Миазмы

— Внимание, вопрос. Акон то ли вздохнул, то ли нервно усмехнулся: порой – да-да, только порой – капитан был по-настоящему невыносим. — Как Четвертый отряд справлялся до моего появления в Готее? Вот ведь загадка, достойная светлейших умов. Бедолагу из Четвертого трясло, на его руках блестела кровь, но Куроцучи не желал облегчать его участь. — Скажешь что-нибудь, или разговаривать мы разучились точно так же, как и выполнять свои обязанности? — Капитан Куроцучи, нам п-прислали раненых из… Открыли сенкаймон и... — У меня кончается терпение. Было в Аконе одно замечательное качество, а если верить Рину, то и вовсе суперсверхспособность. Он, как никто другой, ощущал своего капитана на том уровне, когда по малейшему движению головы или пальца можно было понять, что тот думает или чувствует. Некоторые даже молили его сопровождать их, когда им предстоял разговор с капитаном, чтобы он, словно канарейка в шахте, предупреждал о малейшей опасности. Сейчас Акон никакой опасности не чувствовал. Да, капитан злился, но не то чтобы сильно, да, он был раздражён, но легче сказать, когда он не был, а ещё – капитан баловался в той самой своей манере, когда покапризничать было для него какой-то жизненно важной необходимостью. Делом принципа. Акон позволил бы ему продолжать, в конце концов, в чём-то, возможно, что во всём, капитан был прав. Но кровь на руках шинигами из отряда Уноханы была настоящей, и промедление означало смерть. — Капитан. Прежде чем побеспокоить вас, он обратился ко мне. Случай и правда не из простых, к тому же… — Акон очень не хотел произносить следующую фразу. — Капитан Зараки там рвёт и мечет, что очень усложняет работу. Всё же упоминать это имя было ошибкой. Таким брезгливым капитан не выглядел с того момента, как один из его подчинённых с ужасом в глазах показал ему некачественно вырезанное сердце. "Криворукий бездарь, ты топором его кромсал? Нему – и та справилась бы лучше". К слову, Нему тогда и правда блестяще справилась. — Этот варвар здесь? Снова ранен? — Маюри помахал ладонью в сторону двери. — Если это так, пошли вон отсюда. Сам как-нибудь выкарабкается. К сожалению, чтобы умертвить его, нужно очень-очень постараться. — Нет, капитан, ранен его лейтенант. В больничном крыле царили хаос, сплошная суматоха. Через сенкаймон переправляли раненых, в их числе были члены и Четвертого отряда, и Одиннадцатого, которых приставили в качестве живого щита. Чем думал старик, отсылая лучших лекарей Готея на сбор каких-то там данных, Маюри не знал, но сделал в голове пометку спросить это на ближайшем собрании. Кенпачи он почувствовал первее, чем увидел. Духовная сила, разнузданная гневом и страхом, словно купол накрыла со всех сторон, давила на снующих от раненого к раненому шинигами, заставляя их пригнуться, словно под тяжестью незримого груза. А потом Куроцучи увидел и её. Опознать в том, что лежало на кушетке, Ячиру Кусаджиши Маюри помог цвет волос и повязка лейтенанта, порванная и пропитавшаяся кровью. Медленно, словно во сне, Кенпачи повернулся к нему. Его взгляд впился отвратной смесью страха и неприязни, такой необъятной, практически беспомощной надеждой на то, что Куроцучи сможет совершить чудо. Оправдывать чьи-то надежды – вряд ли в этом мире было что-то, что вызывало бы в Маюри столько же отторжения. Времени уходило всё больше, а крови в Кусаджиши оставалось всё меньше, и плевать Куроцучи на это хотел, но приказы не всегда шли в ногу с его желаниями. — Нему, откати её в операционный блок, будешь мне ассистировать. Ты тоже, Акон. — Куроцучи... Маюри раздражённо дёрнулся. Слегка задержал дыхание, как делал всякий раз, когда нужно было сказать что-то до глупости очевидное. — Уверен, что хочешь забрать у своего лейтенанта те драгоценные секунды, которые могут спасти ей жизнь? . Зараки привалился к стене, намеренно стукнувшись о твёрдую поверхность затылком. От мыслей не спасло, а въедливый страх за Ячиру отошёл на второй план уж точно не поэтому. Чушь, наверное, полная, но Зараки предпочёл бы и дальше бояться, но вот, пожалуйста, получите и распишитесь, Ячиру попала в руки, выпотрошившие кто знает сколько тел, а всё, что Зараки при этом чувствовал – сраное облегчение. Запустив окровавленную пятерню в волосы, он что есть дури дёрнул за спутанные патлы. Думать было запарно. А думать о чувствах, чувствовать которые не хотелось, – и того хуже. В таком виде, виде побитого пса, зализывающего