Владыка Тягучей реки

Степаныч — лучик мудрости и просветления. Он не читал молитв и не диктовал правил, но одним своим взором мог угомонить целую толпу одичавшей нечисти. А еще Степаныч был человеком. Желая насытиться знаниями, Зилия дождалась утра и вырвалась к нему. Просочившись мимо колючих кустов, она вышла к корчме. С помощью Степаныча практически вся местная нечисть сохраняла анонимность перед законом, обретала свободу. Взамен на поддельные документы ему предлагали разное: кто-то отдавал какую-то долю деньгами, волшебными снадобьями или обрядами. Если у нечисти не было хозяина — это плохая нечисть. После нового указа Федора Алексеевича, проверять на магию начали с самого рождения, и утаить ребенка нечеловеческого происхождения было практически нереально. Но одна крепостная из этого поместья все-таки смогла… Годов десять назад девица перешла Тягучую речку и попала во владения лешего. Леший — он же Хозяин леса, отличался бессердечностью и жаждал каждую зашедшую в его владения. Если вам в густом лесу попадется старый леший — возрадуйтесь и поклонитесь, насиловать вас сегодня точно не будут. А вот молодняк… Лешие, в отличие от тех же кикимор или водяных, не могли заводить потомство от сородичей (точно так же, как и Кощеи, Змеи Горынычи и прочие дети Чернобога), поэтому они выбирали себе девку, которая родит им наследника. Не все девушки справлялись с такой участью: многие заканчивали свою жизнь еще до того, как родится «лесной ребенок», а некоторые рожали и делали все, что велел им Хозяин леса. Убивая новорожденного ребенка, леший забирал его душу себе, а через некоторое время лепил из глины и веток фигуру — это и был его наследник. Оживленная масса со временем принимала околочеловеческий облик, после чего леший обучал его всем своим знаниям. А та девка из поместья не отдала новорожденного лешему, не вернула его наследника. И теперь маленький выродок леса и грязи обитал среди обычных людей. Хорошо, что Зилия знала, кто этот неудавшийся наследник Тягучей реки. — Доброго здравия тебе, Зиля! — Степаныч добродушно улыбнулся, шлепая по столу. Не спрашивая ничего, он налил в два стакана квас. — Какими путями? — Я вчера Теркина в свинью превратила… И Елена узнала. И ты, наверное, тоже, — от переполняющейся злости Зилия сжала кулаки так сильно, что ноготки впились в ладони, оставляя на них кровавые подтеки. — Главное, что не прибила, — Степаныч умел находить плюсы. — А то, что он свинья, так уже все Кручино знает! Кручиным прозвали поместье Теркина, из которого выбраться можно было только сразу в погребальную яму. Кручино от слова «кручиниться» — горевать. — Ты вынесла с этого урок и теперь будешь осторожнее, — добавил Степаныч, отхлебывая квас. — А если мы и будем сидеть тихо — нас так и будут давить, а тех, кто сдался, отправлять в слуги! — огрызнулась Зилия, морща нос. — Елена трудится изо всех сил! Она ничего не успевает, и мой долг помочь ей и остальным таким же! — Всем не поможешь, а так и себя погубишь, и родню заодно! Ты действуешь слишком быстро, совсем не думая думой своей! — наставлял ее на верный путь Степаныч. — Если действовать медленно, то все будет только хуже! Нужно что-то предпринять, пока не стало совсем поздно! Я просила помощи, но вы все попрятались, как жуки по щелям! Никто разве не хочет свободы?! — Мы хотим свободы, и поэтому я делаю все, что в моих силах. А в твоих силах — сдержать свои порывы гордости и прийти к уму! Уже взрослая девка, а мысли у тебя девичьи, ребячьи совсем. — Степаныч развернулся, убирая свой стакан в сторону. — И нет у тебя никого другого в голове, кроме свободы. А так нельзя, чем-то одним жить, да и спросить надобно изначально, хотят ли этой свободы. Вон, некоторым и так ладно! — Ты просто трус, вот и все! Я тоже смелая, если сидеть в корчме и не высовываться! Так о наших бедах никогда не разведают! Они все считают так же, как и ты! Нечисти и так хорошо! Что мы, людям должны «благодарствую» сказать?! Ловцы лишили меня семьи, а таких как я целая страна! И края этому нет! — Зилия взбесилась, сдавила стакан и опрокинула квас в себя. Напряжение в корчме росло с каждым мигом. Воздух тяжелел, превращаясь в тягучий кисель. Зилия буквально утопала в сказанных словах, а они камнем тянули на дно. Не поблагодарив, она поспешила в избу. На улице прогремел гром. Дождь, постепенно накатывая, все сильнее и сильнее стучал по стеклу. Потушив свечу, Зилия улеглась на печку рядом с Еленой, поджав ноги. В голове раз за разом начали всплывать смутные силуэты, и она, прикрыв глаза, провалилась в прошлое. Сон перемешался с реальностью, и стало сложно отличить, что действительно было, а что придумало озлобленное воображение. Ловцы, которые ворвались в отчий дом, прыгали по стенам, не могли стать единым целым. Их голоса и лица исказились, смазались и затерялись в потоке мыслей.

