Личный тренер

Ваня подскочил в какую-то совсем уж несусветную рань. Глянул на часы — половина восьмого только, охуеть! Думал ещё поспать, но его буквально потряхивало от радостного предвкушения чего-то очень-очень хорошего. Как в далëком детстве, когда он просыпался первого января, резиновым мячиком соскакивал с кровати и бежал в гостиную, зная, что под ëлкой его уже ждёт подарок. Правда, сейчас ему не надо было никуда бежать, ведь его главный подарок лежал рядом с ним и сюпал заложенным носом. Ванька к нему поближе притиснулся, губами прижался к обтянутому футболкой плечу, и едва сдержался, чтобы не пищать от радости — у него внутри аж затрепетало всё, когда он вспомнил, чем закончился вчерашний вечер. Виктор Михалыч его целовал. Губами губ касался коротко, но уверенно. Потом отпихивал его мягко от себя — ворчал про злых микробов и глупости всякие шептал, мол, Ванечка ему очень нравится, и не денется он никуда, поцелуются как следует, когда он перестанет быть таким противным, колючим и сопливым. Ване он, колючий и сопливый, противным совсем не казался, и ждать абстрактного «потом» ему очень-очень не хотелось, так что один настоящий поцелуй он себе всё-таки вытребовал. «Только один», — сдался Виктор Михалыч. Горестно вздохнув, добавил: — «Верёвки из меня вьёшь, дурной ребёнок». И поцеловал. Ваня чуть не умер прям там в горячих тренерских руках, застонал совершенно постыдным образом, когда их языки столкнулись, — слишком хорошо было, несмотря даже на то, что Виктор Михалыч ему все щёки щетиной исколол. Он так мечтал хотя бы об одном поцелуе, но одного оказалось так мало! Хотелось ещё и ещё — сотни, тысячи. Горячих — в губы, нежных — в висок, дразнящих — в шею. Объятий тоже хотелось. И… ну… секса. Не прямо сейчас, наверное, а когда-нибудь. Попозже. Когда Виктор Михалыч поправится. Виктора Михалыча вообще всего целиком хотелось. Ванька с ума сходил при одной мысли, что ему теперь можно если не абсолютно всё, то очень и очень многое. Лениво перебирая в голове варианты того, что он планирует сделать со своим самым лучшим в мире тренером, он лежал на его груди, ластился, как довольный кот и улыбался блаженно. Думал, даже если он после этих целовашек заразился, вообще плевать, ведь ещё ни разу в жизни он не был так счастлив… он, если честно, такого счастья и не заслужил даже. Впрочем, озвучивать свои мысли вслух он не рискнул — получать в живот ему сегодня не хотелось совершенно. Виктор Михалыч его долго-долго по растрёпанной голове гладил. Пытаясь устроиться поудобнее, разморённый ребёнок потихоньку сползал вниз, да так и заснул. Проснулся вот, вспомнил вчерашнее, густо покраснел и разулыбался, как последний дурак. Ему ещё сон такой клёвый приснился, хороший, дурацкий немножко… — Вань, половина восьмого только, — прохрипел Виктор Михалыч, привычно отвернувшись, чтобы прокашляться. — Ты чего хихикаешь? — Да мне это… сон смешной приснился. Как будто я медведь. Ну… не совсем. Оборотень, типа. И мы с вами в лесу жили. И на речку ходили, и там… э-э… ну, не важно, короче. А ещё я у вас сосиски спёр. Бли-ин… теперь сосисок капец хочется… Виктор Михалыч из Ванькиного спича нихуяшеньки не понял, только сверлил его полными удивления глазами и моргал сонно. Очень хотелось его, такого тёплого, домашнего и растерянного, в нос поцеловать. И больше не приставать с хуйнёй своей, пока окончательно не проснётся! — Вань, — он пошкрябал совсем уж неприлично заросшую щетиной щёку, зевнул. — Там лопатник на тумбочке у входа. Возьми карточку, сходи да купи себе сосиски. Ванька обиженно щёки надул, башкой помотал упрямо. — У меня есть деньги, я ж работаю, — буркнул. — И сосиски я не ем. Нельзя. Виктор Михалыч ещё немного поворчал про упрямых медвежат, которым хуй что вобьёшь в их глупые головы, и ушёл в душ, начисто проигнорировав Ванькину просьбу выпить лекарство от кашля. Ваня его врединой обозвал и пошёл дела делать — ему этим утром так хорошо на душе было, что