свои раны, не иначе, его и застал Акон, а следом вышла Нему. Она, показалось Зараки, едва сдерживалась, чтобы не схватить Акона за подол халата, гипнотизировала его огромными глазами, то сжимая, то разжимая пальцы. — Всё хорошо, — отозвался Акон. — Лейтенанта Кусаджиши скоро переведут в палату к остальным выздоравливающим, и тогда вы сможете её навестить. Но в операционную вам нельзя. Зараки поднялся, посмотрел с высоты своих двух метров. — Точно нельзя? — Совершенно точно, капитан Зараки. — Акон стоически выдержал его взгляд, положив ладонь Нему на плечо. — Нам пора. Вам я тоже советую уйти, скоро здесь будет не протолкнуться. — А Куроцучи где? Акон странно на него посмотрел – словно попытался найти в Зараки доказательство каким-то своим мыслям, в которых был не до конца уверен. — Это у вас общая черта такая, пялиться на людей как на сраную каплю под микроскопом? — Прошу прощения, — пробормотал Акон. — Капитану Куроцучи нужно кое-что закончить. Если вы хотите что-то передать ему, то... — Я дождусь. Акон растерянно моргнул, глядя, как Зараки вновь уселся – просто съехал вниз по стене, оставляя на ней красные разводы. — Вам самому нужна помощь, вы ранены. — А? — Зараки проследил за его взглядом и фыркнул. — Не парься, это не моя. Кивнув, Акон направился в сторону общих палат, увлекая за собой Нему. Та несколько раз обернулась, не забыла, видимо, как Зараки однажды чуть не придушил её отца. Ну, как сказать "придушил"... К своему стыду Зараки не мог заявить со всей уверенностью, чем бы всё закончилось, попытайся он тогда причинить вред Куроцучи по-настоящему. Зараки ждал. Тело было тяжёлым от напряжения, голова – от мыслей, но пытаться избавиться от них было так же бесполезно, как и перестать дёргать заусенец на большом пальце. И с чего бы ему так нервничать? Мимо прошли шинигами из Четвертого, завидев его, они кивнули, после чего пропали за дверью оперблока. Через пару минут она хлопнула во второй раз. — И что ты здесь делаешь? Зараки поднял голову. Под тяжёлым взглядом, этими безжизненными ярко-жёлтыми прожекторами, последняя внятная мысль испуганно ускользнула, оставив после себя только какое-то неясное смятение. Словно понимая это, Куроцучи растянул губы в улыбке, по теплоте и дружелюбию аналогичной самому худшему его оскалу. — Я хочу увидеть Ячиру. — А я хочу легализированный доступ к трупам почивших шинигами. Зараки сразу весь как-то обмяк, закралось желание вновь приложиться о стену, на этот раз не только затылком, и возвести взгляд к потолку. — Сдаёшься, — констатировал Куроцучи. — А у нас что, соревнование? — рыкнул Зараки, но эта улыбка на чёрно-белой – или бело-чёрной? – маске обещала долгое и мучительное сопротивление, а к затяжному бою Зараки оказался не готов. — Сдаюсь. Временно, — буркнул он. — Неожиданно мудрое решение. — Просто скажи мне, что Ячиру в порядке. — Она в порядке настолько, насколько это в принципе возможно с тем количеством крови, которое она потеряла, и ранами, которые получила. Удивительно, но чувствовать благодарность к Куроцучи оказалось не так уж гадко, а как-то привычно, естественно даже. Но прежде чем Зараки успел сказать хоть слово, палец Маюри очертил дугу и нацелился чёрным ногтем прямо в его переносицу. — И пока ты не сказал своё никому не нужное "спасибо", я придумал иной, куда более полезный способ, которым ты можешь меня отблагодарить. Зараки не понимал, что больше хотел сделать в ответ на такую откровенную наглость, заржать или разозлиться, а потому не сделал ничего. — Мне нужна информация о том месте, в которое послали Унохану и тебя. Информация о тех Пустых, чья невероятная способность к регенерации одновременно заинтересовала и встревожила нашего главнокомандующего. — Куроцучи потёр подбородок. — Видишь ли, с твоего корявого описания я вряд ли смогу выловить что-то нужное для себя, однако если немного поиграть с твоей памятью... Тех образов, которые я получу, будет вполне достаточно. До этого момента Зараки сомневался, что кто-то когда-то будет смотреть на него, как Куроцучи – как на сочный кусок жареного мяса. — Ты, — хрипло сказал Зараки, — хочешь залезть в мои мозги. Куроцучи скептически приподнял бровь. — Едва ли в твоём мозге есть что-то, достойное моего внимания. Но другое дело – твоя память. — И что ты со мной сделаешь? Мягкая, чуть ли не ласковая улыбка на этом чудовищном лице – Зараки хотел бы отвести от неё взгляд, но не смог. — Ничего