Золотой петушок клюнул в голову Подавился дружок собственным золотом Золотой петушок — блеск парада! Вrutto
— Что это я? Разнылась из-за какого-то упыря! — втянув соплю, Зилия угукнула сама себе и сжала кулак с флягой. Деревянная крышка краем зацепила кожу, и колдунья взвизгнула, дуя на покрасневшее место. — А с флягой что? Что с кровью-то? — Чернобог не отвечал Зилии. Неужели он не хочет выходить с ней на связь? — Ау? Чернобоже-е? Ау? Что мне делать с кровью? «На правильно поставленный вопросик всегда приходит ответик! Прежде всего, лучше охладить кровь. Однако, она должна быть холодной, а не ледяной. Эксперты в роли одного Меня советуют при употреблении зажмуриться и присесть. Приятного аппетита». — В смысле? Пить, что ли? Ты сдурел? — Зилия обернулась, но вокруг нее был только распускающийся в весне лес. — Отвечай, ты! «Извини, но в данный моментик мы находимся слишком далеко друг от друга, чтобы наладить внутреннюю связь. Подойди ближе, чтобы поговорить или оставайся на месте в ожидании моего появления». — Вот спасибо! Мне теперь что, наравне с упырями кровь сосать? — но, как и говорилось выше, ответить было некому. Вероятно, Чернобог оставил ей своеобразную голосовую записку, предусмотрев глупые вопросы. Интересно, на что он еще дал ответ… Умные мысли не сразу начали преследовать Зилию, поэтому, сначала она все же решила отпить крови. Заранее сморщившись и зажмурившись. Тошнотворный и слегка солоноватый вкус обвил язык и провалился в желудок. Колдунья зажала губы пальцами, чтобы случайно не выплевать все, что только что было выпито. Пустой живот забурчал, и Зилия сглотнула остатки крови со слюной. Тени стянулись на опушку, окутывая колдунью постепенно, легкой дымкой заползая внутрь живого тела, впитывая обрядовую жидкость. Стало темно, как в ночи, хотя сквозь плотные ветки елок и сосен просачивался закат. Зилия попыталась выпутаться из плотного киселя, но вязла в нем еще больше. Раскаленное железо обожгло прямо под сарафаном, так плотно, будто кто-то изнутри вырисовывал под кожей узор. — Прочь! — и сама тьма ответила ей, прошептав тихое: «связь восстановлена». Ткань присыхала к запекшейся ране, и, вскочив, Зилия стянула с себя сарафан с рубахой, обнажая дрожащее тело. На ребрах и до самой ключицы красовалась метка в виде куриной лапы, чьи когти были направленны прямо к шее. Метка Чернобога. — Ты чего, купаться собралась? — темнота выпнула Митю прямо к Зилии, и колдунья застыла, даже не прикрывшись руками. Он безразлично осмотрел ее маленькую грудь, тонкую талию, немного кривые коленки и недлинные панталоны, которые наспех сшила Елена. Зуб на зуб не попадал. Сначала Зилия чувствовала только пекло от метки, но потом начали гореть и щеки. Внизу живота потянуло, и колдунья сдвинула ноги. Митя подошел ближе, и тогда она смогла разглядеть его новый наряд: красный дорогой кафтан, к нему такая же мурмолка*, дорогие сапоги… Шитье на платье блистало, кружева выглядывали из-под воротника. Вот, почему она не могла связаться с Чернобогом — Мити не было рядом. Его не было у Федьки! — Это… Это откуда у тебя? Проигнорировав вопрос, Митя подошел ближе, отодвигая распушившуюся косу, прикрывавшую сосок. Он всматривался вовсе не на то, о чем думала Зилия. Он смотрел на метку. — Глубокая… — обледеневшие нежные пальцы провели по контуру раны, и колдунья громко сглотнула накопленную слюну. — Больно? Слова потерялись между грешных мыслей. Зилия побоялась сказать что-то совсем не то, дурное и сокровенное, что хранила