он мог запросто горы свернуть! Пространно размышляя о том, нахера кому-то вообще нужно сворачивать горы, если их запросто можно обойти, он постель перестелил, закинул грязное бельё в стиралку и приготовил завтрак — что-что, а овсянку из пакетика он заваривал профессионально. Ещё думал кофе на двоих налить, но не нашёл растворимый, только в зёрнах. — А кофе у вас где? Или вы чай будете? — спросил он, когда посвежевший, гладко выбритый и подозрительно довольный Виктор Михалыч вышел из ванной. — Кофе. Вон же пакет стоит. Нет, не там. И не там. Рядом с кофемолкой. — Ой. Так это… я думал, может, растворимый есть… Ванька даже не удивился, когда выяснилось, что его любимый тренер не пьёт «растворимую бурду». Виктор Михалыч намолол нереально вкусно пахнущих зёрен и сварил им «нормальный» кофе с корицей и какими-то специями. Ваньке только и оставалось пристально следить за процессом приготовления, слушать внимательно и мотать на ус. И глаза от удовольствия закатывать — он такого вкуснючего кофе в жизни не пил! Вопрос, чем заняться дальше при условии, что кино и сериалы им обоим вусмерть надоели ещё вчера, закрылся сам собой, когда Ванька вдруг чихнул. Громко так, душевно. — Так, — сказал Виктор Михайлович, нервно сжав переносицу. — А я ведь говорил, что это плохо кончится. — Да я нормально себя чувствую, ну честно… — Когда тебе на работу? — Завтра. — Тогда точно всё, Иван. Сам жаловался, что у вас прогульщиков не любят. Собрал вещи и пошёл домой. — Ну Виктор Михалыч! — Что? Обещал ведь, что будешь меня слушаться! — А вы обещали, что не будете меня выгонять! Виктор Михайлович тяжело вздохнул, лоб потёр. Подошёл к Ване, руку его своими ладонями обхватил. — Я тебя не выгоняю, глупый ты мой ребёнок, — сказал. — Я просто не хочу, чтобы ты заболел. Он на него с таким беспокойством смотрел, что Ванька оттаял. Понимал — да, тренер волнуется, и небезосновательно, между прочим! Только поэтому он и сдался, хотя уходить совсем не хотел. — Ладно… — вздохнул. — Уйду, если пообещаете больше «глинтвейн» свой не пить. Ни варёный, ни… сырой. — Вань, — фыркнул Виктор Михалыч. — Это я шутил так. — Угу, шутили. Между прочим, мне Тёма рассказал, что вы на самом деле алкоголик, — буркнул он. Не то, чтобы он действительно верил в алкоголизм любимого тренера, и не то, чтобы его этот самый алкоголизм сильно волновал. Он ведь не был дураком и прекрасно понимал — почти все люди иногда выпивают, а Тёма наверняка в своей излюбленной манере приукрасил скучную реальность. Ваня просто нагло и беззастенчиво тянул утекающее сквозь пальцы время. — А ты этого дурака больше слушай. И вообще, у меня вчера уважительная причина была! Я решил, ты моего храпа испугался и сбежал. Это Виктор Михалыч, конечно, шутил, судя по саркастичным ноткам в голосе и довольной ухмылке. Только Ванька вдруг вспомнил, каким больным, несчастным и одиноким он выглядел вчера, когда сидел на этой самой кухне и пил, и подумал — нихуя ведь это не шутки, по ходу. — Вот так, значит, да? — проворчал он, намеренно или не очень копируя тренерские интонации. — Одной рукой гладите, другой прогоняете. — На том и стоим. — Невозможный вы человек! Виктор Михалыч даже спорить не стал, только руками развёл и улыбнулся тепло и чуточку виновато. Ванька его смерил тяжёлым взглядом из-под нахмуренных бровей, потоптался неуверенно на месте, но всë-таки не выдержал — подошëл к нему и обнял. Думал поцеловать, но Виктор Михалыч сам к нему потянулся, губами губ коснулся почти невесомо, пальцами по щеке неторопливо скользнул и дальше, за ухо. Взъерошил Ванькины лохмы за затылке, поглядел на него, вконец смущённого, и прищурился довольно. — Кыш! — Невозможный человек, — повторил Ваня. И безапелляционно раздвинул языком его губы. Целовались долго, неторопливо, изучая друг друга. Ванька пригрелся, расслабился и пропустил момент, когда приятное тепло превратилось в жар, а последние извилинки потихоньку начали отключаться. Задним умом