Полируй меч с терпением

      Последние месяцы жизни Чимина крайне затратны в плане покупок личных вещей. Его одолела таинственная напасть, а может, обыкновенная забывчивость — без разницы, рассеянный омега устал тратить свои кровные, заработанные честным трудом денежки на предметы первой необходимости. Наивный, он и не подозревает, что причина данной неприятности хмурит брови и отыгрывает роль холодного принца совсем близко, прямо под носом. Трется рядом, нарочито равнодушный, отстраненный, весь такой ни сном ни духом — мне до вас до всех никакого дела!       Корень зла пророс в комнате соседа с пассивно-агрессивной табличкой «ВХОДА НЕТ» на двери.       У Чонгука подлокотники компьютерного кресла обтянуты носками Чимина, как салоны кадиллаков чикагских мафиозо крокодиловой кожей. Он в полной мере осознает проблему, когда начинает запирать свою комнату на ключ. Даже когда отлучается на десять шагов до холодильника. Чонгук методично складирует в своей греховной цитадели любое не прибитое к полу имущество Чимина: резинки для волос, зубные щетки, наволочки, футболки. Кружки, бальзамы для губ, дезодоранты… В ужасающих своим масштабом количествах. Порой Чимину приходится ходить на пары в домашнем, в вещах брата и, что самое неприятное, в одежде Юнги-хена.       Осознание болезненной одержимости делает Чонгука нервным. Он чувствует: пора собирать чемоданы на курорты местной психиатрической лечебницы. Пришлось раскошелиться на собственный мини-холодильник, дабы не стрессовать лишний раз. Параноидальный страх быть пойманным на клептомании и прослыть в чужих глазах грязным извращенцем не дает ему спокойно сомкнуть глаз. Он спит и видит, как его ловят с поличным, отрубают руки, высекают плетью до кости на позорном столбе. Чонгук отсиживает пары в универе еле как, бежит домой как только, так сразу и не высовывает нос без особой надобности на улицу. Он страдает от самого себя, однако противиться порочным желаниям не может, само его естество пытается окружить себя вещами Чимина. Окружить его запахом… Это его зависимость, тайное увлечение. Нечто не совсем нормальное. Предосудительное, неловкое, но неизменно приносящее удовольствие и, что самое интересное, комфорт.       Чонгук вьет гнездо из носков, футболок и трусов своего соседа. Да, Чонгук не будет пытаться обелить себя, он отвратителен, он прекрасно осведомлен в этом.       Да и нечего сушить свое белье после стирки где попало?       Соседи относятся к причудам сычеватого Чонгука ровно, потому что стоит признать — он с детства странный. Богом уж точно знает. Главное, платит аренду в срок. Всем хватает ума и такта делать вид, что не происходит ничего необычного, что их нервозный мрачный сосед — нечто само собой разумеющееся. Хотя еще в самом начале учебного семестра Чонгук не был таким. Рассудок покидает его постепенно, он будто супермен, скованный наручниками из криптонита.       Никто не порывается покуситься на запретную территорию Чонгука, кроме, разве что, Богома, который любит поваляться на его кровати и потрещать ни о чем.       Любил. Раньше.       Теперь комната Чонгука недоступна ни для кого, он и не заметил, как начал отдаляться даже от друга. Богом предлагает Чонгуку поставить в комнату горшок, чтобы начать жить полностью автономной республикой. Больше они не едят за одним столом и, самое главное, Чонгука больше не зовут ужинать вместе со всеми. Его ни за что не выманишь из своей пещеры.       Юнги и Чимин считают, что Чонгук геймер-киноман, не понятый никем не такой как все эстет, ярый фанат Звездных Войн и PVP-игр. А может наркоман, мало ли зачем он каждый раз запирается в своей темной каморке?       Чонгуку не нравятся фильмы про космос и вооруженные конфликты, он пересматривает первый сезон Бриджертонов каждый вечер и тихонько плачет, пока нюхает подушку в наволочке Чимина на особо пикантных моментах.       Природную молчаливость и замкнутость Чонгука крайне усугубляет выигрыш в генетической лотерее. Потому что когда такой красавчик безмолвствует, его по умолчанию принимают за высокомерного и заносчивого засранца. Никто не подозревает, что он не может общаться с соседями как раньше только потому, что ему мешает совесть. Ему стыдно. Внутренний мир Чонгука — это тонкая материя, что угодно может разрушить столь хрупкое полотно. Сейчас оно по своей структуре напоминает стеклянную лапшу.       