Лучшие друзья

      «Оказавшись там, где, в конечном счёте, мы все окажемся, я с равнодушием замечаю, что мне абсолютно безразлична моя смерть. Хотя ещё секунду назад, когда я падал в бездонную пропасть, мне помнится сожаление, которое граничило с обидой за то, как несправедливо закончилась моя жизнь. Однако сейчас всё иначе.       В этом месте – таком противоречивом и удивительном – я чувствую себя спокойно и самое главное – свободно. Я действительно свободен: от этой тягостной и безрадостной жизни, от вечно требующих моего внимания решений и от неукоснительных принципов, ставших частью самого меня.       Мои принципы... Нет, не я придумал и воспитал их в себе. Они были мне навязаны, вбиты в голову с рожденья до такой степени, что не оставалось иного выбора, как всегда поступать так, как было нужно.       Но хотел ли я этого? Разумеется, нет. В глубине души я мечтал о том, что когда-нибудь переступлю через все устои и традиции семьи, через всё принуждение моей аристократичной крови, и наконец-таки освобожусь от передающихся из поколения в поколение обязательств быть тем, кем нас не хотят, а должны видеть.       Что ж, теперь я свободен. Только вот, увы, эта свобода далась мне ценой собственной жизни, и ничего теперь нельзя изменить.       Хм... видимо, я всё же сожалею, но это уже не имеет значения».       Как и стало понятно из монолога аристократа, открывшего глаза спустя секунду после своей смерти, он оказался посреди туннеля, который был своего рода торжественным коридором для перехода в загробную жизнь.       Оглядываясь по сторонам, Генрих отмечал по правую сторону от себя мощные, высокие и, несомненно, мистически-пугающие стены и ворота ада, а по левую – сияющий и вызывающий умиротворение рай.       Странно, но вопреки всем людским и обычным желаниям, которые говорили о намерении попасть именно в обитель ангелов, Шварца больше привлекла тёмная сторона загробной жизни, ведь она была более величественной и помпезной. Она вызывала и ужас, и интерес. А полнейшее отсутствие инстинктов самосохранения, которые умерли вместе с бренным телом, лишь заставляли аристократа подходить всё ближе и ближе к тёмным стенам, украшенным необычным барельефом.       Складывалось такое впечатление, будто с той стороны ворот духи-пленники, испытывающие самые ужасные пытки, пытались бежать, не замечая на своём пути даже стены, но после их неудачных попыток оставлялись следы покорёженных лиц в камне вместе со всей глубиной их измученных душ.       – Вы уже подбираете место своего вечного обитания или же просто интересуетесь архитектурой? – как-то уж очень неожиданно возникла рядом с Генрихом девушка-ангел, которая тоже принялась рассматривать стены и ворота ада, дабы быть с новой душой на одной волне.       Для Шварца её появление было более, чем неожиданным.       – Что Вы здесь делаете? – спокойно рассматривая профиль девушки, бегло осматривающей стены ада, как будто впервые их видела, спросил Генрих, после чего небесная дева резко развернулась к нему лицом и с добродушием и радостью его поприветствовала.       – Вопрос интересный, но всё же не такой уж и важный. Интересней другое: кто ты или кем ты себя считаешь?       – Кто я... – задумчиво повторил за ней Шварц, отведя взгляд и нахмурившись.       – Надеюсь, у твоей души сохранилась память, иначе я буду очень долго расследовать твои земные дела? – малость с наигранным, но незаметным для задумчивого парня испугом произнесла девушка, округлив глаза и разглядывая лицо парня с разных сторон, будто где-то там написана вся его жизнь.       – К сожалению, да... – удручённо ответил аристократ, желая, чтобы его воспоминания и правда исчезли и никогда больше не теребили старые раны.       – К счастью, – положив руку на сердце, выдохнула девушка, не разделяя сожалений попавшей под её распределение души. – Ну так, кто же ты?       – Странно... Я думал, что Вам должно было быть это известно, – даже малость разочаровался аристократ в своих неверных представлениях о том, что у смерти есть детальный список тех, чьи жизни она забирает.       – Во всей Вселенной неведомое число обитателей. Ты думаешь, я всех поимённо знаю? – посмотрев на него, как на безумца, одарила его усмешкой дева. – В общем, ладно. Решай, куда ты пойдёшь: туда или туда, – указав сначала на рай, а потом на ад, поторопила аристократа ангел, будто её время разговора с душами было ограниченно.       – У меня есть выбор? – не сумел удержаться от удивления Генрих, считая, что все души уже расценены по своим деяниям.       – Я сегодня добрая, так что давай решай и не медли, – явно куда-то опаздывая, подгонял Генриха к выбору дева.       После её слов, которые были весьма сомнительными, Шварц сначала посмотрел в сторону рая с его золотыми изгородями и великолепным сиянием, после чего обратил свой усмешливый и что-то осознавший взор на мощные и давящие стены ада.       – Туда, – без сожаления и сомнений, с лукавой улыбкой кивнул Генрих в сторону ада, увидев, как небесная девушка тут же зашевелила губами, как немая рыба, опешив от его выбора.       – Но-но... как? Я же... Ты же...       – Я просто знаю себе цену, – тут же объяснился парень, не сумев своими словами успокоить ошеломленного ангела. Ему щедро предоставили выбор, прямо говорящий о том, что даже с его грешной душой ему можно отправиться в рай, а он намеренно упускает свой шанс.       – Но твоя мать и сестра в раю. Как ты можешь выбирать ад?!       – Откуда Вы знаете мою семью, если Вы даже не знаете меня, – поймал её на неосторожных словах Генрих, засмеявшись после того, как рот девушки так и остался раскрытым, а глаза забегали из стороны в сторону от паники.       – Ты меня запутал! – махнув на него рукой и притопнув ногой, сдалась девушка, повесив голову, но и в то же время улыбнувшись. Шварц очень легко провёл её, прекрасно догадавшись, что она всего лишь претворяется такой небрежной и безответственной защитницей врат двух загробных миров. Но у неё не появилось к парню обиды, она лишь засмеялась, понимая, как ловко он её подловил.       – Никогда не думал, что стражником врат загробного мира является такая милая особа, – постарался сгладить свой поступок Генрих, как истинный джентльмен, сделав комплемент девушке.       – А я никогда не думала, что передо мной появится душа, которая не будет задавать глупых вопросов о том, кто я такая и где они находятся, – сняв с себя маску непосредственности и наивности, стала обычным ангелом-стражем девушка, улыбнувшись и ответив на комплемент парня тем же.       – Это же очевидно, – пожал плечами аристократ, на что его собеседница лишь неохотно поджала губы и смирилась с тем, что устроить испытание этой душе не то что не получится, но и даже не понадобится. Всё здесь очевидно и понятно.       – Ладно, Шварц. Можешь пройти в зал ожидания решений.       – Разве моя учесть уже не решена? – удивился Генрих, ведь его душа была вся омыта чужой кровью.       – Ко мне попадают души тех, кто ещё имеет шанс на прощенье или смягчение наказание, так что возможно великие духи сочтут тебя достойным помилования, – пожала плечами дева, указав рукой направление вперёд по коридору. Там брезжил свет, там была последняя инстанция отделявшая душу от вечного приговора, и именно туда тянулись все души.       – Спасибо, – коротко ответил Генрих девушке, после чего пошёл вперёд, совершенно странно не испытывая рези в глазах от ослепительного света.       Как только Шварц переступил невысокий порог невероятно высокого прохода, он оказался в просторном павильоне, где были самые разнообразные и самые необычные души умерших не так давно людей.       В идеально большом и круглом зале, размером с арену стадиона, царило волнение и ожидание здесь собравшихся. Никому не было дела друг до друга, потому как каждый ожидал своей участи, и их волновала только собственная судьба, а не чужие истории, горести и былое житьё-бытиё.       Проходя мимо этих людей, Генрих видел, как кто-то молился, надеясь на чудо и благосклонность суда, кто-то подсчитывал вероятность попасть в рай, складывая в уме все плюсы и минусы поступков собственной жизни, а кто-то и вовсе паниковал раньше времени и смотрел на всё с изрядным пессимизмом и истерикой. В какой-то степени окружающая аристократа атмосфера чем-то напоминала ему психбольницу с её абстракцией мысли и отрешённостью существования.       