понимал — всё, пора остановиться и валить домой, а сам плавился под прикосновениями чутких родных ладоней и тихонько постанывал Виктору Михалычу в рот. Тот вдруг окаменел резко, широко глаза раскрыл, отстранился и на Ваню поглядел осуждающе. Будто это не он первым целоваться полез. — Нет, ты хочешь, чтобы я тебя заразил? — спросил. Ваня себя очень странно чувствовал — у него перед глазами всё плыло, внизу живота приятно сводило от нахлынувшего возбуждения, тело стало каким-то ватным и ужасно чувствительным. Ещё и мозги то и дело отключались, блин! Он и суть претензий-то не понял, но на всякий пожарный закивал, снова глаза закрыл и снова к горячим губам Виктора Михалыча потянулся. — Вань? Ваня не ответил, только сильнее вцепился в крепкие тренерские плечи непослушными пальцами, не собираясь его никуда отпускать. Случайно потёрся болезненно ноющим членом о бедро Виктора Михалыча и застонал — протяжно, практически умоляюще. Тогда-то его голова, наконец, включилась обратно. Ванька свою добычу выпустил, облизнул приятно занывшие от поцелуев губы, испуганно уставился в потемневшие глаза напротив, собрался было извиниться и сбежать, но… — Ладно, горе моё, раз уходить ты не собираешься, идём в кровать, — сказал Виктор Михалыч. Взял его за руку и повёл в комнату. Ходить Ваня мог едва-едва, — ноги не гнулись и коленки дрожали, — но всё равно пошёл. Ещё как пошёл! Он за этим невозможным человеком был готов куда угодно пойти — хоть в кровать, хоть на тренировку, хоть в Уфу пешком! Блядь, и чё он Уфу вдруг вспомнил… кто-то из знакомых оттуда, что ли?.. Ваня башкой помотал, разгоняя мысли, резво поскакавшие в бескрайние башкирские дали. Хихикнул нервно. И ни разу не грациозно плюхнулся на собственноручно заправленную кровать. Виктор Михалыч над ним навис, потянулся за очередным поцелуем, и Ваня охотно ему ответил. Почти полностью отключился, отдался уверенно ласкающим его губам и пальцам. Свои ладони мелко дрожащие под футболку Виктора Михалыча запустил, скользнул по спине и бокам, ловя какой-то нереальный кайф от того, насколько приятная на ощупь горячая бархатистая кожа под пальцами. Виктор Михалыч был… ну, потрясающим. Охуенным, если честно. Ванька бы мог всю жизнь провести, глядя в его потемневшие от возбуждения глаза и слушая хриплое учащённое дыхание, и за всю эту жизнь он бы вряд ли сумел подобрать другое, более ёмкое определение, даже если бы очень постарался. Он был таким красивым, и уверенным, и горячим, и ласковым, что распластавшемуся под ним Ване хотелось только одного — всего его расцеловать. Раздеть для начала, потом под себя подмять и покрыть поцелуями от пальцев ног до макушки. Дать понять, насколько он благодарен, что Виктор Михалыч его не прогнал, что согласился быть… с ним. Он почти решился перейти в активное наступление, но, видимо, Виктор Михалыч мыслил примерно в том же направлении и тоже решил, что на них слишком много одежды. Надоело ему каждый раз оттягивать мешающий ворот, чтобы поцеловать Ванькину чувствительную шею, так что он фыркнул недовольно, уселся поудобнее и решительно потянул Ванину футболку наверх. Ваня приподнялся на локтях, чтобы ему помочь, вцепился пальцами в его плечи, поёрзал нетерпеливо. Не то застонал, не то всхлипнул, когда мягкие губы Виктора Михалыча обхватили сосок, а ладонь аккуратно сжала ноющий член через тонкую ткань спортивок. «Как же заебись!» — подумал. А потом случайно зацепил взглядом своё обнажившееся пузо и… Он точно не знал, что произошло в тот момент. Просто щёлкнуло в голове, перемкнуло, и он вдруг настолько красочно и подробно представил себя со стороны, что его затошнило. Лежит, блин, млеет! Не любовник, а мешок картошки — грузный, некрасивый. Не хотел ведь, чтобы Виктор Михайлович видел его… таким! Ему неприятно наверняка, что у Ваньки ляхи трясутся и пузо колышется, просто он виду не подаёт, чтобы его лишний раз не расстраивать… — Вань? Что случилось? Ваня на него испуганные глаза