Миазмы

Ячиру смотрит на него так, будто видит впервые в жизни. — Скучно сражаться? Но ведь ты всегда всех побеждаешь, Кен-чан. — Ага. Это-то и скучно, понимаешь? Ячиру пожимает плечами, не особо заинтересованная подобными тонкостями. Куда больше её занимает корзинка, наполненная фруктами и сладостями — их Кенпачи добывал самолично. — С кем ты, кстати, собралась делить мою добычу? Губы Ячиру трогает широкая улыбка, она поднимает голову и глядит на него так радостно, что Кенпачи почти что готов воздвигнуть памятник этому кому-то, кем бы он ни был. Однако ответ заставляет его скривиться. — С Нему-чан. Она скоро за мной зайдет. Что-то в этом Кенпачи не нравится, но энтузиазм, с которым Ячиру говорит о предстоящей встрече и о Нему в принципе, не позволяет ему озвучить свои мысли. По крайней мере не все из них. — А она такая же пришибленная, как и ее папаша? Во взгляде Ячиру он видит укор и поднимает руки, показывая, что он, так уж и быть, жалеет о своих словах и, возможно, даже берет их обратно. В дверь стучат. Открывая, Кенпачи сам не знает, кого ожидает увидеть, ведь, в конце концов, что еще могло родиться от Куроцучи, как не чудовище? Девочка, что стоит на пороге и поднимает на Кенпачи умные глаза, на чудовище похожа в самую последнюю очередь — в комнате под эту категорию, какая ирония, подходит только он. Темноволосая и бледнокожая, она ненамного старше Ячиру и явно пошла в мать — настоящая красавица. — Здравствуйте, — вежливо говорит Нему и слегка кланяется. — Могу ли я видеть Ячиру? Озадаченно потирая шею, Зараки кивает. Он пытается найти в этом красивом и нормальном ребенке признаки ее отца — надменный взгляд, злобную улыбку — но терпит сокрушительное поражение. — Э, да, она... — Нему-чан! — перебивает Ячиру, возникая рядом с корзинкой в руках, с кульком за спиной; она умудряется каким-то образом смести его, такого амбала, с порога. — Я все собрала, видишь? Пойдем! Нему кивает и, улыбнувшись Кенпачи, снова кланяется, вежливо говорит: — До свидания. Кенпачи глядит им вслед: они так не похожи, думает он. Ячиру звонкая, она активно жестикулирует и чему-то смеется, а Нему спокойно и молча смотрит на нее с вниманием прилежного ученика. Ячиру возвращается через три часа и тут же тычет ему в лицо каким-то рисунком. — Что это? — Кенпачи не сразу догадывается, что лист нужно перевернуть. — Я рассказала Нему-чан о твоей проблеме. Она подумала, что все дело в твоей огромной духовной силе, и предложила идею, а я ее зарисовала. Ну? Как тебе? Здорово, правда? Зараки поднимает на нее глаза. — Ты же это не серьезно? Ячиру делает вид, что не слышит его. — Нему сказала, что Маюрин может помочь. Он умный, он знает, что делать. Если пару мгновений назад Кенпачи сомневался, то после этих слов он решает судьбу рисунка недрогнувшей рукой. — Ага, вот ещё. — Под обиженный вопль Ячиру Зараки сминает бумагу и кидает куда-то в недра комнаты. — Хрена с два. Той же ночью он кладет смятый рисунок себе за пазуху. . Зараки про себя решил, что если не найдет выход в ближайшие пять минут, то проделает его сам — этот способ еще никогда их с Ячиру не подводил. — Будь проклято это место, — буркнул он, сворачивая в черт знает какой по счету коридор. Все наставления Акона касательно направлений вылетели из головы, столь стремительно все произошло. Рогатый смотрел на рисунок, и между его несуществующих бровей залегла морщина. — Так вы хотите... — только и успел сказать он, прежде чем к нему подскочил уродливый низкорослый шинигами и принялся тараторить о каком-то чрезвычайном происшествии в одном из отделов, так размахивая руками, что