Личный тренер

После первого месяца занятий Ваня стал чувствовать себя намного лучше. Во-первых, он стал сильнее и выносливее, и теперь упражнения давались ему куда легче — узнав об этом, Виктор Михайлович с крайне довольным видом кивнул и пообещал увеличить нагрузки, — во-вторых, он начал нормально есть, перестал мучиться от мигреней и уже не выглядел таким бледно-зелёным и несчастным. Ему даже грешным делом показалось, что огромное пузо стало чуточку поменьше, но он решил, что не будет радоваться раньше времени и подождёт результатов контрольного взвешивания — Виктор Михайлович запретил ему вставать на весы дома и настоятельно рекомендовал выкинуть их к чёртовой матери, чтобы соблазна не было. А ещё они теперь стабильно «открывали новые горизонты» — раз в неделю не знающий пощады тренер ставил испуганного Ваньку перед зеркалом и заставлял искать в отражении что-нибудь красивое. Он, абсолютно уверенный в том, что ничего красивого в нём нет, поначалу отнекивался, порывался сбежать, замыкался в себе едва ли не до истерики, а потом смирился. Привык. Ему по-прежнему не нравилось то, что он видел, но чем больше плюсов он в себе находил, тем меньше его пугало зеркало. В общем, вспоминая состояние, в котором Ваня впервые сюда пришёл, он мог с уверенностью сказать, что сейчас был на подъёме. За последнюю неделю режим нарушил только один раз — мама в кои-то веки пришла с работы пораньше, напекла нереально вкусных блинчиков с курицей и жутко обиделась, когда Ванька отказался их есть. Орала долго, говорила, он какой-то ерундистикой занимается, процеживанием комаров. Он не сдержался, гаркнул на эмоциях, что это она его и раскормила, и заперся в своей комнате. Держался до глубокой ночи, уже зубы почистил и собирался ложиться спать, а потом вдруг обнаружил себя на кухне и с ужасом понял, что опять сорвался. Сожрал штук пять или шесть блинов этих чёртовых, и полюбак сожрал бы больше, да только не влезло. Об этом он, морально уничтоженный и опустошённый, сообщил Виктору Михайловичу на следующий день. Думал, теперь тренер его точно выгонит — больно надо ему возиться с безвольной тряпкой, которая по-прежнему не может держать себя в руках и по ночам жрёт запрещёнку! Виктор Михайлович молчал, пока Ванька многословно и бессвязно оправдывался, а затем вдруг расхохотался. «Да я тобой горжусь, дуралей, — улыбнулся, хлопнув Ваню по плечам. — Это же мамины блины! Я бы на твоём месте сразу всю кастрюлю смёл! Не переживай, это ерунда, отработаем». И, видя, что ребёнок по инерции продолжает убиваться, прочитал ему целую лекцию о том, что нет никакой связи между временем приёма пищи и набором веса. — Это очень простая математика, Ванька, — сказал. — Ты будешь сбрасывать только если за день сжигаешь больше энергии, чем потребляешь. Вот поставил ты себе норму в две тысячи калорий. Если ты съел вместо двух тысяч четыре — наберёшь, даже если в шесть вечера зубы на полку положил. А если ты наелся прямо перед сном, но уложился в две — нихера тебе не будет. У нас, кстати, Сергей Иваныч так питается. Ну, носатый такой, седой, спортсменов после травм восстанавливает, может, видел? Сергей Иваныча Ваня видел и чуточку боялся, а Виктору Михайловичу поверил и даже почти успокоился. Ровно до контрольного взвешивания. — Восемьдесят четыре? — растерянно спросил он, не веря собственным глазам. — Да, — спокойно кивнул Виктор Михайлович. — Видишь? А ты мне заливал: «Не худею», «Не худею!» Ваня губу прикусил, ещё разок глянул на дисплей весов, будто надеясь, что цифра на нём изменится. Собрал в кулак все оставшиеся нервишки, но сдержался, не закатил истерику. Не хотел тренера расстраивать своим поведением, проглотил злость и обиду на собственный организм, который соглашался сбрасывать вес только в условиях пиздецового стресса. — Так я и не худею, — буркнул тихонько, чтобы хоть немного пар выпустить. Виктор Михайлович оторвался от планшета, очень внимательно посмотрел на него из-под нахмуренных бровей. — Ты сбросил шесть килограммов за месяц. — Я мог больше! — А зачем? Ответа на этот вопрос у Вани, ей-богу, не было. — Так это... ну... — Я бы понял, если б ты мне за каждый час тренировки платил. Или если к тебе девушка из другого города вот-вот должна приехать, и ты хочешь на все сто выглядеть. Нет, правда, Вань, может, есть что-то, чего я не знаю? Ванька тут же потух, скуксился. — Нет, нету, — ответил честно. — Ты говори, если что, не стесняйся. Вдруг тебе вообще не нравится со мной заниматься, а ты молчишь? Ваня на него такими глазами вылупился — неужели он не видел, насколько ему нравилось?! Очень, блин, нравилось! Нравилось даже сильнее, чем ему бы хотелось. Виктор Михайлович был строгим, но никогда не ругался без повода. Многословно нахваливал Ваню, когда тот делал всё правильно, а если его непутёвый ребёнок вдруг косячил, спокойно указывал на его ошибки и показывал, как надо. Возился с ним, подбадривал, успокаивал, за руку водил от одного тренажёра к другому, совершенно не обламываясь повторять простые, но недоступные для Ваниного понимания истины хоть по сто раз на дню. Без тени брезгливости обнимал его, потного, красного и растрёпанного, в конце каждой тренировки и только отмахивался, когда Ваня пытался сбежать от него в душ. Ещё Виктор Михайлович искренне за него, дурака, переживал — он становился чернее тучи, когда Ваня ругался на себя или серьёзно хандрил, и источал тепло и свет, когда всё было в порядке. Даже глазами своими вечно грустными улыбался, когда оставался Ваней доволен. В общем, Ваня был в абсолютном восторге от своего личного тренера. И никакой другой ему не был нужен. — Да как вы подумать-то такое могли, Виктор Михалыч?! — искренне возмутился он. — Да я уже и не знаю, что думать. Ты вечно куда-то торопишься, будто только и думаешь, как бы побыстрее от меня сбежать. А вот это было обидно. Ваня ведь объяснял ему сто раз — привык он в быстром темпе заниматься! Привык загонять себя до полуобморочного состояния... не видеть очевидного результата тоже привык. Но в последнее время всё чаще себя одёргивал, каждую минуту тренировки радуясь, что у него есть Виктор Михайлович, который помогает ему отучиться от этой нездоровой беготни. — Не хочу я никуда сбегать, ну правда! Вы же... вы же лучший тренер из всех! Вы замечательный, и я... я, короче, очень