Зилия сползла вниз по лестнице, у столовой стояло несколько мужиков в коричневых кафтанах и черных шапках. В их руках красовались длинные ружья. Мать стояла посреди дверного проема между столовой и коридором. Она напряглась и сморщила нос, подобно дикому зверю. Позади матери пряталась, как за стеной, сестра — Алге. Ее колошматило от ужаса. Это Зилия помнила четко.

Сердце глухо забилось в висках, что-то пыталось выскочить из груди или, наоборот, вспороть ее! Несильный удар прошелся по бочине, и Зилия со страхом вскочила с печки. Несколько Ловцов сверкали белыми глазами из темноты угла. Один из них в огромный прыжок преодолел расстояние и, замахнувшись со всей силы, — ударил Зилию по спине. Что-то протяжно застонало и захрустело так, что тело онемело, по ногам побежали мурашки. Ловец с легкостью выдрал у нее позвоночник, и остальные бешеными волками накинулись обгладывать маленькие косточки. Зилия пыталась кричать, но открывая рот раз за разом, сгущала нависшую пеленой черноту. Только плевки и рык Ловцов, и собственное сильное биение в груди. «Пробудиться, надо пробудиться», — молила саму себя Зилия, пытаясь вырваться. — Зилия… — звали ее Ловцы, причмокивая. По щекам и бритым подбородкам текла алая кровь. Совсем свежая. Зилия присмотрелась. На полу, рядом с печкой, лежал изуродованный труп младшей сестры. Ловцы глотали ее остатки даже не жуя. Обессилив, Зилия перевернулась на живот, попыталась встать, но только бесшумно свалилась вниз. Раз. Два. И вот она уже опять стоит на трухлявой лестнице. Сон не отпускал ее, держал в тугих веревках.

Какой-то звук за ее спиной привлек внимание Ловцов. Запах влажной древесины въелся в горло. Зилия лишь успела моргнуть, а Ловец тем временем нажал на спусковой крючок. Грохот обездвижил маленькую Зилию. Она упала, почти выкатилась к ногам Ловцов, но в звенящей и мерцающей темноте видела только чудовищ. Страшная и большая рука потянулась к ее косам. Отопнув ее, Зилия рванула наверх. Выстрел прошелся не по ней. Стрельнул куда-то в другое место. Куда? В потолок? В пол? Все было страшнее, чем она могла себе представлять. На лавке испуганно сидела Гражина — средняя сестренка. В трясучке Зилия схватила ее за руку и потащила к окну. Они остановились. От дождя крыша намокла. Капли маленькими речками стекали вниз. Ловцы уже поднялись на второй этаж. Зилия выбежала на крышу первой, но как только она ухватилась за край печной трубы… Рокот ружья остановил дождь. Дождь, ветер, шум собственного дыхания.

Посреди воспоминания в сон врезалась одна из первых мыслей, которую Зилия бы никогда не озвучила вслух: «почему мать не кричит?» Эта фраза была выточена на обратной стороне глазных яблок, на тыльной стороне ладоней, на языке и под сердцем. Крики сестер закрутились внутри головы вихрем, Зилия видела их испуганные глаза, видела тонкие белые линии, которые тянулись к двум маленьким ведьмочкам.

