♫ The Kid LAROI, Justin Bieber - Stay
And you know that I know that I can't live without you So, baby, stay
Антон глядит на Иру, которая от простой детской радости чуть ли не светится. В её зрачках мелькают огоньки, и девушка улыбается во все тридцать два, переплетя пальцы Антона со своими и крепко сжимая его холодную руку. — Четырнадцатое февраля просто не могло быть ещё более романтичным, — наконец шепчет она и переводит глаза на чуть покрасневшего парня. Его румянца не видно в этом тёмном помещении, но Тоха поклясться готов, что щёки у него буквально горят. То ли от невероятного смущения, то ли от ощущения интимности обстановки. Он всё-таки решил воспользоваться советом Арсения Сергеевича и подарить Кузнецовой сертификат в спа и очаровательный, как и сама Ира, букет цветов, который девушка сейчас нежно и трепетно прижимала к груди, жмурясь от удовольствия. Но главным презентом всё-таки стал поход в музей на световое шоу, и сейчас они вдвоём стояли перед переливающейся разными красками, завораживающей своей космической красотой инсталляцией. Вокруг них сновали такие же парочки, как они сами: вдохновлённые, воодушевлённые и довольные, и Антон впервые не испытывал отвращения ко Дню святого Валентина. Оказывается, чтобы с головой погрузиться в этот праздник, нужна была вторая половинка, всего-навсего. Тоха был рад провести этот день с Ирой. Он питал к ней сугубо дружеские чувства, о чём сама Кузнецова, видимо, не догадывалась, но именно по этой причине обстановка казалась ему душевной и уютной. Словно их энергетические атомы перемешивались между собой, образуя что-то новое, настоящее, родное. В этом жестоком и безжалостном мире, полном обид и разочарований, Ира была для Антона тёплым морем, ласкающим его отточенные, заострённые скалы, просачивающимся между продрогших пальцев ног и приятно щекочущее. С ней было спокойно. С ней все проблемы и несчастья отступали на второй план, а некоторые из них - испарялись вовсе. И Антон понимал, что с его стороны нет абсолютно никакой романтики. Что он Иру, как бы ни старался, не заслуживает. Она была лучезарной и солнечной, он - закрытым, вечно погружённым в собственные мысли, с неизменно болезненным выражением лица, словно всю радость выкачали, и, по правде сказать, Шастун даже не мог дать ответа на вопрос, почему Кузнецову так к нему тянет и что она в нём такого нашла, что выбрала его. Из тысячи других харизматичных, весёлых, заводных парней - его. Молчаливого, постоянно грустного и чересчур задумчивого. Ира смотрела на него так, будто в Антоне открывалась целая неизведанная вселенная, полная звёзд и иных космических тел, метеоров и комет, с непривычки сбивающих с ног; Антон видел в ней лишь добрую, преданную подругу и винил и упрекал себя за это день и ночь без устали. — Смотри! — Кузнецова указала в сторону огромного экрана во всю стену, демонстрирующего ползущий по небесам в пространстве и времени Млечный Путь. — Я никогда такой красоты не видела, — у неё невольно выступили слёзы восторга, и она стёрла их тыльной стороной ладони. — Я даже выразить не могу, как я благодарна тебе за билеты сюда. И за то, что ты сейчас со мной. Антон улыбнулся, ничего не ответив, и мягко огладил её пальцы. Ира слегка смутилась, но особого вида не подала, снова устремляя свой взор на гигантскую плазму и, кажется, выпадая из этой реальности ненадолго. Тоха задержал на ней свой взгляд, думая, что если бы любил Иру по-настоящему, той любовью, которая бывает между парами, то сейчас не мог бы налюбоваться ей: она была так поглощена в процесс, что для неё меркло всё вокруг. Но размышления парня были явно где-то не здесь. Почему-то, взглянув на звёздные пятна раскинувшегося над горизонтом Млечного Пути, Тоха вспомнил чужие глаза. Такие пронзительные, притягивающие, зовущие за собой, колдовские и ничуть не менее космические. Да, Антон, как ни пытался, как ни клялся забыть, не мог выкинуть из головы Арсения Сергеевича. Тот проникал туда беспрепятственно, бесшумно и слишком неожиданно всегда оказывался прямо в его сознании. Абстрагироваться от Попова с каждыми сутками отчего-то становилось всё сложнее, и Антону было тяжело дышать и мучить и Иру, и себя. Ведь Кузнецовой в его внутреннем мире нашёлся лишь маленький укромный уголок, в который Антон приходил, когда становилось совсем тяжко, а Арсений Сергеевич занимал всё остальное пространство и, более того, - достраивал его, кирпичик за кирпичиком, плитка за плиткой. Тоха ненавидел себя. За всё. За то, что поступает так с Ирой, с которой мечтает быть только друзьями, за то, что не может справиться с собой и перестать думать об Арсении Сергеевиче, за то, что влюблён в того, кто в любви, судя по всему, уже давным-давно разочаровался, в того, кому Антоновы чувства и даром не сдались. Парень, проморгавшись, вернул на плечо соскользнувшую лямку от рюкзака, заламывая руки в локтях. В рюкзаке от встряски тихо прошуршала коробка с новеньким набором светофильтров - подарком, который подготовила Антону Ира. Тоха вздохнул, раздумывая о том самом плёночном фотоаппарате, вручённом ему Арсением Сергеевичем, который Шастун даже не удосужился распаковать. Отчего-то боязно было прикасаться к этой вещи: она слишком сильно напоминала о праздновании Нового года, которому больше никогда не суждено было повториться. Всё, что происходило в ту ночь, Антон оставил там. В маленькой квартире разваливающейся хрущёвки с никогда не работающим домофоном. Как бы ни было больно и тяжело. — Как твои родители относятся к нам? — Антон, осторожно коснувшись плеча девушки, отвлёк её от созерцания прекрасного. — К тому, что мы... — он замялся, поведя плечами, и продолжил больше вопросительно, чем утвердительно: — вместе?.. — Мама по тебе с ума сходит, — кажется, Кузнецова не видела никакого подвоха в его странном тоне, и Тоха расслабленно выдохнул. — Прости, я просто постоянно о тебе болтаю, — она залилась краской и неуверенно улыбнулась. Антон улыбнулся тоже, ободряюще, ласково. — Поэтому мама знает о тебе в тысячу раз больше, чем все мои подруги. И души в тебе не чает. Постоянно ждёт нас вдвоём в гости. — Вы настолько близки с матерью? — Антон чуть удивлённо приподнял бровь, и девушка поспешно кивнула. — Это здорово. У меня такого нет... — он замолчал, прикусывая губы. — А отец как реагирует? — Если честно, папа - очень занятой