Владыка Тягучей реки

Уголки губ потрескались, когда Зилия вновь позвала Митеньку. Шинора крепко держал колдунью за тонкую косу, норовя то ли оторвать, то ли усмирить буйную девку. Зилия не чувствовала ломоты и легкого весеннего холода, а рвалась к разыгравшейся реке и звала Митю. — Всплывай! Всплывай! Молю! И Митя действительно всплыл, как и просила Зилия. Замершее тело поднял ускорившийся поток Тягучки. Вода понесла Митю вниз. Его большие изумрудные глаза были неровно прикрыты веками, сквозь рот пузыристой пеной вытекала кровь, изящные руки болтались по сторонам, цепляя собой встречные ветки. Он ее не слышал. Больше он ее не слышал. Неплотно затянутые веревки расслабились, и Зилии, наконец, удалось выбраться на свободу. Стрелки и шиноры поздно спохватились: когда они погнались за колдуньей, она уже успела нырнуть в Тягучую. Чем ближе она подплывала, тем холоднее становилась вода, тем сильнее били волны, тем дальше ее отбрасывало от Мити. Сломанная нога гребла наравне со здоровой, скрючившиеся от мороза кисти рук уже не чувствовали мучительную усталость. По правому берегу побежал Теплов. Вампир уже начал раздеваться, но заметив кого-то, застыл на месте. Зилия не нашла сил, чтобы повернуться, но река сама ее развернула: по левому берегу несся леший. Он тянул к Мите палку, пытаясь подцепить своего неудавшегося сыночка. — Зилия, хватайся! — Теплов внезапно оказался поблизости. Вампир плыл по течению, намереваясь вытащить Зилию на сушу. Несколько стрелков открыли огонь по лешему, но тот не сбавлял ход, а наоборот, кажется, ускорился. Нервозный ком застрял в горле, блокируя любой звук. Колдунья опомнилась, только когда уже обняла посиневшее тело Мити. Негнущиеся пальцы отчаянно пытались нащупать пульс, но ее ненаглядный Митя безвозвратно окоченел. Тягучая тщетно пробовала выплюнуть их на берег, но Зилия сопротивлялась. С одной стороны ловил Теплов, а с другой леший. Колдунья уже охрипла от рыданий и сипло просила Митю очнуться, хваталась за его развязавшуюся рубаху, а когда их подбросил взбесившийся поток реки, вскарабкалась на него, как на бревно. Леший наступал. Деревья кричали, размахивая усеянными почками ветками. Тысячи лесных звуков одновременно заклокотали, вышли из тени и обрушились на Зилию целой кучей. Птицы, звери, треск коры — все это бежало по берегу рядом с лешим, не отставая ни на шаг. Руки Зилии сами по себе отпустили плывущее тело Митеньки, разжали вымокшую одежду. Ее закружило в водовороте, разлучая с Митей, отбрасывая ближе к Теплову. — Дмитрий! — прошептала она, пытаясь грести онемевшими ладонями. — Это Я виновата! Я! Позади что-то хрустнуло, и среди множества звуков Зилия расслышала до боли знакомый: — Я тя счас отхерачу! Кира бросилась на лешего, цепляя его клювом за вывернутый наизнанку кафтан. Она толкала его в сторону, обратно в чащу, но с таким трудом, что от ее лаптей разлетались нитки. — Мальчишка мой! — сквозь зубы цедил леший, мотая головой. Сдаваться какой-то кикиморе он не желал: хватанул корявой лапой ее за ухо, откидывая к поваленным деревьям. Перевернувшись в воздухе на все свои конечности, Кира смягчила падение и накинулась на лешего вновь. Кикимора подхватила с земли увесистый камень и, замахнувшись, запульнула в лешего, угодив ему прямо в затылок. Зилия ощутила прилив сил, руки обожгло. Она снова чувствовала их! Снова могла держать Митю! — Зиля, дура! Хватася за Сашку! — но когда взгляды Киры и Зилии пересеклись, последняя отвернулась, еще больше обнимая Митеньку. Леший сцепился с кикиморой, как собака с кошкой. Драл он ее нещадно, трепал и подбрасывал. Кичка слетела с головы Киры, оголяя спрятанные рожки, а сарафан превратился в изодранную тряпку. Как только леший подбегал к реке, Кира находила где-то духу и лезла в драку. Разный размер и иерархия ее не пугали. Как оказалось, ее вообще мало что пугало. Острые коготки царапали и впивались в рыхлую землю, порванные лапти буксовали по грязи. Леший бросил палку, которой уже почти подцепил Митю из речки. Звериные клыки кикиморы кусали его за уши, плечи и бока. Возгласы шинор перебили свиной визг и утиное щелканье клювом. Теплов не отставал, греб, широко