Жизненные трудности простого немецкого летчика

— Эта какая-то маленькая, давай искать другую, — повертев в тощих руках топор, раздраженно сказал Антон. Молодые люди двинулись дальше вглубь леса. Евгений волок за собой санки, на которые мальчишки должны были водрузить ёлочку, которую они обещали привезти Анне и Эдику. Очки темноволосого замерзли, и сквозь них он уже почти ничего не видел. — А эта как тебе? — Евгений указал на ёлочку, росшую по соседству. Зайцев окинул ее оценивающим взглядом. — Эта тоже маленькая. — Ты хочешь баобаб что ли найти? — ехидно спросил Ёжиков, которому порядочно поднадоело торчать который час на холоде. — Ничего ты не понимаешь! Рождество — это снег! Плюс ёлка! Плюс подарки! Снега у нас хоть ведрами ешь! А вот количество подарков в силу определенных обстоятельств, у нас равно нулю. Так что компенсируем количество подарков большой, красивой, радующей глаз ёлкой, — пояснил Антон, — Вот, видишь эту? Какая красавица, аж рубить жалко. Давай-ка запомним это местечко, а потом вернёмся.       И студенты продолжили углубляться в лес. Зайцев разглядывал елки, то и дело указывая на какую-нибудь из них рукою, спрашивая товарища: «Хороша, а? Но лучше той навряд ли найдем, да чтоб большая, чтоб красивая! Скажи, а?». В ответ на этот Евгений просто пожимал плечами. Он снова о чем-то задумался. Неожиданно Антон остановился. Его друг тоже прекратил шагать и поднял голову. Прямо перед ними стояла женщина, одетая в военную форму. Ее темная каштановая толстая коса была перекинута через плечо, а в руках одна держала револьвер, внимательно рассматривая мальчиков и, на всякий случай, прицеливаясь. — Вы чего тут шарахаетесь? — строго спросила она. — Мы? Так мы за дровами, у нас в деревне холодно, топить нечем — тихо ответил Антон. Он обратил внимание на знак в виде красной звезды. «Наши, значит, красноармейские. Ну, своих-то точно не тронут. Интересно, она из партизанского отряда? А можно к ним попроситься? Надо попытаться. Может, даже дадут ружье». — Ну-ну, за дровами. Небось партизанские отряды тут ищут и своим идут докладывать, — раздался сзади высокий мужской голос, — Или у них тут где-то зерно с осени припрятано, вот и шарахаются по лесу малолетки. Антон хотел уже было что-то сказать, но Евгений его опередил. Обычно с незнакомцами он первый разговор не начинал, но в этот момент он понимал, что слова его товарища могут мгновенно погубить всю деревню. — Мы, правда, деревенские, и правда только за дровами, — он показал топор, чтобы не удостоверились, ведь не топором же им землю копать там, где какой-никакой мешок картошки зарыт, — Мы можем показать деревню. Проверите наши дома. Постойте, а вы ведь осенью приходили. Я помню, я вас уже встречал. — Не припоминаю я тебя мальчик, — сказал мужчина с нелепыми усиками, — А не расстрелять ли нам их, а? Чтоб не повадно было! — Да как вы можете? Да мой отец сержант Зайцев свою жизнь за красную армию отдал! — Бедолага, — на секунду в лице девушки промелькнуло сочувствие. — А вы откуда? — Мы из Ромашково. — Помню такую, — сказала девушка, задумавшись, — Это у них этот… Мулентий, как его там, живет? Скверный тип. Говорит, из крестьян, но он мне сразу не понравился. Антон снова захотел что-то сказать, но Ежиков снова оборвал его. — Вы как-нибудь заходите к нам в деревню. — Обязательно зайдем к вам на днях. Мы как раз ищем кое-что. Вы ничего тут посреди леса не находили? Ну там, снаряд упавший? Самолет? — Я видел только то, как он падал, — развел руками Зайцев, — А куда упал — не видел. А что, ваш? — А вот это уж тебя не касается мальчик. — Ладно. Но если вам что-то узнать надо — вы ко мне обращайтесь. Я вам все-все расскажу! — Антон гордо выпятил грудь вперед, указал на красную звезду на буденновке и отсалютовал. — Давай. Иди за дровами, — усмехнулся мужчина, и они с девушкой ушли куда-то в сторону опушки. — Ты чего меня оборвал так