человек... и порой он на все эти шуры-муры не обращает ровным счётом никакого внимания. Но я его не виню, — она хмыкнула, задумавшись, — он довольно строгий и сдержанный, но желает мне исключительно лучшего. И по-моему, если бы ты не был лучшим, он был бы против наших отношений, — она хитро подмигнула Тохе, который смущённо уставился куда-то себе в ботинки. — А твои как? Антон неопределённо пожал плечами в раздумьях. Отец был одержим идеей свести их с Ирой, как можно скорее и любыми способами, а как только осознал, что всё получилось, больше Антона не трогал и вопросов на эту тему не задавал. Мама, наверное, была всё же больше заинтересована в подобных вещах, но диалог у них с Антоном за эти недели никак не клеился. То ли Тоха был недостаточно разговорчив, то ли мама не знала, как подвести к беседе. — Рады, — сделал он многозначительный, но ложный вывод после нескольких секунд размышлений, и обратил взор на Иру. — Что я образумился наконец, что со мной именно чудесная ты, а не кто-то другой. Ира разулыбалась ещё сильнее и ярче, и у Шастуна что-то ёкнуло в груди. Ему вдруг стало так тоскливо и больно от собственной последней фразы. Простое скопление слов "не кто-то другой" тут же распространилось по каждой клеточке тела, и Антон задрожал от глупого осознания того, что он был бы по-настоящему, бесповоротно и безгранично счастлив, если бы на месте Иры всё-таки был кто-то другой. Всё складывалось донельзя удачно для общества, папарацци и их семей и так провально для самого парня. Этим другим должен был быть совершенно иной человек, с которым их так яростно сводила судьба всё это время. К Ире тянулась душа - к другому человеку тянулся весь Антон, целиком и полностью. Каждой молекулой, каждым атомом, как друг к другу тянутся плюс и минус, как друг к другу тянутся синий и красный полюса магнита. Антон с Ирой не были разными, ментально они были слишком похожи, как две капли воды, настолько, словно были кровными родственниками, но, как известно, в любовных делах друг друга влекут именно противоположности. И Антон давно нашёл эту противоположность в лице того, с кем всё было чертовски трудно, неправильно и запутанно. И Оксана была непозволительно права: Ирина Кузнецова была для Антона Шастуна лишь попыткой залатать дыру в истомлённом сердце. Антон был лишь обманщиком и предателем, не больше. — Я тебя люблю, — Ира вырвала его из прострации, и Антон, улыбнувшись сквозь разрастающуюся боль в районе солнечного сплетения, прижал её к себе за талию. Девушка привстала на носочки и мягко коснулась его губ своими, и Тоха закрыл глаза, растворяясь в собственных фальшивых ощущениях. Так больше продолжаться не могло. Ира и вправду заслуживала лучшего. И Антон не имел даже крошечного права считаться таковым, если без конца её обманывал. Но и тёплую душевную связь с ней терять он не хотел. Оставалось только думать, как можно исправить неисправимую ситуацию. — Тоже люблю тебя, — шепнул он ей прямо на ухо, разорвав поцелуй, и, прикрыв глаза, когда девушка обвила его шею в крепких объятиях, добавил неслышно, одними губами: — И не хочу, чтобы ты страдала после разрыва со мной.***
На этот раз Арсений задержался настолько допоздна, что брёл домой сквозь метель в восемь вечера. У него не было ни одной причины оставаться в школе, но дом перестал греть. Мужчине вообще начало казаться, что до прихода Антона квартира никогда не дарила тепла, а после его исчезновения - и вовсе стала обителью льдов и снегов. В этот день - День всех влюблённых - ему вообще хотелось плеваться на всех и каждого, но он прекрасно осознавал, что дело лишь в его собственном эгоизме. И в истерзанной душе. На улице было морозно, во дворах выла вьюга, и Попов, чудом не угодив в огромный сугроб, выругался себе под нос, сильнее нахлобучивая шапку и заматывая вокруг шеи шарф. — Мужик, совсем не видишь, куда прёшь?! — огрызнулся на него из окна водитель снегоуборочной машины, и Арсений даже сил в себе не нашёл, чтобы огрызнуться в ответ: в данных обстоятельствах Попов виноват абсолютно не был, а машина вылетела буквально из-за поворота, чуть не сбив Арсения. Тусклый свет местных магазинчиков неподалёку от родной хрущёвки ничуть не радовал. Только нагнетал атмосферу, наполняя душу неизвестной печалью. За всё, что было, и за всё, что уже никогда не случится. Арсений в сердцах пнул огромный ком снега, так некстати валяющийся посреди дороги, и поглубже спрятал замёрзшие руки в карманы. Раньше руки всегда были тёплыми и мягкими, а с недавних пор отчего-то стали постоянно зябнуть и коченеть. Арсений пытался списать это всё на неимоверный холод и суровые русские зимы, но головой понимал, что это всё совершенно не связано с показателями термометров, - это лишь глупое сердце боролось за право любить и быть любимым, но отталкивало всех на своём пути. В гуле московских автомобилей раздалось что-то невнятное и плачущее, и брюнет уже было подумал, что ему показалось, но странный, умоляющий звук раздался ещё раз, а потом ещё и ещё, и Арсений непроизвольно остановился, старательно игнорируя колючие ощущения в продрогших и онемевших ногах. Прислушался, надеясь, что у него всё-таки нет галлюцинаций, и осторожно начал движение в поисках источника звука. Найти его оказалось не так сложно: под чьим-то балконом, прямо в снегу, свернувшись калачиком, лежал маленький котёнок, жалобно мяукая, истощённый, с ободранными прижатыми к голове от холода ушками, очевидно, абсолютно ничейный. Он был явно не породистым, но красивым - песочного окраса с гигантскими глазами, цвет которых было тяжело разобрать во тьме. Арсений посмотрел на животное, которое тоже обратило свой слезливый взор на мужчину, и, выдохнув, наклонился, осторожно отгребая в сторону снег и дотрагиваясь руками до котёнка, поднимая его к себе. Тот крупно задрожал, невольно сжимаясь, и Арсений аккуратно, боясь навредить, сам не ведая, что делает, запихнул трясущееся то ли от паники, то ли от животрепещущей радости, то ли от внезапного тепла животное за пазуху. Ему было отчего-то плевать, что в съёмные квартиры обычно запрещено приносить животных. Дорога от перекрёстка до дома заняла у Арсения в этот раз меньше, чем обычно: он буквально бежал с котёнком, расположившимся у груди, загребал ботинками снег и спотыкался, но всё равно нёсся к двери своей хрущёвки. Рывком включил в прихожей