***
Свеча зажглась, разгоняя полумрак маленькой темницы. Перед Митей стояли двое. Один Ловец наставлял пушку, а второй водил пером по листу. — Кто ты будешь такой? На оборотня* не схож. Дыханья нема, сам бледный, крови тоже нет. Митя оглядел свое тело: притворный образ Теплова растворился, и перед Ловцами он сидел в своем обличии. — Савин… Андрей. Сын дьяка… — Понятно, — записывал второй. — Что расскажешь? Словно запутавшись в паутине собственных выдумок, Митя заерзал на месте, пытаясь сбросить веревки. Он ведь хотел придумать что-то эдакое, чтобы иметь отговорку, но позабыл. Стены темницы, свидетели бесчисленных пыток, были пронизаны трещинами и следами от пуль. Единственный источник света брыкался среди густой ночной темени. Вновь эти три разномастных силуэта возникли позади чужих спин. На голове каждого был козырьковый головной убор, но вот остальные очертания расползались в мокрые пятна. Воздух в темнице пропитался кислым запахом гниения и крови. Митя поморщился, и Ловец вновь задал тот же вопрос, что и ранее. Из соседней темницы раздался громкий и отчаянный крик. Как только голос утих, что-то тяжело упало. Тут пытали нечисть. Нелюди, прикованные цепями, страдали от изощренных способов расправы, наблюдая, как гибнут соратники. — Что там… Такое? — изумрудные глаза метнулись в сторону двери, но обзор быстро перегородило дуло пищали. — Тама? А, это надувание, — отмахнулся Ловец-писарь, продолжая что-то заполнять. Как будто на ходу за Митю выдумывал! Он же ничего им не рассказывал и ни в чем не признавался! Заметив негодование, Ловец пояснил: — В анус вставляют меха, а остальные отверстия затыкают. Рот оставляют в том случае, чтобы негодник признался в злодеянии. — А как вы узнаете, кто виноват на самом деле? — дрожь сковала Митю сильнее веревок, и они уже не так ощущались, как ужас, который картинками возник в дурной голове. — Как-как… Когда нечисть скажет, что виновата, тогда и узнаем. Сейчас сам узнаешь. Зачем к нам пришел? С какой целью? — Я… — надутый через анус, как зеленая лягушка, мужик замаячил в фантазиях. А если он сейчас сам окажется на его месте? Бедра машинально стиснули самую важную область, которую сейчас и тисками не разожмешь. Что, если он все-таки лопнет, а собирать свои органы будет попросту нечем… И никто ему не поможет. Зилия — далеко. Чернобог с ней. — Эх! Каши с тобой не сваришь. Доставай батоги, — скомандовал Ловец, и его напарник отошел к столику, который до этого прятался в темноте. Митю кинули лицом вниз. Один Ловец сел ему на шею, а второй, который писал, уместился на ногах. Дорогую рубаху задрали, обнажая спину. Ловцы взяли по два толстых прута с обрезанными концами. Вскрикнув как-то по-девичьи, Митя дернулся, но уперся в Ловца. Они заблокировали любое движение. Ударившись головой о каменные полы, Митя простонал что-то невнятное, и силуэты трех сошли со стены. С каждым ударом они обретали все более объемные формы. Кто-то начал говорить, вот только были это Ловцы или те твари, спустившиеся к Мите, разобрать сквозь свист батог было сложно. Грязные рубашки, старые картузы*, взъерошенные волосы, дырявые левые сапоги и, конечно же, злорадные улыбки. Черти. Пока Ловцы безустанно колотили Митю, черт достал пилу. Как будто их никто не видит, черти начали резать Митино тело поперек. Противостоять было поздно: пилили черти быстро и слаженно. Как только Митя был поделен на две неровные части, один черт потянул влево, а второй вправо. Ловцы в испуге задеревенели, вяло шевеля губами. Они, конечно, и так бы казнили Митю, но сперва им хотелось бы услышать хоть какую-то причину, для чего он залез к ним. Хохоча, черти отворили тяжелую дверь темницы и потащили остатки Мити к выходу, минуя негодующих