Гражина полетела с крыши лицом вниз. Упала в натекшую лужицу и не вставала. Не вставала. Зилия чуть было не сорвалась следом. Один из Ловцов выбежал на крышу, отмахиваясь от сильных капель ливня. Он не успел схватить Зилию, как она спрыгнула. Рухнула набок, слегка повредила ногу, но все равно подлетела к Гражине так, будто была совершенно здорова. Зилия трогала сестру, пыталась поднять ее, но черная рука вцепилась в маленькое плечо, сжимая сильно, до самого хруста. Ловец в тени ночи принял облик медведя. Он навис над Зилией и держал очень крепко, не давая помочь Гражине. Подошел второй, третий. Сколько их тут было? Казалось, что целая дюжина*!

Каким-то чудом выкрутившись, Зилия укусила Ловца за запястье, и тот то ли от неожиданности, то ли от боли, выпустил ее. Прозвучало несколько выстрелов, но в темноте Ловцам было совсем ничего не видать. Зилия понеслась в сторону леса. Она ничего не чувствовала до того момента, пока ноги не перестали слушаться. От судорог в мышцах она свалилась на мокрую землю. Ветки захрустели, и к ней на встречу вышла фигура.

Под очередные удары молний, бушующих за окном, Зилия завалилась на пол. Хватая ртом воздух, она пыталась выдавить хоть звук, одышка стучала по затылку. Тревога пробиралась до самых кончиков пальцев, напоминая ей о самом страшном дне в ее жизни. Мать пыталась защитить дочерей, а Зилия не смогла ей помочь. Очнулась она вся в слезах. Ресницы слиплись, а лицо распухло, будто вчера пила брагу весь день. Уже наступило утро. Митя не спал, а благородно стоял на коленях в углу и шепотом молился маленькому деревянному идолу. Свечка у него догорала, белыми сгустками падая на дощатый пол. Он кланялся и молился, молился и кланялся. Просил прощения у Велеса, спрашивал, какое наказание понесет он за вчерашний проступок его сестры. У него не было сестры. Митя говорил за Зилию. Взял вину на себя. Ведь она взрослая девка уже и сама могла ответить за свой проступок. А он-то еще совсем мальчуган. Зилия потянулась и первым делом решила переплестись: за ночь вся растрепалась, изворочилась. Еще и Елену, наверное, пнула, пока дралась с Ловцами. Митя не обернулся на звук — он услышал ее еще до того, как она начала шуметь покрывалами. Печка почти не грела, и, взяв обугленную на конце палку, Зилия задвинула душку. Тепло должно остаться в избе до прихода Елены. Самостоятельно заряжать и разжигать печку ей не позволялось. — И что Велес сказал? — подшучивая, спросила Зилия, откусывая корку хлеба, которую уже кто-то до нее надкусил. — Ничего, — фыркнул Митя, выходя из угла. Он поставил Велеса на полку, предварительно отвернув его лицом к стене. После кошмарного сна Зилия чувствовала себя отвратительно. Хуже только мертвому было, да и лучше бы она померла. — Мить, а Мить? Ты такой славный мальчик. И ругаться на тебя невозможно и злиться. Хороший-прехороший. Глядеть на тебя одно наслаждение, — подозвав Митю ближе, Зилия обняла его, зарываясь вздернутым носом в копну иссиня-черных волос. Митя насупился, надул губы и почти даже нахмурился. — Вчера, значиться, «ничего путного из меня не вырастет», а сегодня «прехороший»? — Прости меня, — Зилия начала гладить его по спине. — Я когда злюсь, часто глупости делаю, и рот мой гадким становится. Прости, Митенька. Что-то на улице грохотнуло, и Зилия отодвинула тряпку, чтобы выглянуть в окошко. Ловцы. Они вошкались около соседнего дома и клали на волокушку* несколько связанных юношей. Ловцы закидывали их одного за другим, словно ветошь. А что, если бы там был Митя? Вдруг Ловцы перебили семьи этих