Да, всё в этом месте было таким необычным и в то же время, благодаря разным людям, разнообразным, и именно здесь стирались все границы, все классы и все формальности. Здесь все были равны, потому как были мёртвы.       – Нет! Нет! Умоляю! Пощадите! – внезапно отдернул внимание Генриха от окружающей его обстановки истерический голос мужчины. Впереди него, подхватив под подмышки, тащили к выходу душу некого человека, в глазах которого был виден явный страх и паника. – Я исправлюсь! Я клянусь! – молил о прощении мужчина, стараясь разжалобить не поддающийся на его клятвы конвой из двух стражников крепкого телосложения. У них была одинаковая по фасону одежда, похожая на платье в пол с бичёвочным поясом, только у одного было чёрное, а у второго – белое одеяние, говорящее о двух незыблемых и неразделимых силах в мире – о добре и о зле.       Но охране, исполняющей вынесенный этой душе вердикт, было всё равно на его крики, вырывания и клятвы. Они исполняли приказ, и с этим никто и ничего поделать не мог.       Испытывая некие нехорошие ощущения, будто бы заражаясь страхом приговорённого к аду, Генрих поджал губы и нахмурил брови, не представляя, что же ждёт того мужчину, раз он так неистово молил о прощении. Однако уже в следующее мгновение, когда он отлучил своё внимание от прохода, где скрылись стражники с обречённым, Шварц совершенно случайно наткнулся взглядом на заметившую его раньше, чем он её, и уже вставшую со скамейки девушку, смотрящую на него, как на приведение, кем он, в сущности, и был.       – Анна, – не растрачивая эмоции на ненужное сейчас удивление или отрицание действительности, с сожалением и болью опустил глаза Генрих, прекрасно осознавая, что раз девушка сейчас здесь, то она не иначе как умерла.       – Какого чёрта ты здесь делаешь? – а вот для девушки, тоже поднявшей свой взор на крики того мужчины, но вместе с тем заметив и Генриха, стоявшего среди духов, смерть аристократа стала полнейшей неожиданностью. Мало сказать, что удивление стало доминирующей эмоцией на лице медиума, оно ещё и невероятно слаженно играло в тандеме с недовольством.       – Видимо, Асакура всё же не смог тебя спасти, – как будто специально проигнорировав её вопрос, ещё печальнее произнёс Генрих, рассуждая трезво и ловя логику на полу, который был кристально чистым и белым.       – Я спрашиваю тебя, – сделав всего пару решительных и стремительных шагов навстречу аристократу, схватила его за ворот Анна. – Почему ты умер?! ¬– встряхнув его, она заставила парня посмотреть в свои рассерженные, но на самом деле и в идеале беспокойные глаза, которые наткнулись на некую неловкость.       – Если тебя волнует, остановил ли я Вальдемара, то будь спокойна. Он отправился прямиком в ад, – подразумевая, что всё же преданную Асакуре девушку больше волнует судьба Йо и то, что с ним стало, раз сам Генрих теперь мёртв, с долей непроизвольной обиды, рождённой из ревности, ответил Шварц.       – Я в этом и не сомневалась, – прищурив взгляд, одарила его укором Анна, давая аристократу понять, что его сарказм здесь не уместен и глуп, так как и его жизнь была ей очень важна. Однако теперь он умер, назад пути не было, разве что случится какое-то чудо, а на смену волнению пришло запоздалое сожаление и раскаяние. – Прости меня, – за что девушка просила прощенье, осталось непонятным. За боль причинённую обманом или же за смерть, на которую она обрекла парня своей мольбой? Скорее всего, за всё сразу, поэтому-то она и не стала уточнять, а просто извинилась, хотя это слово никогда ещё не давалось ей «просто».       Здесь и сейчас, перед этим человеком, она была обязана переступить через своё самодурство и непреклонность, точно так же как и просила бы прощенье у Йо, которому причинила не меньше боли и страданий. Однако Асакуру она теперь, наверное, встретит очень не скоро, а Генрих сейчас с ней и смотрит на неё всё с тем же трепетом и любовью, как и раньше.       – Ты хочешь, чтобы я простил тебя за то, что ты любишь не меня, а другого? – хоть в глазах аристократа и была видна печаль, но произнёс он это с усмешкой и добротой. – Разве это неглупо?       – Я не люблю повторять дважды, Шварц, – абсолютно спокойно и в своей властной манере, которую ещё не видел Генрих, произнесла девушка, не поднимая взгляда. – Однако... – робкий взмах ресниц говорил о её волнении, – всё же повторю, что я не испытываю к тебе ненависти, как тогда, когда увидела тебя в первый раз.       С губ парня, слушавшего все эти искренние слова совершенно чужого ему душой, но всё же до сих пор любимого человека, не сходила едва заметная улыбка, ведь девушка была настолько мила, что если бы не смерть, то на её щеках точно бы появился румянец, выдающий истинные чувства.       Генрих загадочно и неопределённо покачал головой, будто бы поражаясь словам медиума, после чего полушёпотом начал говорить смущающие и ставящие в неловкое положение слова:       – Люби... Ненавидь. Восторгайся или презирай. Я приму от тебя любое чувство, но только не равнодушие.       Таким прозаичным способом Шварц хотел сказать очень многое: что он всё равно будет любить её, даже если она не ответит; что он готов принять действительность и её чувства, которые, как она сама справедливо заметила, не являются для него желаемыми; и, в конце концов, то, что всё это уже не так значимо, когда их души свободны от людской приземлённости и могут лишь вкушать душевную любовь.       – Что ж, – хмыкнув с лукавостью и не упавшей в глазах парня гордостью, подытожила девушка, – тогда, пожалуй, я выберу восторг, – она заметила, как его бровь поползла вверх, удивлённая её необоснованным выбором, и Анне пришлось говорить откровенно, понимая, что он прав и что здесь, в этом месте, их души уже могут быть честными, даже если в жизни она бы никогда такого не сказала. – Когда я поняла, какой ты на самом деле, я восторгалась тобой и считала, что ты весьма сильный, но в глубине души ранимый человек. Человек, который поступает по жизни так, как заставила его несправедливая судьба, – не сказать, что Генрих с удовольствием и спокойствием слушал в свой адрес дифирамбы, однако его желание услышать от девушки правду заставляло его молча терпеть смущение и неловкость. – Я хотела помочь тебе, однако ты постоянно отдалялся и не подпускал к секретам своего прошлого.       – У меня сейчас такое ощущение, что я разговариваю с Асакурой, – как-то уж очень неожиданно изогнул тему разговора Шварц, видимо, намереваясь сделать девушке ответный комплемент. – Ты говоришь в точности как он, – усмехнувшись, пояснил Генрих. – Видимо, его гремящая на весь шаманский мир доброта – заразное явление.       – Да, Йо может очень быстро и главное – в нужную сторону менять людей, – очень резко и главное с особым энтузиазмом подхватила эту тему Анна, не замечая того, как Генриху стало неприятно видеть её желание говорить о любимом человеке. – Он всегда думает о друзьях больше, чем о самом себе, и никогда даже не задумается о собственной безопасности, если кто-то попадет в беду, – девушка даже засмеялась, видимо, вспомнив что-то из ряда вон выходящее. – Он притворяется дураком, но в нужный момент становится серьёзным и делает всё правильно.       – Ты скучаешь по нему? – неожиданно прервал её воспоминания Генрих, видя, как она в тот же миг осознала свою минутную слабость и постаралась придать лицу выдержанные тона спокойствия и невозмутимости.       – Это... уже не имеет значения, – повернувшись спиной к парню и размеренно-прогулочным шагом вернувшись к скамейке, слово за словом произнесла Анна, стараясь не показать всей той боли, что так ярко видел Шварц.       Он медленно, не нарушая их молчание словами, подошёл к ней и присел рядом, осознавая, что такие мощные и крепкие узы ему никогда не разрушить, даже если бы он захотел этого. Но в том-то и дело, что он не хотел. Потому что любил... А любовь – это то, когда её счастье важнее собственного.       – Хм... – спустя несколько минут поймал себя на весёлой мысли Шварц. – Как ни странно, но я искренне желаю Асакуре долгих и счастливых лет жизни.       – Почему? – казалось бы, такую простую суть не смогла уловить девушка.       – Потому что чем дольше он будет жить, тем дольше я смогу быть с тобой, – отведя взгляд в сторону, но не от смущения, а от нежелания видеть отрицание медиума, произнёс Генрих, услышав в ответ короткое молчание и то, как резко Анна хотела что-то ответить. – Я знаю, – но он уже предугадал её слова. – Это не изменит твоих чувств ни ко мне, ни к нему. Однако, как ты и дала мне понять, в отличие от Асакуры я полон эгоизма.       – Ты передёргиваешь, – недовольно пробубнила себе под нос девушка, которая почувствовала себя ещё более виноватой перед аристократом.       Далее не последовало ни ответа, ни какой-либо ярко выраженной эмоции. Генрих промолчал, а Анна лишь усугубила это молчание, в результате чего они оба погрузились в томительное ожидание того, что им предстоит. Каждый думал о своём, но между тем друг о друге. Не чувствовалось даже малейшего напряжения или неудобства. Они сидели рядом на лавочке, а со стороны казалось, что они просто-напросто два чужих друг другу человека, объединённых общей проблемой, именуемой смертью.       – Анна, – не смог молча рассуждать с самим собой, тем более что, возможно, он видит девушку в последний раз, ибо её душа заслуживает менее сурового наказания, произнёс с грядущим вопросом Шварц. Она на его зов даже не шевельнулась, всё так же продолжая смотреть куда-то вперёд задумчивым взглядом, но он знал, что медиум его внимательно слушает. – Если бы не было Асакуры, – даже по началу фразы японка поняла всю очевидность вопроса, – возможно ли, что твои чувства ко мне были бы взаимными?       – Я не хочу отвечать на этот вопрос, – сказала, как отрезала без анестезии, девушка, будто бы и не было в ней вовсе сочувствия.       – Почему? – но аристократ не отступался. – Боишься, что я обрету надежду?       – Боюсь, что ты почувствуешь разочарование в своих ожиданиях, – уже более мягко, ровным голосом ответила медиум. Ей было больно, впервые, чёрт возьми, больно говорить правду другим людям. Она чувствовала, что поступает, как жестокий маньяк-убийца, придумывающий кучу способов убийства и без того раненной жертвы. Однако разве соврать было лучшим вариантом? Как и сказал сам Шварц, это лишь даёт надежду – веру в то, чего никогда не случится, даже если они будут скитаться по просторам ада рука об руку.       – Знаешь, – откинувшись на спинку лавки и устремив свой взор в небесный потолок, подытожил Генрих их немногословные объяснения друг перед другом, – мне кажется, я наконец-то нашёл различие между той Анной, которую полюбил я, и той, которая сидит сейчас рядом со мной.       – И какое же? – чуть покосилась на парня, но не повернула головы девушка, даже сама не знающая ответа, ведь ей казалось, что с Генрихом она была практически собой, разве что более мягкой.       – Холод, – пожав плечами, коротко объяснил Шварц. – Моя Анна была гордой, а не холодной.       – Не самый лучший комплемент в моей жизни, – постаралась девушка выглядеть стойко, но в то же время на её губах дрогнула улыбка, заражающая собой и парня.       – Согласен, – короткая пауза и маленькая месть. – Но я просто плачу правдой за правду.       На эти слова аристократа девушка всё-таки не смогла не отреагировать без явственных изменений в лице. Когда взгляд тёмных глаз коснулся его лица, окрашенного эмоциями злорадного победителя, японка изогнула бровь и произнесла с той гордостью, которую так любил в ней Генрих.       – Всё-таки ты возмутительный тип.       – Всё-таки я не могу умалить достоинство женщины дважды, – покачав головой, постарался быть как можно более серьёзным Шварц, однако его слова, говорящие о том, что девушка забила решающий гол в его ворота, а он не имеет больше вариантов, как ей «отомстить», не оставили медиума равнодушной, в принципе как и самого парня.       