поднял, попытался прикрыться. — Я… — прошептал он так тихо, что едва сам себя услышал. — Я не могу… Возбуждение испарилось, будто его и не было. Естественно, Виктор Михайлович почувствовал, как член под его ладонью медленно опадает, и застыл на несколько растянувшихся в вечность секунд, пытаясь сообразить, что делать дальше. Медленно выдохнул, приходя в себя, потянулся за Ваниной футболкой. Быстро вывернул её и помог надеть, а потом усадил мелко трясущегося от всего пережитого Ваню в изголовье кровати, к себе прижал и пальцами в его разлохмаченные волосы зарылся, массируя затылок. — Всё нормально, слышишь? — сказал тихо, но твёрдо. Ваня только упрямо тяжёлой башкой замотал. — Нормально, — повторил он. — Я же говорил тебе, что ты не виноват ни в чём. Посмотри на меня, Ванечка. Ну? Всё хорошо. Перенервничал, бывает. Такое с каждым иногда случается, уж поверь моему опыту. Это херня всё, ты из-за этого не переживай, хорошо?.. Он ещё много чего говорил — что Ваня ему ничего не должен, что им правда некуда спешить, что он будет ждать столько, сколько потребуется, потому что ему достаточно того, что между ними есть. Говорил, что его дурной ребёнок на самом деле замечательный и искренний, и что он охеренно красивый — тут Ванька даже вылип из чёрных мыслей и скептически хмыкнул — и как он рад, что он сейчас здесь, с ним. Целовал его во взмокший висок и раз за разом возвращался к тому, что ничего страшного не случилось и Ваня ни в чём не виноват. Ваня волей-неволей потихоньку успокаивался. Перестал дрожать, расслабился хоть немного, благодарно поцеловал Виктора Михалыча в шею и затих. — Простите, — сказал тихонько. — Я тебе пробью, если ещё раз извинишься, — нахмурился он. — В сотый раз тебе повторяю — всё в порядке. — Угу. — Обляков! Чем грузиться по хуйне, ты мне лучше скажи, долго ты мне ещё выкать будешь? Ваня на него с нескрываемым удивлением уставился, спросил раньше, чем успел подумать: — А… можно? — Нужно, — кивнул Виктор Ми… Виктор. — Э-э… ну, хорошо. Я постараюсь привыкнуть. Виктор щёки надул, как делал каждый раз, когда был не удовлетворён Ванькиным ответом, но быстро сменил гнев на милость и, чмокнув своего дурацкого ребёнка в щёку, поймал его взгляд. — Знаешь, Вань, я думаю, с постелью мы с тобой правда поспешили, — сказал. — Я, конечно, хорош — тебя ругаю постоянно, что ты вперёд паровоза бежишь, а сам… ещё хуже. Нет, всё. Я тебя никуда не тороплю, пусть всё развивается естественно и органично. Любовью займёмся, когда ты почувствуешь, что готов. Договорились? — Ну… — едва слышно выдохнул Ванька, стараясь не думать о том, как мучительно сладко сжалось всё внутри от слова «любовь». — Да? — Да. Ты как, нормально? — Угу… — Угу, угу… вижу я, что ты «угу». Пойдём, чудо, сварю тебе какао. Встать сможешь? Встать Ваня смог, и какао безропотно выпил. И даже: «Спасибо, Виктор Ми… Вить» сказал, за что заслужил полный одобрения взгляд. Да только мыслями он был далеко — не в этой квартире, которая за последние пару дней окончательно перестала быть для него чужой, и даже не в четырёх стенах родной комнаты. Мыслями он был на беговой дорожке. Он ненавидел ждать — недаром мама его вечно капризулей звала и сетовала, что он не успокоится, пока не получит всё и сразу. Ещё сильнее он ненавидел только заставлять ждать других. «Месяц, — пообещал себе. — Я должен за месяц привести себя в порядок. Я тупо не переживу, если проебу его из-за пуза этого ебучего». *** Первой не выдержала мама: «Мне не нравится, что ты ничего не ешь». Следом за ней подтянулись Кучай с Чалом: «Какой-то ты зелёный опять» — «Не говори, что ты не жрёшь нихера!» Вдогонку на Ваньку наорал старший менеджер кафешки, где он работал: «Обляков, быстрее булками шевели! Не видишь — гости ждут?!» Ванька старался, как мог. Бегал каждый день, питался, считай, одними варёными грудками, яичными белками и творогом, рядом со сладким и мучным даже дышать боялся. Вите без зазрения совести врал о своём