Ловцов. Спусковые крючки щелкали вхолостую — пуль и пороха не было ни в одной пищали. Пропустив щекой несколько ступенек, Митя ощутил, что он все еще жив. Бежали они по закрывшейся ярмарке, собирая за собой весь мусор, оставленный посетителями. Позади заверещал ловцовский свисток: началась погоня. — Чего-то ты, хозяин, совсем расклеился! — с издевкой прикрикнул черт, подбрасывая верхнюю часть Мити. На крыше его подхватил другой. — А голову ты дома не забыл?! — второй черт с квадратной бородой и короткими, почти сточенными, рожками, стиснул черепушку Мити в своих волосатых руках и, налюбовавшись, швырнул обратно. Ноги Мити волочились как попало! Третий черт, чуть выше остальных, никак не успевал перебросить заднюю половину своим товарищам и то кидал, то принимал ее обратно. — У него гуз-то* легкий! А лапки — спички! Ловцам было не угнаться за прыткими чертями. Они не побегут за ними, не смогут попасть вновь заряженными пищалями по маячащим тушкам. Черти были слишком недосягаемыми для пуль. — Ты кого ищешь-то, добрый молодец? — дыхнув на Митю перегаром, спросил черт. — Теплова иль матушку свою? А может быть и того и другого? Черти опять хором рассмеялись. Козьи копыта стучали по кровле крыш, а гогот перемешался с кучей ругательных слов, которые доселе Митя и знать не знал. Они швырялись Митей, как надутым мочевым пузырем быка для детской игры. — Спрятался от тебя Теплов! А матушка давно сбегла от Ловцов! Неужто ты думал, что они Ягу у себя удержать сумеют? — Задрал ты всех потому что! — Митя никогда в жизни столько не смеялся, сколько черти за эти мгновения. — Задрал! Задрал! Задрал!***
— Митюш. Когда ярмарка кончится, мы… Может, мы свадьбу сыграем? — потерев мочку уха, Зилия сглотнула несколько раз подряд. Сломанное ребро криво зажило, и теперь она все время его теребила за выступающую часть. — Я с тобой свадебку, а ты мне что? — не поворачиваясь, спросил Митя. — В каком смысле… — стеснение упало тяжелым камнем в пятки, и Зилия сгорбилась. — Тяжело мне с вами. Устаю быстро, а работаете вы медленно. Надо поторопить. Со спущенных плеч слетел сперва накинутый небрежно кафтан, а затем и кожа. Чернобог снял Митин облик точно маскарадный костюм, смял и кинул на пол, как грязную тряпку. Как только Чернобог разоблачился, и он сам, и его притворная личина растворились. Чуть не разбив колени, Зилия припала к месту, где только что стоял ее ненаглядный. Она щупала половицы, вдыхала еще некогда сладковатый запах. А потом поняла. Вдарив себе ослабевшим кулаком по скуле, колдунья втянула побольше воздуха, и когда легкие закололо — выдохнула. Наружу вырвался плач. Зилия не знала, куда себя деть. Ее шатало из стороны в сторону, лоб покраснел от частых ударов, а сердце по-особому болело. Поддалась. Искусилась. Не признала. Слезы закатывались в распахнутый рот. Захлебываясь в истерике, Зилия согнулась, царапая себе бока до треска сарафана. Она не ведала, как себя еще можно наказать, что можно с собой сделать, чтобы наконец-то ощутить боль, которую нельзя было передать через ушибы. Сверху кто-то хрюкнул. — Повелитель сказал двигаться в Кручино. — Я без Мити никуда не поеду… — не поднимая головы, охрипшим голосом прошептала Зилия. — А ты, дура, откуда узнаешь, кто из них Митя? — черти хором загоготали. — Тебе мешок с соломой подсунь, да Митей обзови — все любо будет! — они смеялись зло и громко. Хлеще пьяных мужиков в корчме. Утерев грязным рукавом кафтана свиной пятак, один из чертей поднял Зилию за косу и поволок на выход. Колдунья упиралась, зацепившись стертыми до крови пальцами, но чертей было больше. Перед глазами закрутился неразличимый хоровод, и она сдалась. До телеги Зилия плелась как под конвоем. Ярмарка прошла мимо нее. Успела только поесть кренделей да купить Мите красивую рубашку золотистого цвета. Не дослушала зычных песен, не испробовала яств иностранных. И Митю потеряла.***
