***
– Я убил своего брата. – Вновь повторил Магнус. Эти слова неаккуратно брошенной бомбой покатились по чердачным доскам пола, готовые вот-вот взорваться. Тогда Бейн не стал дожидаться случая и сам привёл их в действие: – А теперь я убиваю и тебя. Мир Алека полыхнул. Он ещё сильнее сжал холодные пальцы азиата, чувствуя в них то последнее, что связывало его с гибнущей реальностью. Он держал за руку преступника. Александр с усилием заставил ноги поднять окаменевшее тело с пола. Юноша выпрямился, чувствуя ноющие крики мышц, и выпустил ладонь Бейна. Та безвольным сучком рухнула на прогнивший ствол всё ещё человека и замерла. Магнус весь съёжился и мелко задрожал. Под крышей было тепло. «Он не от холода. – осознал брюнет. – Он боится меня. Боится, что я его ударю или… убью». Всё казалось фантастическим, нереальным, киношным. Какой идиот и на кой чёрт станет посягать на его никчёмную жизнь? За свои почти восемнадцать лет он не сделал ничего выдающегося: ни плохого, ни хорошего, чтобы кто-то жаждал его смерти, а самого Магнуса он неделю назад и знать не знал. К тому же, несмотря на периодические стычки с продолжением, Лайтвуд чувствовал, что Бейн его не ненавидит. И вот он вновь ничего не понял, даже проведя такое мысленное расследование. Это раздражало, но не было сейчас главным. Он не был сейчас главным. Алек медленно наклонился к азиату, порами ощущая его страх, и заботливо прижал к себе парня, что на словах собирался отнять его жизнь. Притянул к груди, позволяя уткнуться в дорогущую рубашку лицом с поплывшим макияжем, но в этой ситуации было жаль отнюдь не рубашку. Брюнет видел в Магнусе сломанного человека, большого ребёнка, который наконец понял, что такое «жизнь». Видел в нём личность, что без лишних слов и жалоб несла свой грех, медленно закапывая и себя. Он видел кого угодно, но не преступника. Когда Алек притянул Магнуса к себе, когда его руки утешающе легли на сгорбленную под грузом бремени спину, плотину прорвало. Обжигающие горькие слёзы хлынули рекой, однако поток слов нёсся быстрее, топя юношей в водовороте событий давно прошедших дней: – У меня был брат. Красивый такой, ангельский: белые кудряшки, голубые глаза, мягкий характер… И имя такое подходящее – Рафаэль. – Магнус судорожно вдохнул – начать всегда сложно, но в этом случае сложно было всё. Воспоминания отразились на его лице гримасой боли, но он не мог закончить на этом. Это была его жизнь, его прошлое, его грех. И он должен был рассказать эту историю вслух, самому себе, тогда он уже никогда не сможет усомниться в её реальности. Никто не сможет. Подавив захлёбывающийся всхлип, Магнус сбивчиво продолжил: – Он был всего на полтора года младше меня, но всегда держался на равных: смышлёный такой не по годам, всегда разумный и спокойный, любое дело у него выходило легко и правильно. А я… я был в его тени. Всегда угрюмый, всегда неуклюжий, со смуглой азиатской внешностью, доставшейся от отца. Любая победа вытягивалась мною с огромным трудом. Как же я ему завидовал, Боже, как порой ненавидел… – Магнус глухо застонал, пытаясь сдержать накатившие рыдания. – А Раф, он всегда был маленьким ангелом, он ни разу не сказал мне обидного слова, ни разу не попрекнул неудачей, просто приходил в мою комнату, забирался на кровать и тихо шептал куда-то в шею, что у меня обязательно всё получится и… – Бейн закашлялся, давясь слезами. Он хотел продолжить, но слова не шли. Он попытался сделать глубокий вдох – послышалось странное бульканье, и история вновь полилась: – И он всегда говорил, какой я хороший старший брат, как ему со мной повезло, а потом… потом засыпал на краешке кровати, боясь своим присутствием доставить мне неудобства. Он всегда думал о других, всегда думал обо мне… – И на этот раз Магнус закричал, глухо и отчаянно. Влага, что не успевала впитываться в рубашку Алека, мутными разводами стекала по подбородку и скорбно падала, разбиваясь, растекаясь, впитываясь, исчезая. Азиат прекратил повествование, он всхлипывал и выл, сдирая ногтями кожу с ладоней, но эта физическая боль не шла ни в какое сравнение с чувством необратимой утраты по собственной вине. Всё это время Алек не дышал, он натянулся струной и обратился в слух, внимая исповеди