Акону пришлось отодвинуться. Шинигами не умолкал, пока не поймал на себе озлобленный взгляд Кенпачи. — Капитана вы, конечно, не известили? Если Зараки его просто напугал, то этот вопрос привел его в настоящий ужас, он побелел и покрылся испариной. — М-маюри-сама уже ушёл спать, я н-не смею тревожить его! — Ах, ну да, — ровным голосом ответил Акон и криво улыбнулся. — Вам удивительным образом повезло. — Это всё очень интересно, — сказал Кенпачи сквозь стиснутые зубы, — но я ещё тут, и мне нет дела до хрени, которая у вас здесь происходит. Акон обратил на него усталый взгляд и мысленно досчитал до десяти — плёвое дело, при работе с Маюри-сама цифры доходили до куда больших значений. — Прошу прощения, капитан Зараки. У нас возникли некоторые сложности, которые, видимо, никак не разрешить без моего вмешательства. — Он вернул Кенпачи рисунок и сказал, чтобы тот ждал в таком-то кабинете, который расположен там-то, и сразу же ушёл. Знай он, как у Зараки обстояли дела с ориентированием в пространстве, то не совершил бы такой ошибки, но было уже поздно, Кенпачи уже забрел туда, где ему быть не следовало, и, как назло, по пути не встретилось ни души, которая подсказала бы дорогу. Когда он уже начал засматриваться на потолок и примеряться, из-за спины донесся голос: — Только попробуй. Кенпачи обернулся. В полумраке коридора говорящего было едва видно, но Зараки был уверен, что не заметил бы его даже при свете: он не слышал ни звука и не ощущал никакой духовной силы, которую этот шинигами умел отлично скрывать. Силясь разглядеть незнакомца, Кенпачи прищурился. — Только попробуй что? — Что бы там ни пришло в твою дурную голову. Проделаешь хоть одну дыру в Исследовательском центре — вовек не расплатишься. От этих слов Зараки пришёл в ярость: нечасто ему говорили подобное, только не в лицо и не в непосредственной близости, так что этот шинигами, похоже, не слишком опасался за свою жизнь. Либо же вовсе её не ценил. Прежде чем преподать ему урок, Зараки хватило терпения сказать: — У тебя есть несколько секунд до того, как я оторву тебе язык. Раздраженный вздох прозвучал подозрительно знакомо. — Никогда прежде мне не угрожали в моей же обители. Ты первый, Зараки, но почему-то я не удивлен. Шинигами шагнул вперёд, под свет лампы, и скрестил руки на груди. Смуглый, одетый в обычную черную юкату, он был Зараки не знаком. Но он узнал это выражение лица — маска высокомерной, абсолютной уверенности в своей правоте. И жёлтые глаза, что насмешливо смотрели из-под полуприкрытых век, исключали любые возможные варианты. На то, чтобы сложить дважды два, у Кенпачи ушло непозволительно много времени. — Куроцучи? — наконец выдавил из себя он. — Кто же ещё, боже мой? — Шинигами скривился с таким презрением, какое мог выдать только капитан Двенадцатого отряда, и ярость Кенпачи сменилась сначала сомнением, а потом недоумением. Под слоем краски и чудными побрякушками Куроцучи не был чудовищем. Факт этот казался настолько же очевидным, насколько и неправильным, но что здесь было не так, Зараки не понимал. Маюри склонил голову набок и сузил глаза: все мысли Кенпачи, точно картинки, отражались на его лице, и, казалось, реакция Зараки его забавляла — в считанные секунды агрессивный волк превратился в растерянного пса. — Ты удивлен? Конечно, ты удивлен, ведь таких, как ты, одурачить проще всего. Вот оно в чем дело, подумал Зараки, глядя, как тонкие губы тронула улыбка — отличная от его привычного оскала, мягкая и даже приятная, но тем острее за ней считывался холод и пренебрежение. Да, все дело в этом: чудовища должны быть похожи на