Полируй меч с терпением

      Чимин возвращается обратно минуты через две, наперевес с бельевой корзиной:       — Ну-ка вытряхивай все, что стащил.       — Чимин-хен, мне так…       — Нет. Не хочу ничего от тебя сейчас слышать. Шевелись.       Еще вечером в Чонгуке сияла сверхновая, рожденная новым витком в их отношениях, а теперь мир в одночасье обернулся пустошью. Раздраженный голос Чимина слышится как из другой комнаты, ладони становятся влажными, сердце стучит барабанным боем, подпрыгивая к самому горлу. Все происходит слишком быстро, чтобы Чонгук смог притормозить. Его несет, бурлящая от стыда кровь пульсирует в ушах.       — Я люблю тебя, — произносит он в тишину, нос заложен, глаза на мокром месте, Чонгук гнусавит как нашкодивший мальчишка.       — Да что ты говоришь?       Чимин иронично фыркает и даже головы не поднимает, просто сгребает свое белье с чужой кровати и сосредоточенно впихивает разноцветную кучу в корзину — он как кремень, его ничем не пронять.       — Чимин-а, ты куда провалился? — как гром среди ясного неба раздается голос Юнги-хена за дверью. — Где новая кастрюля? В чем варить яйца?       Внутри Чонгука моментально все смерзлось, а казалось бы — куда хуже? Если его сейчас вскрыть, то можно обнаружить замороженные куриные потроха, целый суповой набор, покрытый хрусткой снежной коркой. На планете нет никого более жалкого, чем он в данный отрезок времени. Что, если сейчас в комнату зайдет Юнги-хен? А если Чимин сейчас сам его позовет? Он все расскажет своему альфе, иначе никак.       — В сушилке! — звонче жаворонка орет в ответ Чимин и драматично закатывает глаза, не отрываясь от дела.       Чонгуков пульс ускоряется до такой степени, что скорее напоминает вибрацию.       — В сушилке нет! — продолжает возмущаться сиплый голос из кухни.       — Ну тогда в шкафу? — Чимин сердито швыряет ворох футболок на пол, в корзине больше нет места.       — Не вижу… — Юнги-хен звучит глухо, слышно, что говорит он это в шкаф.       — Ну как не видишь-то? — взрывается Чимин недовольным рыком, обнаруживая внушительную кладку своих носков под кроватью Чонгука.       Он задумчиво обводит языком щеку изнутри и делает судорожный вдох-выдох, сомнения ярко отображаются на его уставшем, осунувшимся к ночи лице, заметно, что ему очень хочется поделиться своим отвратительным открытием. Чимин решительно выходит за дверь, оставляя Чонгука наедине с самим собой.       — Ну а это что? — его победоносный клич заставляет насторожиться и замереть на месте.       — …да кто бы ее разглядел под полотенцем?       А в следующий момент вовсе прийти в замешательство:       — Да уже неважно, знаешь я… помогаю Чонгуку с презентацией по истории, не отвлекай нас больше.       Можно выдохнуть.       Внезапно.       Юнги не будет проверять, так ли это на самом деле. Они целиком и полностью доверяют друг другу. Никаких сцен ревности и нарушения личного пространства путем мониторинга переписок в соцсетях и контроля общения с другими людьми вне стен дома. Абсолютно прозрачные доверительные отношения двух зрелых партнеров. Ну и плюс ко всему Чонгука на пару с Богомом они воспринимают как детсадовцев. А малышам надо помогать собирать кубики и катать шарики из пластилина.       Чонгуку стыдно за бездействие, за то, каким альфой он предстает в глазах любимого омеги. Он поджимает пальцы в белых носках и таращится на них с укоризной, будто это они заставляли его воровать чужие трусы.       Чимин возвращается не сразу, а когда входит в комнату, расфокусировано обводит тесное пространство мягким близоруким взглядом. Он кажется таким маленьким и щуплым в растянутой белой футболке и спортивных брючках адидас. Чонгуку правда очень жаль, что это все на него свалилось по его вине…       — Так, это все в стирку, — деловито шепчет себе под нос Чимин и уносится из комнаты с бельевой корзиной.       Инвентаризация награбленного имущества длится около часа, Чонгук молча содействует омеге, свесив нос и понурив плечи. Он не будет оправдываться, потому что не сможет подобрать слов для объяснения своего поведения, в большинстве случаев Чонгук не отдавал отчета своим действиям.       — Никогда не слышал о том, чтобы альфа вил гнездо… — задумчиво роняет Чимин, когда выстраивает в ряд семь баллончиков дезодоранта, а зубные щетки швыряет в пакет с мусором.       — Я и сам о таком не слышал, оно само… — скулит побитым щеночком Чонгук.       Чимин смотрит ему в глаза, впервые с момента разоблачения, тактичный до безукоризненности и монументально спокойный, устраивает допрос носатому негодяю похлеще итальянских карабинеров. Как давно? Зачем тебе гнездо? Где все мои трусы от Армани? Чонгуку неловко отвечать на все его вопросы универсальным: «Я не знаю».       Он правда не знает.       — Это вышло инстинктивно…       — Давай будем разбираться, — остывший и смягчившийся Чимин присаживается на голый матрас, собирает найденной резинкой отросшую челку в дерзкий хвостик на макушке.       — Я влюбился в тебя еще в школе, — жмет плечами Чонгук. — В четырнадцать я впервые почувствовал твой запах, как сейчас помню, мне сорвало крышу… Я возбудился…       — Давай без такого рода подробностей.       — Ты выступал на школьном фестивале в честь Чусока и так вспотел в своем ханбоке…       — Чонгук…       — Когда ваша танцевальная группа спустилась со сцены, я шел выступать со своим кружком единоборств следующим, ты прошел так близко, а я почувствовал тебя. Впервые в жизни ко мне пришло осознание того, что я — альфа. А ты — омега. В тот день у меня случился первый гон и с тех пор, каждый раз, когда я чувствовал твой запах на Богоме, мне хотелось его придушить, а еще привлечь твое внимание. Все было настолько плохо, что гормоны пришлось усмирять медикаментозно и с тех пор я каждый день принимаю лекарства для профилактики. Так на меня действуешь только ты, хен.       — М-м, хочешь сказать, что мои феромоны прямым образом повлияли на твое половое созревание?       — Мое созревание? Не знаю, не думал об этом.       — И ты с малолетства пьешь подавители?       — Угу.       — Кстати да, никогда не чувствовал тебя полноценно, — Чимин морщит нос, шумно принюхиваясь к Чонгуку. — Но запах твоего тела мне кажется приятным, — заключает он, придвигаясь так близко, что перехватывает дыхание.       Чонгук почти чувствует касание мягкого носика на своей шее.       — Я не моюсь специально для тебя, хен.       — Замолчи, ты делаешь только хуже.       Чимин встает, чтобы сделать круг по комнате, задумчиво разглядывая содержимое полок. Он по-хозяйски распахивает шкафы, перебирает блистеры от таблеток Чонгука, хватается за банку подавителей, подслеповато щурится, вчитываясь в мелкий шрифт.       — Сколько, говоришь, ты уже не ходишь в душ?       — Три недели я мою только волосы.       Чимин молча обращает на него свои строгие, самую каплю насмешливые глаза, чтобы обработать полученную информацию.       — Голова сильно чешется, — уточняет зачем-то Чонгук.       — Это ужасно. Чонгук, помойся?! — Чимин принимается наворачивать круги по комнате в сто раз энергичнее: — За что мне все это? — он артистично возводит очи горе к пыльной люстре.       В ответ тишина.       Чонгук весь съеживается, а казалось, что, вроде, отпустило.       — Ты же понимаешь, что тебе нужно съехать? Знаешь, каково это, узнать, что живешь со сталкером? И он крутится рядом… сколько лет? Я не рассказал все Юнги только потому, что знаю тебя со школы. Ну типа знаю. А ведь Юнги в первый день вашей встречи сказал мне, что ты какой-то странный. Я дал ему слово, что тебе можно доверять… Господи, как он был прав.       — Ты не представляешь, как мне жаль, хен. Я сделаю что угодно ради тебя. Я заглажу свою вину.       — Ищи себе новое жилье, до конца месяца осталось две недели, можешь пожить тут, но только так, чтобы я тебя не видел. Никаких замков на двери — еще одно условие. Только попробуй что-то спиздить у меня опять — я раструблю об этом позоре всем твоим знакомым. И… Это глупое предположение, конечно, но я хочу, чтобы ты перестал пить подавители.       — Зачем?       — Хочу почувствовать твои феромоны, потому что если мое очень-очень бредовое предположение окажется правдой, то ты мой…       Чимин картинно приподнимает бровки и кивает ему так, будто они в сговоре. Чонгук автоматически зеркалит его мимику и жесты.       — Вот я о том же — полный бред, — хмыкает Чимин, наивно полагая, что на том конце провода его поняли.       Он скидывает остатки вещей в корзину и, весь такой деловой и серьезный, собирается уходить.       — Я твой кто? — спрашивает в конце концов недогадливый Чонгук, Чимин замирает на месте и напрягается всей спиной, он издает громкий усталый вздох из самой своей утробы:       — Истинный! — орет он шепотом, боязливо поглядывая на дверь: — Чонгук, ты реально дуб дубом или прикидываешься? Господи, если это так, мне пиздец.       Чимин быстренько подбирает корзину с вещами, мусорные пакеты и уносится за дверь так, будто его и не было.       Оставляя ошеломленного Чонгука шокировано дышать в крепко сжатый кулачок, сцепив от радости зубы.       После этого разговора, где-то в самой грудине будто лопается тугой зловонный нарыв ожидания. Без него легче дышать. И в будущее смотреть не так уныло и серо. Чонгук признался в чувствах единственному человеку, которому он может признаться в чувствах и понял, что не сможет сказать эти слова больше никому в своей жизни. Он боялся отказа, равнодушия и презрения — он получил все сразу и даже больше. В нем загорелся скромный огонек надежды на крошечный шанс если не восстановить разрушенное, то сотворить что-то новое. Чонгук готов на все, чтобы этого добиться.       