свет, озаривший одинокую квартиру, и заботливо выпустил котёнка, посадив того на тумбочку. — Какой ты красавец, — неподдельно восхитился он внешним видом животного, которое чуть дёрнуло усами, быстро разулся и бросил верхнюю одежду прямо на пол, снова беря малыша в руки. Котёнок даже не вырывался, хотя и не знал своей участи, и спокойно отнёсся к тому, что его посадили на середину небольшой ванны. — Сиди смирно, хорошо? — мужчина включил душ, направляя воду в сторону животного, и то, вопреки всем поверьям о нелюбви котов к водным процедурам, не отпрянуло, а наоборот - с вселенским счастьем поддалось. Горячие струи обволакивали светлую шерсть, и в конце мытья котёнок казался ещё более облезлым и худющим, чем до этого. — Ну и ну, смотреть жалко, — посетовал Попов, оборачивая его полотенцем и вытирая влагу. Котёнок устремил на него свои огромные глаза, и Арсений только сейчас смог рассмотреть наконец их цвет. Это был глубокий зелёный с жёлтыми вкраплениями, и смотрело животное на новоиспечённого друга доверчиво и преданно, так, как смотрят люди, которые прекрасно всё понимают. — Надо тебя покормить чем-то, — Арсений в задумчивости почесал затылок, открывая перед котёнком, который боязливо вышел из комнаты прямо в полотенце, дверь и топая на кухню. Пошарил по полкам в холодильнике, найдя обезжиренный йогурт без каких-либо добавок, поставил на пол блюдечко, вываливая туда белоснежное содержимое, и легонько подтолкнул котёнка к пище. — Кушай давай. Котёнок, понюхав йогурт, видимо, решил, что его всё устраивает, и уткнулся мордой в долгожданную еду, жадно глотая полужидкую субстанцию. — Совсем тощий, бедняга, — брюнет, окончательно расстроившись, быстренько вскипятил чая, бросил в кипяток дольку лимона и тонким слоем намазал на хлеб абрикосовое варенье, отправляя незамысловатый бутерброд в рот. Он совсем забыл о том, что замёрз, о том, что устал, и о том, что голоден, и ел, будто на автомате, следя за крохотным котёнком, уже закончившим с приёмом пищи и удовлетворённо облизывающимся. — И за что мне только такое чудо-то? — усмехнулся Арсений, и котёнок, словно осознав, что обратились к нему, поднял на него большие глаза. — Понимаешь, да? Что я с тобой общаюсь? — изумился Попов, кладя ногу на ногу, и в какой-то момент ему даже показалось, что зверь кивнул. Котёнок, недолго думая, запрыгнул на табуретку, устроившись по соседству с Арсением, и, упираясь лапами мужчине в колени, потянулся носом то ли к чаю, то ли к бутерброду, то ли ко всему сразу. — Что, неужели хочешь? — Арсений неуверенно и с опаской положил бутерброд на ладонь, и котёнок, вытянувшись всем туловищем, схватил небольшой кусок абрикоса с хлеба. — Ишь ты... — недоумённо протянул мужчина, глядя на уминающего варенье кота. — Напоминаешь ты мне кое-кого, — он улыбнулся через грусть, и в душе что-то с грохотом упало, разбиваясь на куски. — И внешне, и внутренне на него похож. И взгляд у вас одинаковый. Котёнок слушал его внимательно, с каждым словом всё больше в интересе приподнимая ушки, которые в конечном счёте встали торчком. Снова прыгнул брюнету на колени, в блаженстве разваливаясь там, и потянул вверх маленькие лапы с короткими коготками. — С тобой не соскучишься, — рассмеялся Арсений и впервые предпринял попытку погладить животное. Котёнок, легонько и чисто символически укусив Попова за палец, всё же сдался и протяжно и оглушительно громко замурчал. — Я же говорю: вы копии друг друга! Он тоже поначалу лапки-царапки и зубки показывал, — Арсений почесал малыша за ухом и тот замурчал мощнее раза в три. — Жалко только, что с ним, как с тобой, не работает. Котёнок ничего не ответил. Да и не должен был. Лишь растворился в такой нужной и желанной ласке, прогибаясь в спине и демонстрируя мужчине впалый живот, и прикрыл свои гигантские зелёные глаза, складывая тонкие лапы под мордой и, кажется, засыпая. Арсений не помнил, сколько времени просидел на кухне в тот вечер. Часы мерно тикали, сдвигая стрелки, одна из трёх осветительных лампочек предательски перегорела, за окном начиналась ещё более сильная, чем до этого, пурга, но у мужчины на коленях был кот, жмущийся к нему, как к своему единственному спасителю, мурлыкающий и дремлющий, и брюнет настолько не хотел тревожить его сон, что заснул сам, невольно и бессознательно думая о том, как сильно бы удивился Тоша, его Тоша, увидев этого кота, с которым они были идентичны. И Арсений, уже проваливаясь в дремоту, решил, что если с ним на кухне не будет Антона, то пускай будет хотя бы кот - его брат-близнец. Сомнительная замена, но отчего-то не менее тёплая. В тот момент квартира перестала быть одинокой, тёмной и пугающей. Кот мурчал, Арсений спал, видя во снах улыбчивого зеленоглазого ученика, и ничто не могло нарушить их идиллию.***
Антон прислонился лбом к холодной школьной стене и вздохнул, испытывая облегчение. Вчерашним вечером они с Ирой решили, что неплохо было бы зайти в ресторан и выпить по бокальчику вина, но бокальчик каким-то магическим образом превратился в бутылочку, и сейчас Антон искренне не понимал реакции своего организма на алкоголь в таком маленьком количестве. К тому же, совесть за обман Иры всё ещё страшно мучила, и Шастун рассчитывал на то, что его сердце скоро даст трещину и парень погибнет, больше не мучаясь. Тело ныло, как будто Шастуна били ногами беспрерывно несколько часов, голова трещала по швам, словно намекая на неправильность всех действий Шастуна, во рту сохло, и Антон мечтал только о мягкой кровати и стакане холодной воды. — Совсем херово что ли? — Даша погладила его по лопаткам, но Антон даже не смог отстраниться от стены и поднять на одноклассницу глаз, только медленно кивнул, словно сдерживая приступ тошноты. — Может, алкоголь какой-то некачественный был? Вот и отравился? — Вряд ли, — прохрипел он, чувствуя, что ноги подкашиваются и что он сейчас упадёт. — Серёга говорит, что я не умею пить... — Да нет, просто вселенная знаки подаёт, — слабо усмехнулся Дима, боковым зрением видя, что кабинет истории открывается и оттуда стайками вываливаются ученики десятого класса - вымученные и усталые, словно Арсений Сергеевич из них все соки выжал. — Что не с теми пьёшь. — Завались ради Бога, Поз, — Антон зажмурился, ощущая боль сразу во всех органах, и только кивнул друзьям в сторону класса. — Заходите, сейчас тоже приду. Соберусь... с