Омела и Огневица

Оладьи сладко пахли пряностями, и Шизуо медленно зачерпнул немного кленового сиропа. День был солнечный, косые лучи золотого света падали на длинные столы Большого зала. Шизуо надеялся, погода продержится до выходных — в субботу был первый матч по квиддичу в этом году. Волей случая они играли против Слизерина, и Шизуо рассчитывал поотбивать в блоху бладжеры. Один раз ему удалось даже рассечь часть его метлы. — Чего это они так пялятся на нас? — женский голос отвлек Шизуо от размышлений. Проследив ее взгляд, он заметил, что за столом Слизерина царило мрачное молчание, и действительно почти все смотрели в сторону Гриффиндора не особенно доброжелательно. Не то чтобы Шизуо когда-либо видел доброжелательного слизеринца, но это все равно было странно. Кадота отложил тост и скрестил руки на столе. — В их гостиной сегодня всю ночь шел дождь. Конечно же, они думают, это мы «не можем выиграть честно и делаем подлости исподтишка прямо перед матчем». — Какая чушь. — Воняет, — прокомментировал Шизуо. Кадота замер с вилкой у приоткрытого рта. — Что? Шизуо не объяснился. Аппетит, как и хорошее настроение, пропал безвозвратно. Чуть больше недели — вот, насколько хватило Изаи. В том, что именно он виноват в дожде (как и в чем бы то ни было еще, происходящем в замке), Шизуо не сомневался. Уже в дверях его нагнал Кадота, и они вместе направились в кабинет Защиты от темных искусств. Во внутреннем дворе было много людей, Шизуо заметил Эрику, Уолкера и Тогусу, которые шли к ним через зеленый газон. — Ну что, дождь в гостиной Слизерина не дело рук факультетской сборной, а? — Эрика чуть наклонилась вперед, заглядывая Кадоте в глаза. — Не говори глупостей. — Уверен, это кто-то из сборной, держа подмышкой «Еженедельник ловца», наколдовал там дождь! Соперничество достигает предела! Совсем как противодействие Киры и Эл! — Манга совсем скатилась после убийства Рьюги, — пожаловалась Эрика. Шизуо понятия не имел, о чем они говорили. Если подумать, Изае не было выгодно колдовать дождь против собственной же команды, но — у него никак не выходил из головы рассказ о медоеде — Изае и не нужен был повод для какой-нибудь гадости. Он лез в самые безнадежные передряги с упрямством самоубийцы, который после осечки стреляет в голову второй раз. В кабинете Защиты от темных искусств снова было просторно, и солнечный свет затапливал каменные плиты пола. В конце комнаты стоял шкаф, и Шизуо с интересом прищурился. Ничего необычного в шкафу не было — мутное зеркало с паутиной трещин, исцарапанное дерево дверцы и мутная позолота узора. Шизуо подошел чуть ближе, и ручка вдруг дернулась, но не открылась. Шкаф подпрыгнул, и его дверца вздрогнула, как от удара чего-то, что пыталось вырваться наружу с другой стороны. — Ого, это боггарт! — воскликнула Эрика, выглядывая из-за плеча Шизуо. — Боггарт? — переспросил он. — Да-да, — подтвердила Эрика, обходя его. — Это привидения. Они принимают облик того, чего боишься больше всего. Я читала, магглы тоже могут их видеть. — Эрика все знает о магических существах, — заметил Уолкер, приподняв палец вверх — как будто это было его собственное достижение. — Она наш граф Ди из «Магазинчика ужасов»! Эрика схватила его за руки, широко улыбаясь: — Отличное сравнение, Уолкер! Шизуо заметил, что на выходе из класса преподаватель поймал Изаю, намеревавшегося улизнуть. Чего он боялся больше всего — своих страхов или того, что их увидят другие? Он был самым закрытым человеком из всех, что Шизуо когда-либо встречал. Как Амортенция, любовное