юношей, изувечили их сестер? Оставили сиротами? Зилия обхватила Митю сильнее. — Илюх? — спросил один из Ловцов. — Зачем бояре требуют беглых нечистых к ним везти? Почему не на поля? Не в темницу? — Их в Москву, говорят, повезут потом. Не слышал, для чего. Да и нам оно не надобно. Приказано — везем. Из-за вчерашней выходки Зилии, Ловцы поймали прятавшуюся нечисть. Интересно, сдали они Степаныча? Нахмурившись, Зилия поджала губы. Надо было действовать. Никто не заступится за нелюдей, кроме самих нелюдей. — Все село в Ловцах, — прошептала Зилия, громко сглатывая. — Ничего, до нас не дойдут. Не полезут в нашу избушку, — пытался успокоить ее Митя. — Да с чего вдруг? В эти дома лезут, а в этот разрешения спросят? Они же не упыри! — У нашей избы есть тайна. И еще кое-что. Но матушка не разрешает об этом говорить! — радостно сообщил Митя, указывая на Ловцов пальцем. Они уходили. — Вечно ты выдумываешь всякое! — Зилия знала, какой сегодня разговор будет у нее с Еленой. Вечером в избе началось настоящее землетрясение. Елена смерила Зилию строгим материнским взглядом, от которого по всей спине прошли мурашки. — Из избы ни ногой! Еще не хватало, чтобы тебя поймали! Или Митеньку, не дай Капрал! И потащишь за собой ворох Ловцов, ежели опять выйти надумаешь! — Сидеть дома?! — Зилия вскочила с табуретки, убирая от себя руку Елены. — Наших убивают, увозят черт знает куда! Мы должны просто смотреть?! — в уголках глаз начали собираться слезы. — Ты с этим ничего не сделаешь! А так только народ подводишь! Сидим тихо и не высовываемся! Я, между прочим, единственная ведьма в деревне по документам! И помещик с Ловцами это знают! Елена подбоченилась, пытаясь вдолбить ей свое мнение. — А другие? — вскрикнула Зилия. — Другие как? У них нет прикрытия! — До других нам дела нет! Не тронь — оно и не вскочит! Люди хорошие, без надобности не будут донимать, чем тише — тем лучше. — А мне есть дело! Есть! — сорвавшийся голос Зилии эхом отозвался под потолком. — Я уже могу за себя постоять! Постоять за свою семью! За тебя, за Митьку! Обойдя стороной матушку, Митя встал напротив, закрывая спиной Зилию. — Митька! — вскрикнула Елена, отгоняя сына в сторону. — Тебе тут еще чего надо? Взрослые разбираются! — Да что ты вечно все за него решаешь?! — вступилась Зилия, перетягивая Митю в свою сторону. — Он не младенец! — Для меня он в первую очередь дитятко! — не унималась Елена, смотря сквозь Митю на Зилию. — И пока что я за него решаю, чего надобно, а чего нет! — Ты не изменишься! Обида плотным комом засела в горле, соленые слезы градом скатывались по худым щекам, оставляя влажные следы на рубашке. — Зиля права! Освободим нечисть и потом сможем куда угодно ходить! В Москву, к примеру… — подал голос Митя, робко косясь на отвернутый идол Велеса. — Сядь! Сядь и не встревай! — Елена все же отвоевала Митю и усадила его на лавку. — С Москвой с этой совсем башку потерял! — Я тебя поняла, — набравшись храбрости, высказала Зилия на выдохе. — Буду спасать всех в полном одиночестве. Митя рыпнулся к Зилии и сжал ее ладошку: — Я пойду с тобой! Попятившись, Зилия отмахнулась, отрицательно качая головой. Если Митя увяжется за ней — Елена ей точно продыху не даст. — Митька! — Елена была в растерянности. Она не ожидала, что ее сын попрется следом за Зилией. — Ты потом не отмолишься! Боги тебя не простят! — В Москву, значит? — тихо переспросила Зилия. — В Москву, — подтвердил Митя. — Совсем, что ли?! — взревела Елена. — Из хаты ни ногой! Буду вас к лавке веревками зачарованными привязывать, раз по-хорошему не хотите!