рационе и клялся и божился, что с ним всё в порядке. Каждый день вставал на весы, но только сильнее расстраивался — сучий организм будто издеваясь решил, что ему, блядь, не нужно худеть. — Семьдесят пять, — нахмурился Витя, когда второй месяц их занятий подошёл к концу. — Мне это не нравится. — Мне тоже, — буркнул Ваня. Он надеялся на семьдесят. Семьдесят с его ростом — это ещё куда ни шло. — Ты девять килограммов за месяц сбросил. Так быть не должно. Ты вообще чем питаешься, когда я не вижу? Ваня устал. Просто по-человечески устал от того, что его старания не дают ровно никакого результата. И врать он устал — он всей душой ненавидел врать, особенно человеку, которого он всем сердцем полюбил, и который столько для него сделал. Жаль, в этот раз у него попросту не было выбора. — Я ж тебе скидываю, что я ем, — тихо ответил он. Витя на него посмотрел скептически, помотал головой. — Давай-ка ты лучше будешь мне фотографии присылать. Фотографии. Ваня представил, что ему придётся каждый день готовить кучу «человеческой» еды ради пары фоток, и у него рот слюной наполнился. Нет, так не пойдёт — он не выдержит и сорвётся быстрее, чем моргнуть успеет! — А давай, может, сразу камеры у меня дома поставим? — сказал он куда более резко, чем планировал. — Иван. — Не, а чё? Если ты мне не веришь. Давай? Витя головой покачал, отвернулся. Ванька прекрасно понимал — пережестил. Конкретно так. Подошёл осторожно, обнял со спины, носом в тренерскую шею уткнулся. — Прости, пожалуйста, — сказал. — Простить-то я прощу, — вздохнул Витя. — Я просто не понимаю. Если ты нормально ешь и не занимаешься без меня, почему так? — Не знаю, — честно соврал он. — Может, у меня это… метаболизм разогнался? — Да нихера. Ты плохо выглядишь. В смысле, нездоровым. Синяки свои видел под глазами? И улыбаться перестал совсем. Мне это не нравится, Вань. Состояние твоё не нравится, понимаешь? — Понимаю… ну… ну блин. У меня сейчас на работе как-то… не очень. Может, из-за этого? — И ты молчишь! — Да я… — Вань. Думаешь, я тебя осуждать буду? Ты мне можешь всё рассказать. — Не, я… я понимаю. Я просто подумал, ну чего я ныть за просто так буду… как будто у тебя своих проблем мало. — Давай живот. Ваня надулся, но футболку послушно приподнял. На своё пузо не смотрел — не хотел лишний раз его видеть, и так тошнило уже. — Рассказывай, что у тебя там на работе. — Да нет, в целом нормально всё. Просто старший иногда… доёбывает, короче. И устаю. Ну блин, смена четырнадцать часов, я знал, на что подписывался… — Надо сменить работу. Ты так с нервным срывом по скорой уедешь. — Да было б на что менять! Везде хуйня какая-то, и платят копейки. Тут хотя бы штрафов нет. — Давай я тебя к нам пристрою? Вон, Дивею сменщик нужен, он воет уже. Ваня душившую его надежду затолкал куда подальше, упрямо головой помотал, чтобы соблазна сказать «да» не возникло. Он хотел, ч-чёрт, он ужасно хотел тут работать! Видеть Витю не только на тренировках и на редких свиданиях — они встречались максимум пару-тройку раз в неделю из-за графиков — а почти каждый день. Ну, по крайней мере, два через два, если верить Дивею. Он хотел ходить вместе с Витей на обед, глупо и по-ребячески целоваться в пустой раздевалке, просто смотреть на него в течение смены. Ванька бы всё за такую возможность отдал, но… Но тогда заботливый и наблюдательный тренер Виктор Михайлович просечёт, что его глупый ребёнок нихуя не жрёт и въёбывает в свободное время. И тогда Ване пизда. Тренировкам точно, отношениям… скорее всего тоже, чего уж. Если честно, его мало утешал тот факт, что его бросят не потому, что он жирный, а потому, что он нагло врал Вите прямо в глаза. — Почему нет? — Ну… это как-то неправильно, вот. — Что неправильно? Что я тебе, дураку, хочу помочь? — Не, — кривовато ухмыльнулся Ванька. — То, что я на работе буду думать не о работе совсем, а о тебе. И потом… ты же тут с кем-то занимаешься лично. — Допустим. И? — Ревновать буду. — Раньше