зелье, что пахнет для каждого тем, что он любит, Изая был разным для каждого. И за вереницей масок — со сладкой, как сахар улыбкой, оскалом, трагично сведенными бровями — оставалось… ничего. Шизуо не знал, что за масками, что внутри у последней матрешки, спрятанной в матрешке: пустота, страхи или скупо спрятанные остатки человечности. Преподаватель выстроил всех в ряд, объяснив заклинание Ридикулус. Шизуо оказался в середине и даже пожалел об этом — ему хотелось посмотреть, как Изая подавляет свое недовольство: обычно он забавно морщился и кривил рот, как будто ребенок, которого заставляют есть овсяную кашу. Именно такое выражение он делал, когда читал письма за завтраком — их всегда ему приносили целую кипу; или когда Шизуо подкрадывался к нему некстати. Боггарт в самом деле заглядывал в сердце, меняя облик и обращаясь то в шепчущих о смерти змей, то в лесных чудовищ. Шизуо не чувствовал страха перед ними, ведь гораздо больше он боялся голодного чудовища внутри себя. Боггарт увидел это. И когда Шизуо подошел к старому шкафу, перед зеркальной дверцей лежало на каменном полу бездыханное и мягкое тело его брата. Машинально Шизуо поднял палочку и увидел, что его влажная рука в крови — и он понял, что убил его. Шизуо осознал, что прятал это ужасное предчувствие внутри себя долгие, долгие годы: тайный страх, что его магия, всегда разрушающая, разрушит прежде, чем он осознает это. — Шизуо, — позвал учитель, и его голос заставил очнуться. Шизуо вспомнил, что находился в классе перед привидением и что Изая смотрел — он не мог показать ему больше слабости, чем тот уже увидел. Закрыв глаза, чтобы не видеть уродства сотворенной смерти, он повторил заклинание, которое говорил про себя, и видение исчезло: Касука поднялся как ни в чем не бывало и, едва заметно улыбнувшись, брызнул в сторону Шизуо кетчупом из пластиковой бутылки. — Хорошо, — похвалил учитель. — Следующий. Выдохнув, он отошел в сторону, к тем, кто уже победил свои страхи. Дрожь до сих пор колола пальцы. Он смотрел на превращения боггарта, но перед глазами было только видение смерти. Случайно он заметил Изаю, стоящего в очереди с каменным лицом, — но и он думал о чем-то своем. Их взгляды встретились, но не пересеклись, словно они никогда не были знакомы. Наконец подошел и его черед. Успев оправиться от страха, Шизуо наблюдал, как Изая делает обманчиво-спокойные шаги вперед, как пальцы сжимаются на палочке из тиса — сердцевина: сердечная жила дракона, как и у Шизуо. Он предполагал, что увидит, но знал Изаю слишком мало. Замкнутый круг одиночества — без людей и игрушек — был единственным предположением Шизуо, хотя Шинра как-то упоминал, что блоха до смерти боится собак. Однако ни первая, ни вторая догадка не подтвердились, и Шизуо увидел то, что никак не мог себе объяснить. Он увидел, как пол перед Изаей обращается в скользкие камни, которые гладит черный прибой. Увидел серебристую дорожку луны и почувствовал прикосновение ледяного морского ветра, услышал шепот на языке, которого он не знал. Шизуо заметил, что учитель отступил от стены, распознав в происходящем неладное, но вмешаться он не успел — Изая произнёс «Ридикулус», и шепот смолк, зимнее море приняло облик Шизуо в нелепом костюме Пьеро. По классу прокатился ропот смешков. — Изая! — закричал Шизуо, выхватывая палочку. — Не сегодня, — твердо перебил учитель, ловко хватая Шизуо за шиворот. — Если честно странно, что боггартом вас обоих было не исключение из школы. Шизуо раздраженно дернул плечом. Он был уверен, что