силами, — он резко выдохнул и с трудом разлепил глаза, косясь на одноклассников, пожавших плечами и скрывающихся в кабинете. Постоял с минуту, тщетно потирая виски, словно пытаясь прогнать болезненные ощущения, и только сделал шаг по направлению к кабинету истории, как столкнулся с кем-то, глядя куда-то себе в ноги и замечая, как на пол падают чьи-то очки. Поднял глаза и расплылся в тупой улыбке. Действительно, кем бы ещё мог быть этот человек? И совершенно невольно опустился к линолеуму, подцепил чужой аксессуар пальцами и, разогнувшись, положил очки прямо Арсению Сергеевичу в руку. — Простите, буду поосторожнее, — выпалил на одном дыхании, тихо, почти неслышно, но Попов прекрасно всё понял. — Ты бледный какой-то, — вместо благодарности за данный жест Арсений оценил его взглядом, особенно задерживаясь на внушительных мешках под глазами и обкусанных в кровь губах, которые так выделялись на фоне белого лица. — Может, ко врачу? Или домой? — Нет, — отрезал Антон, не желая выглядеть слабаком, и непроизвольно сжал ладони в кулаки, стараясь обойти Арсения, но тот перехватил его за плечи и не допустил попыток вырваться. — Вы что делаете? — опешил парень, несильно отталкивая мужчину, но тот был суров и упорно стоял на одном месте. — У тебя всё хорошо? Ты не болен? Тебя что-то тревожит? — вопросы вырывались у Арсения один за другим, и Антон закатил глаза, прекратив свои старания. Всё равно ведь не выпустит без расспросов. И решил ответить на всё, как есть, скрывать ведь всё равно не было никакого смысла. Кто ему Арсений, в конце концов, не отец же?.. — Вчера выпил с девушкой в честь праздника, вот и плоховато теперь, — бесцветным голосом признался он и зацепился взором за тем, как у Арсения сверкнули глаза, расслышал, как тихонечко скрипнули его зубы. — Успокоил? — Не успокоил, — Арсений бы очень хотел его пожурить, сказать, что с алкоголем надо всё-таки быть аккуратнее, Антон же уже не маленький мальчик, наконец, но лишь покачал головой из стороны в сторону, отпуская ученика. Антон обратил взгляд на его исцарапанные руки и застыл в изумлении. — Осторожнее надо пить. — Вы меня лучше истории учите, а не тому, как жить, окей? — парировал Тоха, ухмыльнувшись, всё ещё прокручивая в сознании следы от когтей. Не припоминал он, чтобы у Арсения Сергеевича дома были какие-то животные. Неужели настолько одиночество съедает?.. Ему мужчину даже стало жалко. Захотелось оставить в прошлом эти тупые обиды, нападки и собственное презрение, да и Арсений о нём, кажется, волновался не на шутку, потому как стоял, вздыхая, а после воспоминания о Максиме Марковиче, который Арсения Сергеевича подвёл, становилось и вовсе тошно. Но другая, уставшая от безнадёги, обросшая жгучими шипами часть Антона отчаянно вопила о том, что в этой жизни Антон должен думать только о себе и не переживать о других. Мало ли что там у кого? Арсений, конечно, однозначно этого всего не заслуживал, но не Антону же теперь убиваться из-за этого, правильно?.. "Или всё-таки неправильно?" — задал сам себе мысленный вопрос Антон, последний раз взглянув на Арсения Сергеевича, прежде чем просочиться в класс. Если до октября Попов казался совершенно чужим и бесполезным человеком, то сейчас при виде него сердце сжималось до хруста, как бы Антон ни пытался этого избежать. Сколько бы ни прилагал усилий насильно всё-таки влюбиться в Иру, как в девушку, сколько бы ни засыпал с мыслью о том, что эти чувства ни к чему не приведут и что с положением дел надо смириться, душа рвалась и металась в грудной клетке, когда он слышал его голос, видел взмахи его ресниц, случайно касался его рук, засматривался в его синие океаны. Да, Кузнецова была спокойным, умиротворяющим морем, несущим тепло, свет и расслабление. Арсений - тревожным, вечно бушующим океаном, неумолимо и беспощадно топящим Антоновы корабли, но парень совершенно ничего не мог с собой поделать. Огрызался, провожал ненавистным взором, цокал языком и закатывал глаза, но Арсения Сергеевича любил. Похоже, Антону до мурашек нравились штормы. Выходит, какой-то он отчаянный моряк. Он присел за свою законную парту и задумался. Тошнота и неприятные ощущения от вчерашнего вечера куда-то пропали. Остались только томные мысли и чуть-чуть побаливающая голова, на которую уже не хотелось даже обращать внимания. Место рядом с Антоном пустовало: Серёжа всё ещё отлёживался дома со сломанной ногой, а Дима, как настоящий стереотипный отличник, почему-то из принципа не пересаживался к другу, оставляя его наедине с самим собой. Звонок на урок прервал череду мыслей Шастуна. Через пару минут в класс из учительской вернулся Арсений Сергеевич, прижимая к груди журнал, и Антон каким-то образом умудрился залипнуть на его внешнем виде. Нет, всё-таки очки были ему очень к лицу, а в этом красном джемпере поверх белой рубашки мужчина был... сногсшибательным. "Подотри слюни, Шастун!" — сам на себя внутренне прикрикнул Антон, разозлившись на то, что всю его черепную коробку опять занимает тот человек, с которым ему ничего и никогда не светит. — Так, тема урока - "Советский союз в последние годы жизни Иосифа Виссарионовича Сталина", — продиктовал Арсений Сергеевич, нарыв среди бесчисленного количества бумаг на столе нужный конспект, и записал произнесённое на доске крупным ровным почерком, пачкая ладони белым мелом. Рукав рубашки немного спустился вниз, обнажая кожу мужчины, и Антон приоткрыл рот, внимательно рассматривая перетекающие одна в другую красные царапины. — Он что, в зоопарке в свободное время подрабатывает? — тихо рассмеялся Дима, украдкой обернувшись к Тохе, по всей видимости, тоже подметив кровоподтёки. — Школьного зверинца не хватает? — Арсений Сергеевич, простите, — осторожно начала Лера, смутившись, вынудив брюнета посмотреть на неё, — а что у вас с руками?.. Выглядит... жутко, — призналась она, и несколько членов дружного коллектива одиннадцатого «Б» энергично закивали, как бы соглашаясь с одноклассницей. — Где? А, Господи, это всего лишь котёнок, — Арсений усмехнулся, проведя рукой по лбу и оставляя там практически незаметный след от мела. — Вчера нашёл, а сегодня поплатился, — он улыбнулся, и у Антона внутри начали таять айсберги. — Он, кажется, добрый, но чересчур игривый. И цапаться любит, как видите, — он поднял вверх руки и метнул мимолётный взгляд на Антона, что от парня не утаилось. — Ещё