Владыка Тягучей реки

Зилия все чаще стала думать о своей семье. Не о Елене с Митей, а о настоящей семье. Они погибли от беззакония и жестокости государской руки. Были убиты просто так, за то, что не являлись вещью какого-либо дворянина. Отца пристрелили еще на границе с Российским царством. Пограничники решили, что он посол княжества Литовского, и, не разбираясь, открыли огонь. Зофья и Беремир переехали из Речи Посполитой в русское государство, еще когда Алге не прожила и одного полного лета, но Зилия четко помнила эту ужасную переправу. Зофья бежала с тремя дочками сначала в Тверскую губернию, хотела схорониться там, но не нашла покоя. Губерния разрасталась, все хуже становилось положение нечисти в стране. Ограничения наваливались стопудовыми мешками на спину Зофье, но ведьма работала в поле, а вечерами обучала дочек ведьмовскому делу. Зилии не очень нравилась новая изба — рядом с людьми. Сейчас на этом месте была разруха, и Степаныч, будто знал — привел нечисть в их бывший дом. У него единственного сохранилась печная труба и часть крыши. Зилия часто пряталась с сестрами на чердаке. Чердак — любимое место Зилии и единственное, где она чувствовала себя спокойно. Только открыв дверцу, ведущую с лестницы, сразу можно было увидеть множество старинных вещей и разного хлама, убранного в мешки, застеленного простынями или просто брошенного за ненадобностью. В носу сразу щекотало от пыли и слегка затхлого запаха. Гражина и Алге играли там в дочки-матери, а Зилия в их игре всегда была одним из родителей. Она с радостью плела им косы, рассказывала придуманные на ходу истории, рисовала углем себе усы, учила грамоте. Русского языка они почти не знали, но буквы были схожи, какие-то слова и звуки заимствовались, поэтому научиться не составило большого труда. Зофья приходила поздно, готовила кашу и звала девочек вниз. Вместе они засыпали и просыпались, провожали мать на поле и занимались хозяйством. За домом Зофья возделала маленький огород, чтобы были овощи и ягоды на зиму. С одной только капусты они делали выпечку, супы и кашу. Жили бедно, но хорошо и дружно. А теперь Зилия была обузой для Елены и ее малолетнего сына. Зилия — взрослая девка, могла уже давно работать наравне со всеми, но ее не выпускали. Елена запрещала выходить им обоим, укрывая от Теркина и шинор. Обещала, что они справятся, что выкарабкаются. Но с каждым годом становилось все тяжелее. Елена не молодела, а дети росли. Большинство попыток Зилии выбраться из избы заканчивались поркой и молитвой. Только вот последнее она не хотела делать даже через силу. Велес давно ее оставил, не прислушивался к просьбам и не помогал. Зилия в него не верила точно так же, как и он в нее. Митькиному упорству можно было только завидовать. Он молился день и ночь, отмаливал каждый свой грешной поступок и просил за других. А грехи у него были такие же маленькие и смешные, как и он сам: без спроса стащит сахару, ругнется слегка или посмотрит через левое плечо. Елена говорила, что он дурью мается, а Митя, наоборот, объяснял, что Боженька все видит и слышит, и негоже перед ним гнилые слова говорить. Елена же просила только у Капрала — заморский дух колдовства, который пришел на русские земли, чтобы поддерживать колдунов. Зилия и в него не верила — свечи ему жгла, а магия лучше не становилась. Раз не помогло, то, значится, и нет там никого, наверху. Осень быстро сменилась холодной зимой, доставляя только больше хлопот: на огородах теперь пусто, почти каждую неделю приходилось выходить и расчищать тропинку от снега, топить печку по три разу на дню. Елене все труднее и труднее было добираться до Теркина. Во всяком случае, ее труды не напрасны — она излечила Теркина от «свинки». Хотя помещик все еще продолжал хрюкать. Засыпая, Зилия представляла, что бы было, если бы она умела колдовать. Как бы завернулась ее жизнь… Елена вот настоящая ведьма. Елена — Яга. Зилия мало знала про их колдовство, да и видела недостаточно: Митьку она укрывала хорошо, и с Теркиным возилась. Но вот остальное. Что еще она умела? Один свой страшный дар Елена скрывала, а еще он передался Митьке. Тот, кто может забраться в разум и воротить там, как вздумается — вызывал только животный ужас, попытки спрятаться или убежать. Можно даже не подозревать, что в твоем уму уже что-то изменили. Хорошо, что Митя был не такой. Он был добрым, и никогда не стал бы вредить людям.