резко? — возмутился Антон, чуть отойдя от места их столкновения с красноармейцами. — Ты хотел им сказать, что Михаил Геннадьевич знает, где зерно закопано! — раздосадованно, но достаточно тихо набросился на него Евгений. — А что в этом такого? Армии нужнее. — Да они же его расстреляют! Все перекопают, найдут, достанут и увезут! Ты хочешь, чтоб было как в соседнем селе? Где всех, кто под полом прятал сахар, к стенке поставили? — А что в этом такого? Предатели должны быть убиты! — Дурень! Ты посмотри, что ты творишь! Ты вспомни, как прошло наше детство! Как мы Геннадичу помогали сажать картошку! Как чай у него пили с бубликами! Как Карлыч нас на рояле в четыре руки играть учил! И наши партии с ним в шахматы! А пироги Софьи Филипповны? Что плохого они тебе сделали? Итак живем впроголодь! Это тебе многого не надо, ты питаешься исключительно внутренним патриотизмом, чувством выполненного долга и песнями, а они сдохнут тут от голода, если мы отдадим последнее! А если не отдадим, то тоже сдохнем, потому что ты как-нибудь возмешь и все дело испортишь! Тебе, по-твоему, откуда еду дают? — Из запасов, которые они нам оставили. — Наивный! Они там шиш оставили! А то, что тебе Михаил Геннадич и Софья Филипповна дают — все из запасов! — Ну хорошо, хорошо, ладно они. А Коровьевы? Ну омерзительные люди! Чего бы их не перестрелять? На мясо там? — Ты думай, чего говоришь, — Евгений постучал кулаком по голове друга совсем легонько, — Подумай о том, что армия, которая защищает мирное население, не должна такого делать. Вспомни, как наши отцы в армию ушли, когда нам по двенадцать было. — Да ладно, ладно, все, давай без этого, пойдем лучше срубим уже ту елку и домой. Глупый праздник все-таки это ваше рождество. Нет никакого Бога, и рождества никакого не было и не будет. И воскресенья тоже. — Пятнадцать лет рождество праздновал и не жаловался! Сейчас-то тебя что смущает? — спросил Ежиков раздраженно. В этот момент блондин обернулся и посмотрел на того усталым взглядом холодных голубых глаз, очерченных синяками. — Был бы Бог, не мотались бы мы с тобой здесь сейчас. Сидели бы дома я, мои родители, твои. И Софья Филипповна с мужем. И Баранские, счастливые, уже с ребенком. И Лосев, наверняка, уехал бы обратно в город, в университет, и отмечал бы этот день с родителями, с братом-близнецом, с друзьями и коллегами. А так посмотри вокруг. Где мы все?       Срубив елку, молодые люди везли ее на санках, ступая по снегу в абсолютной тишине. Гробовое молчание нарушил Ежиков лишь у самого своего дома. — Как думаешь, чего они искали там в лесу? — Зерно, наверно, — пожал плечами Зайцев довольно равнодушно. — Да нет. Они же спросили про самолет. Как думаешь, зачем он им? — Может, там их солдат был с важными сведениями. — Или они случайно подбили чей-то летательный аппарат, — задумчиво сказал Ежиков, взошел на крыльцо и трижды постучал в двери небольшого домика. — Войдите, — раздался голос поэта из-за двери.       Нюша, укутавшись в плед, шурудила кочергой в камине, переворачивая догорающие угольки и периодически подбрасывая новые поленья. На часах время уже перевалило за полночь. Ее супруг сидел за письменным столом в накинутом на плечи тулупе, и при свете свечи строчил что-то перьевой ручкой, то и дело обмакивая ее в чернильницу. — Послушай, милая, — обернулся он к девушке, и та устало подняла на него усталые зеленые глаза, — «Жук и рак сошлись у речки, разговаривать словечки, выясняли, кто сильней…» — «…Чьи достоинства длинней», — закончила жена за него, — Что же ты не пишешь про революцию? — Решил оставить это дело на время. Другие напишут. А я устал. Хочу отвлечься. Осточертело мне все это, дорогая.       В это время Зайцев и Ежиков были заняты установкой елки. — Мы закончили! — сообщил Антон. — Ну-с, будем наряжать, — сказала Анна с радостью, разглядывая елку с каким-то детским восторгом, — Какая все-таки красавица!