гибнущего человека. Парню казалось, что он сам знал Рафаэля, любил его, скорбел о нём. Страдания Магнуса острой болью отдавались и в его сердце, но он мужественно терпел, позволяя Бейну говорить, однако на крике сдали и его собственные нервы: – Магнус, Боже, Магнус, остановись, пожалуйста, – шептал брюнет, периодически прижимаясь губами к всклокоченной макушке. Руки старались сдерживать истерические конвульсии азиата, из-за чего тело перенимало часть отчаянной дрожи. – Ты же себя убиваешь. Не нужно. – Слова не помогали: рыдания не прекращались. Алек сам был на пределе; надо было что-то делать. – Ты действительно был хорошим братом, слышишь? Ты любил его не меньше. От последних слов Магнус дёрнулся, как от пощёчины. Будто очнувшись, он оторвался от Алека и, подавшись назад, приложился затылком о холодную каменную стену. Резко и безжалостно. И ещё раз. На третий ему помешали ладони Лайтвуда, крепко обхватившие шею, по которой медленно стекала маленькая струйка вязкой крови, что так неприятно оплетала пальцы. – Пусти. – Отчаянно прошептал Бейн. Голос был сорван, сил не осталось, но желание умереть или навредить себе никуда не делось. – Разбежался, идиот. Что хочешь делай, но я тебя не отпущу. – Алека трясло, он боялся, но всё равно держал парня, что так отчаянно вырывался, потому что никогда бы себя не простил, случись сейчас с Бейном что серьёзное. – ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ. Я должен был защищать его, но я его предал. Я злорадствовал, когда отец решил заключить с Валентином точно такую же сделку. – Магнус скорбно и выразительно посмотрел на Алека. На лице последнего появились осознание и страх. Он понял, к чему клонит Бейн. – Асмодей всегда любил меня больше, потому что я всячески старался ему угодить, многое понимал в нашем бизнесе, а ещё я боготворил деньги, что он ценил в людях больше всего. А Раф был мечтателем, занимался искусством и хотел связать свою жизнь с творчеством. Отец ненавидел его за это. Магнус замолчал. Алек испугался, но, когда послышалась лёгкая возня, – позволил себе выдохнуть. Бейн привычным жестом раскрыл медальон, что каждую минуту носил с собой, и трясущимися руками достал маленький квадратик, пальцами нежно проводя по потрепанной стороне сложенного листка: – Он написал мне стихи. Свои первые, – азиат шумно сглотнул, прикрывая глаза и прекращая последние попытки вырваться. – И последние стихи он посвятил мне, хотя точно знал, что я ему не помог, хотя прекрасно мог. Магнус развернул листик и любовно пробежался глазами по зачитанным до дыр строчкам: – Самые лучшие стихи в моей жизни. Именно поэтому я ненавижу поэзию: лучшее я уже прочитал. И он на автомате свернул листочек и вновь спрятал его в самое надёжное место – в собственное сердце. Нужно было заканчивать, Магнус это знал. – Отец хотел свести меня с Моргенштерном, но я воспротивился, тогда он выбрал Рафаэля. Его он уже не спрашивал. – Истерика прекратилась, Бейн просто на автомате выдавал слова, и лишь натянутая цепочка медальона, которую обхватили пальцы парня и теперь врезали в кожу шеи, выдавала все его сдерживаемые эмоции. – Возможно, во мне играл юношеский максимализм: хотелось заработать все деньги и сразу, может быть, я был удовлетворён, что и Рафаэлю не всё достаётся самое лучшее в этой жизни, может, была ещё какая-то причина, но я ему не помог, хотя он слёзно умолял меня сделать это. В тот день я впервые видел, как плачет Раф. В тот день я видел его в последний раз. Но тогда я думал только о деньгах и будущей сделке, что принесёт нам миллионы. А Рафаэль пошёл и напился впервые за свои семнадцать лет, и у него пошла аллергическая реакция на ту чёртову бурду, что ему принесли. Мой мальчик задохнулся в муках на грязном полу какой-то забегаловки, так и не узнав, что он дороже мне всех денег этого мира. По лицу Магнуса текли тихие слёзы, нещадно щипля глаза, но он ничего не чувствовал, видя перед собой только белокурого мальчика, что всегда с обожанием смотрел на старшего брата, который его не спас. – Я оказался в том баре первым, я лежал вместе с ним на том полу, перебирая его солнечные кудряшки и слёзно умоляя простить меня и вернуться. Он не простил. Он не вернулся. Похороны прошли через