Клетка для скорпионов

      Вечер оканчивается ближе к полуночи, и Ганнибал провожает полусонных, раскрасневшихся от вина и бесед гостий в их комнату. Вилланель настаивает на покоях с одной кроватью, Ева в спор не вступает. Ганнибал — со сногсшибательной галантностью, присущей одной из сторон его многогранной личности, — предлагает им устроиться на третьем этаже. Уилл не против. Откровенно говоря, его нисколько не беспокоит чужой комфорт.       «Не быть гостеприимным — значит уже быть на три четверти грубым». Что ж, ему остаётся немного.       Итак, к тому часу Уиллу все эти обязанности радушного хозяина уже порядком надоедают: он принимает живых людей у себя дома не так часто, как, например, мёртвых. С последними всегда легче. Они хотя бы не разговаривают. Не сверкают своими зелёными кошачьими зрачками. Не наблюдают за его поведением, пытаясь проникнуть под самую кожу, словно вездесущие журналисты и папарацци — как Фредди Лаундс. И не досаждают этим непривычным угнетающим ощущением подросткового соревнования. Уилл не смеет признаваться в том, насколько сильно его это злит.       Возможно, под его текущим неопределённым состоянием прячется какая-то другая, более глубинная причина, но Уилл не хочет и слышать о том, чтобы искать её. На сегодня достаточно самоанализа. Хватит. Он изрядно утомился.       После более продолжительного, чем Уилл бы хотел, общения с посторонними, он сразу отправляется в спальню. Раздражённый, немного пьяный и, несмотря ни на что, вполне довольный собой. Он полагает, что сегодня выиграл больше, чем проиграл. И очень, вплоть до уверенности, надеется, что полагает правильно. Тем не менее усталость берёт верх: чувства, которым он поддавался, в конце концов ставят его в тупик. И, о да, очень злят.       Уилл надеется, что сумеет совладать с досадой и не даст ей свободно вылиться наружу, вскрыв непроницаемую оболочку, за которой он держит внутренние переживания. Бурлящий океан за тонкой коркой льда.       Уилл неподвижно стоит у незанавешенного окна, глядя на улицу. Плотная дождевая туча, висевшая над проливом Сан-Франциско, наконец расступается, являя городу круглый лик ночного светила. Желтовато-серая поверхность луны, испещрённая смутно выделяющимися кратерами, успокаивает Уилла. Наблюдая за ней, Уилл невольно вспоминает ту далёкую ночь, когда погиб Красный Дракон.       Ганнибал, как обычно, входит беззвучно. Периферийным зрением Уилл замечает лишь несколько движений. Будь он кем-то другим, он бы не справился с этой задачей. Да и потом, будь он кем-то другим, вероятно, его бы уже давно не было среди живых.       — И долго Вилланель планирует... пробыть у нас? — спрашивает Уилл, продолжая смотреть на светящийся диск над верхушками облетевших деревьев.       — Не больше недели, — отвечает Ганнибал, педантично складывая свою одежду в гардероб.       «Недели? Он шутит?»       — У неё срочные дела в Бостоне, — продолжает Ганнибал, кажется, нисколько не шутя. — Скоро они с Евой нас покинут.       — Что ж, ясно.       — Тебе не хочется, чтобы они остались, Уилл?       «Тебе не хочется, чтобы они остались, Уилл? — мысленно передразнивает он. — Сама проницательность. Как всегда».       Уилл выжидает, подбирая слова для нейтрального ответа. Он до сих пор думает, что прекрасно управляет ситуацией и выйдет сухим из воды.       «Конечно, я не горю желанием созерцать утончённую и одновременно хищную красоту в пределах своей территории на протяжении семи бесконечных суток. Это сведёт с ума любого».       — Я такого не говорил, — в итоге отзывается Уилл и с потаённой надеждой бросает взгляд на застеленную кровать.       Прежде чем уснуть, ему нужно только отвертеться от этого дурацкого допроса. А потом — блаженное бессознательное.       — Это всего лишь формальность, — добавляет Уилл и оборачивается.       К тому моменту рубашка, галстук, жилет, пиджак и брюки Ганнибала уже лежат или висят на своих местах. Завтра он отправит некоторую одежду в химчистку. Уилл к нему не присоединится: нужно убедиться, что на рубашках нет ни капли чужой крови. А она вполне может появиться в ближайшую неделю.       — И что же кроется за этой формальностью? — набрасывая тёмно-красный халат, спрашивает Ганнибал. Спокойно, но настойчиво.       — Если ты настолько же хороший психиатр, насколько хороший убийца, то, наверное, и сам знаешь.       Уилл не успевает отследить смену своего настроения. Он еле держится, чтобы не фыркнуть, завершая таким образом свою гневную тираду. Где же его хвалёная выдержка? Куда делось самообладание? И почему так хочется язвить в ответ на каждое слово?       — Не стоит мне грубить, — прохладным тоном говорит Ганнибал.       — «Иначе я убью тебя», вот как ты хочешь закончить?       — Вовсе нет.       Уилл обречённо вздыхает и отворачивается обратно к луне. Теперь-то он точно не выкарабкается. Не нужно было ничего говорить. Ему следовало сразу улечься, чтобы исключить все нежелательные последствия своего взвинченного состояния. Ганнибал не успокоится, пока не докопается до правды, которую, возможно, никто не желает знать.       — Тебе не понравился вечер? — Ганнибал подходит ближе, легко трогает Уилла за локоть, и панцирь его безразличия наконец пробивает брешь.       — Я не знаю, — пожимает плечами Уилл. — Кажется, я что-то обрёл и вместе с тем утратил. Немного странно. Двоякое ощущение...       — Опиши мне его.       — Это сеанс психотерапии перед сном? — Уилл снова коротко смотрит на кровать. — Я устал и просто хочу отдохнуть. Я имею такое право?       — Разумеется, — Ганнибал пользуется возможностью оказаться с Уиллом лицом к лицу. — Но смею предположить, что подавление эмоций не даст тебе спокойно заснуть. Я хочу помочь, Уилл.       — Потому что ты мой бывший врач? — щурится Уилл.       — Потому что я твой действующий муж.       То, как Ганнибал произносит эти слова, делает Уилла совсем слабым перед сложившимися обстоятельствами. И он перестаёт сопротивляться, позволяя себе плыть по течению.       — И насколько я знаю, врач тебе больше не нужен, — добавляет Ганнибал, прекрасно осознавая, что использует хитрую и правильную стратегию.       — Ладно, — сдаётся Уилл. — Откуда ты знаешь Вилланель?       — Несколько лет назад мы познакомились в Венеции...       — Учитывая то, что мы познакомились буквально на месте преступления, Венеция звучит крайне романтично.       Повисает непродолжительное молчание, и Уилл ещё раз отборно ругается про себя.       — Что ты пытаешься этим сказать? — Ганнибал озадаченно склоняет голову, и из его чёлки выбивается несколько прядей.       — Абсолютно ничего. Это всего лишь безобидный сарказм. У тебя нет совести, но чувства юмора ты не лишён, правда?       Лучшая защита — это нападение. Уилл и не надеется, что это его спасёт, и всё же пытается хоть как-то реабилитироваться.       — Я бы с удовольствием объяснил тебе все защитные механизмы психики, — улыбается Ганнибал, — однако это только больше тебя разозлит. Позволь мне высказать одну мысль.       — Если это что-то про Гранд-канал, гондолы, ночные серенады и итальянское вино, то я просто уйду и наконец-то забудусь долгожданным сном. В соседней комнате. Или этажом ниже.       — Ты ревнуешь, Уилл, — произносит Ганнибал.       Уилл несдержанно смеётся. Коротко, но совершенно искренне. Демонстрирует ровные зубы с симметричными резцами и оставляет остаток тёплого смеха остывать на своих губах в виде выразительной улыбки.       — Мне тридцать семь, и я давно разучился это делать.       — Ты и сам понимаешь, в чём дело. Понимаешь, что никогда раньше не испытывал этого.       — Я знаю, что такое ревность, — говорит Уилл.       — В ординарном смысле — конечно, — настаивает Ганнибал.       Они на время замолкают. Снаружи ничего не меняется: лунный диск так и висит над длинным мостом, соединяющим Сан-Франциско и округ Марин, которые утопают в молочно-белом тумане — характерная особенность прибрежных городов. Снаружи всё остаётся прежним: дом с видом на многочисленные огни, приоткрытое окно под самой крышей и комната с двуспальной кроватью. Меняется нечто внутри Уилла. Лёд трогается, и он не может это игнорировать.       — Эта женщина... Вилланель, — говорит Уилл, ощущая на своей руке холод чужой руки. — У меня есть к ней много занимательных вопросов.       — Почему бы тебе не задать их ей завтра утром?       — Что-то подсказывает мне, что ты знаешь большинство ответов, — Уилл выжидает пару мгновений прежде чем сказать то, что тревожит его на протяжении всего дня. — Она такая же, как мы?       — Не совсем.       — Конкретнее, — требует Уилл. — Прошу тебя.       — Она работает на влиятельных людей. Это всё, что мне известно, — Ганнибал мягко гладит его ладонь, пытаясь успокоить. — Боюсь, она не в состоянии понять убийство с той точки зрения, с какой его рассматриваем мы.       — И всё же она сидела с нами за одним столом.       — Как почётная гостья. Как старая подруга. Как отражение в зеркале. Ничего больше.       — Отражение? — выгибает бровь Уилл. — Ничего себе.       — Не будешь же ты спорить с тем фактом, что Вилланель и её дама сердца несколько похожи на нас с тобой?       Уилл даже не принимает близко к сердцу сравнение себя с нерасторопной Евой, в прошлом работавшей на МИ-6. Да, они многое успели обсудить за сигареткой-другой.       — Отражение — это точная копия, а не примерное отображение, — возражает он. — Ты что-то упускаешь.       — Даже зеркальное отражение субъективно. Как метафора.       Уилл принимает решение закрыть тему на примирительной ноте и не возражать. Он действительно устал, хотя и в определённой степени остался удовлетворённым благодаря честности Ганнибала.       — Завтра или чуть позже мне придётся отлучиться на ночь, — говорит Уилл. Не спрашивая, а скорее констатируя.       — Одному? — с некоторой печалью уточняет Ганнибал.       — Да.       Он не собирается выходить на охоту ни следующей ночью, ни в фазу убывающей луны, да ещё и при таком густом тумане. Завтра он предложит Еве экскурсию по лучшим барам Хейт-Эшбери: им определённо нужно многое обговорить. А если будет желание, найдётся и возможность заглянуть в Кастро. Этот район точно сделает их лучшими друзьями. Там ещё весело, хотя Месяц Гордости уже давно кончился.       — А сейчас я ужасно хочу спать, — сонно говорит Уилл. — Будь добр...