не ревновал, а теперь начнёшь? — Так я ж не видел своими глазами, ну! Увижу, как ты какого-нибудь… этого, как его… Ахметова, во! Ахметова, короче, обнимаешь. И всё. — Во-первых, я кроме тебя никого не обнимаю. Во-вторых, Ахметов ладно, ты ещё Магнуссона с Сигурдссоном не видел. — Виктор Михалыч! — всплеснул руками Ванька. И тут же сменил гнев на милость, когда его довольно прищурившийся тренер повернулся к нему и коротко поцеловал в обиженно надутые губы. — Так чего, мы заниматься пойдём сегодня или как? — Пойдём. А потом пойдём обедать. Я нам столик в «Сирени» забил. Или у тебя опять какие-то важные дела? Естественно, дел у Вани не было, особенно важных. И в прошлые разы, когда Витя его звал пожрать, тоже не было. Просто он понимал, чем чревато идти обедать в кафе, где калораж каждого блюда ну просто заоблачный. Он помолчал, пытаясь придумать, как выкрутиться из ситуации с наименьшими потерями. Витя нихуя не помогал — смотрел на него так пристально, будто прекрасно понимал, что Ваня его наёбывает. — Нет, сегодня, вроде, никаких дел, — ответил он, покладисто кивнув. — Пошли. Там вкусненько, я помню. Не ошибся — Витя выдохнул и как-то разом расслабился. Зато напрягся Ваня — он планировал прийти домой, ебануть обезжиренного творога, а вечерком попрыгать через скакалку и лечь спать, а теперь ему придётся бежать лишние десять километров. Пятнадцать в идеале, чтобы за раз тысячу калорий сжечь. Столько же, сколько в карбонаре, которую он всегда заказывает — Витя точно заподозрит неладное, если Ванька один салат возьмёт… — О чём задумался, Иван? Иван выключил калькулятор в голове, осознал, что, кажется, тренер о чём-то его спросил, и густо покраснел. — Так это… я… ни о чём. — Тогда идём. Сегодняшнее занятие Ваньке совсем тяжко давалось. И дело было даже не в том, что Витя увеличил нагрузки — кажется, он наоборот их снизил, хотя когда Ваня его об этом спросил, он уставился на него большими удивлёнными глазами и отрицательно помотал головой, — а в неясном тревожном предчувствии. Будто с ним вот-вот должно произойти что-то очень плохое. Он пытался успокоиться, отмахивался от мрачных мыслей, убеждал себя, что это у него от голода слегонца чердак потёк, и всё-таки… — Обляков, ты тут? — спросил Витя. Он глаза распахнул, обнаружил себя на коврике для йоги. Витя ему ноги держал, ждал, когда он пресс качать начнёт. Кажись, долго ждал, пока он… раздумывал. Вот же с-сука, а! Молодец, Обляков, ничего не скажешь. — Тут, Виктор Михалыч! — широко и крайне неискренне улыбнулся Ваня. Витиным взглядом можно было океаны замораживать. — Заниматься сегодня будем или так полежим? — Прости, — скорчил жалостливое лицо Ванька. — Я просто думаю о том, что ты сказал. Ну, по поводу работы. Витя оттаял немного. Вздохнул, руки сложил на Ваниных коленях. — Давай мы это за обедом обсудим, хорошо? — Угу. — Ну, поехали тогда. Ваня дай бог десяток раз поднялся, когда Витя его остановил. — Я тебе говорил, чтобы ты спиной пола не касался, помнишь? Ваня раньше и не касался. Просто сейчас у него никаких сил на эти грёбаные тренировки не было. — Помню! — надулся он. — Тяжело же. — А ты как хотел? И вообще, ты животом работаешь? У меня такое чувство, что ты до сих пор ноги и спину трудишь. Ванька задумался. Может, тренер и прав — по ощущениям он действительно больше бёдра напрягал, а рывок спиной делал. Наверное, поэтому пузо и не уходило… вот же блядь. Это он всю дорогу косячил, получается?! — Ну… я стараюсь животом, но… — Ваня, блин! Ладно ещё на первых порах, но сейчас-то! Третий месяц уже занимаемся. Ладно, всё, цепляйся давай ногами за турник. Ваня послушался, перелёг. Думал, Витя на него злится и лишний раз трогать не хочет, но оказалось, что всё совсем наоборот — он сбоку уселся и мягкие прохладные руки прямо на Ванину тушку положил — одну на живот под футболку, другую на бедро, чуть ниже края шорт. — Вперёд, — сказал. — Посмотрим, что ты там напрягаешь. Честное слово, Ваня