чудовищ, как те души, что не нашли покоя и обратились в Пустых, как он сам. Этот Куроцучи на чудовище не походил, с какой стороны ни посмотри, но он был им — там, в глубине сгнившей сердцевины. — Прекрати пялиться. И будет славно, если ты ​объяснишь мне, что ты тут забыл. — Неподвижный, с прямой спиной и скрещенными руками, Куроцучи напоминал статую. Зараки колебался. В его планы не входило привлекать к этому Куроцучи, хотя отчасти он понимал, что шинигами Двенадцатого скорее убьют себя, чем согласятся делать что-то без ведома своего капитана, особенно если дело касалось какой-то разработки. Поэтому Кенпачи объяснил все максимально коротко и в конце протянул Куроцучи рисунок. Тот посмотрел с недоверием — сначала на Зараки, затем на протянутую им руку — и, взяв лист, начал его изучать. Когда он поднял глаза, Кенпачи прочитал в них смесь удивления и сомнения. — Ты сам до этого додумался? — Нет, это идея Нему, — ответил Кенпачи, но осекся, увидев, как изменился в лице Куроцучи, как пальцы, державшие лист, дрогнули, будто от гнева. — Вот оно что, — сказал он голосом сухим и отстраненным. Зараки понял, как наивно было полагать, что Куроцучи способен на такое чувство, как гордость за кого-то помимо себя. — Радовался бы, что у тебя такая умная дочь, — фыркнул Кенпачи. — И вообще ты бесишься из-за пустяка, надеюсь, ты понимаешь это. Она не сделала ничего плохого, так что похвали ее, когда увидишь, побудь хоть немного нормальным папашей. Сначала Зараки подумал, что Куроцучи набросится на него — золотые глаза потемнели от гнева, сам он застыл, словно змея перед прыжком. Но Куроцучи был слишком разумен, чтобы устраивать драку. Конечно, он ударил, однако не так, как Кенпачи ожидал. — Что-то ещё? Отчего же ты замолчал, ну же, продолжай, — протянул Маюри, его голос обратился в бархат. — Ничтожество из вонючей ямы под названием Руконгай хочет меня чему-то научить, что ж, мне нужно быть благодарным, ведь больше такого шанса может и не представиться. Куроцучи практически ничего не весил. Зараки едва не подбросил его вверх, когда поднял за грудки на уровень своих глаз. Разъяренный, с обнаженными клыками и вздутыми от гнева венами, Кенпачи являл собой по-настоящему пугающее зрелище. Только вот во взгляде Маюри страха не было — лишь отражение его собственной ярости. Зараки дернул Куроцучи на себя, приблизив его лицо к своему, отчего синие волосы растрепались и упали тому на глаза. — Ты слишком много себе позволяешь, — обманчиво спокойным тоном сказал Зараки. — Не пора ли тебе заткнуться? Куроцучи пробила мелкая дрожь — сначала Кенпачи подумал было, что в конце концов больной ублюдок начал бояться за свою жизнь, но спустя пару мгновений он услышал это. Хриплый, глубокий вздох, перерастающий в смех, грохочащий и срывающийся. Маюри смеялся над ним, от напускной мягкости осталось разве что прикосновение — тонкие смуглые пальцы легко коснулись его запястья, призывая к действию. — Давай же, варвар, — отдышавшись, сказал он. — Бей в полную силу и не вздумай сдерживать себя. Возможно, Зараки бы так и поступил. Возможно, черт возьми, это было единственно правильным решением, ведь ему так хотелось причинить Куроцучи боль — она уберет улыбку с его лица, заполнит глаза чем-то помимо равнодушия и скуки. Да, возможно, это то, что нужно было сделать с самого начала. — Отпустите Маюри-сама, Зараки-сан. Кенпачи бросил взгляд за плечо Куроцучи — там стояла Нему, встревоженная, сердитая, казалось, она была готова в любую секунду сорваться, чтобы защитить своего отца. Тот уже не смеялся, не улыбался даже, лицо его вновь превратилось