рад, что вы со мной тут... — ч-чёрт, за слово «возитесь» ему точно влетит! — Занимаетесь. И я вам так благодарен... вы даже не представляете, насколько! Виктор Михайлович только хмыкнул себе под нос и покачал головой. Тут-то до Вани и дошло, что его «замечательный» и «лучший из всех» тренер, которому он так благодарен, попросту над ним издевается. — Виктор Михалыч! — воскликнул он. — Пойдём уже, горе моё. Сегодня руки со спиной работаем. И жопу. — Опять приседать, — вздохнул Ванька. Приседать он, ей-богу, не любил. Терпеть ненавидел, если по факту. Виктор Михалыч жутко ругался, когда Ваня отрывал пятки от пола, а приседать по-человечески он не мог — назад заваливался. — Да, Иван, опять приседать. Тебе что-то не нравится? — Только то, что не умею я, блин, приседать... — буркнул он. — Пузо мешает. — Не пузо, а живот, — привычно поправил Виктор Михайлович. И привычно же остановился, вскинув брови и смерив Ваньку таким взглядом, что провалиться под землю захотелось. Он тяжело вздохнул, толстовку расстегнул, футболку приподнял. Даже не пискнул, когда в клятое пузо — живот, Ваня, ну ёб твою! — прилетело тренерским кулаком. Виктора Михалыча жутко раздражало, когда его дурной ребёнок себя унижал, но он никогда не бил его в полную силу — дай бог в четверть, если не меньше. Контролировал себя, даже когда ужасно злился — да, такое тоже пару раз случалось, Ваня со своими комплексами мог кого угодно до ручки довести. Впрочем, такой метод наказания Ваню вполне устраивал, хоть он и считал, что за все свои косяки он давно заслуживает полноценных ударов. Возможно, по дурной башке... голове, Обляков, ну ёб твою, что ж такое-то! — Угу, живот. Мешает, короче! — пожаловался он. — Вы ж знаете, я пытаюсь! Ну, по-нормальному пытаюсь, правда! Но почему-то постоянно назад заваливаюсь. Или так, или ноги отрываются. Я не понимаю, ну что я делаю не так? Виктор Михайлович нахмурился и потёр кончик носа. — Не в животе дело, а в растяжке. И центр тяжести ты в жопу смещаешь, а должен на пятки. Ладно, придумаю что-нибудь. Разминайся пока. Ваня честно размялся, стараясь тщательно прогреть и растянуть каждую мышцу. — Виктор Михалыч, — позвал. Не то, чтобы ему было сильно охота поболтать во время разминки, но уж больно подозрительно его тренер сегодня молчал. Как будто придумал что-то, что Ваньке совсем не понравится. — А почему живот пузом называть нельзя, а жопу жопой можно? — Тебя оскорбляет слово «жопа»? — Не-е, — протянул он. — Меня так-то и пузо не особо оскорбляет. Я просто спрашиваю. — Потому что «ягодицы» — это слишком длинно и скучно, «попы» у детей и милых дам, а у мужика должна быть хорошая такая крепкая жопа. — Чтоб орехи можно было колоть? — уточнил Ванька. Виктор Михайлович криво ухмыльнулся и пожал плечами. — Хочешь колоть — коли на здоровье. Мне моя нужна, чтобы сидеть было удобно. И чтобы штаны нормально смотрелись. Ваня завистливо вздохнул — штаны на Викторе Михалыче смотрелись просто замечательно. Даже обычные тёмно-серые спортивки. — Ну всё, поехали приседать, — сказал он, когда Ванька подразмялся и отложил прыгалки. — Ноги на ширине плеч... шире, Вань, шире! Где у тебя плечи, ну? Вот. Носки чуть в стороны. Молодец. Руки перед собой вытяни. Ваня и вытянул. И вздрогнул, когда Виктор Михайлович встал напротив него и мягко, но крепко сжал его ладони своими. — Ой. — Не «ой», а работаем. Вместе приседать будем. Медленно опускаемся, медленно поднимаемся. Пятки от земли не отрываем, вес переносим на них. Спина прямая. Ясно? — Так это, Виктор Михалыч... — Что? — Может, я лучше за тренажёр какой-нибудь подержусь? — Тебе неприятно, когда я тебя трогаю? Ваня удивлённо распахнул глаза. — Нет! — торопливо ответил. — Мне приятно, то есть... нет, правда приятно! Очень! Просто... просто вдруг я назад завалюсь? — А я тебе для чего? Лишняя точка опоры. Вань, я боюсь, если ты будешь держаться за тренажёр, ты на автомате весь вес будешь переносить на руки. А так я смогу тебя контролировать. — Угу... Ваня вздохнул и с сомнением поглядел на тренера. Он отнюдь не был девочкой-дюймовочкой, но Ванька вспомнил про свои восемьдесят четыре кило и как-то усомнился, что это упражнение закончится благополучно для обеих сторон. — Проблемы? — нахмурился Виктор Михайлович. Нет, он прекрасно понимал — если он сейчас ляпнет что-нибудь самоуничижительное, Виктор Михайлович будет очень сильно ругаться. О том, как это будет выглядеть при условии, что они до сих пор стоят, милейшим образом держась за ручки, он даже думать не хотел. — Не. Я просто стремаюсь вас уронить случайно. Есть! Ваня правильно подобрал формулировку, и буря прошла мимо. — Ты меня не уронишь, если будешь всё делать правильно. Руки вообще не напрягай, понял? Не ты за меня держишься, а я тебя страхую. — Угу, — кивнул он. — Сделаем вид, что понял. — Тогда поехали. Поехали. Первую пару раз Ваня честно приседал почти самостоятельно, опираясь, как и было велено, только на пятки, и мягко сжимающий его ладони Виктор Михайлович смотрел на него с явным одобрением. Но, разумеется, всё не могло пройти идеально. Не с Ванькиной везучестью! Только ему показалось, что он приноровился, как проклятая жопа перевесила. Пытаясь сохранить равновесие, Ваня изо всех сил вцепился в горячие тренерские руки, но было слишком поздно — подвели толстенькие дрожащие от напряжения бульонки. Он шмякнулся на спину, на автомате потянув Виктора Михалыча за собой. То есть, уронив его на себя. Порадовался подсознательно, что тренер приземлился не на голый пол, а на его мяконькое пу... мяконький живот. — Обляков, бля! — беззлобно фыркнул он, поднимая голову. Его лицо было сейчас прямо над Ванькиным, и он волей-неволей всё-всё рассмотрел — морщинки на широком лбу и между вечно нахмуренных бровей, глубокие тени, залегшие под глазами, ломаный когда-то нос, чуть приоткрытые тонкие губы. Наверное, Виктор Михайлович не был... красивым. Или был? Ваня никогда не задумывался о мужской красоте, но его знакомые девчонки западали на совсем других мужиков. Наверное, они бы его обычным назвали. Тогда почему Ваньке не хотелось видеть на месте его лица ничьё другое? Он совсем в противоречивых ощущениях потерялся. Стушевался окончательно, покраснел от макушки до пяток. — Простите... — пробормотал. — Прощаю, — серьёзно кивнул Виктор Михайлович. И спросил, облизнув