всему учить и учить. Никто не хочет приютить, кстати? — он спросил это такой интонацией, словно на самом деле вовсе не был готов расставаться с этим пушистым существом. — Это я так, на всякий случай спрашиваю - вдруг не справлюсь. — У самих трое, — Влад отрешённо покрутил в руке полустёртый ластик. — И собаки. И черепаха. — Ничего себе! — ко Владу обернулась Настя, всплеснув руками. — Дома, наверное, каждый день цирк... — Не то слово, — Влад расстегнул спортивную кофту и перевёл взор на одноклассницу. — Прыгают, носятся, как сумасшедшие, и вечно жрать хотят. Класс захихикал, и Антон подумал, что, пожалуй, с животными жизнь становится ярче и полнее. Всегда есть, к кому прижаться, если ты глубоко одинок. — Я с моим один день, но у меня не лучше, поверь, — хмыкнув, обратился ко Владу Попов, и его подопечные тут же вновь обратили своё внимание на него. Похоже, весь класс был в котёнке Арсения Сергеевича заинтересован гораздо больше, чем в СССР и политике Сталина. — А как вы его назвали? — Соня сложила руки перед собой, впиваясь взглядом в классного руководителя. — Если не секрет, естественно. — Аш, — твёрдо произнёс Арсений Сергеевич и осёкся, поймав на себе крайне подозрительный взор Антона, разминающего затёкшие пальцы. — Как буква французского алфавита что ли? — улыбнулась Лера, раскачивая ногой, но Арсений Сергеевич отрицательно покачал головой. — Звучит, как... я не знаю... — Гоша устремил глаза в потолок, чуть приоткрывая рот, — будто сокращение от имени Ашот. Кто-то в классе гулко хохотнул, и Давид, который был армянином по национальности, обиженно скрестил руки на груди, явно не разделяя всеобщего смеха. — Нет-нет, не Ашот, — Арсения тоже пробило на смешок, и он поднёс к губам кулак, откашливаясь. — Аш. Просто Аш. Без каких-либо скрытых смыслов. Если бы вы увидели его, клянусь, поняли бы, что это вылитый Аш. Девочки разулыбались, глядя на преподавателя, который говорил о котёнке с такой нежностью, словно это единственное дорогое, что у него осталось, словно это его сокровище, и чуть ли не умильно пищали. Да и парни, по правде говоря, тоже были увлечены обсуждением животного учителя, лишь бы оттянуть момент наступления полноценного урока истории, насколько это возможно. Но у Попова явно были другие планы. Он вновь обратился к доске, начиная писать периодизацию, и класс недовольно, но тихо загудел. — Котят потом обсудим, — ухмыльнулся Арсений Сергеевич, через плечо поглядывая на засуетившихся подопечных. — Итак, после окончания войны страна ступала на мирный путь развития... Урок пролетел незаметно. Незаметно для Антона, который в информацию не вникал вообще, растворяясь в мелодичном голосе Попова, и всё это время раздумывал о загадочной формулировке имени котёнка Арсения Сергеевича, яростно и непримиримо отсекая вариант, что две буквы могли обозначать инициалы его имени и фамилии. "Кто называет котов такими странными именами? Как же всякие Мурзики, Барсики, Черныши и тому подобные имена, которые всем знакомы?" — размышлял Тоха, покручивая на запястье звенящий браслет, и собственные думы не давали ему никакого покоя. — Подождёте у кабинета? — как только началась перемена, взмолился он, складывая руки в просящем жесте перед Димкой, который от такого поворота событий, мягко говоря, опешил, но кивнул, смиряясь. Класс опустел, Дима и Даша послушно покинули помещение, о чём-то переговариваясь, и Антон нерешительно подошёл к столу Арсения Сергеевича, который взглянул на него с неподдельным удивлением снизу вверх и поправил очки, кажется, мечтая провалиться сквозь землю. — Поздравляю, — Антон буквально выдавил из себя несмелую улыбку, обескураживая учителя, и поправил рюкзак на плече, — с пополнением. "Если бы ты знал, как он напоминает мне тебя", — пронеслось в сознании брюнета, и он хлопнул ресницами, продолжая слушать Шастуна, который явно мялся. — Я собирался сказать, что очень люблю всякую живность, поэтому если он вам надоест, судя по всему, он дотошный, — он скользнул взглядом по рукам Арсения Сергеевича, — можете отдать его мне. Не бросайте только на произвол судьбы, пожалуйста. — Ты что? — оторопел Попов, вспоминая о маленьком котёнке с выразительными зелёными глазами, которого не то что бросать - отпускать не хотелось. — Не брошу, конечно, за кого ты меня держишь? Он, может, - единственное, что скрашивает моё одиночество и заполняет пустоту, — у него упал голос, и Арсений Сергеевич замолчал, кусая губы. Не стоило об этом упоминать. Антон затих тоже, проглотив язык, и всё переваривал и переваривал слова Арсения Сергеевича. Об одиночестве и о пустоте. То есть, чувствуя всё это, он всё-таки отрекается от Тохи, который может его жизнь смыслом наполнить? Значит, всё-таки не любит?.. Антон шумно сглотнул, нервно переступая с ноги на ногу. Ему хотелось уйти, но остаться хотелось больше. Сесть рядом с Арсением Сергеевичем, обхватив его за спину, и долго, до самой ночи молчать, а потом проститься, так ничего и не сказав. Да разве нужны тут буквы и фразы, чтобы объяснить, как он без Арсения загибается? А он вон - зверя-развлекателя себе нашёл. "И вправду, зачем я, когда есть кот?" — в Антоне забурлила типичная подростковая ревность - ревность к животному, чёрт побери, - и он стиснул краешек парты до глухого скрипа. Он понимал, насколько глупы и незрелы его размышления, но не мог с собой совладать. Невзаимная влюблённость была в сто крат сильнее здравого смысла. — Жалко, что всё так складывается, — шепнул больше сам себе, чем Попову, Шастун, и вздохнул, даже не заметив, как стушевался историк. — Пойду тогда, — тихо произнёс он, продвигаясь к выходу и глядя куда-то перед собой. — Удачи вам с котом. Надеюсь, с ним будет теплее... Имя у него, кстати, чудно́е, — зачем-то отстранённо добавил он, бесследно пропадая за пределами кабинета. Послышался хлопок закрывшейся двери, и Арсений Сергеевич невольно вздрогнул, сжимая в пальцах карандаш, который тут же сломался напополам. Две части разлетелись в разные стороны, с ошеломляющим грохотом падая на пол, и брюнета накрыло какой-то нестерпимой, невыносимой болью, рвущейся из каждой клетки ослабшего организма. Боже, он даже котёнка назвал в честь Антона и видел его изумрудные глаза в глазах животного, но не мог себе признаться в этом. Этот котёнок был для него самым мощным напоминанием обо всём, что между ними