только для снов. Поэтому она лишь молча кивнула, стараясь не опускать голову, не смотреть, что там эдакого трогал Митя. — Теперь… Я могу с ним связываться… — приятное покалывание сбивало с толку и с верного пути. Дума не думалась, очи не моргали. Когда Митя повел рукой дальше, очерчивая силуэт лапы, Зилия чуть не рехнулась. — Ежели так, то ладно. Негоже на холоде голышом стоять, оделась бы лучше! — подав Зилии рубаху с земли, Митя слегка улыбнулся. Была бы такая роскошь — упасть спиной назад на пушистую перину, Зилия бы так и поступила. Инако* совсем одубеет тут стоять. Невмоготу ей было перед его миловидной и искренней улыбкой. Она что-то спросить у Мити хотела, но совсем позабыла. Таковой расклад был Чернобогу только удобен: никто лишнего не спросит, в беде не бросит. Значится, можно и не стыдиться Мите за свою брехню, потому что и не было ее.***
Митя долго не мог понять, отчего гости больше не плясали, скоморохи не пели, а музыка не играла. Он блуждал среди вымотанных тел, попинывал некоторых носком дорогого сапога, но те только отмахивались, мол, все — иди вон. Но усталости в нем как нет, так и не было. Зачем тогда уходить? Что-то внутри него не находило спокойствия. Тугой комок шевелящихся змей крутился около сердца. «Мы потом еще сюда придем, Митенька. Придем, обязательно. Повеселимся», — Чернобог был прав. Люди устали. Не до смерти же с ними пляски водить. Из дома Савиных он ушел пешком, не став тревожить уставших лошадей. Покуда собственные ноги носят, почто коней зря мучить? Матушка всегда говорила: «делу время, а потехе час». И пускай прошло незнамо, сколько времени, Митя все равно был доволен собой. Естественно, ему захотелось поделиться такой замечательной новостью с матушкой! Она, конечно, не шибко рада будет, но зато он принес ей трофей: несколько колечек с драгоценными камнями. Матушка очень любила украшения, и верила, что они хранят в себе накопленную магическую силу. Если поехал до Новгорода он с утра, то возвращался уже по позднему вечеру. И когда добрел до Кручина, то не нашел избы матушкиной, ни двора, ни кола. Подойдя к взрыхленной землице, Митя стиснул горсть в кулаке. Две больших ямы уходили глубоко, словно норы барсуков. Там раньше ютились куриные ноги, которые изба прятала от людских взоров. Неужто сбегла? Бросила матушку? Правду ведал только Степаныч. Но в корчме не горел свет, не ходили люди и не звучали голоса. Она была пуста. Никто не открыл дверь, не сказал доброго слова, не пригласил на чай. Невольно повернувшись, Митя заприметил трех тварей, сидящих на крыше бывшей корчмы. Они беззаботно качали ногами, меняли свой облик так быстро, что Митя не мог запомнить и предыдущих. Шорох на улице привлек его внимание, твари испарились, а на тропинке показался знакомый силуэт. — А я как раз тебя искал! — Митя махнул Степанычу рукой. — А я как раз пришел с корчмой проститься… — Степаныч с грустью обвел взглядом покосившейся дом. — Завтра с петухами поеду. — Куда это? Как нечисть без тебя тут? — Нечисть не пропадет. Если свалит отседова вовремя. Понимаешь, о чем я? Тут уже давно нет мира и покоя. После того, как Зилия из Теркина свинью сделала, Ловцы тут так и крутятся, Еленку, вот, забрали. Не представляю, каково тебе сейчас! Грудную клетку сплющило, будто загруженной телегой, и Митя по старой привычке выпустил воздух через рот. Рука не нащупала опору, и он рухнул на землю, почти ударился головой, но Степаныч зацепился за кафтан, поднимая Митю обратно. — Куда? Куда ее повезли? — затертый