В глубокой темноте ночи Чонгук шурует в главном холодильнике, потому что в его мини-версии хранится только экстренный подручный закусон, а все серьезные продукты находятся на кухне. Оголодавшее нутро его подтачивает животное желание сожрать кастрюлю чего-нибудь горячего, сытного, чтобы волна тепла прокатилась по пищеводу напрямую к желудку и кишкам.       На кухне не горит свет, лампы в холодильнике окутывают таинственным полумраком широкоплечую фигуру, что точит сырую сосиску не отходя от кассы. Он макает ее в контейнер с кимчи и размышляет… Что ему съесть? Варить впадлу, доставку ждать долго. Безвыходная ситуация… Чонгук заинтересованно обнюхивает кусок моцареллы, когда по позвоночнику пробегает настороженный импульс. За спиной обнаруживается Чимин, тихонько втыкающий в телефон.       — Эм, не спишь? — чавкает перепуганный чужим молчаливым присутствием Чонгук.       — Угу, — кивает ему в ответ сонный омега, он сладко зевает, прикрывая рот кулаком и не реагирует на приглашение присоединиться к пиршеству.       — Да ничего, ищи, что хотел, я постою в очереди. Ты так увлеченно рылся в продуктах, что я не стал тебя отвлекать…       — Извини, хен, я уже все, — виновато буркает Чонгук.       Лучше пойти спать и не набивать желудок чем попало на ночь.       — Хочется чего-нибудь острого, горячего… — вдруг с крайней охотой откровенничает Чимин. — Не хочу готовить. И рамен не хочу…       — Сейчас бы токпокки из того фургончика аджум…       — С рыбным пирогом, — одобрительно кивает Чимин.       — И горячим бульончиком… — подхватывают они оба в унисон, заходясь мечтательными слюнками.       Никто из них не знает точный график работы фургончика аджум, но каждый по возвращению с гулянок в позднее время видел их открытыми в полночь или даже в пять утра. Движимые неостановимым стихийным порывом, оголодавшие альфа и омега решительно собираются в путь. Если пункт назначения окажется закрытым, они не опустят руки и сходят в круглосуточный мак. Все схвачено.       Честно, Чонгук не думал, что Чимин может вот так просто предложить сходить за едой ночью. Обычно он строго следит за своим рационом. Чонгук же частенько бегает до магазина, когда все спят, поэтому выйти вместе с кем-то в свое традиционное одинокое странствие крайне необычно. Эта внезапная совместная вылазка — самое волнительное, что только случалось в чонгуковой скудной на романтические события жизнью. Идти вместе со своим крашем за едой далеко за полночь — настоящее любовное приключение.       Темная улица встречает их мелко накрапывающим дождем и порывистым ветром, хлестко стегнувшим по лицам. Они выходят прямо в пижамах и резиновых тапках на носки. Чонгук не видел еще такой полосатой пижамы у Чимина. Новая.       Кожа под спешно наброшенным на плечи бомбером моментально покрывается мурашками, носки пропитывает противная сырость. Как-то они погорячились с выбором одежды, но никто не жалуется, дорогу преодолеет идущий. Насупленные альфа и омега торопливо шагают по освещенной светильниками парковой дорожке, срезая путь задними дворами, как делают всегда. Чимин ступает уверенно, по-хозяйски. Это их территория, их подернутый пленкой сна район, каждый фонарный столб и дерево гинкго им знакомо наизусть. Одна рука Чимина греется в кармане, другой он по привычке зачесывает светлые волосы назад. Они не уложены и пушатся от влаги, назойливо щекоча лицо. Спина у Чимина идеально прямая, плюшевая курточка дерзко распахнута, ярко очерченный подбородок вздернут вверх.       — В последнее время я постоянно чувствую себя голодным, — жалуется Чимин, из его рта вырывается крошечный клубок пара. — Это бесит. Может быть что-то с гормонами, надо витаминов попить…       — Лучше к эндокринологу, — советует внимательный Чонгук.       — Ага. Раньше такого не было. Постоянно хочу жареное и сладкое. И газировку.       Чонгук тут конечно советчик так себе — это его обычная ежедневная еда.       На улице тихо, кисло пахнет пожухлой листвой, неоновые отблески кишащих повсюду рекламных вывесок путаются в отросших черных волосах альфы, он шмыгает потекшим на прохладе носом.       — Застегнись, простынешь, — ворчит Чимин, оглядывая его с ног до головы, когда они оказываются на главной, густо освещенной улице. Чонгук послушно захлопывает бомбер, не в его правилах спорить с маленьким боссом. Хотя маленький, конечно, тут только он.       — Давненько не разговаривали, кстати, — улыбается вдруг хитро Чимин.       — Угу.       — Соскучился? — ехидно интересуется он, искоса наблюдая за тем, как носатое лицо застывает в напряженную маску. — Конечно нет, мы же тебе надоели.       В ответ на такой вполне справедливый подкол, Чонгук бубнит что-то неопределенное себе под нос. Просто потому что не может сосредоточиться, когда на него косится эта нежная румяная мордочка.       Насытившись чужим смущением, Чимин, позевывая, идет чуть впереди своего неразговорчивого собеседника. Он из тех людей, что любят задавать неудобные вопросы и получает удовольствие, наблюдая за неловкой реакцией на них, а Чонгук из тех, кто ответы на такие вопросы находит перед сном лет через пять. Он корит себя за тугой ум. Наконец появился тот самый шанс наладить общение с предметом воздыхания, а Чонгук как воды в рот набрал. К счастью, они уже подходят к фургончику и замечают издалека, что он работает.       — Вам с собой? — строго спрашивает аджума, погружая черпак в горячий соус с токпокки.       От чана с едой шпарит жаром и клубится влажный дымок, голодный Чонгук глядит на аджуму снизу вверх, как на могущественную колдунью с волшебным зельем.       — Нет, спасибо, поедим здесь, — вежливо отвечает Чимин.       Они едят молча, на улице перед прилавком, шикают горячей едой и одобрительно кивают друг другу, оценивая изысканность премиального вкуса. На обратном пути Чонгук решает шлифануть съеденное горячим хоттоком, моментально соблазнившийся Чимин осуждает его выбор — ну куда тебе столько? и покупает такой же. Жирный, с орехами и медом. Они молча грызут рисовые лепешки, пока бредут обратно домой. Острая еда греет изнутри, но еще больше согревает радостный трепет от компании Чимина и счастливые влюбленные мурашки, царапающие тело. Чонгук совсем как швейцар отворяет перед Чимином все двери, пропускает перед собой в лифте, а на прощание кланяется в прихожей… С поклоном он, конечно, переусердствовал. Но это не мешает ему заснуть сном младенца в эту ночь.       За все месяцы совместной жизни Чонгук понимает главное — с Чимином им не быть вместе ни за что и никогда. Потому что у него есть Юнги-хен. Чимин не возьмет и с какого-то перепуга вдруг не выберет Чонгука, потому что выбирать его не за что. Он проигрывает Юнги по всем фронтам: Чонгук не такой умный, зрелый и талантливый. В нем нет той загадочной стариковской мудрости, которая каким-то образом присутствует в Юнги. У Чонгука банально даже подработки нет, а Юнги-хен работает с пятнадцати лет. Будет глупо и унизительно пытаться отбить омегу у альфы, которого неволей воспринимаешь как вожака. Да и само слово «отбивать» к Чимину неприменимо. Потому что он не вещь, он прекрасный, идеальный, верный, недосягаемый… Хотя, вроде как, завтракает каждое утро совсем близко и еще чаще просит опускать за собой стульчак унитаза.       Влюбленность в Чимина мучает и заставляет страдать.       Равнодушие губит стремительнее смертельного заболевания.        Чонгук временно застревает в своей самой депрессивной фазе, самооценка его ниже плинтуса, на фоне стресса от скорых экзаменов вернулась угревая сыпь. Еще и глубокая осень с резко укоротившимся световым днем давят на психику, он учится, а в свободное время плачет, ест и дрочит. Его либидо, несмотря на подавленность, находится на самом пике, это даже пугает.       Чонгука возбуждает все, даже воздух.       Чонгук — секс-машина без пробега.       Он оттрахает даже снеговика, если принарядить его в шмотки Чимина, а вместо волос воткнуть скомканный (чиминий) носок. Как бы он на него набросился… У Чонгука бы не упал даже на морозе.       Он думает об этом на вечерней пробежке, фанатично сжигая воздух в легких.       У него стоит от мыслей о снеговике, пока он наворачивает километры по стадиону.       Что с ним не так?       — Вкусно пахнешь, — говорит вышедший из душа Чимин, принюхиваясь к только вернувшемуся Чонгуку. — Что за парфюм?       — Боже, ты шутишь? Не издевайся над моим бро, — морщится Богом. — Чонгук пришел с пробежки и от него несет немытой псиной. Ты чего?       Чимин ничего не отвечает, лишь задумчиво хмурит брови, вытряхая полотенцем влагу из волос. И незаметно принюхивается к растерянному Чонгуку по пути в свою комнату.       Чонгук нюхает сам себя, когда оказывается в душе — пахнет действительно не очень.       И ведь это далеко не первый раз, когда Чимин хвалит его запах. Что было бы, если бы он не принимал свой курс блокаторов? Ведь он источает лишь самую крохотную частичку природных феромонов. Чонгук не рискует прекращать прием таблеток, он помнит себя подростком — полная жопа, ему необходим трезвый рассудок. Если пропустит хоть один день приема — весь курс насмарку, придется идти заново на консультацию к врачу и менять таблетки… А Чимин тем временем продолжает отваливать случайные комплименты и все чаще хвалит его запах, причем в не самые санитарные (чистоплотные) дни. Это приводит к тому, что, следуя глубинным инстинктам, Чонгук перестает ходить в душ…       Их ночные вылазки случаются все чаще и чаще. Иногда Чимин просит Юнги купить ему что-нибудь вкусненькое, иногда просит Чонгука или Богома, но только в дни, когда не может позволить себе слоняться по улице поздно. Походы за токпокки в час ночи как минимум раз в неделю становятся нерушимой традицией. У них на сто процентов совпадают вкусы в еде. Точнее, Чимина в последнее время тянет на все то, что обычно потребляет Чонгук.       Наконец-то жизнь начинает налаживаться.       Дружба — это прекрасно. Именно из-за нее Чонгук теряет бдительность.       Расслабленное тело альфы подбрасывает на кровати, как от удара током, когда вдруг в его комнату просовывается блондинистая макушка:       — Эй, ты спишь? — зловеще шепчет она, а у Чонгука сердце ускользает в пятки. Он забыл запереться.       Пиздец.       — Хорошо, что не спишь, — Чимин не ждет ответа, он просто видит, что Чонгук валяется на кровати с телефоном и поэтому на цыпочках проходит внутрь. — Не хочешь до магазина сходить?       Яркий неоновый свет перемешанных цветных ламп хоть как-то спасает положение — ничего так сразу и не разглядишь. С непривычки вообще глаза режет. Чимин близоруко щурится, присаживается на край кровати и дергает нетерпеливо Чонгука за штанину.       — Ну пожалуйста, пошли-и-и, — хнычет он.       Такой же, какой обычно: спокойный, ироничный и мягкий. Взрослый. Слегка растрепанный, в домашнем плюшевом свитшоте.       — Да, пойдем, конечно, мне нужно только переодеться, — деревенеет Чонгук, пристально наблюдая за движениями головы гостя.       — Супер, жду! — подскакивает довольный Чимин и, к небывалому облегчению, легкой пушинкой уносится обратно к двери.       А потом оборачивается:       — На улице кстати дождь, одевайся потеплее, — легкая улыбка озаряет его лицо, Чонгук туго сглатывает слюну, когда Чимин хватается за дверную ручку…       А потом вдруг оборачивается опять и говорит:       — Это что, моя толстовка с АШЕРОМ?       У Чонгука душа покидает тело.       Чимин хлопает ладонью по выключателю, загорается плоская лампа под потолком.       — Сколько тут… всего. Господи, Чонгук?! — орет он шепотом, вперивает свои дикие, испуганные глаза в посеревшее лицо преступника и замечает самое страшное.       Гнездо.       Чонгуку давно не приходится пользоваться своим постельным бельем: на матрасе у него лежат свитшоты и свитеры Чимина, сверху, очень аккуратно, шовчик к шовчику, расправлены хлопковые футболки и боксеры, чтобы не раздражало кожу во сне. Гнездо Чонгука добротное, многослойное, порой он даже не помнит как именно его утрамбовывал, особенно не помнит, как скручивал пижамные штаны Чимина в канаты, чтобы соорудить ими бортик по всему периметру кровати…       Становится очень, очень тихо.       Воцаряется гробовая тишина, от которой звенит в ушах.       Чонгука потряхивает всего целиком, грудину сдавливает страхом — он не может себя оправдать. Никак, никаким образом.       — Чтобы завтра тебя здесь не было, — произносит стылым голосом Чимин и выходит за дверь.