Из последних сил удерживая свои губы в ровно горизонтальном положении, Анну начинал пробивать смех, ярко читаемый в её глазах и не сдерживаемый в душе. Начиная с тихих смешков, похожих на звонкое, но сдавленное икания, она подбивала на подобные проявления радости души и самого аристократа, в конце концов, звонко расхохотавшись и лишь на какое-то время перестав вместе с парнем быть теми, кем они всё же не являлись.       Постепенно перестав смеяться, между ними повисло больше, чем молчание – скорее, это было сожаление, и сожалели они каждый о своём: о неизменности прошлого, о печали настоящего и о неотвратимости будущего.       – Генрих Шварц? – весьма неожиданным образом, появившись из клубов дыма, ворвались созвучные голоса незнакомцев в атмосферу доверительности между Анной и Генрихом.       Прямо перед девушкой и парнем появились те самые два стражника, которые олицетворяли собой две неизменные, противоборствующие силы: зло и добро. Сами же «приставы» не были подвластны возложенным на них ролям и прибывали всегда в полнейшем спокойствии и безразличии. Их дело было маленьким: сообщить решение суда и проводить туда, где душа обретёт либо покой, либо муки.       – Да, – настороженно отозвался Генрих, нахмурив брови и не понимая, что происходит, ведь он появился здесь значительно позже Анны.       – По Вашему рассмотренному делу великим королём духов мы обязаны сообщить неопровержимое решение. Ваша душа приговаривается к третьему уровню загробной жизни и исключает возможность перехода на более высокие уровни. Просим не чинить препятствий исполнению приговора и следовать за нами.       – Ни слова не понял, но, кажется, меня приняли вне очереди, – абсолютно невозмутимо произнёс Генрих, не слишком-то беспокоясь об участи своей души. – Всё же есть для злодеев бонусы.       – По какому праву? – не слушая его саркастических фраз, властно встала с места Анна, готовая взглядом испепелить двоих стражников. – Я и души других людей прибыли сюда раньше! – дело касалось исключительно принципа равенства, и, разумеется, Анна, заставившая своим поведением подавиться смехом Генриха, не смогла стерпеть такой несправедливости, тем более что номер её был не из самых близких к началу.       – Анна, – положив свою руку на плечо девушки, но тут же испытав на себе её раздражение, когда она отдёрнула плечо, предпринял Генрих жалкую попытку успокоить гнев и недовольство девушки.       – Вынесение решений происходит не по регистрации поступающих, а по сложности их дел, – коротко объяснил стражник зла. – Видимо, твоя душа имеет больше шансов на спасение, – одарив японку слабой, но доброй улыбкой, постарался приободрить её Шварц. – Так что же такое третий уровень загробной жизни? – как и было ему рекомендовано, направился вперёд Генрих, не чиня препятствий, но решив узнать правду до того, как она откроется ему во всей «красе».       – Это ад, – шагая рядом с аристократом, которого она хотела хотя бы проводить до врат в преисподнюю, коротко и отведя глаза в сторону, без особой радости произнесла Анна.       – В принципе, другого я и не ожидал, – постарался не показывать девушке своего отчаяния, чтобы оно не рождало на её лице и без того печальные эмоции, проявил смирение Генрих.       – Всего в загробной жизни четыре уровня: первые два принадлежат раю, а вторые два – аду, – начала краткий экскурс Анна, испытывая неприятное чувство, когда за их спинами шли эти стражники, готовые, если потребуется, применить силу к непокорным душам. – На первом уровне становятся святыми, на четвёртом – душа обезличивается, то есть практически уничтожается.       – А второй и третий уровень – это что-то среднее между двумя крайностями, я так понимаю, да? – высказал свою догадку Генрих.       – Туда попадают обычные души, просто у кого-то при жизни было меньше, а у кого-то больше грехов, – дала Анна более расширенное представление о грядущем.       – Получается, я ещё и избежал самого страшного. Воистину милосердие великого духа не имеет границ, – малость сыронизировал на этой почве Шварц, заметив краем глаза смятение девушки, когда они вновь попали в этот тёмный коридор, по разные стороны которого находилось два загробных царства. – Анна, – как всегда растянуто и величественно произнёс её имя Генрих, – неужели ты всерьёз думала, что меня отправят в рай?       – Я понимала, что нет, но... – медиуму было весьма трудно посмотреть на спокойно идущего вперёд аристократа, но ещё труднее было осознавать то, что, скорее всего, их дороги в этом коридоре разойдутся.       – Сочувствую, – когда в молчании парень и девушка дошли до двух противоположных ворот, их снова встретила небесная дева, постаравшаяся поддержать Шварца напутственной улыбкой. – Хотя знаешь, говорят, что существование в аду куда веселее.       – Когда я туда попаду, то обязательно Вам об этом сообщу, – ответил аналогичной шуткой Генрих, снова замечая так и неизменившееся состояние Анны, жутко переживающей, но старающейся выглядеть спокойно. – Настоящая Анна никогда не заплачет, – постарался не дать ей расплакаться аристократ, однако девушка уже раздражённо шмыгала носом, злясь на свою неподвластную ей слабость, и торопливо утирала влажные глаза.       – Не тебе решать, что мне делать, – даже в таком состоянии Анна оставалась Анной, не успевая утирать крупные слёзы, катящиеся по щекам, из-за чего ей пришлось отвернуться, мысленно крича на себя, и давать словесные пощёчины, чтобы успокоиться.       – Генрих Шварц, – в один голос поторопили его стражники, стоявшие около мощных врат ада.       – Минуту, – бросил им через плечо парень, после чего медленно подошёл к сдержанно плачущей девушке и обнял её со спины, уткнувшись носом чуть выше левого уха. Ему было жаль, что он не может снова вдохнуть аромат её волос, не может почувствовать тепла её тела, однако счастье рождалось лишь от того, что его воспоминания были не подвластны смерти. Он всё ещё помнил, каково это любить её, ловить каждый взгляд чёрных, словно японская ночь, глаз. Этого было достаточно, чтобы поблагодарить за их встречу судьбу, хоть и сыгравшую с ним в жестокую игру. – Только не вздумай спускаться ко мне, – не исключая такой возможности добровольного отказа от рая, наказал ей Генрих. – Твоя душа достойна большего.       Но ответить на это Анна не могла. Его слова, будто бы вирус, заставили горечь боли разлиться по всей душе и закусить губу, дабы из её уст не вырвался сдавленный и полный страданий стон.       Так они стояли действительно запрошенную парнем минуту на прощанье, и как только аристократ понял, что пора расставаться, он открыл закрытые до сего момента глаза и внезапно наткнулся на весьма необычное явление.       – Анна, что с тобой происходит? – парень тут же разжал руки и обошёл девушку, схватив её ладони, которые сияли и искрились золотым светом. Медиум и сама, толком не заметившая этого, мыслями будучи совершенно в иной стороне, не могла понять, что с ней происходит, пока наблюдавшая за романтическим прощанием со стороны небесная стражница вдруг не воскликнула.       – О Духи! Поздравляю! Такое происходит крайне редко, так что от всей души поздравляю! – ангел радовалась так, будто она выиграла миллион, а то и миллиард долларов.       – Что со мной такое? – не смогла разделить её радости Анна, не понявшая и не уловившая сути.       – Тебе выпал редкий случай: ты возвращаешься к жизни!       – Что?! – как-то совершенно нелогично, с испугом, воскликнула девушка, продолжавшая видеть, как не только руки, но и ноги начало окутывать золотым сиянием и тянуть куда-то вниз.       – Видимо, Асакура даже против того, чтобы нас связывала смерть, – абсолютно искренне и счастливо улыбнулся Генрих, прекрасно понявший, чьих это рук дело.       – Нет, – испуганно металась взглядом по своему исчезающему телу девушка, видя спокойное, но неудержимо печальное лицо Шварца. Она очень хотела вернуться к Йо, и она не сомневалась в своём желание, но в то же время получалось так, что сейчас она бросала Генриха одного в аду, где неизвестно, что может случиться с его душой. Снова её мучило чувство предательства, пусть и невольного, но от этого японке не было легче.       