если сейчас увидит ухмылку на знакомом лице, то забудет об учителе и его правилах — справедливости ради, он и невербально мог отталкивать от себя предметы, и на один удар по ненавистной блохе ему хватило бы времени. Но он не увидел ухмылки. Не увидел и страха. На лице Изаи было странное выражение озадаченности, как будто он увидел боггарта кого-то другого. Это было нечестно — Шизуо не узнал ничего, в то время как блоха теперь знал о его брате, и мог использовать это в своих целях. — Как мило, — сказала Эрика. — Он думает о тебе, чтобы преодолеть свои страхи! Шизуо медленно повернулся к ней. — Может, у вас двоих скрытая порочная любовь? Стоящий рядом пуффендуец громко сглотнул. Шизуо заметил, что несколько других учеников невзначай отошли в сторону. — Она просто шутит! — воскликнул Уолкер, примирительно поднимая ладони. — Вовсе нет, — не согласилась Эрика. — Это же совсем как… Уолкер подхватил ее под локоть. — Мы пойдем! Шизуо остался стоять один, глубоко озадаченный предположением, абсурдным во всех смыслах этого слова — настолько парадоксальным, что он даже не мог его осмыслить. Его взгляд останавливается на Изае, который — в этот раз — усмехается, комично хмуря брови и пародируя задумчивого Шизуо. Он не слышал, что только что сказала Эрика и не рассчитал, что Шизуо не в настроении для пантомимы. — Сейчас посмеешься, блоха. «Риктусепра» угодила в Изаю прежде, чем он успел отразить ее. С души словно камень скатился — не издав ни единого смешка, Изая в судорогах упал на пол. Шизуо знал, что он ненавидел щекотку. Пока толпа обступала Изаю, профессор бросил на Шизуо усталый взгляд. Он знал, что за такие выходки мог бы снять тридцать или даже пятьдесят очков с Гриффиндора, но он также знал, что это будет настолько же бесполезно, насколько было последние четыре раза. Иногда Шизуо казалось, что он ненавидел свою работу. Вспоминая свой поступок, Шизуо довольно долго думал, что Изая попытается отомстить за публичное унижение, но тот явно затаил обиду и решил уйти на дно. Его не было видно ни до конца дня, ни в пятницу, но Шизуо предполагал, он вытворит что-то во время квиддича, как и всегда. За субботним завтраком Слизерин вновь был погружен в мрачную тишину, из чего Шизуо сделал вывод, что в их спальне опять шел дождь. Гриффиндор и Слизерин никогда не были в хороших отношениях, но теперь напряжение чувствовалось особенно отчетливо — по крайней мере, его чувствовал Шизуо, которому слизеринцы молча оборачивались вслед. Вполне очевидно, они винили команду Гриффиндора по квиддичу, но Шизуо не верил, что кто-то стал бы заниматься подобной ерундой. Перед матчем капитан команды предупредил их, что игра будет сложной, но Шизуо не видел причин нагнетать обстановку — ни одна игра в квиддич на его памяти не была легкой, особенно, когда речь шла об Изае. Объективно говоря, он был превосходным ловцом, и даже Шизуо не отрицал этого факта. Единственное, что мешало ему поймать снитч за первые полчаса, — бладжеры, которые Шизуо направлял в его голову. Трибуны как будто прониклись общей атмосферой молчаливой неприязни и были не особенно громки — это радовало, потому что Шизуо терпеть не мог шум. Он мешал сосредоточиться, и от него всегда болела голова. Погода была облачная и ветреная, Шизуо чувствовал, что метлу всегда клонит немного вправо. Он старался учитывать это, когда отбивал летящие в его команду бладжеры. Игра началась плохо — взбешенные бессонной ночью слизеринцы играли злее обычного, и Шизуо больше всего удивила Майру. Хрупкая и дружелюбная