***

Коренья, мука и каша, которую и кашей было назвать сложно, — вот их пища на зиму и начало весны. Зилия уже не могла есть эту дрянь, поэтому вышла на улицу в поисках чего-нибудь другого. По теплу они перебивались дарами поляны: дикими ягодами, грибами, папоротником, но сейчас ее укрыл снег. Скрипя валенками по свежему снегу, Зилия практически вприсядку кралась в сторону большого деревянного дома, где приглушенно горела свеча. Рядом с избой пахло выпечкой. За такие грешные мысли точно нужно было отмаливаться, но… Она просто понюхает и уйдет. Нет в этом зазорного. Рассвет начинался поздно, поэтому разглядеть чужачку будет ой как непросто. Да и ежели разглядят? Она тут никто и звать ее никак, где живет — неизвестно, кого знает — не ясно. Порог скрипнул, и Зилия встрепенулась, сжимая в замерзшей ладони маленький нож. Около дверей стояла кикимора. — Ты чего тут? — шепотом спросила она у Киры, которая пыталась вскрыть замок. — А, — отмахнулась от нее Кира, поправляя кичку*.— Жрать охота. А эти всех кур к себе в хату перетащили! — А кто там? — было понятно только одно — хата дворянская. — Да, — кикимора махнула лапой, — упыри. Муж да жена — одна Сатана! У них чего токма там нет! Я с окна смотрела! И печка бе-е-елая и стулья резны-ые! И жрать у них всегда есть! И мясо! — Дорого-богато… А я думала у них чего вкусного попросить. Но теперь к соседнему пойду. Там кто? Судя по забору и прохудившейся крыши — мужика там нет. Может, там надо мной сжалятся. Вроде хлев для козы стоит. — Не шарахайся по Кручино, счас шиноры пробудятся и все: аля-улю! Я вынесу тебе чего-нибудь, — Кира просочилась в дверь полупрозрачной дымкой. Она недолго там провозилась и почти сразу же появилась около Зилии. — На вот, хлеба и каши, прям с чашкой забирай! Она с мясом, я уже две ложки хапнула! — скомандовала кикимора, протягивая Зилии добытые продукты. — Украла, да? — Нет, етижи, попросила и мне дали! Конешно, украла! — Кира вдруг засмеялась и вышла к Зилии. — Я к ним воровать, а они ко мне с хлебом! Представь! Токма они спят, не видят меня — сердце у кикимор не екает, а значится, я невидимка! Это в людском доме меня бы домовой застукал и хозяев поднял, а те уж… Гады! — От людей добра не дождешься! — Зилия начала цепляться за нужные рычажки, чтобы подобраться к определенному диалогу. — Хотела бы ты, чтобы люди перестали наш народ гноить? И платить ничего никому не надо и документы подделывать. И служить, самое главное. — Жлаю, конешно, — недоверчиво сказала Кира, оглядываясь в хату. — Если бы люди нас уво́жали, то нам бы всем слаще жлось. Там и прятаться не надбно, и… Да-а… Было бы другое дело, если бы люди нас за равных считали. Но тут мы токма ждать можем. Ждать, пока найдется больной на голову, который людей будет на карачки ставить. — Как же? Зачем ждать! Мы же сами творцы своей судьбы! Мы должны встать против людей, — Зилия сжала кулак и подняла его кверху. — Нечисть — народ свободы и воли, мы… Она не успела договорить, замерла и открыла рот. Боковым зрением Зилия увидела в открытых дверях высокий силуэт. Хозяин дома оказался совсем бесшумным. Стало еще страшнее, когда Зилия посмотрела за его спину. В сенях на стенке висел бердыш*, а рядом с ним и пищаль. Все встало на свои места. Вот, почему вампир почти не появлялся в корчме Степаныча, вот, почему ему выделили земли. За что ему выделили земли. Стрелец. Вампир был стрельцом. И сейчас находился в отпусках, чтобы наладить хозяйство и помочь брюхатой жене. А в остальные месяцы видели его крайне редко. Как Ловцы его проворонили, как он поднялся… Ответ пришел сам собой: так же, как и все. Долго и упорно выслуживался перед государством, поэтому его и назначили. Он не просто с пищали палил, а командовать мог и имел связи. Вампир даже обладал родовой фамилией: Теплов. С открытой двери действительно дунуло теплом и тем же вкусным ароматом. — Алексашенька… — пискнула кикимора, вжимая длинную шею. — Драствуй… А мы тут… Зилия выронила из рук