Колючие

Юрка вылетел в коридор и растерянно огляделся. Теперь, вырвавшись из Селёдкиного логова, он совершенно не представлял себе, куда идти. Не домой, это точно. Отец, наверное, злющий после звонка, да и Юрке надо отдышаться, морально подготовиться… Папаша рыжего тоже был не в восторге, Юрка читал отражение его раздражения на лице Селёдки, но почему-то это не грело. Не радовало ни капельки, как и разбитый нос рыжего. Еще и эта его бледная ладонь, в которую капало и капало, сочась сквозь плотно сжатые пальцы… Юрка нашарил в кармане еще один платок, совершенно чистый, но отдать его рыжему не решился. Тот так и стоял, прижимая сложенную корзинкой ладонь к подбородку, и молчал, и от этого Юрке было очень плохо. В сто раз хуже, чем если бы он сыпал обвинениями и ябедничал. Юрка уже готовился всё отрицать, придумывал отмазки, а они не понадобились. Селёдка ругала рыжего, он молча слушал, а Юрке хотелось умереть. И вот теперь, когда рыжего наконец повели умываться, не прекращая отчитывать, а Юрку отпустили с миром, всё окончательно запуталось. Урок уже начался, и где-то там, за закрытой дверью, биологичка принимала доклады про брюхоногих, и туда тоже нельзя было пойти, потому что пропуск лучше двойки. Это даже не прогул, Селёдка же отпустила Юрку домой… Конечно, отпустила. Знает, что за одной дракой может последовать другая, и всегда отправляет всех участников по домам, чтобы либо додрались спокойно вне школы, либо получили люлей от родителей и успокоились. Желтая елочка паркета скрипела под ногами. Когда-то давно Юрка любил ходить строго по линиям, определяя порядок плашек, на которые можно наступать. Сейчас он специально проезжался по ним ребром подошвы, чтобы оставлять противные черные мазки. Их потом будет с руганью оттирать уборщица, но она сама виновата, шла бы работать в нормальное место… Юрка резко остановился, обернулся, с отвращением глянул на черные росчерки. Пошел дальше, старательно поднимая ноги. Он без особого удивления обнаружил, что направляется к спортзалу, и сказал себе, что у физрука всё равно урок. Можно будет просто посидеть на лестнице, а потом свалить, когда станет ясно, что делать дальше. Отец на работе, не узнает. — Чё, опять? — спросил физрук, столкнувшись с Юркой возле самой лестницы. Юрка озадаченно оглянулся на дверь спортзала, из которого доносились крики, топот, стук мяча и резкие свистки. — Лилька, — пояснил физрук. — То есть Лилия Ивановна. Выгнали? — Подрался, — буркнул Юрка. — Плохо… Пластырь нужен? Йод? Бинт? Гипс? Юрка помотал головой. — Пошли, чаю тебе налью. Чё-то ты бледный. — Я с вашим Нестеровым подрался, — мрачно сообщил Юрка. — Снова. — Понял, — кивнул Сенька, отпирая дверь в подсобку. — Обоих домой отослали? Юрка пожал плечами, и Сенька придвинул к нему стул: — Садись, притчу буду рассказывать. — Опять про шакала? — А чё, ты с первого раза суть не уловил? — Ну, уловил… — Тогда не про шакала. Про начальника. Сенька вручил Юрке стакан с чаем и пирожок, сел на табуретку и откашлялся. — Жил, значит, себе начальник. Мерзкий такой, фу. Злой, вечно на всех орал, особенно — на своего заместителя. А заместитель каждый раз, как начальник на него наорет, шел в свой отдел и орал уже на работника помельче. И этот работник… Ешь, это теща моя пекла, у нее пирожки с вишней ваще классные. — Этот с повидлом, — заметил Юрка, запивая пирожок чаем. — Ну да, — невозмутимо кивнул Сенька. — Так вот, работник… Короче, он орал на своего ассистента, а этот ассистент потом шел домой и орал на жену. Жена проревется — и давай орать на сына. А сын — на кошку. — А кошка? — А чё она сделает? Она кошка же, — пожал плечами Сенька. — Так, ладно, чё-то не задалась притча. А, во! Есть другая, про кактус. Короче, зацвел у одной злющей тетки кактус. Она от такой красоты офигела и даже забыла обматерить мужика, который ей наступил на ногу в троллейбусе, только улыбнулась. — У нее кактус в троллейбусе зацвел? — Да нет, почему? Дома… Не перебивай. Короче, мужик от такого офигел и не стал орать на продавщицу, которая ему недодала сдачу, а пошутил, что у него у самого была двойка по математике. Юрка, уже смирившись с неожиданными сменами декораций, молча жевал пирожок, а Сенька вдохновенно продолжал: — Продавщица тоже офигела и не стала орать на мужика, который забрызгал ее грязью из лужи, а пошутила про дороги. Мужик офигел и подвез ее до метро, а потом купил у бабки, которая торговала у перехода, все пирожки и цветы, чтобы она не мерзла и шла домой. Бабка, наверное, тоже офигела, но хрен ее знает. А мужик-то идет весь по уши в пирожках, веник еще этот из ромашек… Увидел какую-то тетку усталую, взял и презентовал ей цветы. Идет дальше, сунул пирожок собаке, потом еще попрошайкам каким-то, а пирожки всё не кончаются! И тут он увидел, что вышел как раз к дому своей бывшей. Решил, что судьба, поднялся, постучался, пирожки ей сунул, обнял, пока она офигевала… Короче, пошли они на кухню чай пить, а бывшая и говорит, мол, гляди, красота какая, у меня сегодня кактус зацвел. Юрка нахмурился, пытаясь разобраться во всех этих мужиках и пирожках. — Мораль, — торжественно подытожил Сенька. — Зло порождает зло, а добро порождает добро. Бери еще пирожок. Юрка растерянно посмотрел на вложенный в руку румяный пирожок. — Погодите, а чем там у них всё закончилось в первой притче? — Не знаю, Юр. Это от них зависит.