в нечитаемое каменное изваяние, отчего Кенпачи почувствовал необъяснимое отвращение — и вину перед Нему — и расслабил пальцы, выпустив Куроцучи из своей хватки. Нему тут же бросилась к нему, но он оттолкнул ее с такой силой, что она не смогла удержать равновесие и упала, однако быстро поднялась и встала на почтительное расстояние, покорно склонив голову. — Теперь слушай внимательно, что я тебе скажу, — после небольшой паузы вкрадчиво произнес Куроцучи, глядя на нее сверху вниз. — Если я узнаю, что ты каким-либо образом контактируешь с девчонкой из Одиннадцатого, я убью тебя. — Да, Маюри-сама, — сказала Нему, не смея поднять головы. — Я разочарован, что мне приходится объяснять тебе столь простые для понимания вещи. — Нему не издала ни звука, не пошевелила даже кончиком пальца, но каким-то образом Зараки понял, что эта фраза причинила ей боль куда большую, чем толчок отца или его запрет на общение с Ячиру. Куроцучи вновь повернулся к Зараки, и то непринужденное движение, которым он пригладил растрепанные волосы, — по необъяснимой причине оно навсегда врезалось в память Зараки, несмотря на отвращение, несмотря на гнев, что Куроцучи в нем вызывал. Несмотря на все это, Кенпачи запомнил его — мягкий, изящный жест чудовища, что завернуло свое уродство в красивую фантичную обертку. — Что же касается тебя. Те пустые, которым ты позволил ранить себя по дурости, они ключ к решению твоей проблемы. Все будет готово в течение недели, а сейчас убирайся отсюда. Акон, — сказал Куроцучи, заслышав торопливые шаги, но даже не обернулся, чтобы посмотреть, кто это был, — ты оставил его без присмотра, тебе и выпроваживать. Акон смотрел в спину уходящего капитана, на Нему, что следовала за ним, словно тень, и на Зараки, лицо которого выражало так много эмоций, что бедному ассистенту оставалось лишь гадать, что тут произошло. Через неделю все и правда было готово. Коробку к его дому доставил один из членов его отряда — очевидно, что в списке Исследовательского центра он числился теперь как нежеланный гость номер один. Повязка, делающая Зараки слепым на один глаз и поглощающая значительную часть его духовной силы, была бережно уложена на мягкое бархатное дно коробки: Центр явно с заботой относился к любым своим изобретениям вне зависимости от того, кем был заказчик, Ячиру пришла от коробки в восторг и тут же присвоила ее себе, стоило только Зараки забрать повязку. Она выглядела обычно — как на рисунке, но, посмотрев на способ ее крепления, Кенпачи сжал челюсти с такой силой, что заскрипели зубы. Повязка надевалась на шею на манер ошейника — шутка ли, но Зараки действительно ожидал чего-то подобного, зная, кто участвовал в разработке. — Сукин ты сы... — Оо, она выглядит в точности, как хотела Нему, — звонко заявила Ячиру, вскочив ему на плечо. Кенпачи посмотрел на нее и немного помедлил, прежде чем с нажимом спросить: — Говоришь, этот дизайн Нему придумала? На рисунке выглядело по-другому. — Это был ее первый вариант, но потом мы сошлись на другом. Видимо, Маюрин или кто-то ещё решил, что первый все-таки лучше. — Ячиру пожала плечами и показала язык Пустым, глазеющим на нее с черной ткани. Кенпачи посмотрел на повязку — возможно ли, что Нему все же приложила руку к ее созданию? Возможно ли, что Куроцучи все же поинтересовался всеми вариантами, которые она рассматривала, и в итоге прислушался к ней? Зараки вспомнил, с каким раздражением Куроцучи оттолкнул девочку от себя, как сказал, что убьет её, если она ослушается. Совершенно точно нет, подумал он. Но, к своему огромному сожалению, почему-то не чувствовал уверенности.