было. Аня ошиблась. Аня ошиблась так, как не ошибалась никогда, хотя Арсений и не мог её обвинять в этом. Антон не был мимолётным помешательством, не был неверным шагом, не был для Попова лишь учеником. Антон был причиной просыпаться по утрам. Антон был целым миром, который Арсений Сергеевич так неосторожно разрушил, погубив в нём всё живое. Антон был нужен ему, как никто другой, хотя Арсений не понимал, испытывает ли мальчик к мужчине то же самое. Но он был нужен. Как кислород, как солнце, как снег, как все эти прогулки, как резные балерины, как виниловые пластинки с любимыми до дрожи песнями. Как всё, что существовало в этой огромной вселенной. Сердце билось, пульсировало, рвало в кровь и клочья грудную клетку, не оставляя после себя абсолютно ничего. Арсений без Антона умрёт. Загнётся и потускнеет. Мужчина это знал наверняка. На тысячу процентов. Но не представлял даже, как вновь заслужить доверие того, кто обжёгся его действиями до пылающих повреждений. Того, кто вновь решил прибегнуть к методу колючек и шипов. Того, кто, несмотря на все свои заморочки, неконтролируемую агрессию и способность заткнуть кого угодно, казался обессилевшим и разбитым. Арсений бы всё отдал, чтобы Тошу больше таким никогда не видеть.***
Спустя неделю с небольшим Антон наконец определился. Нет, такого определённо не должно было случиться. Антон не должен был подобного допускать. Уж лучше он будет один: без Арсения и без Иры, но не будет мучить ни себя, ни кого-то ещё. Жить в обмане и лжи, боясь гнева отца, он не собирался. Да, родители будут не в восторге, если Антон с Ирой расстанутся, и расстанутся так скоро, но девушка заслуживала кого-то, кто любил бы её. Всем сердцем, всей душой, каждым атомом, плавясь от собственных эмоций. Не так, как Антон. Кузнецова была хорошим другом - улыбчивым, преданным, смеющимся с любой шутки Шастуна, да, она заслуживала дружбы, но и искренних и настоящих чувств заслуживала тоже. За ней наверняка толпы поклонников бегают - Шастун был уверен. А она выбрала его. Из миллиардов живущих на планете людей посмотрела именно на него, найдя в нём того, кто способен подарить ей тесный, прочный романтический союз. И обозналась. Ира сидела перед ним, плавно скользя взглядом по меню, и выглядела крайне сосредоточенно, будто вершила свою судьбу прямо здесь и сейчас. Антон, не сдержавшись, усмехнулся, но тут же убрал улыбку с лица, когда вспомнил повод их встречи в этом итальянском ресторане. Девушка, естественно, ни о чём не догадывалась, закусывала губы, хмурилась, едва разбирая сложные названия блюд, но была так спокойна, словно интуиция совсем не подсказывала ей, что сегодня её планируют бросить. Безжалостно, жестоко, чудовищно и бесчеловечно. Она явно от Антона такого не ожидала. Тоха вертел телефон в подрагивающих пальцах и бесконечно прокручивал в голове сцену, где рассыпается в извинениях и уверяет, что Ира - лучшее, что с ним случалось за всю его короткую жизнь. И он не лукавил: Кузнецова действительно была для него всем. Но даже это громадное "всё" никогда на свете не стало бы заменой Арсению Сергеевичу. Антон подумал, что Ира, наверное, заплачет. Оценит его презрительным взглядом, не сдерживая слёз, и уйдёт, напоследок бросив в него каким-нибудь предметом на глазах у всех присутствующих. И поступит верно. Антон такой, как она, был не достоин. — Что-то здесь всё заморское, сейчас бы пирожков, — улыбнулась Кузнецова, откладывая меню в сторону и поправляя бантик от блузки на шее. Антон склонил голову набок, наблюдая за окончательно расслабившейся девушкой. Она стала ему родной, как сестра. Не меньше. Но и не больше. Антон раньше думал, что смог бы выстроить из этого и любовь, и семью, но это был лишь самообман. У них с Ирой ничего не выйдет. И не в Кузнецовой здесь проблема. — Может, выберешь всё-таки что-то? — он заприметил скитающегося по залу официанта и щёлкнул пальцами, подзывая парня лет двадцати трёх. — Тут очень вкусная лазанья, — предложил ей Тоха, и официант гордо улыбнулся. — Это правда, — подтвердил он. — Наш рецепт прямиком из Болоньи - кулинарной столицы Италии. — Что ж... — Ира закусила губу, всё-таки кивая и соглашаясь на эту авантюру. — Давайте. — И я тоже возьму, — Антон обратился к официанту, который что-то черканул в своём блокноте, благодаря за заказ и отходя прочь. — Не пожалеешь, она здесь у них серьёзно шикарная, пальчики оближешь, — убедил Иру Тоха, когда молодой официант совсем скрылся из вида. Он хотел сделать Ире хоть что-то приятное перед тем, как ранит её. Нужно было дождаться необходимого времени и уже признаться во всём, а не молчать, как жалкий трус. — Я всегда мечтала это ощутить, — призналась вдруг Кузнецова, и Тоха обратил на неё заинтересованный взгляд. — Поход по всяким ресторанам не в компании родителей, совместное времяпровождение со второй половинкой, влюблённость... — она замялась, лучезарно и смущённо улыбаясь, а Тоха был готов выстрелить себе в висок, распрощавшись с жизнью. — Я очень-очень счастлива, что ты появился. Я не знаю, что делала бы без тебя. "Наслаждалась бы спокойным и безоблачным существованием!" — внутренне взвыл Тоха, раскачивая ногой под столом и осознавая, насколько сильно он Иру подводит. Насколько тяжело ему ей в глаза смотреть после этого ножа в спину. После этой негласной измены, фактически. Но на деле лишь улыбнулся в ответ, ощущая, как нервы связываются в тугой, неспособный самостоятельно распутаться узел, и незаметно для девушки провёл ногтями по скатерти, оставляя на ней затяжки. Они поговорили о чём-то абстрактном и лишённом конкретики. Ира увлечённо вещала что-то про папин новый проект и про творчество, но для Антона, как он ни старался сосредоточиться, все её предложения шли лишь фоном, новостной бегущей строкой, за которой он не поспевал. — Эй, Антон, ты меня слушаешь вообще? — рассмеялась рыжеволосая, накрывая ладонью руку парня. — Скучно, да? — Нет-нет, прости, я... — Антон сглотнул, не зная, как подобрать подходящие слова, чтобы объяснить всё, что скопилось внутри, — я немного отвлёкся. Упал в прострацию. Не бери в голову, со мной такое бывает иногда... — Я уже замечала, — поиграла бровями девушка. — Ты вечно немного... отрешённый, что ли? Первое время вообще казался мне безразличным, хорошо, что я быстро убедилась, что это не так. Но последние дни ты вообще меня пугаешь, если