пару дней, и Моргенштернов на них не было. Тогда я возненавидел их семейку ещё больше. Парень затих. Всё вокруг единогласно поддержало установившуюся тишину, вот только история не пожелала обрываться на середине: – А потом заболела мать. Отец пожалел денег на обследования, заявив, что это обычная простуда, но через пару недель она умерла. Не смогла пережить смерть своих детей – физическую одного и моральную другого. Так деньги и отец лишили меня двух главных людей моей жизни, поэтому я сейчас лишаю одного второго, пользуясь его покорностью. Он ведь тоже слишком много потерял, чтобы рисковать последним – мной. Слова закончились, и в комнате стало пусто. Вместе с ними исчезли и все силы Магнуса, отчего он рухнул в кресло, утянув Алека за собой. Бейн больше не плакал, но и жить дальше он тоже не мог. Просто завис, бесконечно наворачивая круги в собственном сознании. Алек, неуклюже приземлившийся сверху на парня, неловко перекатился на свободное место кресла, стараясь доставить Магнусу как можно меньше боли. Ему её и так сполна хватало в жизни. Азиату пришлось потесниться, чтобы и брюнет уместил своё тело на единственном предмете мебели. Пока Лайтвуд смешно барахтался, пытаясь втиснуться (пол, как вариант, он сразу отмёл), парень краем глаза наблюдал за его попытками. Брюнет впихнулся, и всё затихло. Алека пожирали эмоции от только что услышанного. Он, конечно, не считал Бейна бесчувственным чурбаном (его умение ненавидеть парень испытал на собственной шкуре да и был свидетелем нескольких говорящих сцен), но его умение так сильно любить и так сильно страдать потрясало. У Лайтвуда уже подсознательно сложилась необходимость защищать всех слабых и поломанных (не единожды старший брат как никак), но относительно Бейна было совершенно другое желание. Его хотелось не просто оберегать, его хотелось вернуть к жизни. Зажечь то внутреннее пламя, что затухло с потерей кислорода, но для этого парню надо было предоставить этот самый кислород, чтобы огонь вновь горел и разгорался. Но где его взять? Сколько бы Алек не тешил себя сложностью и неизвестностью вопроса, но он уже давно нашёл на него ответ, только до сих пор так и не смирился с ним.***
Тишина угнетала Лайтвуда и убивала Бейна. С этим надо было что-то делать. К сожалению, вечерние потрясения и глубокая ночь совсем не благотворно влияли на зарождающиеся в голове брюнета идеи. Парень молча выкарабкался из кресла. Без Бейна левой ноге Алека стало холодно, и он кое-как подавил странное желание рухнуть назад в кресло и свернуться в калачик рядом с азиатом. Всё-таки сегодня усталость по-своему играла с его разумом. Алек знал, что ищет, не зря всё-таки он тогда пнул ту несчастную коробку, чуть не распрощавшись с любимым пальцем на ноге, но вот в темноте делать это было затруднительно. Доверившись своим ощущениям, парень полез в гущу хлама. Послышались грохот, шипение и ругань. Никогда не доверяйте только ощущениям. Включайте хотя бы ещё мозги. Будто очнувшийся от этого Магнус вяло и озадачено узнал: – Ты там убился или просто что-то разбил? – Так хочешь от меня избавиться? – возмущённо заворчал Алек, чуть ли не утопая в образовавшемся завале. – Нет, дорогой, просто интересуюсь. – Небрежно бросил ему в ответ азиат, однако на душе стало теплее от этого ворчания. Пока Алек нырял в хламе, пытаясь выудить необходимую вещицу, Магнус старался разглядеть его фигурку на этом мрачном чердаке. Шуршание предметов перекрыл истерический крик. Бейн вздрогнул, но последующие слова (или же истерические писки) Александра, вызвали у него искреннюю улыбку, о возможности возникновения которой он даже не мечтал: – Твою мать, Магнус, тут может быть что-то живое? – Ну, вполне возможно, Александр. – Хороший ответ, обнадёживающий, и Магнус это прекрасно знал. – Ладно… Блять, совсем не ладно! Твою мать, оно ПОЛЗЁТ. – Послышался дробный тяжёлый звук – кто-то попрыгал по полу. Кто и с какой целью, Магнусу было понятно. – Куда, милый? – уже откровенно потешался Бейн. – Да мне пофиг куда, оно по ноге у меня ползёт! – Прыжки стали более громкими и частыми. – Смотри не растопчи зверушку, кенгуру новоиспечённый. – Какую, на хрен, зверушку? Это арахнид какой-то. – Секундное размышление прервалось