Драбблы с поцелуями - 2

Девять открывает глаза, уже зная, что Восемь нет рядом. Движение вывело его из спящего режима, и каждый шорох болезненно откладывается в памяти очередной зарубкой — свидетельством собственной трусости и бессилия. Это не в первый раз. С его места в кровати видно большую часть комнаты — диван и зарядную платформу. И Восемь. Тот сидит в центре, обнаженный, но в скине, обхватив колени руками, и платформа не светится: Восемь не активировал ее. Он там не для зарядки. Он кажется таким потерянным. Девять не шевелится, наблюдая за ним — это никогда не длится долго. Восемь сидит или стоит на платформе, а порой рядом, он молчит и ничего не делает, не передает и не получает данные, не звонит — он просто выглядит так, будто горе медленно разрушает его, а потом без звука возвращается в постель и ничего не рассказывает Девять. Он — наверное — знает, что Девять за ним следит. У них как будто уговор. И Девять ему следует: притворяется, что все в порядке, что происходящее у Восемь внутри разрушение его не касается — и совсем не беспокоит. Делает вид, что эта боль не наносит вреда ему самому, потому что если бы Восемь была нужна помощь, он бы сказал — разве нет? Странное, ускользающее подозрение снова выскакивает в голове Девять, пока он закрывает глаза и притворяется дремлющим. То, о чем он не позволяет себе думать, то, в чем не решается проявить инициативу, снова колет в груди, где-то неподалеку от насоса. Разве нет? Ведь Восемь обычно такой искренний и открытый, — эта мысль звучит саркастично и слишком походит на голос самого Восемь, — ведь он всегда готов поделиться своими проблемами, рассказать о своих тревогах. Точно. Или все дело в том, что ты боишься его рассердить? Или… Девять резко садится. Или если закрыть глаза, то все проблемы исчезнут — ведь Восемь никогда не скажет о них вслух, и можно притворяться, что все в порядке… Восемь поднимает голову, пока Девять подходит: глаза блестят, губы сжаты в тонкую линию, лицо неподвижно. Он опускает руку и касается кончиками пальцев платформы, и та вспыхивает в ответ на это ласковое, почти боязливое прикосновение. Он влюблен в платформу Девять и при этом очень редко позволяет себе использовать ее для зарядки — пользуется шнурами в участке, тщательно сдерживая отвращение, все равно заметное в его глазах. Платформа для него — нечто соблазнительное и недоступное, нечто, на что можно смотреть, но не трогать. Кроме таких ночей, как эта. Когда он наедине с ней — и со своим горем. — Он не хочет другую, — жалуется Девять Риду, — ни одной из их партии не осталось, но можно же просто купить подходящую. Гэвин, обычно не слишком-то деликатный, на этот раз щурится и смотрит почти осуждающе. — Это как выкинуть вещи умершего, — он взмахивает рукой, — вообще-то правильно, но не каждому хватит духа, понимаешь? Девять предпочел бы не понимать — но на самом деле он понимает. Эта платформа — единственное, что осталось Восемь от «до революции». От его братьев. Эта платформа — и Девять. — Я могу посидеть с тобой? — спрашивает он. Он надеется, что и Восемь поймет его без пространных объяснений — что он всегда готов поддержать, что он сделает что угодно, лишь бы Восемь стало лучше. Стало легче. Конечно, возвращать мертвых к жизни он не умеет. Вместо ответа Восемь вновь опускает голову, и Девять теряется на пару мгновений — это «да» или это «нет»? — замирает в своей неопределенности. Он боится совершить ошибку и оттолкнуть, или сделать что-нибудь, что навредит, или просто сделать первый шаг без разрешения, наверное, и эта мысль одновременно пугает и злит — а еще иррационально печалит. Восемь совсем не такой, вот только своего Восемь у него нет. Ждать разрешения можно вечно. Так что Девять не ждет. Восемь под его руками — стальные шарниры, твердые напряженные мышцы, и Девять ждет возражений или даже сопротивления, заранее готовится настаивать или уступать… Но Восемь молчит. Молчит. Молчит. А потом его мышцы немного расслабляются, напряжение вытекает из тела, и платформа наконец-то начинает светиться, отдавая энергию. Девять закрывает глаза, думая, что стоило сделать это давным-давно, и запоздалый стыд заставляет его поморщиться. — Я посижу с тобой, — говорит он, на этот раз без вопроса. Прижав губы к затылку Восемь, Девять осторожно спускается поцелуями на шею, касается разъемов, не размыкая объятий, не двигаясь с места. Он андроид. Он может сидеть так часами.