честно. Между нами что-то не так, да? — она понизила голос до шёпота, впиваясь взором в Антона, и тот ощутил, что находится в ловушке. Похоже, Ира сама обо всём догадалась, но тем лучше. Тем проще и легче сознаться в собственном вранье. — А вот и лазанья, — официант поставил перед ними две тарелки, когда Антон уже открыл рот, чтобы сказать хоть что-то. — Приятного аппетита! — Благодарю, — ответила ему Ира и мгновенно переключилась на ароматную еду. — Предлагаю поесть в тишине, хорошо? Антон согласно мотнул головой, поистине раздражённый своим робким и пугливым поведением. Надо было сразу во всём признаться - и дело с концом! Момент оттягивался, и парня это начинало порядком бесить. Чем быстрее он скажет всю правду, тем быстрее он избавит себя и Иру от этих мук. Лазанья оказалась ещё вкуснее, чем обычно. Антон уже бывал в этом заведении со своими родителями и последний раз приходил месяц назад, обсуждая очередную бизнес-идею, но по своей воле не посещал этот ресторан никогда. Что ж, теперь это место невольно становилось отправной точкой поезда в новую жизнь, заложником обстоятельств, и Тоха понимал, что уже больше никогда ноги его здесь не будет. Просто потому, что постепенно ресторан превращался в воспоминание об роковом ужине с Ирой. Они расправились с лазаньей за считанные минуты, и Антон, закусывая щёку изнутри, осторожно подступая к необратимой беседе, начал: — Ир, я хочу сказать, что ты очень дорога мне. Ты стала для меня воплощением прекрасного, — он уткнулся взглядом в стол, до боли заламывая руки в локтях, в то время как Кузнецова слушала его с упоением. — Ты показала мне, что можно радоваться жизни, даже если ты сын бизнесмена, — он усмехнулся, и девушка тоже дёрнула уголком губ в улыбке. — Но... Он уже хотел сказать, что они не могут быть вместе по ряду причин. Вырвать из себя это признание и вручить Ире - пускай делает с ним всё, что пожелает. Но ресторанную музыку перебил звонок телефона Антона, и парень, чуть слышно рыкнув, бездумно схватил гаджет, прижимая к уху и даже не посмотрев на абонента. — Алло, Антон! — донёсся из трубки слезливый и задыхающийся голос матери, которая явно была не в себе. — Антон, случилась беда! — Мам, успокойся, дыши, — Тоха почувствовал, как сердце забилось с удвоенной скоростью, словно наворачивая круги. — Давай чётко и по делу: что произошло? — Папа... — женщина всхлипнула, и у Шастуна поджилки затряслись из-за неведомого страха, — папа в аварию попал... его госпитализировали... он... его ввели в искусственную кому... — она, казалось, захлёбывалась своими рыданиями, и Антон, крепко сжав руки в кулаки, поднялся из-за стола, глядя на ничего не соображающую и испуганную Иру. Быстро подозвал официанта, расплатившись за них двоих и оплатив Кузнецовой десерт, пообещал потом всё объяснить, и вылетел из ресторана, на ходу хватая куртку из гардеробной. Нужно было срочно ехать домой и поддерживать женщину: он знал, что мама в таком состоянии способна сойти с ума - она-то Шастуна-старшего, несмотря на все его недостатки, всей душой любила, в отличие от Антона. Мысли кружились в голове хороводом, Антону хотелось поторопить таксиста, и парень размышлял о том, насколько резко, на сто восемьдесят градусов, повернулась его несчастная жизнь. Московская новостная лента бизнес-пабликов во всех соцсетях гудела сведениями о случившейся аварии и пополнялась постами и комментариями, большинство из которых были от папиных знакомых. Всё-таки, отец был человеком влиятельным и уважаемым в своих кругах, поэтому Антон даже не удивился такому ажиотажу вокруг этого события. Что-то внутри клокотало и безбожно сжималось, но это была явно не жалость к отцу. Тоха догадывался, что его любовь к дорогим машинам и высокоскоростному вождению когда-то приведёт к чему-нибудь подобному. Но всё: дома, машины, светофоры, гирлянды - выглядело сейчас таким блёклым и серым, что хотелось выйти вон из автомобиля и завопить на всю округу, на всю Москву, на весь мир, выплёскивая тонны негатива. К Антонову дому было не проехать: на пути образовалась огромная пробка, и парень, оставив таксисту первую попавшуюся купюру и покинув салон, накинул на голову капюшон, пробираясь сквозь тьму и густой мрак улиц, чёрно-белых, как из старых кинолент. Валил мокрый снег, несвойственный февральской погоде, но Антон не замечал его, огибая все сугробы. Он ещё издалека заметил, что в окнах их квартиры не горит свет, и, содрогаясь, набрал мать. После долгих, давящих гудков звонок всё же был принят. — Да? — её голос всё ещё трясся, но не так сильно, как полчаса назад: видимо, она приняла успокоительные. — Мам, скажи, пожалуйста, где ты? Ты дома? — с огромной, вселенской надеждой на лучшее спросил Антон, отмахиваясь от сырых снежных хлопьев, летящих прямо в лицо. — Меня вызвали в госпиталь, поскольку я его жена. Надо... надо подписать какие-то документы. Иди домой, Антон, я скоро вернусь, — её тон был совершенно бесцветным, и мать, не дав сыну возразить, отключилась первая. Антон закричал, рвясь по нитке от оглушающей боли. Чувство безнадёги навалилось на него с новой, всепоглощающей силой, и он остановился посреди узкой размытой дождями и снегами тропинки, ведущей к его корпусу. Домой идти он не мог. Там было пусто. Там было одиноко. Не менее одиноко, чем на этой пустынной улице в свете фонарей, но здесь его состояние всё же разбавляли редкие прохожие, бредущие по своим делам. Впервые парень осознал, что на этой планете он никто. И что он ничего не значит по сравнению со всеми этими проблемами и людскими несчастьями. Шастун неуверенно, неустойчивым и плывущим шагом двинулся в сторону дома и присел на крыльцо, закрывая лицо руками. Ему казалось, что он ослеп, что он оглох, что он потерял все способности разом, что для него больше ничего не существует. Слишком болезненно. Слишком одиноко. Слишком тяжело. С этим невозможно мириться, Антон - лишь маленький мальчик, который не знает, как справляться с тревожностью, с неприятностями и с тем, что его так беспощадно обижают и сверстники, и взрослые. И Антон заплакал. Тихо, не проливая литров слёз, не ревя белугой. Беспомощно. Жалко. Беззвучно. По щекам струились капли солёной влаги, но у Шастуна даже сил не было, чтобы стереть их рукавом или заставить себя успокоиться. Он даже плохо понимал, почему известие о коме отца вызвало внутри него