Кораблекрушение

      "Персефона" была стара, перелатана и насквозь пропахла всем, что когда-либо возила, но то еще не самые неприятные запахи, которые можно было уловить на ней. Капитан был неопрятен и отвратителен на вид, а команда разношерстна и расхлябана с виду. Однако здесь, как и на лучших линкорах ее величества, с математической точностью отбивались склянки, исправно сменялись вахты и палубы драились с завидным усердием. Команда работала слажено и споро, и видно было, что состояла она из опытных моряков, которые сами выбрали свою стезю, насколько вообще человек мог выбирать что-либо в своей жизни. Во всяком случае, никто из них не был похож на недотепу фермера, захваченного врасплох на темной пустынной улочке Плимута. Или на обманом завербованного подмастерья портного, который выпил лишку в кабаке и был недостаточно осторожен в выборе компании.       Позже от Дэна Бэйла я узнал, что шхуна занималась не только перевозкой "самых обычных товаров Нового света", но и самым обычным грабежом и, более того, сам мистер Бэйл руководил абордажной командой.        "Персефона" была стара, но быстроходна и обычно нападала на одинокие, отбившиеся от конвоя суда – исключительно французские или испанские, как заверил меня Дэн. Иногда, впрочем, удавалось самим отбить от каравана какого-нибудь зазевавшегося "купца" – команда "Персефоны" никогда не упускала случая присвоить то, что плохо лежит, но в случае опасности тут же давала деру, поскольку ни количеством пушек, ни численностью команды, ни с одним военным кораблем поспорить не могла. Хотя Дэн и утверждал что их пушечные расчеты лучшие во всем Атлантическом океане. Ни больше, ни меньше.       Бэйл был, как я понял, кем-то вроде помощника капитана, хотя и не стоял вахт. Ему беспрекословно подчинялись и рядовые матросы, и боцман Никсон, здоровенный детина с цветастым платком на голове, и тощий кривоногий кок. В команде смеялись, что тощий кок – дурная примета. Уж если кок тощ, остальным и вовсе не на что надеяться.       Также на борту присутствовали священник и доктор, но в первые дни встретиться с ними мне не довелось. Я лишь слышал, что священника взяли на борт в Бриджтауне, а доктор Паркер был давним знакомым мистера Диксона и не раз сопровождал в плаваниях его корабли. Что ж, весьма удобно иметь на борту настоящего врача, даже если ты предпочитаешь удирать от опасности.       Вопреки всем моим опасениям плавание проходило без происшествий. Нас никто не беспокоил, кроме Криса, мальчишки, который приносил нам еду. И когда мы в первые дни изредка появлялись на палубе, команда не обращала на нас внимания. Только ДэнБэйл все также при встрече источал дружелюбие, да боцман бросал на Игнасио плотоядные взгляды.       Ветер дул слабый, море спокойно, но на третий день ветер посвежел, появилась ощутимая качка, и Эмили стало плохо. Она почти все время проводила на полуюте, не могла есть и даже вода не задерживалась в ее желудке. Игнасио добросовестно и стоически исполнял при ней роль камеристки. Кажется, он внял моим словам и держал рот на замке. Его взгляд был тупым и бессмысленным, он беспрекословно выполнял все, что от него требовали, но иногда правый уголок его рта чуть поднимался, в глазу загорался огонек – что-то происходило там, в непутевой голове, и тогда казалось, что он готов сделать какую-нибудь самоубийственную веселую глупость.       Джек какое-то время находился подле нас. Он все время молчал, как немой, и смотрел на Игнасио странным взглядом, значение которого я не мог определить. Он будто пытался просверлить его насквозь и через все внешнее: одежду, плоть и "хорошее английское образование" – добраться до сути, до зерна из которого произрастало все внешнее, все, что он делал и говорил, или чего не сказал и не сделал. Иногда в его глазах загоралась мрачная решимость, и тогда мне становилось не по себе. Я ждал беды.       Но однажды утром Джек – это был тот день, когда на Эмили впервые напала морская болезнь – посоветовав моей жене не уходить со свежего воздуха и следить за горизонтом, чтобы тошнило не так сильно, ушел к подвахтенным матросам и с тех пор предпочитал их компанию нашей. Признаюсь, я был если не обижен, то обеспокоен. Конечно, говорить нам было не о чем, да и общество Игнасио, наверное, тяготило его, но все-таки мне казалось, что мы должны держаться вместе.Так я думал, забыв, что совсем недавно сам хотел отселить Джека в кубрик. Это была плохая мысль. Теперь я это понимал. Джек в компании матросов и рома – это могло плохо кончиться для Начо. Но запретить ему общаться с командой я не мог и теперь только и ждал, что Джек сболтнет им что-нибудь. Я ждал беды. Я все время ждал беды.       Но время шло, ничего не происходило, я почти успокоился.       Через три дня Эмили стало лучше, и нас представили капитану. До того я видел его лишь пару раз во время утренней смены вахт, в остальное время он не появлялся.       Это был мрачный неопрятный толстяк с густой каштановой бородой, в которой, если приглядеться, можно было заметить остатки его завтрака. Я надеялся, что это был сегодняшний завтрак. Когда-то щегольский камзол на нем поистрепался, рукава казались плотно набитыми, а на спине образовались морщины. По-видимому, в свои лучшие годы этот камзол знавал капитана куда более стройным человеком или, что вернее, имел другого, более стройного хозяина.       Дэн, однако, утверждал, что капитан, мастер своего дела, остальное меня не волновало. Я готов был кланяться хоть морскому дьяволу, лишь бы тот доставил в Англию меня и жену.       Капитана звали Джереми Аттвуд. Я кратко пересказал ему историю нашего появления на острове, но она не произвела на него никакого видимого впечатления. Под конец встречи капитан Аттвуд пригласил нас на ужин. На том мы и расстались.