Изо рта хлынула то ли слюна, то ли черная кровь. Митя пришел в себя, и даже все его части туловища были на своих местах. «Недолго твое веселье длилось? Быстро же тебя Ловцы раскусили, — на этот раз Чернобог говорил без ласки, совсем холодно, будто они в обиде были друг на друга, — но с тебя жертвочка, ты сам обещал! Матушка твоя уже в бегах. Страна у нас необъятная, и тебе ее не найти в дебрях сибирских лесов». — И никто не подскажет мне, в какую сторону идти… — пошевелив задней частью тела, Митя привстал. Где он оказался, так и не понимал. Все вокруг было незнакомым: и ветви не те, и тропы чужие, и даже пах лес по-другому. Не кручинский. Каменный порог был вбит прямо посреди пустыря. Перво-наперво Митя, было, подумал, что это развалины, какие Чернобог ему показывал, но вот больно чисто там было. Не заброшено. Вампирский купол. Некогда величественные твари были проклятьем, стыдобой, болезнью. Сначала выкосило целый корабль с иностранными купцами, где находились вампиры, а затем хворь поползла по белому свету. Цари и короли объявили всемирную охоту, истребляя всех носителей заразы. Колдуны сжалились над вампирами и заточили их под купол, чтобы прекратить распространение. Люди и нелюди умирали в муках, покрываясь страшными наростами, волдырями. Некоторые задыхались по ночам, а многие погибали от жара, испепеляющего изнутри. Они лихорадили, бредили, а глаза наливались кровью. Лекари тщетно пытались найти противоядие, но ничего не помогало. С тех пор весь вампирский род навсегда обречен на заточение и изгнание из цивилизованных мест. А хворь стала называться под стать разносчикам — вапырь. «Сейчас тут будет проезжать волокушка с двумя загонщиками. Тебе нужно проникнуть в вампирские угодья! Там поселился Теплов с детьми, они и станут жертвочкой!» У Мити вновь отнялись ноги, но не по-настоящему. Как-то понарошку. Мурашки поползли по худому бледному лицу. Чернобог выбрал Теплова. Загонщики прибыли скоро. Привезли пару девок для изысканного блюда. Наверняка девственниц. Девки рыдали и брыкались в плотных мешках, а два вампира в длинных капюшонах зыркали по сторонам в поисках чужаков. Ловили людей исключительно для знатных персон, а основная масса упырей трудилась на огородах, выращивая себе скот и овощи. Стрижиги питались кровью, а древнейшие — практически тем же самым, что и люди. Митю соскребли с дороги и кинули в волокушку, как дополнение к чьему-то ужину. Узкие улочки, ровные каменные дома без окон, невысокие заборчики и обилие зелени. Тут и яблони, будь они прокляты, и сливы, и еще что-то. Митя слов столько не знал, сколько тут было всякого! Красиво, чисто, опрятно. И вампиры тут ходили опрятные, а не как их описывали — чумазые и косые. Пока загонщики выгружали девок, черное пятно скатилось вниз тонкими струйками по мощеной дороге, хватаясь крючковатыми лапами за камушки, выискивая нужную дверь среди сотни одинаковых. Загонщик, схватив Митю за шиворот, волоком потащил его в сторону местной корчмы, где около черного входа уже ждали повара. Девок передали им с опаской, видать даже среди своих людоедство осуждалось, а Митю кинули к порогу и сразу ушли. Упыри в испачканных кровью фартуках быстро приняли товар. Темные, выкрашенные в кровавый цвет стены, трещины на светлом потолке, покосившиеся кривые деревянные столы, на которые ради приличия были накинуты чистые скатерти. И только тогда Митя понял, отчего стены такого цвета. Чтобы не было видно пятен. В нос сразу ударил запах жареного мяса, специй и овощей. В разделочной комнате Митя даже не пытался