вскидывая плечи, но тут внезапно громко выкрикнул что-то, и колдунья провалилась под воду. Они упали с обрыва туда, где неспокойное течение билось о камни, где была совсем непроглядная глубина. Сознание вернуло Зилию в одно из воспоминаний, куда она так не хотела возвращаться: побег из родительского дома, стрельба и Ловцы на хвосте. Маленькая Зилия бежала по темному лесу, не останавливаясь, не запоминая дороги. Она только хотела, чтобы твари, которые гнались за ней попятам, отстали. Когда из-за дерева вышла тонкая женская фигура, Зилия легла на землю зайцем, закрывая голову. — Прочь! Незнакомка сделала два неуверенных шага вперед. — Это за тобой стрельба там? Не бойся! — голос у нее был донельзя приятный, мелодичный. Сквозь пальцы Зилия наблюдала за девкой. Та ответно рассматривала Зилию. Растрепанные косы, в которых запутались листья, опухшее от слез лицо — в своей опрятности она могла посоревноваться только с лешим. — Меня Еленой звать, я тут траву собирала, — девушка протянула вперед корзину с корешками, ягодами и пожухлой листвой. — Ночью?! — Зилия оскалилась и напыжилась. — Это волшебная трава, ее только ночью собирать надобно. Давай ко мне пойдем? А то, чую, что Ловцовским духом пахнет близко. Надо торопиться. Елена пододвигалась к Зилии постепенно. По телу прокатилась волна мурашек, и пришлось застыть на месте, чтобы прогнать морок. — А ты чья будешь? — Елена пригнулась и широко распахнула глаза. — Не бойся, не бойся… — звучный голос проник в душу Зилии, пытаясь вытащить оттуда хоть одно дельное слово. Внутри внезапно стало так холодно, но так спокойно… — Зилия, дочь Беремира, — нехотя, Зилия открыла рот и покорно назвала род и имя свое. Елена приблизилась почти вплотную. Зилия было дернулась, но ее приковало к одному месту. Внезапно по спине прошел жар, приятное тепло окутало колдунью в плотное одеяло. Нервы дергали за ниточки, сокращая мышцы. Дрогнув в очередной раз, Зилия пробудилась. Ее взор встретил потолок прогнившей избы, а по носу ударил приятный запах отвара. С ломотой в шее Зилия повернулась в сторону источника запаха. На остывающей печи стоял горшок. Простонав что-то, колдунья приподнялась, придерживаясь за край лавки, чтобы не свалиться на пол. Она хотела было что-то спросить, но изо рта вырвался еле слышный хрип, когда на глаза попалось бледное тело Митеньки. Усталость и сонливость пропали махом, опускаясь острым покалыванием в пятки. Грудь неприятно заболела, когда Зилия прижалась к Мите. Впалые скулы, вздернутый нос, аккуратные черные брови, прикрытые зеленые глаза с длинными ресницами. Она так и не успела сказать ему. Не смогла признаться, что милее и краше него она не встречала юношей. Не было никого красивее Мити на этом свете. Отодвинув прядь курчавых волос, Зилия продолжала всматриваться в синеющую кожу. С самого детства он отличался особой очаровательностью и невинностью. Большие глазки, маленькое личико, губки бантиком, бровки домиком. Она видела, как он взрослел. Видела его искреннюю улыбку, горячие слезы и беспокойство, которое таилось в его чистой душе. Колдунья так хотела воспитать из него настоящего защитника, рядом с которым наконец-то сможет хоть денек побыть слабой. А теперь они лежали в чьей-то хижине у черта на куличиках. — Ничего, Митенька. Ты, наверное, замерз… Ничего! — Зилия принялась растирать его ледяные маленькие ладошки. Она дышала на них, целовала и утирала слезы. — Это из-за меня ты упал в реку и замерз. Я сейчас наколю дров, подкину в печку… Чмокнув Митин холодный лоб, Зилия огляделась. В свете восходящего солнца сквозь приоткрытые окна виднелась дверь на улицу. Желудок предательски заурчал, будто скукоживаясь, давя на остальные органы. Мучительно засосало под ложечкой. Нужно было хоть что-нибудь закинуть в рот. Особенно это важно было сделать до шести вечера, так как потом, по верованиям стариков, приходили черти «голодушки» и забирали все полезные и магические свойства яств. Осмотревшись по сторонам, карие глазки Зилии приятно сверкнули: она заприметила яблоньку. Ее сухие ветки отлично подойдут для растопки. Но подойдя ближе, колдунья нахмурилась. На этих самых сухих