до дыр кафтан Степаныча внезапно стал таким родным и мягким, хотелось утонуть в нем с головой, погрузиться в приятную темноту и не отпускать. Митя держал Степаныча за края одежки, пытаясь выдавить уже слезы. Но они не шли. Не капнула ни одна слезинка. Глазные яблоки покалывало от напряжения, но слезы… Их не было. Как будто ему стало все равно на любимую матушку. Как будто ему не до этого. — Не знама я, невесть кто знает. Увезли и все. Сейчас две дороги: Новгород и Москва. Куда-то туда. Закусив внутреннюю часть щеки, Митя отвел взгляд в сторону: окраины Новгорода он уже посетил, а вот в центре совсем не был. Возможно, что со следующим своим визитом он доберется до убежища Ловцов. Они держали нечисть без хозяев в темницах, морили голодом и холодом, не давали видеть света белого. Палаты у них были отгроханы немалые: на верхних сидели главные, а внизу, в подклети — нечисть. Пускали туда только с грамотами, а выкупить нечисть себе — это кем надо назваться? — Ты только глупостей не твори! За Зилией пока присматривай, а то она и сама не своя в последнее время, — Степаныч вдруг подозрительно оглядел Митю. Заметил новые наряды? — Ты что-то тоже как-то, будто не в себе. Случилось у вас чего? Но Митя не понимал, почему в нем начали видеть кого-то другого. Тот же Митя, только более смелый, веселый. — Смурной какой-то, серьезный! Раньше глаза добрее были, но это я так, не слушай старика. Показалось, да и время сейчас такое, не до радости. Тем более, ежели матери нет, то как можно веселье изображать? Лады, пойду я! Свидимся еще, а то ты весь уже ледяной, как сосулька! В одной рубахе стоишь, а на улице уже колотун-бабай! — Д-да… — Митя попытался улыбнуться, но кривая линия расчертила его неожиданно широкую улыбку. Без музыки и плясок радость не получалась. — Доброй ночи тебе…***
«Зилии не обязательно знать, где ты был и что делал, — на этот раз голос Чернобога звучал строже, — это не важно, не нужно. Она делает свое дело, а ты свое». Но колдунья стояла перед ним почти голышом, смущенно накрывая локтями грудь. Чернобог отметил ее? Почему не его? «Меточка эта для того, чтобы вы все держали свое обещаньеце. Теперь вы оба служите мне. Ты, Митенька, — мой сосуд. А она, Зилия, — мой источник питания. Без нее не будет тебя, а без тебя — не будет ее». Перестав пялиться, Зилия подошла ближе, прикасаясь своими губами к губам Митьки. Поцелуй был недолгий, и куда лучше, чем это получилось у дочки помещика, но приятного было мало. Улыбнувшись, Зилия заправила прядь его черных волос за длинное ухо, невзначай проведя ладонью по гладкой бледной коже. — Степаныч приходил, — поведал Митя, ответно рассматривал Зилию. — Завтра его уже не будет. — Я уже попрощалась. Чего меня не позвал? Посидели бы за чаем, — во время разговора она нашла рубаху и уже застегивалась. Митя от радости помолился Чернобогу. — Поздно уже было. Не знал я, что ты тут бегаешь около реки без верха, — а сам про себя думал, что если Зилия уже со Степанычем говорила, то про матушку умолчала. Не поведала Мите дурные вести. — Нам тоже уже надо идти в дом, — пощекоча пальцами ладошку Мити, Зилия сплела ее со своей. Федька засыпал рано, казалось, что еще до заката. Затопит печку и на боковую, но оно и понятно — вставал вперед петухов, дел делал целую гору. Повидло из яблок недавно сварганил. Зилия же расстелила им около печки, сдвинув две лавки. Из уважения Митя снял кафтан и расстегнул рубаху, остался в одном исподнем белье и бревном лег рядом с колдуньей. Ее