такого, что было бы смертельно. Если бы кто спросил, как так вышло, что спустя столько времени двери Исследовательского института снова открылись для него, ещё и по личному приглашению самого директора, Зараки бы ответил – вот так вот, я сам ничего, нахрен, не понимаю. Куроцучи указал ему на стул, и Зараки сел. Стул как стул, зубов не показал, да и голова у него не выросла, так что сказать Зараки, какой он неосторожный идиот, было некому. Ну как, было, конечно. Но Куроцучи был слишком занят приготовлениями, чтобы уделять внимание подобным мелочам. Он подошёл к Кенпачи, держа в руках что-то, напоминающее дырявый шлем, и посмотрел снизу вверх: Зараки сидел и всё равно оставался выше на целую голову, если не две. — Надевай. Ему протянули эту непонятную шапку из проводов. Нужно быть полным безумцем, чтобы добровольно согласиться на такое, подумал Зараки – и наклонился, чтобы Куроцучи смог дотянуться до него. Как будто это снимет с тебя ответственность, если вдруг что случится, отозвался ехидный голос в уголке сознания, так напоминающий голос Куроцучи. Настоящий Куроцучи помедлил, но с раздражённым вздохом надел на него шапку. Случайно коснулся холодными пальцами висков, и на это секундное касание всё огромное тело Зараки отозвалось дрожью, его пронзило от макушки до кончиков пальцев ног, будто электричеством. Он списал это на отвращение, на внезапно появившийся голод, на абсурдность всей ситуации в целом... А потом поднял взгляд. Не выпрямился, просто слегка приподнял голову. Куроцучи ещё не закончил с креплениями, смотрел чуть левее и выше глаза, который не закрывала повязка, и его лицо было так близко, что Зараки увидел: у самого края век чёрная краска заканчивалась, оголяя тонкие полоски смуглой кожи – если не всматриваться, ни за что не заметишь. Отчего-то такая простая вещь, как размеренное дыхание, стала требовать от Зараки невероятных усилий. Он втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Куроцучи замер. — Что с тобой? — Ничего, — соврал Зараки. — Допустим, я поверил. А теперь просто сиди и ни о чём не думай. Уж с этим, надеюсь, у тебя не возникнет никаких проблем. — Да пошёл ты. — Куроцучи и правда пошёл – к аппарату, к которому были подключены провода "шапки". Что выводилось на экран, Зараки не видел, к сожалению или к счастью. В ожидании, мучительном для Зараки и крайне плодотворном для Куроцучи, прошло много времени, достаточно для того, чтобы Кенпачи задал себе несчётное количество вопросов. — Всё, — сказал Куроцучи, не отрывая глаз от экрана. Для тебя, может, и правда всё, говнюк, подумал Зараки, снимая проводной "шлем". Поднялся, чтобы уйти, но почему-то так и не двинулся с места. Куроцучи повернулся к нему. — Можешь идти. Или ты забыл, где выход? Что сказать в оправдание, Зараки не придумал – он, чёрт возьми, сам до конца не понимал, почему топчется на месте, как идиот. Жёлтые глаза смотрели безразлично. Они уже увидели всё, что хотели увидеть, и больше он им был не нужен. — Нет, я помню. У ворот Института Зараки остановился. В ритм пульса в голове билось "какого хрена". . Клянусь, подумал Куроцучи, глядя, как Зараки чесал затылок то ли в смущении, то ли в недоумении, а Рин согнулся в две погибели, чтобы не расхохотаться, клянусь, если Унохана не вернётся к своим обязанностям до начала следующей недели, в Готее не останется никого, кому потребовалось бы лечение. — Ты серьёзно, Кучики? — спросил он, когда Бьякуя с каменным лицом протянул ему причину этой нелепой ситуации — средство от паразитов, по иронии судьбы завёрнутое в яркую блестящую упаковку, как какая-то конфетка. — Я услышал шум в саду, подумал, что вредители вернулись, хотя для них и не сезон. — Бьякуя прикрыл глаза, когда Ячиру снова вырвало. — Какой идиот засовывает отраву в яркие фантики? — Зараки сам поразился, насколько жалобно, нежели угрожающе это прозвучало. — Какой идиот проникает в чужой сад, чтобы найти там конфеты? — парировал Бьякуя. — Заткнитесь, вы оба! — рявкнул Маюри. — Пошли вон! Все вон! Больничное крыло быстро опустело. Ячиру икнула. А затем последовал характерный звук. Он повторился — снова, снова и снова. Куроцучи скривился, пинком придвинул тазик к больничной койке, и Ячиру, жалобно хныча, перегнулась через её край, чтобы попрощаться с содержимым своего желудка. — Маюрин, — плаксиво протянула она, — мне так плохо. Куроцучи передёрнуло. Мне тоже, подумал он. Неделя обещала быть долгой.