глиняную тарелку с кашей. Разбившиеся осколки разлетелись в стороны, и один угодил прямо под высокий сапог Теплова. Вампир втянул воздух и повел светлыми усами. Он все еще смотрел на воров молча. От этого душа сворачивалась в комочек и укатывалась в пятки. — Извини. Мы вашу кашу украли, — Зилия согнулась в поклоне, но разгибаться ей вовсе не хотелось. От пронзительного взгляда Теплова хотелось провалиться под землю. Он ее защитил тогда, а она его кашу жрет. — И как? — спросил Теплов. — Ч-чего, так? Намальна, — Кира не знала, что ему еще ответить. Про что он спрашивает? — Как каша, спрашиваю? Зилия сглотнула и выпрямилась. Похвалила кашу, хозяйку, весь белый свет, родителей жены егошней, Теплова, помещика, кикимору. Хотя это уже было лишним. Теплов почему-то заулыбался. — На здоровье тогда. В следующий раз стучите лучше, чтобы я вас ненароком не застрелил, — больше он ничего не сказал, а просто заперся у себя. — От это да-а-а, — Кира задрала морду, принимая на лоб несколько снежинок. Кичка едва удержалась на шерстяной макушке. — Все, пошли отседа! — Зилия потащила кикимору прочь. Хлеб-то у нее еще остался! Заныкала под сарафан со страху. Теперь будет, чем Елену удивить. И уже вроде и не украла вовсе, а просто дали. Все шло очень даже гладко: Зилия так и не встретилась с лешим, наладила торговые связи с внешним миром, подружилась с кикиморой и даже не получила пулю в заднее место. Как добежала до избы не помнила, но Митенька уже ждал ее у забора. Он всегда ее ждал, встречал и провожал. И смотрел с такой любовью, что и уходить не всегда хотелось. Устало посматривая на заколоченное досками окно, Зилия пыталась собраться с силами и наконец-то вызубрить эту несчастную строчку из грамоты, которую дала Елена. А ей дала какая-то другая ведьма. И так до бесконечности. Зилия буравила карими глазами деревянную чашку. — Сейчас у тебя отрастут ножки и ручки… — приказывала Зилия, водя пальцами вокруг. И у чашки действительно что-то выросло. Только заметив это, Митька сразу же бросился в угол молиться, а Зилия стыдливо опустила голову. — Мить… Ну, это куда лучше, чем в прошлый раз! Хотя бы что-то отросло! — Пусть обратно врастает! Матушка узнает, что я это видал — тебя выпорет! — Митя не поворачивался. — Смотрю в книгу — вижу фигу… И почему Капрал не объяснил, как быстро можно научиться сильной магии?! — возмущалась Зилия, пропуская между пальцев пару пожелтевших листков. — Я — колдунья! А где мое колдовство? Сделав вывод, что на сегодня страданий хватит, Зилия встала из-за стола. — Зиль, а Зиль? Чем отличается колдунья от ведьмы? — Митя повернулся и упал на спину, наблюдая за Зилией. Его большие глазки-изумруды сверкали при слабом свете заснеженной улицы. — Тебе еще учиться и учиться! Колдуны сильные! А ведьмы так… На подхвате. Никогда не видела сильную ведьму! Мать моя была колдуньей — такое могла сотворить! — Зилия было придалась воспоминаниям, но Митя ее перебил: — Какое «такое»? — Такое! Кости выправляла и дома строила! Мы вот около вашего Кручино жили, так она сама там все делала, без бати! — Так любая баба может. У кого-то мужик умер, кто-то и не был замужем, у кого-то на войне, и все сами. — Ты не понимаешь! Маленький еще! Не понимаешь суть! Суть колдовства! Она была настоящей колдуньей… Никогда у нас хвори не было, огонь в печи без дров горел… Непрошенные воспоминания накинулись на Зилию целой стаей. Когда батю убили, мать будто сошла с ума. Разорвала двух пограничников, а своих дочерей закрыла магическим щитом. — Зиля? Ты тут? Матушка утром сказала, чтобы я тебе сказал. А я забыл. Говорю: я скоро буду выходить за забор! Степаныч нашел мне доку́менты, и я буду тоже у Теркина. — Чего?! — пол ушел из-под ног, а мир треснул на множество частей. Что-то тяжелое упало в груди, и Зилию затрясло. — Да чего такого? Не переживай сильно! Там меня не обидят! Буду полы у них драить. Матушка сказала Степанычу делать мне людские доку́менты. Поэтому я буду человеком! Представляешь?