жалобным: – Магнууус. – Ммм? – А если он меня укусит – я умру? – Сдерживаемый смех, в некоторые моменты переходящий в бульканье, никак не ответил на его вопрос, зато окончательно разогнал удручающую атмосферу. Хочешь раскрасить серый вечер – выкинь какую-нибудь фигню и посмейся вдоволь. Помогает. Через пару увесистых шагов и секунды молчания почти восемнадцатилетний Алек Лайтвуд с ногами залез на и так не очень просторное кресло, вплотную прижавшись к Магнусу из-за недостатка места (а может не только из-за этого). На этот раз азиат рассмеялся в голос: – Может мне тебя ещё и пожалеть, большой ребёнок? – Какую бы обидную мордочку сейчас не состроил брюнет, душа его пела, радуясь искреннему смеху Бейна. – Вообще-то я спасаю наш вечер. – Притворно уязвлённо пробубнил Алек, нарочно толкая Магнуса плечом. – И чем же? Передачей «В мире животных» с Алеком-трусом-Лайтвудом в главных ролях? – Поддел Бейн, боднув его в ответ, а потом продолжил ломаным голосом: – Ставим ставки, дорогие друзья. Что произойдёт быстрее: Алек раздавит бедную зверушку, или она доведёт его до психушки? И парень вновь зашёлся смехом. Александр промолчал. Он просто встал, поставил на пол найденную вещь, которую всё то время прижимал к груди, и протянул Магнусу руку. Тот посмотрел на него как на больного. Алек озадаченно уставился на предмет: что-то явно шло не так. Если не знаешь, как починить что-либо, попробуй для начала это «что-либо» просто хорошенько треснуть. Обычно помогает, но если вдруг нет, то остаётся лишь два варианта: мастер и мусорка. Алек решил начать с самого лёгкого: он пнул вещицу. Полилась корявая музыка. Удовлетворённый брюнет вновь переключил своё внимание на озадаченного азиата. Галантно поклонившись (по крайней мере задумывалось именно так), Лайтвуд произнёс официальным тоном: – Магнус Бейн, могу ли я вернуть вам долг и пригласить на обещанный танец? – Лайтвуд, ты нормальный?! – Ошарашенный Магнус явно не собирался поддерживать его игру. – Я был ошеломлён, и это первое, что пришло в голову, так что ничего не знаю. – Вмиг растеряв всю свою официальность, пробурчал тот, но сдаваться он не собирался. – Так танцевать будем, или я зря рисковал жизнью, пытаясь добыть это последнее достижение науки? С протяжным выдохом, демонстрируя этим своё нежелание, Магнус соизволил принять протянутую ему руку. Алек, уверенно сжав его кисть, без лишних церемоний вздёрнул Бейна вверх, ловя в свои объятия: – Где свои недавние манеры растерял, кавалер? – усмехнулся азиат. – К сожалению, они утонули в море сарказма одного привереды. – Я не такой. – Буркнул Магнус. – А я разве говорил о тебе? Ты действительно не такой. – Удивлённо сообщил Алек, будто даже и в мыслях не допуская такой вариант. – Ты хуже. – Ах, ты, засранец. – Взвизгнул Бейн, сдерживая невольный смех. Лайтвуд его не сдерживал, поэтому и получил ощутимый тычок в плечо. Алек не ответил на откровенную провокацию, а лишь удобнее перехватил руку Магнуса, другую устраивая у него на талии, и, как смог, стал покачиваться под музыку.***
Из старенького проигрывателя лилась такая же дряхленькая музыка. Она то сопела, то хрипела, но не останавливалась ни на секунду, будто доказывала, что ещё на что-то способна. Юноши медленно скользили по дощатому полу, время от времени разбивая лунный свет своими фигурами. Алек позволил Магнусу устроить его голову у себя на плече, а свою примостил ему на макушку, каждую секунду наслаждаясь тонким ароматом сандала. Тишину не нарушало ничего кроме музыки, пока у кого-то не закончилось терпение: – Твою мать, Алек, я уже ног не чувствую! Сделай хотя бы вид, что ты не специально делаешь из меня дайвера. Посмотри, какие уже ласты! – Прошипел брюнету в шею Бейн. Александр резко наклонил голову, чтобы оценить масштаб ущерба, а Магнус как раз поднял свою, чтобы посмотреть в это бессовестное лицо. Аварии было не избежать. Послышались болезненные охи, и вскоре каждый уже потирал ушибленное место. – Ну ты сегодня, конечно, в ударе, я тебе скажу. В прямом и переносном смысле слова, кстати. – Грубо произнёс азиат, несмотря на брюнета. – Прости. – Сдавленно выдохнул Алек и мягко убрал руку Магнуса с его же лба, «любуясь» своей работой. Он нежно провёл кончиками