на вид, она почти сбила с метлы двух охотников Гриффиндора вдвое больше ее, а третьего так сильно ударила локтем в нос, что на пролетающего внизу Шизуо капнула кровь. В мелькании красных и зеленых мантий сложно было увидеть Изаю. Гриффиндор смог забить два мяча, прежде чем Шизуо наконец нашел его, облетающего одну из трибун и уже тянущего к снитчу свои ручонки. Шизуо развернулся так резко, что едва не свалился с метлы — перед глазами промелькнуло малахитовое поле, пестрые попоны трибун, часть метлы какого-то слизеринца, шарахнувшегося от него, как от чумы — и со всей силы ударил по бладжеру. Солнце, выглянувшее из-за пепельных облаков, помешало ему увидеть, достиг ли удар цели. — Ловец Слизерина потерял снитч! Отлетев в сторону, Шизуо наблюдал, как Изая продолжает летать вокруг трибуны, как-то неестественно держась на метле. Приглядевшись, Шизуо заметил, что он пытался поймать снитч левой рукой — правой же с трудом управлял метлой. Это назойливое преследование напомнило Шизуо неловкий полет комара, у которого повреждено крыло. Он понял, что отброшенный бладжер попал в руку. — Шизуо! — закричал Кадота, и он едва успел пригнуться. Второй бладжер просвистел мимо и сшиб с метлы одного из охотников. Обернувшись, Шизуо увидел Курури, что держалась на метле так спокойно, будто родилась уже в таком положении. Не то чтобы Шизуо ожидал от сестер Изаи чего-то хорошего, но их игра превзошла его неприятные ожидания. Безобидные и обыкновенные в обычной жизни — когда Шизуо видел их в Большом зале или внутреннем дворе — на поле они дрались отчаянно и до последнего, словно от этого зависели их жизни. Кадота неплохо отбивал квоффл от колец своего факультета, и только благодаря этому разрыв в счете не был большим. Шизуо несколько раз прикрывал своего ловца, за которым, не сдаваясь, следовал Изая. Его настойчивость раздражала. С потемневшего неба уже начал накрапывать мелкий осенний дождь, когда громогласный голос ведущего объявил, что ловец Гриффиндора поймал снитч. Красные трибуны, раззадоренные борьбой, кричали. Шизуо встретили громкими аплодисментами, когда он пролетел мимо — это был редкий случай примирения с факультетом, которому ни один ученик за все годы существования Хогвартса не приносил так много штрафных очков. В раздевалке Кадота сказал, что решающим моментом матча стал именно удар Шизуо, выполнившего главный завет Брутуса Скримджера для всех загонщиков, — «Вывести из строя ловца». Шизуо не слишком любил «Библию загонщиков». Она слишком много внимания уделяла командной игре двух человек, Сдвоенная защита ему никогда не удавалась, а вот обратный отбив бладжера был его коронным приемом, правда в Изаю им было не попасть. При мыслях о настырной охоте Изаи за снитчем Шизуо чувствовал странное раздражение. Оно не было похоже на его обычную ярость, это было нечто иное, во что Шизуо совсем не хотелось вдумываться. Он почему-то вспомнил о детстве, о лете в пригороде Рединга, когда его брат свалился с велосипеда — он вспомнил звук переломанной кости, ее глухой хруст, словно треснул и раскрошился сухой хлеб, и его перекосило от отвращения. Шизуо упрашивал брата сдвинуться с места и пойти в больницу, но Касука оставался недвижим. Он не плакал, не кричал, просто смотрел на медленно опухающую руку, сидя на мокрой траве — как и теперь, начинался дождь. Что бы Шизуо ни делал, он так и не смог заставить его подняться. Зелья для сращивания костей в Лечебном крыле по-прежнему не было, и этот факт только усилил неясное — ни на кого в сущности не