старался сосредоточиться на упражнении и не думать о Витиных ладонях, невольно скользящих по обнажённой коже. И нужные мышцы старался напрягать, лишь бы тренер успокоился и эта пытка прекратилась. Старался, но не смог — в дурную голову сами собой полезли воспоминания об их прошлом разе, который хоть и не увенчался успехом из-за Ванькиной… проблемы, но начался-то безумно приятно! До дрожи просто. Он потом ещё долго вспоминал наедине с собой, как ему было хорошо под Витей, и с удовольствием представлял, что было бы, если бы они зашли дальше. Дрочил, как подросток, кончал бурно в свою ладонь, а после грыз себя и обещал, что ещё немного, ещё пара сброшенных кило — и можно будет попытаться ещё раз. Он Витю хотел. Ужасно хотел, нечеловечески. Еле сдерживался. Ему иногда одних поцелуев хватало, чтобы завестись, а тут ещё руки эти… короче, Ванькины шорты вполне однозначным образом затопорщились, и Витя не был бы Витей, если бы не заметил этого. — Всё, закончили на сегодня, — тихо сказал он. А может, и не тихо — у Ваньки от возбуждения в ушах шумело, так что он ни в чём не был уверен. — Да блин… — с досадой буркнул он, откинувшись на коврик. — Пойдёшь в душ? Ваня пунцовое лицо ладонями потёр, взгляд на мужественно терпящего Витю поднял и понял — всё, это финиш. Если он прямо сейчас что-нибудь не сделает, они оба, нахуй, взорвутся. — Не пойду, — сказал. И потянулся за так необходимым им обоим поцелуем. Витин язык во рту ощущался всё так же прекрасно. Прекраснее ощущались только его же пальцы под резинкой шорт, которыми он сжимал его возбуждённый до вздувшихся венок член. Ваня стонал, толкался в его руку, плавился под ласкающими шею губами и чувствовал себя таким нужным и любимым, что плакать хотелось. И отдать в эти руки всего себя — пускай и толстого, неуклюжего, неспособного сделать хоть что-то правильно и… — Смотри на меня, — попросил Витя, нарочно или нет вырвав Ваню из мыслей, способных сломать его шаткое душевное равновесие. — Ты такой красивый сейчас, Ванечка, ты даже не представляешь. И Ваня кончил, застонав так, что, наверное, даже мирно дремлющий за своей стойкой Дивей его услышал. К тому моменту, когда он окончательно пришёл в себя, Витя успел найти где-то влажные салфетки и вытереть Ваню и свою руку. Сидел рядом с ним, перебирал его привычно взлохмаченные волосы и мягко улыбался. — А… а ты? — виновато спросил Ваня. И было потянулся, надеясь изведать неизведанное, но был остановлен шлепком по рукам. — Дома, — отрезал Витя. — Как — дома?.. — Ваня правда, правда не понимал! — Вот так. Дома, в кровати. Мне не девятнадцать уже, я комфорт люблю, — улыбнулся. И добавил, повысив голос: — И не люблю, когда кто-то подслушивает и подглядывает. — И ничего я не подглядывал! — возмутился дверной проём голосом Дивея. — Я просто это… подумал, вдруг, может, помощь какая нужна или типа того… — У Облякова ногу свело. Ничего страшного, мы справимся. Кыш. — Угу, ногу свело, я понял, — хмыкнул Игорь. Не удержался всё-таки, сунул любопытную башку в дверной проём, оглядел открывшуюся пред его очами картину. — Очень больно, между прочим, когда ноги сводит! — пожаловался Ваня. — Соболезную, брат! Эт, Михалыч, я чё пришёл-то… Ахметов там опять сливается завтра, так что у вас только Мага на четыре. — Отлично. Значит, домой пораньше уйду. — Угу. Ну вы тут это… потише с ногами своими, ладно? А то там девчонки в басике перепугались. Пришлось им сказать, что у нас тут каждый четверг людей пытают. — Молодец. Теперь исчезни. — Всё-всё, исчезаю. И Игорёк действительно исчез. Пунцовый Ванечка надеялся, что не увидит эту дохуя проницательную дылду как минимум в ближайшие полчаса — слишком стыдненько стало, что он тут на весь фитнес-клуб стонал. — Ладно, — буркнул он. — Про дом и кровать я понял. Правда, это когда ещё будет… — Когда захочешь, тогда и будет. Ваня подумал, что что-то не так понял. Уточнил: — То есть… то есть, мне можно взять и… — Прийти в гости, да. Главное, заранее