губы: — Не убился? Ванино сердце пропустило удар, а потом забилось часто-часто. — Нет, вроде... — Хорошо. — А вы? — А что я? — Ну... не ушиблись? Виктор Михайлович смотрел на него долго-долго, а затем вдруг расхохотался, уткнувшись лбом в его плечо. Ваня причин его веселья не понимал, но отчего-то всё равно улыбнулся. — Нормально всё, — наконец, сказал он, отсмеявшись. — Ну всё, хорош папарацци радовать. Повалялись — и хватит. Смысл его слов Ваня понял только после того, как поднялся на ноги и увидел в дверном проёме крайне довольного жизнью Дивея. Он сжимал телефон в руке и пялился в экран таким влюблённым взглядом, что хотелось не то обнять его, не то нос ему сломать. Вообще, они с Игорьком нормально так заобщались с тех пор, как Ванька начал к Виктору Михайловичу ходить, так что Ваня знал — когда Дивей такой довольный, ничего хорошего ждать точно не стоит. — Я слышал, как ты своим мобильником щёлкал, — фыркнул тренер. — Удаляй давай всё, что наснимал. — Ну и слух у вас, Михалыч! — ухмыльнулся Дивей. И поспешил добавить: — Удалю, если в четверг меня прикроете. Мне надо пораньше уйти. В восемь. — А если не прикрою? — Распечатаю фоточки и при входе повешу. — Шантажист проклятый! — всплеснул руками Виктор Михайлович. — Ну и что, прикажешь мне самому два часа на ресепшене стоять? Нет, Ванька не вчера родился и прекрасно понимал — они это не всерьёз, так, шутки шутят. И всё-таки ёкнуло что-то в груди, сработало вшитое в подкорку желание всем помочь и всех защитить. — Ну, я могу постоять, — сказал он. Виктор Михайлович тяжело вздохнул, смешно надув щёки. — Вань, мы этому лентяю за работу деньги платим, вообще-то. Игорёк тоже заметно напрягся. — Да, Вано, я ж не серьёзно! — Да понял я, — отмахнулся Ванька. — Ну просто если тебе реально надо уйти пораньше, хули нет? Я и за проги всякие шарю, и смену могу закрыть, и отчёты начальству пошлю, если какие надо. Я ж до того, как ногу сломал, в гостишке администратором работал, ну. Дивей молча уставился на него, как на пришедшего во второй раз мессию, не меньше. Виктор Михайлович тоже промолчал, только брови приподнял и облизнулся быстро, по-змеиному, как делал каждый раз, когда крепко о чём-то задумывался. — Ладно, с этим потом разберёмся. Игорь, ты просто так нас от тренировки отвлекать пришёл или что-то хотел? — Хотел, хотел! — разулыбался Дивей. — Ахметов не придёт сегодня. У него там семейные разборки как обычно. — Ясно. Спасибо, что сообщил, но в следующий раз можешь подождать, когда мы закончим. — Не, я лучше сразу, я себя знаю, я забуду потом! — Игорь руками развёл и скорчил смешную рожу. — А если я забуду, вы ж мне сами и напиздюлите! — Напиздюлю. Брысь отсюда! Опасаясь поворачиваться к Виктору Михалычу спиной, Дивей попятился назад. В дверной проём попал только со второго раза но, вроде как, ушёл. Правда, почти сразу же сунул голову обратно и напомнил: — У вас исландцы на шесть! И Иваныч вам Помазуна скинул на восемь. — Сука, а, — вздохнул тренер. — И что мне с ним делать? Этот вопрос Игорь оставил без ответа и, загадочно улыбаясь, исчез. — Виктор Михалыч, я это, правда ведь помочь могу, — заметил Ванька. — Ну, на ресепшене. — Я тебя понял и услышал, — кивнул он. — Приму к сведению. А теперь, пожалуй, всё-таки вернёмся к приседаниям. Успеем ещё поговорить — позанимаемся и обедать пойдём. Ваня даже спорить не стал — понимал, что чревато. После окончания тренировки Виктор Михайлович привычно стиснул его в крепких объятьях, а затем отправил в душ. «Я пока к Сергею Иванычу зайду, спрошу про программу тренировок для Помазуна, — предупредил. — А то этот старый хрыч слиняет, а вдруг у них какая-то специфика? Ты меня у ресепшена подожди, хорошо?» Туда Ваня и попёрся. Притиснулся плечом к плечу Дивея, вздохнул. А потом зевнул широко-широко — спать после тренировок и горячего душа хотелось чудовищно. Даже сильнее, чем жрать, если честно. — И хуль ты страдаешь? — спросил Дивей. — Тебя щас в ресторан поведут, а мне тут до вечера стоять. — Тяжело? — с сочувствием спросил Ванька. Сам на ногах по четырнадцать часов работал, знал, каково это. — Да не, — отмахнулся Игорь. — Норм, жить можно. Когда в киношке пахал, хуже было, тут хоть посидеть можно. И потренить. И... ой. Дивей застыл на полуслове, пригревшегося Ваньку резво от себя оттолкнул, вытянулся по струночке и уставился на входную дверь, как учуявшая добычу гончая. Ваня не успел спросить, чё это было, только охуел пуще прежнего, когда в помещение вошёл высоченный парень. Хмурый такой, бледный, с большими губами и ямочкой на подбородке. Серьёзный — пиздец. — Здравствуй, Игорь, — вежливо поздоровался он. Ванька почти обиделся, что на него внимание не обратили, а потом вдруг понял — эти двое не со зла. Просто они сейчас никого, кроме друг друга, не замечают. — Привет, Моть, — улыбнулся Дивей. — Ты это... рановато сегодня. — Освободился раньше, вот и пришёл. — Как дела-то хоть? — Хорошо. У тебя? — Тоже... вот, работаю потихонечку, скоро того... обедать пойду... — Ладно, пойду переодеваться. Заранее приятного аппетита. — Спасибо. А тебе удачи там... ну, это... того. С Иванычем. Вот. Мотя со скепсисом уставился на Игорька, но промолчал. Кивнул и ушёл себе спокойненько в сторону раздевалки, не вполне прилично виляя крепкими бёдрами. — Это чё щас было? — спросил Ваня, с удивлением глянув на потерявшегося во времени и пространстве Дивея. — Так это... того. Мотя, — ответил он, пожав плечами. — Да я понял, что не Петя! — фыркнул Ванька. — Что за Мотя-то? Игорёк вконец стушевался. Взгляд опустил в стойку, принялся поправлять и без того идеально лежащие буклеты. — Он футболист, — родил, наконец. — Ого! — воодушеваился Ванька. Он футбол любил, матчи РПЛ смотрел, когда выдавалась возможность. Попытался сообразить, видел ли где-нибудь этого самого Мотю, но так ничего и не вспомнил. Точно не армеец, точно не зенитовец, точно не... — Он вратарь, — вздохнул Дивей. — В «Краснодаре» раньше был, сейчас свободный агент. Ну, и в молодёжке ещё играет. Ну, в сборной. — А-а, — протянул Ванька. — Отъебись ты, дурак, — буркнул Дивей. — Он крутой очень! Ты бы видел, как он сейвы делает! Я смотрел. Я все игры его смотрел! — А чë он свободный агент-то? — Да там, короче... у него травма серьёзная была, со связками что-то. Ну, и пока он лечился, у него контракт с «Красом» кончился, а продлевать эти суки не стали. Ну ничего, сейчас восстановится он — они ещё посмотрят! Лучшего вратаря проебали! И не смотри на меня так, он правда крутой! — Див, я ведь молчу. — Угу. Так молчишь, что совсем и не молчишь как будто. И тут до Ваньки, наконец, дошло, в чём причина этого цирка. — Слу-ушай... а у вас с ним... — Нет! Нету у нас ничего! — вскинулся Игорь. Уставился на Ваньку с опаской, но не увидел в его глазах ничего, кроме искреннего любопытства, и потихоньку расслабился. — Нету. Ну правда. — Но ты бы хотел? — Ну... ну да. Наверное. — Так в чём проблема? Подкати к нему! Дивей глаза округлил, будто Ванька ему сейчас что-то до ужаса неприличное сделать предложил, и замотал башкой. — Нахуя? То есть... вдруг он вообще не такой? — Не узнаешь, пока не попробуешь. Ну ты чего? Он же не просто так тут жопой перед тобой крутит. — Да не крутит он! — Крутит-крутит. Ты просто со стороны не видишь, как вы смотрите друг на друга. — Не, Вано, не светит мне с ним ничего, — грустно вздохнул Игорь. — Это тебе кажется только, а он на меня не смотрит даже. И вообще, тебе-то легко говорить, на тебя, вон, Михалыч твой запал. Ванька на автомате сделал несколько шагов назад, зарделся весь. Хотел возразить, отбрехаться, сказать Игорю, что это глупости всё, и быть такого не может! Хотел, но не сказал — горло на нервах сдавило так, что каждый вдох давался с огромным трудом. Ещё и сердце бешено заколотило в рёбра, а потом провалилось куда-то в урчащий от голода желудок, да так там и осталось. — Нет... — просипел он. — Хочешь сказать, у вас нет ничего? Ванька замотал потяжелевшей башкой, губы пересохшие на автомате облизнул. — Он тренер мой, только тренер, понимаешь? — заговорил торопливо. — То есть... он со мной возится, и мозги мне вправляет, и обнимает, но... это же не значит ничего? — Угу. И по ресторанам он тебя водит просто так. И сюда к нам пристроил. Ты вообще представляешь, через какую жопу мы тебе абонемент оформляли? — хмыкнул Дивей. И разулыбался довольно: — Я тут чисто теневым бухгалтером стал уже. Раньше, конечно, проще было, но как пропуска ввели, такой пиздец начался... А ведь Ванька спрашивал Виктора Михайловича обо всём этом. Он только по плечу его погладил и заверил, что всё в порядке. — Бля... — тяжело вздохнул он. — Чего такое? — Столько проблем из-за меня. — Да ну, брось! На что только не пойдёшь ради любви. — Да какая, нахуй, любовь?! Игорь замер, насторожился весь. — Что, — спросил тихонько. — Ты его не любишь? — Я... я не знаю? Ваня и правда не знал. И что ответить, он тоже не знал. Что он вообще об этом не думал? Но ведь он думал — столько раз думал, как приятно Виктора Михайловича обнимать, столько раз залипал на его низкий мягкий голос, в глаза его тёмные глубокие смотрел и оторваться не мог. Старался выкладываться по максимуму ради него, держался на режиме, чтобы его не расстраивать, боролся с собой, лишь бы он не ругался. Сегодня, вон, вообще лежал под ним и размышлял о том, красивый его Виктор Михалыч или нет... Красивый. Ваня смотрел, как он стремительно идёт по коридору прямо к нему, и не понимал — когда он умудрился так вмазаться в этого человека? Почему даже не заметил этого? — В Ростов он, блядь, летит, — между тем возмутился тренер. — Иваныч? — фыркнул Дивей. — Кто ж ещё! А мне тут с его оболтусами занимайся. Совсем уже... так, девчонки, всё, хорош сплетничать. Ванька, пошли обедать, есть хочу, умираю. Ваня на автомате кивнул, а потом щёку изнутри прикусил до боли. Подумал — им ведь сейчас придётся идти рядом, разговаривая обо всём на свете, а затем долго сидеть друг напротив друга и... Виктор Михайлович не дурак, он на него один проницательный взгляд бросит и всё-всё про него поймёт! Может, даже не осудит глупого влюблённого ребёнка — он ведь замечательный, он всегда нужные слова найдёт, лишь бы Ваньке полегче стало! Но смогут ли они после этого заниматься? Станет ли тренер так нежно прижимать его к себе, зная, что Ванька в него по самые помидоры вмазался? Вряд ли. Пусть Дивей говорит, что хочет, факт остаётся фактом — едва ли Виктору Михайловичу нужен проблемный толстячок с кучей тараканов в дурной башке. — Приём, Обляков! Земля вызывает. Ваня с трудом поднял на него взгляд и ещё хуже вариант развития событий представил. А вдруг он вообще ошибается? Вдруг наслушался влюблённого в своего Мотю Игорька и надумал себе непонятно чего? Признается он Виктору Михалычу в любви, а потом придёт домой и поймёт, что совсем он в него и не влюблён. А отношения, между тем, будут напрочь испорчены! — Извините, я забыл совсем, мне срочно бежать нужно, у меня там это... дела, короче... — затараторил он. — Это... до пятницы? — Ну... — не скрывая удивления, пожал плечами Виктор Михайлович. — Да. Тогда до пятницы. Пиши, если что. И поесть не забудь! — Угу. Так Ванька и сбежал. Нёсся по застывшим в липком майском вечере улочкам, старался выкинуть навязчивые мысли о Викторе Михайловиче из головы, а в идеале вообще ни о чём не думать. Успокоиться смог только накрепко заперевшись в родных четырёх стенах. Сел на кровать, сжал гудящую башку руками. Зажмурился крепко-крепко, вздохнул глубоко и медленно выдохнул. Ощущение полной беспомощности накрыло его с такой силой, что орать захотелось. Он уже вообще нихуя не понимал — любит, не любит? Хоть на ромашке, блядь, гадай. Если бы он хоть раз в жизни по-нормальному влюблялся, он бы, наверное, понял, оно это или нет, но ему было не с чем сравнивать — у него только Света была, и он прекрасно понимал, что не чувствует к ней ничего, кроме симпатии... ну, и, кхм, всякого грязного и животного, когда она своим гибким горячим телом к нему близко-близко прижималась. Рядом с Виктором Михайловичем он такого не испытывал — когда они обнимались, у Вани только щёки его огромные пылали и сердце бешено в груди трепыхалось. Хотелось одновременно сбежать побыстрее — камон, он был мокрым насквозь после пятнадцати километров на беговой дорожке с перерывами на пресс, планку и всякое другое жутко изматывающее, но чертовски полезное, — и простоять в кольце его мягких рук целую вечность. А сколько нечеловеческого счастья он испытал, когда набрался смелости и впервые положил ладонь Виктору Михалычу на талию! Он не оттолкнул ведь, совсем нет, только улыбнулся едва заметно краешками губ, и