незакрытый карий глаз скользнул по разбросанным дорогим одежам. Вот, что она хотела спросить. — Откуда у тебя такая дорогая одежда? Митя, ты украл? — Не думай обо мне плохо, мне подарил Чернобог, — ни Богу, ни матушке он не врал. Но чувство совести больше не скреблось на душе у Митьки. Спокойно было и тихо. Набрехал, потому что не касается это ее! Она скрыла от него поимку матушки, теперь пусть гадает, откуда такие дорогие вещи. Зилия вот уснула быстро, пыталась обнять Митю во сне несколько раз, но он умело уворачивался и позже совсем вылез из-под одеяла. Степаныч не мог подвезти до матушки, да и не знал он, куда везти. Честно не знал, не лукавя. Нужен был стрелец. Вампиры собирались уезжать под покровом ночи. Все утро и день они наверняка проторчали в избе и выползли наружу только к вечеру. Федька храпел так громко, что дымоход пересчитывал кирпичики, а посуда ходила ходуном. Лес встретил Митю с радостью, лунный свет едва ли подсвечивал тропинку от хижины боровика до Кручино. Митя больше не боялся темноты. Не ждал, что кто-то выскочит и схватит его, утащит в незнакомое место и будет… Что? Митя не знал, что обычно делают с жертвами. Матушка рассказывала сказки про волка, который ел козлят, вламывался в чужие дома и обманывал других. Он выкрал маленьких и беззащитных козлят, чтобы поживиться, а коза по приходу домой никого не обнаружила. И маленький Митя всегда до трясучки боялся волка. Боялся темного угла, в котором прятался хищник. Боялся его острых клыков, тихих шагов и светящихся в темноте глаз. Но ступая по молодой траве, Митя понял, что боялся не увидеть волка, а стать им. Теперь любая тень от толстого дуба не настораживала, а вызывала лишь спокойствие. Митя знал, что тень — его друг. А он друг тени. Единственная проблема — вовсе не страх. Это леший, который в любой момент мог появиться на той стороне реки. Но Мите не нужно к лешему, к старому дому Зилии, к забытой деревне. Ему нужно к Теплову. В окнах некоторых изб еще горели свечи. Пробежав под забором, Митя просочился к небольшому саду, который окружал дом Тепловых. Во дворе были разбросаны игрушки: деревянные палки-сабли, солдатики из поленьев и несколько самых настоящих пуль. Сколько у вампира было детей? Двое? Трое? Это ему только на руку. Бесшумно поднявшись по ступеням, Митя постучался. — Кто там? — из-за двери послышался грубый мужской голос. Теплов был дома. — Алексашка! Это соседка твоя, принесла молочка для деток! — Митя воспользовался тем, что был еще совсем молод, и голос его был тонок и легок. Он надавил себе на кадык, чтобы пищать убедительнее, и, кажется, что Теплов поверил. Прислушавшись, Митя заулыбался. Голос за дверью был, шаги Теплов прекрасно слышал, но вот подключив все свое вампирское чутье, сердцебиения он не почувствовал. Теплов не задумываясь, открыл. И был очень удивлен. Прямо на пороге стоял юноша, которого он еще недавно задушил и утопил. Убийца пришел в его дом. Оттолкнув вампира, Митя прошмыгнул внутрь. — Батька! Это не соседка! — вскрикнул старший мальчик, выходя из-за печки. — Лаврентий! Не суйся! — прохрипел Теплов, хватая Митю за ворот рубахи. — Чего тебе нужно? Зачем явился? — Мне нужна информация! Твои сослуживцы из Москвы разве не знают, что ты упырь? Да? Очень жаль! Знаешь, как разгневается царь, когда узнает, какую змею пригрел у своей ноги? — Моя семья всегда жила по людским законам! Мы никогда не убивали людей ради крови и относимся к людям точно так же, как и к вампирам! Я честен и перед тобой и