ветках росли яблоки. — Чур меня! Какие яблоки? Давеча снег сошел только, а тут уже вовсю растут… Давящая на уши тишина только еще больше напрягала, но хотя бы так она услышит лешего. Наверное. А может, он бесшумно двигается? Может, яблоки это вообще его уловка, чтобы схватить ее? На чьей они территории? Кто тут хозяйничает? Дабы отвадить от себя лешего, в конце разговора надобно было произнести «заднее слово» — то есть то, которое ты сказал первым, чтобы замкнуть словесный круг. А Зилия не помнила ничего. Шиноры выбили из нее последние несколько дней жизни, а в голове маячил лишь Теплов, который усердно плыл, чтобы вытащить ее. Но без Митеньки она бы не пошла, не далась живой стрелкам и Теплову. Мысли о нем разжигали внутри колдуньи ядовитый костер. Вампир избил ее Митеньку, пытался убить, топил и ругал. Поверить в то, что это ее Митенька перебил стрелков, было трудно, практически невозможно. Наверняка Теплов его подставил, чтобы иметь лишний повод полакомиться свежатинкой. Хотя ели ли они живую плоть, Зилия не знала и знать не хотела. — Вроде не отравленные… — и колдунья была права: от отравленной еды всегда исходил характерный запашок, который легко можно было принять за свежий аромат мяты. Но эти яблоки были… Обычными? Когда она уткнулась головой в шершавый ствол невысокой яблоньки, то опасливо подняла взгляд. Обернувшись через плечо, Зилия бегло осмотрела поляну на наличие подозрительных мужиков в левых ботинках и грязных штанах. Не мешкая, закинула ногу на выступающую толстую ветку и, подцепив рукой другую, — подтянулась всем корпусом. — Интересно, — Зилия оступилась и, ухватившись за ветку, удержала равновесие. — Сладкие они? Митя не ест, ежели они сухие и кислые. Как проснется, погонит меня за сладкими… В первую очередь, когда она добралась до яблок, то сорвала одно и надкусила, чтобы не тащить зря. — Фу! Какова дрянь! Таких отвратительных яблок она еще не видала и не пробовала! Но вдруг это одно ей попалось такое, переспелое? — Кошмар! Они же все поганые! — спрыгивая с дерева, выругалась Зилия. Внезапный шорох позади пронзил насквозь позвоночник, и колдунья упала к корням, пряча все открытые места. — Проваливай! Проваливай! Чур меня! — Это кто тут на мои яблочки позарился, а? — по голосу это был совсем не леший, а какой-то дремучий старикашка. Подняв голову, она встревоженно осмотрела незнакомца. Обыкновенный дед! А напугал так, будто стая Ловцов набежала! У деда были такие длинные брови, что он зачесывал их наверх, чтобы они не путались с ресницами. — Зачем мои яблоки тыришь? А? — Мне твои поганые яблоки не нужны больше! — огрызнулась Зилия, отряхивая ладошки от налипших листков. — Они все мерзкие на вкус, словно грязи пожрала! — Это мои-то наливные яблочки? — вскрикнул дед, зачесывая три седые волосины обратно на проплешину. Одернув чистую рубаху, дед тяжело вздохнул, осматривая надкушенные плоды, валяющиеся на земле. — Больно мне нужно твое мнение! Но ладно, будет с тобой, вся трясешься! Не от холода ли? Я печку давно топил! Все упавшие и выкинутые Зилией яблоки поднялись с земли, взмыв в воздух, словно птицы, и покрутившись вокруг своей оси, вновь стукнулись о траву, обращаясь в двух маленьких зайцев. Раскрыв от удивления рот, Зилия попятилась, не зная, как и реагировать. Правая рука сама потянулась креститься, а в мыслях по кругу крутилось: «Чур меня! Чур меня!» — Ты к-кто? Ты ч-что? — язык непослушно стукался о зубы, не давая Зилии и шанса произнести что-то внятное. — Я-то? Простой старик! — заверил ее дед, расплываясь в добродушной улыбке. — Говорила мне Елена не ходить за реку! — выкрикнула на него Зилия, топая ногой. — А я, дура, думала из-за лешего! Да тут и без него всякой нечисти навалом! — Позвольте-ка! — незнакомец недовольно скрестил руки. — Не позволю! — рявкнула Зилия, оборачиваясь на деда. — Ты кто?! — Старик! — Чего ты голову мне морочишь?! Я своими глазами зайцев видела! — Так я не простой старик! — рассмеялся он, хватаясь за живот. — Я лесовик-боровик! Облегчение подкосило колени, и Зилия с радостью расслабилась. Боровик не леший — девичьей мудрости не лишит. К таким обычно приходят, чтобы помогли