Вновь чувствовалось горечь и укоры совести, ведь где-то там, в жизни, она будет с любимым, а он снова брошенный и уничтоженный останется всего лишь памятью в её сердце. Анна не хотела бросать друга в беде. Да, как и сказал аристократ, Йо умел заражать своей добротой и других, но что толку от этой доброты, если сейчас она не могла ничего поделать, кроме как приносить боль и страдания.       – Пообещай мне две вещи, – подойдя совсем близко к девушке, положив свою ладонь ей на шею и соприкоснувшись с ней лбами, чтобы её голова перестала вертеться в панике, очень тяжело начал говорить Генрих. – Первое, что ты не будешь ни о чём сожалеть и станешь счастливой несмотря ни на что.       – А второе? – уже не могла, да и не хотела Анна сдерживать слёз, рыданий и боли, рвущейся наружу. Да! Да! Она не железная, чёрт возьми! Она обретает снова жизнь, но при этом потеряет друга – лучшего друга, и, будь весь мир проклят, если это не заслуживает и слезинки.       – Прости меня за всё... и за это тоже, – он просто не смог отпустить её от себя, не запечатлив в своей памяти этот поцелуй – этот, пропади всё пропадом, полный боли от разлуки поцелуй.       Лишь не почувствовав губ и присутствия любимой, не услышав её надрывных рыданий, Генрих медленно, словно боясь, открыл глаза и увидел лишь золотые частицы пыли, витавшие в воздухе.       Рядом с ним тихонечко шмыгнула носом небесная дева, смахнувшая маленькую слезинку с правого глаза и с добротой в сердце сказавшая:       – Мне очень жаль.       Шварц и сам понимал, что настал момент, который изменить никому неподвластно. Шагая вперёд, навстречу ужасающим своим величием и тёмной силой вратам, Генрих ещё раз улыбнулся бессмысленно прошедшей жизни, как будто до конца не сдавшись отчаянию, после чего прикрыл глаза и слышал лишь то, как тяжело и громко в действие пришёл механизм, открывающий двери. Сквозь них стали доноситься мучительные крики людей, лай собак и протяжные вопли неизвестных существ.       Лишь открыв веки, он смог удивлёнными глазами, полными ужаса и страха перед масштабами этого места, увидеть то, как на сотни или даже тысячи километров простирается каменистая пустыня; как горы и вулканы тянутся ввысь, прорезая чёрное небо и грозовые тучи; как бьёт во все стороны молния и бушует кипящая лава, текущая рекой по всей долине. В небе летали огромные монстры, похожие на доисторических птеродактилей, готовых спикировать в любой момент и растерзать свою добычу, внизу пугали лишь одним своим видом церберы, а воздух был пропитан запахом смерти и мучений. Таков он был – ад.       За спиной молодого и рано ушедшего из жизни аристократа вспыхнула яркая вспышка серебристого света. Он понял, что это появилась очередная душа, пришедшая сюда за решением великого короля духов, но его не волновало, кто это и какова его история. Шварц лишь шагнул вперёд, ощущая невыносимый жар под ногами, но вдруг резко остановился, как только до него донёсся очень знакомый и серьёзный голос.       – Береги себя.       Чуть ли не подпрыгнув на месте, аристократ стремительно развернулся, не понимая, как такое вообще возможно, и стоило ему повернуться, как в тот же миг его догадка оправдалась, и в ту же самую секунду он встретился со взглядом тёмных глаз, несущих в себе слишком много чувств, чтобы передать их словами. И сожаление, и доброта, и даже спокойствие – всё такое непохожее, но всё такое единое делало из Асакуры Асакуру.       Поверить в то, что Йо мёртв, Генрих однозначно не мог. В его понимании это было нереально, хотя в глубине души он сразу же догадался, что стало причиной его смерти.       – Асакура, что ты... – поспешив назад, чтобы расспросить и узнать, что произошло с сильнейшим шаманом, Генрих выглядел весьма ошарашенным и сбитым с толку, от чего совершенно не понимал, как со стороны выглядят его действия.       Но, к сожалению, врата ада резко и категорично захлопнулись прямо перед носом аристократа, видимо, сочтя его рвение поговорить с шаманом за попытку бежать с территории, на которую он уже успел ступить, и вот так двери ада закрылись до следующего приказа, а разговор двух бывших... соперников в любви так и не состоялся.