направленное — отторжение в душе Шизуо. Он громко хлопнул дверью раздевалки и пошел по темному коридору. Еще не было и четырех часов, но из-за свинцовых дождевых облаков, казалось, уже наступили сумерки. У дверей Шизуо столкнулся с сестрами Изаи, которые рассматривали какой-то сверток из лавки Зонко. Подойдя ближе, Шизуо увидел, что это были Чудо-хлопушки Доктора Фойерверкуса. — Смотри, Шизуо! — восклинула Майру, показывая на него пальцем, а затем повернулась к сестре. — Он точно знает. — Ты не знаешь, может ли он знать. — Он старше! Скажи, Шизуо, мы ведь можем использовать хлопушки во время матча? — Что? — растерялся Шизуо, возвращаясь от воспоминаний к реальности. На него смотрело лицо Изаи — или то, как оно бы выглядело, родись он девушкой. Тот же разрез глаз, насмешливый надлом бровей и линия носа, те же острые скулы и мягкие густые волосы. Это было необычное чувство, но Шизуо успел смириться с ним за те несколько лет, что сестры тоже учились в Хогвартсе. — В правилах сказано, мы не можем использовать палочки, но там ничего не сказано про хлопушки! — Ну, я думаю… — начал Шизуо, но Майру перебила его, спрятав хлопушку за спину. — Неважно! Нам понравилось, как ты играл. Правда, Курури? — Да. Шизуо нахмурился. — Понравилось? — переспросил он. — Я сломал вашему брату руку, и в Лечебном крыле все еще нет зелья для сращивания костей. — А ты подуй ему на ладошку, и все пройдет! — Мы не в обиде, — объяснила Курури. Майру склонила голову набок, улыбаясь и перекидывая через плечо метлу. — Совсем не в обиде. Братик может постоять за себя сам. А вот Слизерин в обиде. — Они думают, это вы наколдовали дождь. — Ваш брат это сделал! — огрызнулся Шизуо, глубоко вдыхая прохладный осенний воздух. Из-за приоткрытого окна доносился размеренный шум дождя. Иногда между свинцовыми облаками проглядывали золотые лучи солнца и падали на землю, и старинные деревья сверкали, словно в холодной россыпи звезд. Шизуо и сестры замолчали, наблюдая, как яркий свет тает и волна тяжелых темно-синих облаков накрывает небо. Капли злее застучали по крыше. — Дождь навевает воспоминания, да? — Мне нравится, как шуршат мертвые листья. Шизуо услышал эхо голосов — неестественные вспышки света вспугнули тени под старыми липами. — Нужно идти, — сказал он и, обойдя сестер, вышел на улицу, морщась от ледяных капель, что запутывались в его волосах. — Передайте своему брату, чтобы держался от меня подальше. — Это не то чтобы ему помогает, — заметила Майру, поднимая палочку, чтобы сотворить зонтик. — Пока! Ноги увязали в грязи, и чем больше Шизуо спешил, тем, казалось, медленнее он шел. Ветер умывал лицо осенним дождем, и на душе было так мерзко — еще хуже от того, что он не понимал, почему. Как он и предполагал, Слизерин и Гриффиндор устроили драку, не успев отойти от стадиона. Скрежет сталкивающихся заклятий и крики приближающихся учителей в неровном хоре с проливным дождем были так неприятны, словно Шизуо в тишине слушал, как кто-то водит наждачной бумагой по стеклу. Кульминационным аккордом стал Изая, которого Шизуо заметил в конце аллеи. Он наблюдал за происходящим через бинокль — словно ребенок, созерцающий устроенное им побоище деревянных солдатиков. Чувствуя некоторое облегчение, Шизуо ринулся к нему сквозь толпу, но, когда растолкал слизеринцев, у деревьев уже никого не было. Шизуо захотелось выдрать дерево с корнем и заорать его поганое имя, но он сдержался. Это было чересчур. В последний раз, когда он кричал в никуда имя Изаи, случайно проходящий мимо преподаватель