людей или животину какую пропащую найти, а иногда и просили пастухами побыть. А этот дикий какой-то! — Это ты нас в дом притащил? — колдунья голодно сглотнула. — Конечно! Из Тягучки выловил да домой унес, печку натопил, отвара наварил. Только вот долго спали вы, по делам ушел. А так, это весь мой участок! Видишь, колышек там? — старик ткнул пальцем куда-то вдаль. — Это забор! И идет он аж во-от туда! — боровик выставил вторую руку в противоположную сторону. — Я Федькой зовусь, а вас как? — Меня Зилией звать, а мальчишка — Митька. Мы Кручинские… Гнались просто… — Да слыхал я выстрелы, слыхал! — Федька взгромоздил себе на горб хворост и повел Зилию обратно к хижине. — Ты это, когда подстрелыша своего хоронить будешь? Не затягивай… — Какого подстрелыша? — Зилия непонимающе наклонила голову. — Митьку своего! — уточнил Федька, заходя в избу. И тут Зилия вновь увидела то, что еще с часу назад пыталась обогреть. Наглотавшееся воды вздутое тело. Труп, на шее которого виднелись кровоподтеки и синяки. Теплов задушил его. Теплов убил ее Митеньку. Зилия закрыла глаза. Она помнила, как Елена дружелюбно пригласила ее за калитку, надежно заперев следом на щеколду. Дверь у хижины скрипнула, и оттуда выглянул взъерошенный мальчишка, помладше Зилии. Он поморщил нос и вопросительно посмотрел на Елену. — Это Зилия, она потерялась в лесу. Она наша гостья. Елена улыбнулась и потрепала мальчишку по его черным, словно уголь, курчавым волосам. Заходя в дом к совершенно незнакомым людям, Зилия на удивление чувствовала спокойствие, отчего громко выдохнула, зацепившись руками за пояс. Осматривая дом, она остановила взгляд на большом количестве берестяных грамот, еле умещавшихся на прогнувшихся от тяжести полочках, засушенных цветах и травах, которые занимали практически всю комнатушку. Потолки были низкие, печка малюсенькой, а лавок было такое множество, что там вполне уместились бы все семеро козлят вместе с козой. Мальчишка сидел на стуле и бесконечно болтал ногами, косо поглядывая на Зилию, — вероятно, чужие у них дома бывали очень редко: — Матушка уже однажды привела домой девку, а потом от нее остались рожки да ножки! — Не лукавь, это была не девка! — прикрикнула на сына Елена. — Добрый молодец всего лишь. — И чего с ним стало? — Зилия на мгновение прекратила плакать. — Да, достал, пришлось в печи сжечь, — буднично буркнула Елена. — Вот, падай тут. Сейчас попробуем залечить твои царапины. Елена освободила заваленную вещами лавку и пододвинулась к Зилии. — Зилия, пообещай мне, что ничего не расскажешь о том, что могла увидеть сегодня, хорошо? Не дожидаясь ответа, Елена налила отвар на ее ободранные колени и начала читать самое настоящее заклинание. Жидкость на ногах забурлила, и сквозь зеленоватую пенку можно было рассмотреть, как ранки медленно затягивались. — Вот и все, как будто ничего и не бывало! Зилия долго смотрела на Елену, прежде чем ответить — постоянно сбивал с мысли ее сын, которому явно не сиделось на месте. Он постоянно что-то теребил и ерзал, привлекая внимание. — Я Митя, — говорил он с усилием, путая местами некоторые буквы, но все же смог представиться. Он казался таким маленьким и несмышленым, не видавшим зла, совершенно чистым ребенком. Учеба давалась Мите с большим трудом: Елена всегда хвалила сына, говорила, что он очень способный, а этот… дуболом вечно придумывал различные отмазки, лишь бы не заниматься лекарным делом. Елена показывала ему, где находится та или иная кость, рассказывала про мышцы. И Митя этим удачно пользовался: однажды он засунул руку в пчелиный улей, и когда ладонь достаточно опухла — пришел к матери. Писать он не мог, а прощупывать разные болячки тем более. Когда Митя подрос, то они с Зилией потихоньку начали выбираться за забор. Однажды запустили в хлев Теркина задурманенных Митькиными чарами синичек, и те заклевали и перепугали дворню. Ну и потеха была! А когда они воровали яблоки, убегая от злобных собак? Зилия смогла перелезть через забор, а бедный Митя так и остался висеть на дереве! Доставалось им конечно… Воспоминания будто исчезали, превращались в морок и наваждение, когда Зилия глядела на труп Митеньки.