Он перестает пить таблетки, но организму требуется время для перестройки гормонального фона. Чонгук ждет перемен с трепетом, они не стремятся наступать. К концу первой недели, когда он уже успевает договориться о переезде в новую квартиру, Чонгук замечает, что его с невиданной силой обсыпают прыщи. Даже в тех местах, где их раньше не было: лоб, шея, спина, задница… А еще появляется бессонница, непомерный аппетит и желание спариваться. К нему возвращается его злость и агрессия, даже на Юнги он чаще глядит волком, готовый спровоцировать на конфликт. Это сигнализирует о том, что лекарства перестали действовать. Поведение Чимина не меняется. С какой бы надеждой Чонгук не ждал чуда, оно не свершилось.       С этой мыслью он дрочит сквозь слезы насухую шерстяным носком. Он даже не помнит, когда его выкрал, ну и пусть. Останется. На память. Чонгук засыпает, присыхая к холодным простыням своей спермой и слезами. Ему снится мучительный эротический сон в каком-то общественном туалете, где он занимается диким сексом сам с собой на изгвазданном грязью полу. Он просыпается неожиданно и испуганно вжимается спиной в стену, заметив чужое присутствие.       На кровати сидит Чимин, уперевшись голыми пяточками в его одеяло. Дезориентированный после сна Чонгук щелкает прикроватным светильником, проверяет телефон, на часах пять утра. Чимин глядит на него двумя черными немигающими точками:       — Мне пиздец, — говорит он.       И Чонгук понимает, что он имеет ввиду. Потому что чувствует феромоны омеги так ярко, словно впервые за долгое время у него разложило нос после гнойного гайморита.       Мгновение, и он подминает безмятежного Чимина под себя, вдавливая тяжелым крепким телом в скрипучую кровать. Прикосновение кожа к коже заставляет жалобно скулить, на Чимине задирается футболка, оголяя жаркий торс, Чонгук спит без верха, он чувствует удовлетворение от близости так остро — как долго он этого ждал…       — Так вот почему я постоянно хочу жрать, дрочить и плакать? — задумчиво тянет снизу Чимин, он упирается в альфу ладонями, принуждая слезть с себя. — Ты знал, что организмы истинных синхронизируются? Эмоциональный фон, физические потребности… Они могут чувствовать друг друга, не различая собственных прихотей.       — Эм, нет… — Чонгук послушно сползает с омеги, спокойствие Чимина действует на него отрезвляюще.       Сразу становится неловко за свою импульсивность, главное, чтобы хен не заметил, как мокро у него стоит. Хотя, наверное, он и так это знает. Это все до безумия стыдно.       Чонгук мог практически в полной мере ощущать запах своего истинного, который не перебивал выработку феромонов подавителями, и по-тихому сходил с ума, потому что из-за таблеток не мог понять природы своего животного влечения. Он неосознанно пытался сблизиться с ним хотя бы посредством запаха на личных вещах и строил гнездо. Потому что альфийское начало, сокрытое в нем — оно куда мудрее глупого мальчишки. Чимин, в свою очередь, не мог идентифицировать своего истинного, опять же, из-за таблеток, которые тот принимал. Но словно губка впитывал все желания и привычки Чонгука, неосознанно приспосабливаясь к избранному и существуя с ним в одном ритме.       В общем, все, что Чимин смог перенять от Чонгука — это желание постоянно есть и дрочить. Ну и перманентно уныло-плаксивое настроение. Спасибо за такое бесценное приобретение. А теперь, вдобавок ко всему, еще и кипящую в крови агрессию и желание с кем-нибудь подраться. Просто невиданный набор наиприятнейших и полезнейших качеств. Чимину достался самый лучший альфа на земле.       — И что дальше?       Чимин отсаживается к краю и прижимает колени к себе, ютясь маленьким комочком на развороченной постели. Чонгук не может сдержаться и внаглую сгребает его тонкие лодыжки ладонями, подтягивая поближе, Чимин больно щипает его запястье своими пальцами на ногах.       — Наша истинность ничего не меняет. Я встречаюсь с Юнги, а ты не распускай руки, обрадовался.       Чимин говорит, что не может бросить Юнги, потому что они встречаются и дружат уже несколько лет, у них прекрасные отношения. Они купили в прошлом месяце двуспальный ортопедический матрас и мясорубку, замариновали двадцать литров кимчи, а еще у них билеты в Японию на рождественские каникулы. Юнги подарил Чимину на день рождения сертификат к стоматологу, на который он поставил коронку — это же просто немыслимо бросить Юнги из-за сопляка истинного, о котором он фактически не знает ничего. Его доводы весомые, Чонгук для него пришлый незнакомец, а с Юнги они уже метят работать в одном агентстве. Юнги хороший альфа, идеальный, добрейшей души человек, он не заслуживает предательства. Чимин не может бросить его, потому что благодарен ему за доброту и за столько лет вместе, за стабильность и доверие, за то, что они могут быть друг для друга опорой...       Но, что самое важное — Чимин ни разу не заикается о том, что не может бросить Юнги, потому что любит его.