шевелиться — мало ли, что упыри придумают! Хотя его уже и надвое распилило, хуже уже только в фарш перемолоть. Пыльно, узко и воняло гнильцой. Возможно, этот запах исходил от Мити, а он просто отказывался в это верить. «Чую… Чую Теплова!» — почуял бы Чернобог, какие ароматы исходили от этой каморки — запросился бы обратно в Навь. Один мешок с девкой ударили об пол, даже не развязывая. Та заверещала, но выбраться не сумела, только брыкалась в попытках разорвать ткань. Когда вампир занес длинное лезвие топора, Митя отвернулся. Натянув на нос марлю, упырь сначала срезал волосы с жертвы и, тонким ножом поддев кожу на голове, снял скальп, чтобы гостям случайно не попалась волосинка. Добычу разделывали, а позже вываливали все на стол, где уже распределяли, что в похлебку, а что в стаканы. Заструилась выпущенная кровь первой девицы, вторая в мешке умолкла. Не став дожидаться, когда разберут на кусочки и его, Митя на цыпочках пошел к выходу. Вампиры оценочно осмотрели сверху вниз. — Этого за пятый столик подадим. В прошлый раз на нас кляузу написал главе общины, а теперь пожарим ему этого! — Лады, — согласился второй, закрывая перед Митей дверь. Случайные и постоянным посетители корчмы ожидали пополнения меню: кровь девственницы была очень ценна и вкусна, но так же и дорога. Не каждый мог себе позволить такое блюдо. Митя должен сделать это сам. И он знал это. Вампиры — бездушные твари! Пусть и живут почти как люди, но на этом мире нет им места! Митя зажмурился до звезд в глазах и, когда поднял веки, глянул на вампиров уже совсем по-другому. Оба упыря стояли выпрямленными солдатиками. В бреду Мите показалось, что в груди зияла чернющая дыра, а сама тьма поглощала еще розоватое сердце. Вампиры покачивались от собственного дыхания, и будто ждали приказа. Он подчинил их себе. Камень поднялся с онемевших пяток и приткнулся к горлу так, что Митя и слова не мог вымолвить. — Матушка меня накажет еще хуже, чем Зилию, — прошипел он, выскальзывая в зал.***
— Я дура! Дура! — выла Зилия, развалившись на руках у Киры. Кикимора молча поглаживала ее по каштановым косам, что-то блея себе под клюв. Почему «дура», колдунья не говорила уже больше получаса, а спрашивать было неудобно. — Понимаешь?! Ду-ра! — и Кира кивнула, опять прикладывая Зилию к своей коленке. — Ничё-ничё ето бываит, токма успокоица нада. Ага? Федька не показывался в хижине уже с обеда, как начала рыдать Зилия. Она появилась в лесу растрепанная и опухшая от слез, и чтобы не сражаться с ней в одиночку, Федька позвал самую терпеливую нечисть на свете — Киру. — Я его люб… — Зилия заикалась, глотая собственные сопли. — Лю-ю! Ду-ра! — Ежели ты есь, Бох, прости мня, за все грехи мои… — на выдохе шептала Кира, убаюкивая колдунью. — Я ведь ду-думала, что он… Он! А он не он! — От это да! — воскликнула Кира, вскидывая лапы. — Луше молви, чего эдакова привезла с ямарки! — Митя пропал! Я его потеряла! А Чернобог стал Митей и обманул меня, потом прибежали черти, повезли меня обратно сюда и сказали ждать! А если Чернобог что-то с ним сделал? А если он больше не вернет мне Митю? С кем я поеду в Москву нечисть защищать? Кто меня защитит?! Как мне дальше жить? — из Зилии информация выходила вместе с оставшимся воздухом, поэтому на последнем слове она выдохлась и захрипела. — Щастливо! Нашла повод, чтоб горевать! Придет твой Митя, — отмахнулась кикимора. Она выслушивала вопли колдуньи только ради этого. — Зачем тебе Московия эта? Наделала бы чад, наделала бы огородов, да жила бы спокойна! — Мы с Митей будем Москву захватывать, какие чада, Кира?! — размазывая грязь по щекам, Зилия опять зарыдала. — Без Митеньки я не смогу! Не смогу! И жить не смогу! Если завтра не явится, то в речке утоплюсь!