и до боли было за тот инцидент с вопросом про подарок девушке. А за то, что не принял еду, - в особенности неловко. От чистого сердца же предлагал этот несчастный круассан. И с ним и Серёжей не просто так поехал. Может, просто рядом хотел побыть, даже молча, и убедиться, что парни доберутся до клиники в целости и сохранности, Антон ведь, в конце концов, ходячая катастрофа - Арсений об этом осведомлён... Обжёгся уже не раз своей добротой. А Антон что? Просто грубо отпихнул его - и дело с концом. И эго, и гордость, и самолюбие потешил. Антон покраснел от злости на самого себя, раздумывая над тем, что же именно в таком случае останавливает Арсения Сергеевича, не позволяя ему с Антоном общаться. Собственные предрассудки? Боязнь общественного осуждения? Внутренний диссонанс? Или же он давно понял, к чему привели его отношения с мужчинами, и осознал, что его друг не просто так в последний момент его бросил, каким-то образом выписав его имя из всех контрактов? Может быть, после этого случая Арсений вообще слишком осторожно относится к любой, даже дружеской привязанности к кому-либо, и даже дал себе клятву больше никогда и никого в это не впутывать? Он ведь даже живёт один, получается, он давно расстался с упомянутым Максимом человеком и перестал принимать в себе свойство влюбляться не в тех! В таком случае, он совершенно разбит, сломан и уверен, что каждый взгляд, направленный на него, является обвиняющим и порицающим? Тоха не знал. Но как бы ему ни хотелось это выяснить, он не мог насильно вытягивать эту информацию из мужчины. Не ответит ведь. А, может, и вовсе пошлёт, сказав, что это не его дело, если старые раны от неудавшейся любви ещё не зажили. Но Тоха ведь не был глупым. Замечал, как каждая их клеточка, каждый атом тянутся друг к другу, в таких случаях интуиция никогда не подводила. Судя по всему, у Арсения Сергеевича были реальные причины отталкивать от себя парня. Какие-то тайные, личные, недоступные Антону, который с ума сходил от желания обняться и сделать так, чтобы всё вернулось на круги своя. Чтобы всё было как раньше. Чтобы опять утыкаться макушкой ему в грудную клетку и чувствовать эту чёртову заботу, эту чёртову нежность, разрешая управлять и манипулировать собой, как марионеткой. И только так всё было бы хорошо. Неправильно для других. Но хорошо.