Прорицания решил, что так выть может лишь проклятый и долго окуривал Шизуо благовониями, от которых его потом стошнило. Иногда, смотря на Изаю, он думал, что учитель, возможно, был не так уж неправ, но только ни благовония, ни заговоры его не спасли. Вечером в гостиной факультета было тихо. Никто не праздновал победу, не носил ловца на руках — не было слышно ни песен, ни обсуждений. После драки у обоих факультетов сняли все имеющиеся очки. В который раз надежда взять кубок была потеряна, хотя не то чтобы кто-то действительно рассчитывал на победу, пока Шизуо и Изая учились в школе. Кадота мрачно чертил палочкой круг, тренируя «Остолбеней». Огонь в камине глухо трещал, иногда искры падали на теплые каминные плиты перед чугунной и покрытой копотью решеткой. — Шизуо, как думаешь, правда кто-то из наших наколдовал дождь? — тихо спросил Кадота, опуская палочку и смотря в пол. — Может, они правы. — Это блоха, — поделился предположениями Шизуо, устало потягиваясь. Кадота не выглядел особенно убежденным, но в действительности Изая часто натравливал друг на друга факультеты — особенно перед матчами по квиддичу. На краю бордового дивана лежал свежий номер «Еженедельного пророка». Шизуо увидел, как какие-то люди в плащах стоят у входа в «Три метлы». Он прочитал заголовок: «Мракоборцы прибыли в Хогсмид, чтобы расследовать второе убийство волшебника. Подозреваемых до сих пор нет». Кадота проследил его взгляд и развернул газету. Ее тихое шуршание сливалось с треском каминного огня. — Снова ивовые прутья и омелы, это уже второе ритуальное убийство в Хогсмиде. Вполне возможно, нас перестанут туда отпускать. Шизуо сел рядом и заглянул в статью. Обе жертвы были одинокими и пожилыми людьми, причина их смерти до сих пор не была установлена — предполагалось только, что это форма проклятья. Он снова посмотрел на мракоборцев в плащах и подумал о том, что однажды хотел бы точно так же стоять рядом с ними — принося своим собственным проклятьем пользу, а не смерть. — Пойду прогуляюсь. Кадота посмотрел на него поверх газеты, но ничего не сказал. Шизуо вышел из гостиной, утопающей в теплом и ласковом свете огней. В коридоре было прохладнее, лестницы двигались с каменным скрежетом. Болтали картины, и несколько привидений, словно в хороводе, кружились под потолком. До второго этажа идти было долго, и Шизуо то и дело натыкался на знакомых. Когда он наконец добрался до Лечебного крыла, было уже совсем темно, и оставалось мало времени до отбоя. Шинра сидел на подоконнике у окна, через которое различались впотьмах башни трибун и треплемые ветром флаги. Желтая луна всходила над стадионом, дождь почти перестал. Шизуо вспомнил, что скоро Хеллоуин. Кишитани не выглядел особенно радостным, когда откладывал книгу, которую читал, и поправлял очки. — Что ты читаешь? — Он спит, — ответил Шинра. — А ко мне скоро обещала зайти моя дорогая Селти, так что… — Я пришел поговорить о зельях, — процедил Шизуо, мрачно уставившись в пол. — Мне нужна твоя помощь. На обложке книги — потому что в глаза Шинре Шизуо не смотрел — было черными буквами написано «Воскрешающий камень: легенды и факты». Между страницами белели листочки для заметок. Рядом с Шинрой, в тени, что отбрасывала его рука, стояла старая чернильница. — Помощь с зельями, — повторил Шинра задумчиво. — Сейчас? — Я просто хотел узнать, согласен ты или нет! Голос прозвучал слишком громко. Где-то хлопнула дверь, и Шизуо испугался, что это мадам Помфри или — того хуже — блоха. Но все было тихо. В болотистом полумраке комнаты