пальцев по красному пятнышку, будто прося за него прощения. Магнус недоверчиво посмотрел на юношу: лицо брюнета выражало искреннее сожаление за случившееся. Азиат представил, как корит сейчас себя Александр за все свои промахи, и мысленно отвесил себе увесистую оплеуху: какого фига он набросился с претензиями на парня, который изо всех сил старался ради него? Когда он стал таким чёрствым эгоистом? – Алек… Парень посмотрел на говорившего полными раскаяния глазами. – Ты, это… спасибо. – За то, что чуть не убил тебя своей головой и не оттоптал все ноги? – Невесёлая улыбка коснулась губ брюнета. – За то, что вернул к жизни. На этот раз на губах Алека появилась радость, и Магнус невольно на них засмотрелся – с его роста открывался прекрасный вид. А ведь этот парень выслушал его, не сбежал и даже попытался отвлечь. Он заслужил гораздо больше, чем просто «спасибо». Мало кто по-настоящему заботился о Бейне. Обычно это были его пассии, и всех он благодарил одинаково. С Алеком он поступил точно так же и по-особенному. Магнус привстал на носочки, уравнивая их в возможностях, и, посмотрев в глаза, коснулся пухлых губ своими. Он не обнимал Алека, не прижимал к себе, хотя до дрожи в теле хотел этого, не напирал на него и не углублял поцелуй, хотя вполне мог. Он давал ему свободу выбора, но лишал воли всего каким-то прикосновением кожи к коже. Током шибануло обоих. Бейн нежно провёл юрким языком по нижней губе брюнета, собирая с неё сладкую горечь какого-то напитка. Теперь этот вкус будет ассоциироваться только с Алеком, теперь чердак будет ассоциироваться только с Алеком. Теперь вся его жизнь будет связана с этим моментом. Парень понял, насколько сильно он хотел этого поцелуя, как сильно ему нужен был Алек. Магнус медленно ласкал чужие пухлые губы, всем нутром желая лишь одного: найти отклик в душе брюнета. Он чувствовал, как тот дрожал, как сбилось его дыхание, он чувствовал его желание, но заветные губы не двигались. Отчаяние по крупицам вытесняло счастье заветного обладания, оставляя в душе руины не взаимности. Азиат хаотично прокручивал в голове причины отказа, при этом продолжая красть у парня этот поцелуй, когда его осенило: «Твою мать, у него же есть парень. – мысленно застонал озарённый Бейн, – нафига я это сделал? Прекрасно же знал, что он счастлив в отношениях. В общем, план такой: отстраняемся, извиняемся, убегаем. Проще простого.» Магнуса хватило ровно на один пункт. А потом он просто засмотрелся на пухлые покрасневшие губы, что совсем недавно с упоением целовал, и просто не смог выдавить из себя и буковки, а что такое «убегаем» и как это делать, мозг заменил совсем неприличными картинками возможного альтернативного времяпрепровождения. Голубые глаза смотрели на Магнуса шокировано и выжидающе, будто боясь, что он выкинет ещё какую-нибудь ерунду. Этот немой укор во взгляде брюнета вернул азиату дар речи: – Александр, ты прости. Я… не надо было мне этого делать, извини. – Магнус уже хотел было рвануть к двери, чтобы скрыться от этого позора на пару с какой-нибудь бутылочкой крепкого алкоголя, когда холодные пальцы, материализовавшись на его шеи, притянули его к запретным и теперь ещё более желанным губам. На этот раз поцелуй был жарким. Обе стороны боролись за право вести в поцелуе, атакуя чужие рты. Магнус плавился, когда брюнет прикусывал нежную кожу губ. Алек трясся и задыхался, когда язык азиата задевал нёбо. Оба хотели этого, оба делали всё для этого, оба боялись, что будет после этого, но они продолжали, потому что прекратить было ещё страшней, ведь они ещё не надышались губами друг друга, не заставили друг друга изнывать от желания и стонать от всевозможных ласк, но, когда неподвластная Магнусу его собственная рука нагло сжала ягодицу брюнета, парень будто пришёл в себя. Он рвано отстранился, тяжело дыша: – Ты… я… Боже… – Будто только осознав произошедшее, Алек страдальчески прикрыл глаза, медленно выдыхая. – Согласен, божественное тут действительно что-то было. – И, вновь поднявшись на носочки, Магнус со всей нежностью коснулся припухшими губами кончика носа замершего Алека. Он хотел это сделать с самой первой их встречи и позволил себе эту слабость. Мало ли, может завтра Лайтвуд его убьёт.