перед миром. Теплов прорвался к сыновьям, закрыв их широкой спиной. Митя присмотрелся и задумался, что если вампир встанет в дверном проеме, то полностью заполнит его своим мускулистым телом и не даст пройти. А потом на ум пришла картинка, как Теплов превращает Митю в лепешку, ударив лишь ладонью. — А я? Кто я по-твоему? Почему ты меня убил просто так? — Митя решил сбавить обороты, в блин превращаться он пока не планировал. Ему нужна была просто информация про матушку. — Ты — чудовище! Убийца! И даже если ты расскажешь про меня, то кто тебе поверит? «Ты — Андрей Савин. Сын новгородского дьяка, и тебе поверят все. Так что, либо тебе сейчас поведают, куда отвозили нечисть с Кручино, либо о его «особенности» узнает все Российское царство», — надиктовывал Чернобог в левое ухо. — Я — Андрей Савин. Свин… Сын новгородского дьяка, и мне поверят все. Так что, либо ты мне сейчас повезешь… Поведаешь, куда отвозили нечисть с Кручино, или о твоей «особенности» узнает вся… Все Российское царство. — Вот как, значится, — Теплов погладил Лаврентия по голове, успокаивая. — Угрожать пришел? Да я знать не знаю, куда мать твою повезли! — Смотрю, вы время зря не теряли! Вещички собрали! Ты все равно меня повезешь. Я слезу на подъезде в Москву, а вы дальше сами. Выезжаем сейчас же. — А я Алексашка Теплов, и сейчас башку тебе оторву, хер коротконогий. И не буду спрашивать, куда его Величество надо подвезти! — Теплов открыл рот, показывая пару больших и белесых клыков. И даже тут Митя представил, как эти два больших зуба впиваются в его мертвую плоть, высасывая… Вовремя Митя вспомнил, что высасывать у него нечего, и тоже открыл рот, показывая язык. Зашипев, Теплов кинулся на Митю, выталкивая его из дому. Упершись ботинком, Митя противостоял вампиру, не давая себя опрокинуть. Неожиданная сила овладела щуплым тельцем Мити. Будто сам Чернобог держал его и руководил. Ногу — туда, руку — так. Спину — согнуть, веки не закрывать. — Ты повезешь меня! Корпус вампира проседал под невидимой тяжестью, он уже не мог устоять. — Не богатырь ты вовсе, а задохлый вапырь! — подначивал Митя, выламывая собственные руки под напором Теплова. Ему было не жалко костей. — По-ве-зешь в Мо-ск-ву! — Ты ж нормальный был! Что с тобой стало? Зачем ступил на темную дорожку? — босые ноги разъезжались на ковре, и вампир сдавал позиции. Лаврентий — старший сын, спрятал брата на печи, а сам кинулся помогать отцу. Стоило только Мите посмотреть на вампиреныша — тот застыл в воздухе подобно статуе. — Там можно плясать! — Чернобог позади толкал Митю в спину от стенки, отодвигая Теплова к окну. — А еще сразу все слушаются! — Особенно тебя слушались там, на реке, когда замертво попадали! — Теплов вывернулся, и Митя воткнулся головой в стол. — С чего ты, клеветник, решил, что это я убийца?! Они сами! Я не умею убивать людей! — оправдывался Митя, но с каждым словом он говорил все менее уверенно. «А как же наша жертвочка? Наша первая жертвочка! Ты уже намеренно убил одного, а случайно — почти пятерых!» — Чернобог сказал это не вовремя. Митя замер и получил по хребту скалкой. Ноги на какое-то время потеряли связь с позвоночником. — На моих руках кровь? — Митя так посмотрел на Теплова, будто тот знал ответ и расскажет все от начала и до конца. Но вампир и не думал что-то разжевывать. Он ощетинился и втянув шею в плечи, выпрямился упругой струной. Звериная пасть щелкнула над ухом Мити, и все вопросы растворились в ужасе. На месте Теплова стояла огромная крылатая тварь.