продолжил вести Ваньку по коридору, тесно прижимая его к своему боку и объясняя что-то про план тренировки на ближайший месяц. Он думал о нём почти постоянно. Заранее прикидывал, какую из их с Чалом и Кучаем выходок будет пересказывать ему, когда они в следующий раз пойдут в кафе — Виктор Михалыч сначала осуждающе качал головой, а затем сдавался и хохотал так, что стены тряслись. Ваньке грешным делом казалось, он в неприятности влипает только ради того, чтобы увидеть, как смеётся его тренер. Он мог переписываться с ним часами, несмотря на клюющую в темечко совесть — ему было неловко отрывать человека от дел, и всё-таки он не мог заставить себя отложить телефон и ничего Виктору Михалычу не написать. «На работе скука смертная. Я не доживу до десяти вечера», — жаловался. «А посоветуйте какой-нибудь фильм хороший?» — просил. «Сегодня херово пиздец, боюсь сорваться опять», — кричал. И Виктор Михайлович его подбадривал, и фильм советовал, и звонил, чтобы успокоить. Каждый раз терпеливо выяснял причину — кто довёл, почему. Мог потратить на него полчаса, час, два — столько, сколько требовалось несчастному ребёнку для того, чтобы прийти в себя и по-настоящему успокоиться. Стойко переживал первую истерику — «Отец опять жиробасом назвал, думает, я только говорю, что в зал хожу, а сам иду пожрать, Виктор Михалыч, я не могу так больше», затем вторую — «Простите, что со мной столько проблем, я правда, правда не хотел вас беспокоить!» Был рядом, поддерживал, упрямо повторял, что Ваня ни в чём не виноват. Сейчас, размышляя об этом, пытаясь рассортировать все чувства и эмоции по полочкам, он уже не задавался вопросом, любит ли он Виктора Михайловича. Он думал только о том, ну как его, такого, можно было не полюбить? Ване было хорошо с ним. Ване было плохо, когда его не было рядом. Ваня старался всё-всё делать, лишь бы его личный тренер им гордился. Что это, если не любовь? Только это осознание Ваньку ни капельки не обрадовало. Легло на ссутуленные плечи тяжёлым грузом, придавило к земле. Он пытался подбадривать себя, думал — вот сейчас приведёт себя в порядок, похудеет, подтянется, а потом наберётся смелости и во всём своему тренеру признается. Он ведь сможет, выгрызет, дождётся своего шанса! А пока нужно затолкать это зудящее навязчивое чувство поглубже и работать. Он убеждал себя в том, что принял правильное решение, аж до вечера четверга. До тех самых пор, пока Виктор Михайлович не написал: «Завтра тренируешься с Игорем Владимировичем». Ванька на работе был, телефон в подсобке оставил, сообщение увидел не сразу. Как увидел — тут же кинулся тренеру перезванивать, но его телефон оказался недоступен. Он не понимал, что случилось. Почему с ним больше не хотят заниматься. Что он сделал не так?! Бледный, перенервничавший, он едва дождался конца конца смены, а затем набрал Дивею — у него-то точно должна была быть какая-нибудь информация! — Заболел он, — фыркнул Игорь, даже и не думая прекращать аппетитно хрустеть чем-то даже на слух ужасно вкусным. — Тянул до последнего, днём прям с работы на такси домой свалил, у него температура под тридцать девять. — Господи... подожди, как — заболел? — не понял он. — Тепло же! — Слушай, ну ты что, сам не знаешь, как оно бывает? Продует где-нибудь, и всё, пиздец. — Ну... ну да, — вздохнул Ванька. — Он ничего передать не просил? — Вано, хорош драму разводить! Он не умер, просто заболел. Очухается через недельку. А на работу выйдет ещё раньше! Он же трудоголик. — Думаешь? — Знаю. — Ладно, тогда я это... спокоен. Слышь? Он на меня не злится? — А есть причины? — Ну, я сбежал тогда... — Да брось, глупости какие! — Ладно. Спасибо тебе, Игорёк. Они распрощались, и Ваня, наконец, подуспокоился. Вспомнил, что когда у него в последний раз была температура под тридцать девять, ему тоже не до чего было — он реально мобильный вырубил и несколько дней не сползал с кровати никуда. Мама ему даже воду и лекарства на табуретку рядом с кроватью положила, лишь бы он пореже вставал. Он и по дороге до туалета умудрялся все углы собирать... но о нём хотя бы было, кому позаботиться. А у Виктора Михайловича кто-нибудь есть? И вообще, как он там? Ваня искренне надеялся, что он не один. Жутко ревновал к тому, кто имеет полное право находиться рядом с ним, но всё-таки надеялся.

***

Только оказавшись в родных четырёх стенах своей старой качалки, Ванька понял, что совершенно не скучал по этому месту. Здесь было всё так же тесно, местные постоянщики всё так же гоготали вместо того, чтобы заниматься, а из душевой всё так же воняло плесенью. Раньше Ваня ни на что бы это место не променял, но, ей-богу, у пафосного фитнес-клуба было полно чисто бытовых преимуществ. — Проходи, — кивнул Игорь Владимирович, пожав Ванькину руку. — Предупреждаю сразу — горячую воду опять отключили. Ваня только кивнул: — Да ничего, дома помоюсь. Мне тут идти-то. — Хорошо. Вань, знакомься, это Тёма. У меня группа через пятнадцать минут, поэтому сегодня он тебя гонять будет. Ваня посмотрел на двухметрового широкоплечего Тёму, который возвышался едва ли не до потолка и производил крайне устрашающее впечатление. Тёма посмотрел на перепуганного шкета Ваньку. И вдруг широко улыбнулся, сразу же превратившись из сурового секьюрити в добродушного парня. — Нет, ну ты слышал? Группа у него... — проворчал, не прекращая улыбаться. — Бросит нас с тобой ради девок в лосинах. Ну ничего, Ванька, он одумается ещё, бля буду. Одумается! Приползёт к нам, но только поздно бу... — Артём, — перебил Игорь, сурово глянув на него из-под густых нахмуренных бровей. — Сильно Ваню не гоняй, Михалыч запретил. Помнишь, да? — Есть, товарищ начальник! Тёма совершенно беспардонно приобнял Ваньку за плечо и увёл во второй зал. — Разминайся давай, — сказал, широко зевнув и почесав мощную шею. — Разбудишь меня, когда того... закончишь, короче. — Угу. Артëм честно сделал вид, что заснул. Впрочем, надолго его не хватило — он принялся косить на старательно разминающегося Ваню сначала одним глазом, а затем двумя. — Блин, я думал, ты тюфячок, а ты прям это... красава! — Э-э... спасибо? — протянул он. — Чё спасибо, чё спасибо? Лучше б тюфячком был. Я б тебя пожалел и пончиком угостил, а так... нам Михалыч отписал твою программу, так что никакой халявы, будешь впахивать. — Так я это... готов, — покладисто