меня предупреди. Если маленькому наивному Ванечке грешным делом показалось, что он не может зардеться ещё сильнее, то он очень сильно ошибался. Он вдруг представил, как поднимается по лестнице и звонит в дверь с чётким пониманием, куда и зачем он идёт, и у него внутри всё сжалось от сладкого предвкушения. И член в штанах снова предательски дёрнулся — будто он не кончил только что в Витину руку. —…и фильм какой-нибудь посмотрим. Я что-нибудь приготовлю, а хочешь, можем пиццу заказать. Ты же любишь пиццу? У Ваньки добрых полминуты ушло, чтобы понять, какой, нафиг, фильм и какая, нафиг, пицца. Потом допёрло потихоньку — это до него пытаются донести, что с ним не только сексом трахаться будут, когда он в гости припрётся. В общем, осторожничал его Витя. Как будто Ванька от него, замечательного такого, мог чего-то другого ждать. — Вань? — А? — Пиццу, спрашиваю, любишь? — Я тебя люблю, — буркнул он раньше, чем успел подумать. Ойкнул, взгляд потупил. Этих слов Вите он ни разу не говорил, но давно хотел признаться. Последние пару недель частенько представлял, как придёт к нему однажды — не лохматым толстяком в футболке на два размера больше и растянутых трениках, а красивым и уверенным молодым человеком — и скажет: «Я тебя люблю, Вить». Не так, совершенно не так это должно было произойти! В другом месте, при других обстоятельствах, а теперь… — Хороший мой. Иди ко мне. И Ванька пополз. Прижался к своему любимому тренеру, носом уткнулся в его шею, засопел блаженно, когда Витины пальцы привычно скользнули в волосы. Слишком поздно понял — что-то не так… — А-а-ай! — заверещал. А потом заржал до слёз. Истерично так, через нахлынувшую потоком почти нестерпимую боль. — Вань, Ванечка, что такое?! Ну вот, блядь, ещё и Витю напугал. Молодец, Обляков, победитель по жизни просто… — Но… ногу реально свело, — проржавшись, ответил он. И тут же пожаловался: — Бо-ольно… Витя его на спину уложил, пострадавшую конечность закинул себе на плечо. Ване сразу легче стало, притом настолько, что он только весело хмыкнул, снова услышав жизнерадостный голос Дивея. — Это, Михалыч, тут Ахметов снова звонит, спрашивает, можно ему сегодня прий… о. Бля, ну вы серьёзно? — Серьёзно. Ильзату скажи, я сегодня после пяти свободен. — Понял. А вы это… номер себе снимите, что ли. — Дивеев, я сейчас пойду к руководству и потребую, чтобы тебя уволили. Угроза увольнения не сработала — Игорёк только прыснул и рукой махнул. Задумчиво пробормотал себе под нос: «Интересно, Сергей Иваныч Мотьку так же тянет? Не, не-не-не, не хочу знать». И ушёл. — Никакой субординации, — устало вздохнул Виктор Михалыч. — А теперь представь, что у тебя таких сотрудников будет целых два, — широко улыбнулся Ваня. — Ну и наглые нынче дети пошли. Так и думал, что вас не баловать надо, а пороть… На порку он не согласился, а на обед — очень даже. В их любимой «Сирени» как обычно было крайне уютно и ужасно вкусно, домой Ваня возвращался сытым и подозрительно довольным. Думал, переоденется и спокойненько пойдёт на пробежку, отрабатывать карбонару, но обнаружил на кухне маму. «Тощий какой! От тебя скоро совсем ничего не останется», — возмутилась она, когда он отказался от ужина. Ваня тяжело вздохнул, подошёл к шкафу, на дверце которого висело большое зеркало, и посмотрел на себя. Угу, тощий, как же. Бока висят, пузо висит, ляхи огромные. Визуально — никакой разницы между ним теперешним и тем жиробасом, который два месяца назад впервые пришёл к Виктору Михайловичу на занятия. Подумаешь, пятнадцать кило сбросил — достижение какое, ебать! Всё равно ведь нихуя этого не видно. Через полчаса Ваня накрутил себя так, что сорвался впервые за последний месяц и обожрался до хрюканья. Звонить Вите не стал, рука не поднялась, так что устроенную им же самим бурю он пережидал в своей комнате. Сидел себе тихонько, подтянув колени к груди, раскачивался из стороны в сторону и ненавидел безвольную тряпку, в которую превратился.