они с Шинрой были одни. — Конечно, мне не сложно, — Кишитани пожал плечами. — К тому же, меня попросила Селти! Шизуо снова посмотрел в пол. Шинра молчал какое-то время, а потом снова взял себе на колени книгу. — И, если честно, мне бы хотелось, чтобы вы с Изаей ладили, а не плакались мне по очереди в плечо. — Я тебе не плакался, — разозлился Шизуо. Значит, Изая уже нажаловался, какое он чудовище, — можно подумать, они не играли в квиддич. — Иди спать, Шизуо. Честно, — Шинра открыл книгу. — Да, рука в ужасном состоянии, но это исправляется за ночь. Что на тебя вдруг нашло? — Зелье уже есть? — Приготовилось вчера. Наступила пауза — неловкая, потому что Шинра не решался снова начать читать книгу, а Шизуо не уходил. Он сам не знал, почему. Быть может, в этот раз он нуждался в оправдании со стороны — но Кишитани был плохим вариантом для этой цели. Шизуо потянулся за сигаретами, хрустящая пачка покоилась в левом кармане темных брюк. — Ладно, — вздохнул вдруг Шинра, поднимаясь и подходя к двери в лазарет. Он заглянул внутрь. Шизуо заметил, что вдалеке горела свеча и кто-то спал, завернувшись в колючее одеяло, пахнувшее лекарствами и холодом. Шинра закрыл дверь обратно. — Хочешь мое мнение? — спросил он. — Твое мнение? — не понял Шизуо. — Да, мое мнение, — подтвердил Шинра. — Ты его задел. — Чего? — Шизуо стиснул пачку сигарет так, что она затрещала. — Да что ты, блядь, говоришь, я его задел! Не он… — Я говорю не об этом, — спокойно перебил Шинра. — А о том, что произошло в первый раз. Шизуо окончательно сбился с мысли. В его голове не было ни одной связно выстроенной мысли последние несколько часов — когда он попробовал вспомнить, с чего все началось, он не смог. Ухмылки сливались с ухмылками, а оскорбления с подлостями и заклинаниями — все в один ком из совершенно одинаковых ссор. Какой раз был первым? Шизуо так свыкся с враждой, что вдруг осознал: он не помнит себя без нее, словно ненависть к Изае была частью его тела, о причине которой он не задумывался — голове не нужна причина, чтобы быть на плечах. — Изая очень обидчивый и злопамятный человек, Шизуо, поэтому — честно — не стоило нападать на него после того, как он похлопал твоему заклятью. Я не думаю, что он собирался тебя задеть. Теперь Шизуо вспомнил. Его заклятье не выбило палочку из рук, а заставило кого-то — он не знал, кого — отлететь через всю комнату. И, пока он смотрел на скривившееся от боли лицо человека, которого ударил, он услышал этот отвратительный сухой звук аплодисментов. Повернувшись, он увидел Изаю (хотя, наверное, видел его и раньше), и его лицо сразу вызвало в нем отторжение. Ему показалось, что это было взаимно. — Так это я во всем виноват, по-твоему?! Шинра задумался. — Он ведь никогда не был в восторге от некотролируемых вещей, если подумать. Его реакция вообще-то меня удивила. — Это была издевка! — Может, и так, — Шинра не стал спорить. — Тебя послушать, так он агнец на закланье, — фыркнул Шизуо. Шинра рассмеялся. — Нет, это не так. Никто из вас двоих уж точно не агнец… Селти! Зеленоватый свет, похожий на блуждающие огни в проклятом лесу, воплотился в образ. Шизуо увидел Селти, ее отчужденно-спокойные глаза, и почувствовал себя лишним. В последний раз он бросил взгляд на стадион, опускающийся под темную гладь сентябрьской ночи, и вышел из лазарета — чтобы следующие часы бессонно и бессмысленно смотреть в потолок, слушать чужое дыхание. А завтра, с приходом яркого, но уже бесчувственно холодного солнца начать все сначала, забыв о наваждении прошлого дня.