кивнул он. И спросил, пытаясь скрыть волнение: — Вы знаете, как он там? Тёма подошёл, по лбу Ваньку щёлкнул пребольно. — Ещё раз мне выкнешь — жопу откушу, — пообещал. — Игорю, вон, выкай, он у нас суровый дохуя... хотя его на самом деле тоже бесит, когда к нему по имени отчеству обращаются. Ну да ладно. Чё, про Михалыча хочешь узнать? — Угу, — кивнул Ваня, окончательно сбитый с ног потоком информации. — Он сильно болеет, да? — Ну, вообще, мы нажрались позавчера. Я ж в Питере живу, к вам сюда, значит, наездами катаюсь, видимся редко, а я из Испании сангрию привёз, ну, мы и... того. Наклюкались, короче. Я ему говорил, чтобы он под кондеем не сидел! А он всё: «Жарко мне», «Жарко»... — Дзюба! — Ну вот! Вот! Говорил же, что вернётся наш Игорёк! Бросил своих девок всё-таки! Чего хотел-то, родной? — Услышал хуйню, которую ты несёшь, и пришёл в ебало тебе дать, — буркнул Игорь. Артём его угроз ни чуточки не испугался, только хихикнул. — Так я правду сказал! — Не обязательно посвящать Ваню во все подробности. Знаешь, я был бы тебе крайне признателен, если бы ты открывал рот только по делу. — Да ладно тебе! Ваня у нас большой мальчик, он знает — все мы люди, особенно этот старый неврастеник... — Артём, бога ради! Ваня себя чувствовал так, будто в очередной раз стал предметом ссоры родителей. Месяц назад он бы вжал голову в плечи и попытался уползти куда подальше, а сейчас вдруг вспомнил, что когда-то умел неплохо так разряжать обстановку. Видать, замечательный Виктор Михайлович исподволь и незаметно вбил в его глупую голову парочку умных мыслей. Заставил вспомнить о себе что-то хорошее и полезное. — Мам, пап, не ссорьтесь, а? — скорчил жалостливое ебало он. Игорь заткнулся на полуслове, с удивлением уставившись на закомплексованного по самое не балуй Облякова, из которого раньше и слова было не выдавить. А затем улыбнулся. Тепло так, даже глазами извечно серьёзными. — Ну вот, мать, — вздохнул Тёма. — Расстроили мы с тобой ребёнка. И тут же сгрёб его в свои медвежьи объятья, от полноты чувств едва не сломав ему рёбра. Впрочем, впечатлительному Ваньке могло только показаться, что он услышал характерный треск... — Вань, — позвал Игорь. — С Виктором Михайловичем всё нормально. Не переживай за него. — Нет, я и не переживаю, — ответил он. — Просто... короче, если о нём есть, кому заботиться, я спокоен. Игорь с Тёмой переглянулись. — Ну... он это... вроде, справляется там один, да? — почесал затылок Тёма. — Один? У него разве семьи нет? — удивился Ваня. — Не-а. Откуда бы? Он же... — Нормальный он. Обычный человек, — нахмурился Игорь, жестом прервав поток Тёминого бессознательного, чтобы он случайно ещё какую-нибудь тайну Виктора Михалыча не выдал. — Мы ему лекарства купили, и всё. Он нас выгнал, сказал, сам о себе позаботится. Тем более, он сегодня уже второй день болеет. Завтра ему должно полегче стать. Ваня нахмурился. — Да, но... тяжело ведь, когда ты совсем один. Тёма грустно вздохнул, взъерошил Ванькины и без того растрёпанные волосы. — Мы б к нему ещё зашли, но мы сегодня в ночь в Питер едем. Игорь только в понедельник вернётся. — Так может... — в горле нехорошо так запершило. Ваня прокашлялся. — Может, тогда я к нему зайду? Он не знал, насколько его предложение уместно. Не знал, имеет ли право даже заикаться о подобном, особенно при друзьях Виктора Михайловича. Подозревал, что вот так припереться к кому-то в гости без приглашения — это крайне нетактично, но... он просто не мог бросить человека, который столько для него сделал. Человека, которым он дорожил, за которого переживал и которого — пиздец! До сих пор самому не верилось! — любил. — А если ты от него заразишься? — нахмурился Игорь. — Да ну! Брось, он у нас молодой, организм крепкий, ничё он не заразится! — поддержал Тёма. После долгих лет нездоровой жизни иммунитет у Ваньки был, мягко сказать, так себе, но, разумеется, он об этом умолчал. Он был готов чем угодно переболеть, лишь бы Виктор Михалыч в себя пришёл. — Ладно, — махнул рукой Игорь. — Рискни. Только сразу предупреждаю — он тебя тоже выгонит скорее всего. — Ой, он когда болеет, пиздец невыносимым становится, — согласно закивал Тёма. — Ну попробовать-то надо! — пожал плечами Ваня. Тем более, он был парадоксально уверен, что ему удастся сделать то, чего не удалось этим двоим, — найти подход к Виктору Михалычу. — Он здесь недалеко живёт, я тебе сейчас адрес напишу... — Игоряш, чудо ты моё, ты куда ему адрес писать собрался? Убери блокнот. Давай-давай, убирай! И не смотри на меня так! Ну вот чё ты как неандерталец, двадцать первый век на дворе давно! Ванька, телефон гони, ща в навигатор сразу забьём, и дело с концом. — Сначала тренировка, — отрезал Игорь. — Не волнуйся, я его никуда не пущу, пока он до пятидесяти не похудеет. — Дзюба! — Да шучу я, господи! Иди давай к девкам своим, они уж там, наверное, соскучились по тебе. А мы тут разберёмся. Ванька, конечно, мог промолчать, но его прямо-таки распирало любопытство. — А «дзюба» — это ругательство какое-то, да? — тихонько спросил он. Тёма надул губы и скорчил такое обиженное выражение лица, что Ване стало очень-очень стыдно. Зато Игорь замер посреди комнаты, а затем неожиданно расхохотался. Ей-богу, Ваня не представлял, что этот вечно сосредоточенный и хмурый человек умеет так заразительно смеяться! — Да, — кивнул Игорь, продолжая улыбаться. — Страшное ругательство. Значит: «Полный идиот, зато красивый». И ушёл. Тёма ткнул ему в спину факом и для верности ещё и язык показал, а затем посмотрел на Ваньку большими грустными глазами. — «Дзюба» — эт фамилия моя, — сказал. Ваня как-то неудачно сглотнул и закашлялся. Покраснел весь. — Ой, — просипел. — Извини... — Да ладно уж. Давай на дорожку пиздуй. Быстро не беги только, а то мне Игорёк рассказывал, как ты от усердия ёбнулся... я, кстати, как-то раз тоже ёбнулся. Бежал себе, никого не трогал, а тут этот заходит и смотрит на меня. Сурово так! Ну, я быстрее бегу, надо ж не ударить в грязь лицом, да? Он ещё суровее смотрит. Я ещё быстрее бегу! Весь вспотел уже, пытаюсь эту дуру выключить, а она ни в какую! Ну, я и полетел, короче... оказалось, она сломанная была. Там то ли кнопка уменьшения скорости не работала, то ли ещё чего. Игоряша мне говорил, а я как-то мимо ушей пропустил... не, малой, ты не ссы, её починили