такую бурю эмоций, но, похоже, одна трагедия наложилась на другую, и теперь Антон вообще не представлял, что делать со своей никчёмной жизнью. — Почему так?! — не открывая слипшихся от слёз глаз, заорал он на всю улицу, распугивая шайку собак, шныряющую в облезлых, голых кустах. — Почему я?! — Тише-тише, — донеслось откуда-то слева, и Антон отпрянул, вмиг распахивая глаза и тяжело, но часто дыша. — Это я, — Арсений Сергеевич стоял рядом с ним на ступеньке и, похоже, находился там уже длительное время. — Увидел новости - и сразу к тебе. Тоха сглотнул и кивнул вместо ответа. Все чувства слились в вязкое месиво, и Антон, всё-таки смахивая слёзы, замолчал, прячась от мокрого снега. Арсений Сергеевич примостился рядом, обжигающе горячо обнимая парня за талию, и тихо, практически неразличимо добавил: — Не мог тебя оставить. Понимал, что ты здесь один совсем. У Тохи всё заныло. Слёзы полились с новой силой, и Арсений, порядком напуганный, заставил парня облокотиться на себя. Антон тут же зарылся мужчине в грудную клетку и вдруг начал бить его: нещадно и абсолютно бесчеловечно, вымещая на Арсении Сергеевиче всё свою адскую боль. А тот даже не пытался отстраниться. Молча терпел, чуть щурясь от неприятных ударов, но даже не уклонялся. — Я не догоняю, блять, почему это всё со мной происходит?! Я что, особенный какой-то?! — взвился Антон, наконец обессиленно выдохнув и, вместо очередных ударов, прижался всем телом к мужчине, глухо разрыдавшись. — Ещё какой особенный, — неуверенно улыбнулся Арсений Сергеевич и погладил подопечного по выбившимся из-под шапки волосам и взмокшему лбу. — Если бы ты только представлял, насколько. — Уже представил, — шмыгнул носом Антон и, не желая отпускать Арсения Сергеевича, мечтая побыть в его объятиях хотя бы ещё немного, скрепил свои руки замочком на его спине. — Арсений Сергеевич, почему так больно? — Потому что это жизнь, Тош, — Арсений провёл пальцами по лицу Шастуна, вызывая у второго табун мурашек, и с недоумением осознал, что его руки вновь горячие. Вновь живые. А вот у Антона лицо было холодным, замёрзшим, мёртвым и тусклым, с размазанными по нему слезами, но, похоже, в тепло квартиры парень возвращаться был не намерен. Что же теперь? Его право. — Тут, блин, по-другому не бывает. Всегда. Всегда больно. Тоха последний раз всхлипнул, стиснув брюнета в объятиях, и привстал, подгибая под себя ноги, обнимая колени и печально глядя в одну точку на фонарном столбе сквозь пелену влаги. Благодаря Арсению отчего-то стало проще. И существовать, и дышать, и бороться со своей нескончаемой тоской, бьющей ключом отовсюду. До его прихода даже воздух словно был ядовитым и отравленным, но теперь, когда мужчина находился рядом с ним, приняв на себя все удары, всё отступало, и Антон наконец смог сделать глоток такого нужного ему кислорода. Встал с места, расхаживая туда-сюда и поддевая носами ботинок свалявшийся серый снег. Арсений невольно поднялся тоже, неотрывно следя за учеником. — Контролировать будете теперь? — совершенно беззлобно усмехнулся Тоха, скользнув взором по напряжённому выражению лица преподавателя. — Прогоняешь меня, да? — несмело поинтересовался учитель, но Антон отрицательно мотнул головой. — Контролируйте, сколько хотите. Я не против, — заключил он, поднимаясь на вторую ступеньку подъездной лестницы, останавливаясь и меняясь с Арсением Сергеевичем местами. — Только не понимаю, для чего вам всё это надо. Утешать меня и так далее. — И я сам не понимаю, для чего мне всё это надо, — откровенно признался ему Попов и спрятал руки в карманы, медленно начиная отступать. — Просто знаю, что такое одиночество. И знаю, что с ним просто так не справиться. Вот и всё. Хотел побыть для тебя спасительной соломинкой. Антон бездумно кивнул, глядя куда-то сквозь Арсения. Ему так сильно не хотелось его отпускать. Ему так сильно не хотелось с ним расставаться. Ему так сильно не хотелось позволять ему уйти. Но в таком состоянии и с таким настроением Тоха явно мог сделать только хуже. Навредить, обидеть и уничтожить. — Спасибо, — лишённым эмоций голосом поблагодарил он и впустил внутрь морозный воздух российской зимы. — Я это очень ценю, правда, но... я не в лучшем расположении духа, поэтому вам лучше меня покинуть, — скрепя сердце, заявил он и поймал в глазах Арсения Сергеевича искреннее непонимание и настоящую обеспокоенность. Это радовало Антона, это делало его капельку счастливее, но наружу рвалось так много непрошенных фраз, что становилось тошно. Выплёскивать всё это на учителя, который был ему крайне дорог, он не жаждал. — Прости, я не хотел помешать тебе, — как-то стушевался Попов, делая уже более уверенные шаги назад и идя спиной. — Не думал, что могу потревожить. Я же хотел тебе помочь. — Дело не в вас, а во мне. Лучше уходите, — уже более требовательно попросил Антон и развернулся к двери, шарясь по карманам и ища ключи. И мысленно проклиная себя за свою сущность, не позволяющую мужчине остаться хотя бы ещё ненадолго. Он так любил его. Он так не хотел делать ему больно сейчас. Арсений резко остановился в нерешительности, явно не желая исчезать со двора и, кажется, дрожа всем телом. Антон почувствовал это, даже не оборачиваясь. И наконец отыскал ключи. — Сказал же: идите! Вообще не понимаю, почему вы так беспокоитесь за меня! — разозлился он, в сердцах пиная домофонную дверь, и уверенно оглянулся, буравя глазами учителя. — Почему?! — Да потому что я люблю тебя! — на выдохе закричал Арсений Сергеевич и тут же беспомощно прикрыл рот руками, машинально вновь начиная отступать. — Слушай, если хочешь - вмажь мне, — закрывая глаза в ожидании удара, прошептал он, и Антон расслышал его даже сквозь завывания вьюги. Для парня весь остальной мир вдруг перестал существовать и погас, как чёртова лампочка. Ему на мгновение почудилось, будто он спит и всё это ему только снится, что он проснётся и тут же потеряет всё то, к чему он всегда так яро стремился, но Антон сомневался в том, что подобные чувства можно испытывать в состоянии дремоты. Вокруг было темно и бездушно. Фонари словно разбились, больше не проливая свет на московскую улицу. Яркое, ослепляющее сияние оставалось только на зажмурившемся мужчине, и Антон, совершенно собой не владея, рванулся ему навстречу, хватая за грудки и настойчиво впиваясь в чужие ледяные губы страстным жадным поцелуем.