уже... наверное. Столько лет прошло, должен же Игорь был её починить?.. Благодаря Тёминым кулстори, тренировка пролетела практически незаметно, но и не слишком результативно — ну не мог Ваня одновременно пресс качать и ржать, как припадочный! Но в общем и целом они разошлись, довольные друг другом. Ванька быстренько домой сгонял, душ принял, в чистое переоделся и помчался навстречу судьбе. Нервничал ужасно, пока поднимался пешочком на третий этаж, еле заставил себя нажать на тугую и недружелюбную кнопку дверного звонка. К несчастью Виктора Михайловича, Ванька был крайне упорным малым, и если ему что-то присралось, своего обязательно добивался. Он всё трезвонил и трезвонил, пока дверь с жутким лязгом не распахнулась. — Что ты тут делаешь? — прокашлявшись, спросил Виктор Михайлович, случайно или намеренно перегородив собой весь проход. Выглядел он... жутко. И дело было даже не в щетине на осунувшихся щеках и не в мятой одежде — на это Ваньке абсолютно похер было, — а в том, как он вообще держался на ногах. Бледный, осунувшийся, с красными слезящимися глазами, он упирался обеими руками в косяк не для того, чтобы не пустить незваного гостя, а чтобы просто не упасть. Ванька за него волновался жутко. У него сердце где-то в глотке билось, и пальцы мелко дрожали, и в животе нехорошо так крутило. Он понимал — да, температура высокая, кашляет человек, но все ведь болеют, ничего страшного! И всё-таки лицо он держал из последних сил. Понимал — если он сейчас начнёт квохтать над бедным умирающим Виктором Михалычем, тот его выгонит. — Я вас лечить пришёл! — нарочито бодро ответил он, надеясь, что его улыбка выглядит... ну. Милой улыбкой, а не оскалом попавшего в капкан дикого зверя! — Ты врач? — спросил Виктор Михайлович. — Э-э... ну... нет? — Тогда иди отсюда. Заразишься ещё. Сам справлюсь. Он не захлопнул дверь прямо перед Ванькиным носом только потому, что у него скорость реакции на обе ноги захромала из-за болезни. Ванька, не будь дураком, вспомнил, что он тут не просто так весит почти тонну и штангу тягает, — взял и спокойно любимого тренера от прохода отодвинул. Придерживая его за пугающе горячее плечо, сам закрыл дверь изнутри и разулся, на всякие случай запихнув стоптанные кеды под тумбочку — вдруг у Виктора Михалыча бзик на порядок? — Ничего я не заражусь! Кто-то же должен вас развлекать, пока вы не поправитесь. Одному болеть не весело, уж я-то знаю. Если Виктор Михайлович и собирался возразить, сделать это ему помешал очередной приступ кашля. Ваня его до кровати довёл, уложил, тяжёлые шторы занавесил, чтобы последние лучики заходящего солнца по его воспалённым глазам не били. Со скепсисом посмотрел на распотрошённый пакет из аптеки — судя по тому, что большинство упаковок были запечатанными, из всех лекарств в этой квартире котировались только аскорбинки — и твёрдо решил, что возьмёт ситуацию в свои руки, как бы сильно Виктор Михалыч на него ни ругался. А Виктор Михайлович ругался. Хрипел, ворчал, кашлял и пытался выгнать Ваню домой. Последние силы на это бесполезное действо потратил! Слава богу, вырубился после того, как Ваня померил ему температуру — тридцать восемь и шесть, охуеть! — и влил в него лекарство от горла, микстуру от кашля, жаропонижающее, антигистаминные, какую-то херню для поднятия иммунитета и кружку горячего чая с вареньем. Что делать дальше, он, если честно, не знал. Уходить было страшновато — вдруг Виктору Михайловичу станет хуже? Он решил, что останется до утра, а там посмотрит. Выгонят его — уйдёт, не выгонят — останется. Он пошатался без дела по квартире — не то, чтобы в однушке было, где шататься, — и не нашёл ничего... необычного. Квартира была небольшая, чистенькая и совершенно безликая — Ванька сразу понял, что сюда в основном ночевать приходят. Интерес вызвала только книжная полка, он даже цапнул какой-то детектив, но так и не вчитался — слишком сильно за Виктора Михалыча волновался. Подумал, может, ему приготовить чего? Что вообще можно есть больным людям, чтобы не перегружать желудок? — Алё, мам, привет! Слушай, тут такое дело... Как ни странно, мама Ваньку в его начинаниях поддержала. «Конечно, хорошему человеку обязательно нужно помочь, — сказала. — Не заразись от него, главное. Близко к нему не подходи и проветривай постоянно, хорошо?» Целую лекцию ему прочитала о том, как правильно за больным ухаживать, чем его кормить и поить и на что в первую очередь обращать внимание, чтобы понять, хуже ему становится или лучше. Даже рассказала непутёвому сыну, который ни разу поварёшку в руках не держал, как приготовить куриный суп! И потребовала, чтобы завтра он обязательно зашёл домой — она им блинчиков приготовит, чтобы с голоду не померли. Оказалось, для того, чтобы приготовить суп, нужно спереть ключи и сходить в магазин — никакой еды в доме Виктора Михалыча почему-то не водилось. В холодильнике валялись только сомнительного вида яйца, банка варенья и пачка молока с истёкшим позавчера сроком годности. Ванька затарился минимальным набором продуктов для выживания — овощей всяких накупил, апельсинов с яблоками, курицы, овсянки и творога, ну и вкусняшками чек добил. Для поднятия боевого духа! Лично ему поднять боевой дух хотелось просто нестерпимо — пока он в магазин сбегал, пока разложил добычу, пока перерыл всю кухню в поисках кастрюли, пока этот грёбаный суп сварил... короче, умаялся он так, что еле толстенькими ножками шевелил. Ещё бы, после тренировки-то! Он с чистой совестью навернул творога и пару протеиновых батончиков, включил какое-то тупое шоу по телеку, широко зевнул пару раз и понял, что засыпает. Подумал, может, подремать хотя бы несколько часов на кухне, пока Виктор Михалыч спокойно дрыхнет под антигистаминными? Идея была хороша, но узкий диванчик оказался совершенно не предназначен для Ванькиных... широт. Надеясь побороть сон, он ещё немного побродил между кухней и комнатой, и его взгляд невольно упал на огромную двуспальную кровать Виктора Михалыча. Реально огромную и, кажется, очень-очень мягкую... Ванька аккуратно уселся на самый краешек — и правда мягкая. Как облачко. Подумал, ничего страшного ведь не случится, если он немножко тут поспит? Наоборот хорошо, что он будет рядом, — если Виктору Михалычу вдруг станет хуже, он услышит и проснётся! Не услышал. Или Виктор Михайлович спокойно проспал до самого утра, ведь когда Ваня разлепил глаза, на часах было около полудня, а сам он лежал всё на той же кровати и всё в той же позе — подтянув колени к груди и подложив под голову руку вместо подушки. Только почему-то он был пледом накрыт, хотя ему казалось, что когда он засыпал, никакого пледа на нём в помине не было. — Выспался? — хрипло спросил Виктор Михайлович. Ванька дёрнулся, сел, потёр сонные глаза. Уставился на хмурого и всё ещё выглядящего крайне больным тренера, улыбнулся ему неуверенно. — Угу. Доброе утро? — Ваня, ты дурак? Ты что тут делаешь? Заразиться хочешь? Давай-ка, руки в ноги и дуй домой! То ли Ванька не до конца проснулся, то ли совсем страх потерял, но вместо того, чтобы привычно начать оправдываться и умолять, чтобы тренер позволил ему остаться, он нахмурился и твёрдо сказал: — Никуда я не пойду. Хрена вам. У вас температура третий день, и кашель этот пиздец подозрительный, и если вам станет хуже, я должен рядом быть. Всё. Я суп вчера сварил куриный, так что поедите сейчас, таблетки выпьете и обратно спать. — Обляков... — Всё, Виктор Михалыч, это не обсуждается. Лежите, я пойду суп разогрею. Антибиотики на голодный желудок нельзя. Как ни странно, возражать он не стал, только простонал что-то невнятное про упрямых детей и спрятал посеревшее лицо в подушке. Ваня посчитал это за безоговорочную капитуляцию и, внутренне ликуя от своей маленькой победы, побежал на кухню. Несмотря на то, что Ванькино варево оказалось вполне съедобным, Виктор Михалыч смог затолкать в себя дай бог половину небольшой тарелки, а затем скорчил такое страшное лицо, что Ваня, мысленно перекрестившись, утащил еду обратно на кухню. Натурально испугался, что остатки супа окажутся на его лохматой голове. Чай принёс, а к чаю наколупал из блистеров очередную порцию таблеток. Честно дождался, когда его неблагодарный пациент перестанет ворчать, выпьет предложенное и заснёт, а затем тихонько выполз в коридор и помчался домой за блинами. Заодно захватил зубную щётку, одежду на смену, пижаму и полотенце. Маме сказал, что вернётся на днях, пока точно не знает, когда именно, и клятвенно пообещал, что будет писать и звонить. И что всё сделает, лишь бы не заразиться. Когда он прибежал обратно, завернувшийся в плед Виктор Михайлович сидел на кухне и пил вино, заедая его апельсином. Ваня, если честно, так охуел, что не знал, плакать ему или смеяться. — Вам совсем плохо? — спросил. — Ненавижу лечиться, — отчеканил тренер. И тут же напомнил: — Уходи. Заразишься. — Да не уйду я! Вы вообще в курсе, что винище с парацетамолом не очень дружат? — В курсе, в курсе... — И вот хули вы тогда?! — Сказал же — лечиться ненавижу. Я, Вань, всю жизнь глинтвейном от простуды спасаюсь. Ваня плюхнулся рядом с ним, накрыл ладонью его лоб — не горячий уже, тёплый. И то в радость. — Я вас расстраивать не хочу, — сказал тихонько. — Но это не глинтвейн. Глинтвейн с фруктами и специями варят. И горячим пьют. — Вот вино, — пожал плечами Виктор Михалыч. — Вот фрукты. Само в желудке как-нибудь сварится. — Так, давайте-ка мы лучше вино ваше в холодильник спрячем. Вам бы не бухать сейчас, а поесть по-человечески. — Суп опять? Ванька вздохнул, насупился. Обидно, блин! Стараешься ради него, готовишь первый раз в жизни, а он... правильно Тёма сказал — пиздец невыносимый! — Чё, совсем невкусно? — буркнул он. Виктор Михалыч как-то очень удивлённо и слегка виновато на Ваньку уставился, помотал головой. — Ты сам варил, что ли? — спросил. — Да! — Нет, Вань, вкусно. Правда вкусно. Прости. Я просто макароны не люблю. И таблетки. С детства. Расскажу потом как-нибудь, если хочешь. Ваня отчего-то ему поверил и улыбнулся. — Обязательно расскажете. А я вам в следующий раз суп с рисом сварю, — пообещал. — Рис-то вы любите? — Да. Люблю. — Хорошо тогда. — Да. Хорошо. — Это... а блинчики вы будете? — С чем? — С курицей. Мама напекла. Я домой забежал, ну и вот... Виктор Михалыч заметно приободрился. Ваня очень надеялся, это потому что ему получше стало, а не из-за... так называемого глинтвейна, вступившего в интересную и непредсказуемую реакцию с парацетамолом. — Обляков, ты чудо, — слабо, но искренне улыбнулся он. Польщённый Ваня слегонца зарделся, подтянул к ним контейнер с блинчиками и покрепче прижался к тёплому тренерскому боку. До самой ночи они валялись на кровати и смотрели фильмы. Не до конца пришедший в себя Виктор Михайлович то и дело засыпал, а потом просыпался от приступа кашля, матерился и порывался Ваньку выгнать, всерьёз опасаясь за его здоровье. Но не выгнал ведь! Так что в целом вечер выдался замечательным. Одним из самых лучших в Ваниной жизни, если честно. Ему слишком нравилось находиться здесь — в этой квартире рядом с этим человеком. Он вдруг представил, что рано или поздно Виктор Михайлович оклемается настолько, что Ванина помощь станет ему попросту не нужна. Ему ведь уже к сегодняшнему вечеру стало заметно лучше, так что, вполне вероятно, он Ваню прямо завтра домой и отправит. А как Ване заново привыкать к тому, что между ними нет ничего, кроме тренировок два раза в неделю, сообщений и звонков? Он тяжело вздохнул, поёрзал, плотнее кутаясь в плед, — по хребту пробежал липкий и противный холодок. — Что такое, Вань? — тут же спросил Виктор Михайлович. Почувствовал, конечно. Не мог не почувствовать — они ведь снова сидели, тесно прижавшись друг к другу. Ещё и одним на двоих пледом накрывшись. Наверное, Ване бы стоило смолчать. Держать свою хуйню в себе. Пожаловаться на сквозняк из окна или наврать, что ногу свело, — наверняка прокатило бы. Его тренер, конечно, был человеком крайне проницательным, но мысли читать, как ни странно, ещё не научился. Ага, Ваня мог бы спокойно смолчать или наврать, но не сделал ни того, ни другого. Он долго собирался с духом, а потом нашарил под пледом руку Виктора Михайловича и переплёл их пальцы. — Не прогоняйте меня, — попросил едва слышно. — Так я разве прогоняю? — удивился он. — Нет, но... могли бы. Вы же понимаете, да? Ну, понимаете, что я вам сейчас хочу сказать? — Понимаю, — кивнул он. Вытащил руку, отвернулся, чтобы как следует прокашляться, выпил воды. И, когда Ваня почти потерял надежду, тихонько рассмеялся: — Прогонишь тебя, как же. Выключил телевизор, погрузив комнату во тьму. И мягко накрыл Ванькины подрагивающие губы своими.